Шишкобой

Шишкобой – Есть два времени - «Время набивать шишки», и «Время сбивать шишки с деревьев». Мудрость, но не народная.

Чтобы Вам, мои читатели, был понятен мой рассказ, я решил сделать своеобразную вводную часть. Итак, прежде всего, шишкобой – заготовка кедровых орехов. Орехов очень вкусных и питательных. Кроме как в пищу, сей орех употребляется в косметике.

 За время проживания в Забайкалье я побывал в нескольких кедрачах: Улюлей, Ададай, Горекацан – это любительские хребты в Ленинском районе. Там добывают орех для личных нужд, заплатив немного за билет. В конце августа съездить в кедрач и привезти домой пару мешков чистого (вылущенный из шишек) ореха на зиму было в ту пору обычным делом. Собирался коллектив, заезжали в тайгу, за недельку успевали набрать шишки и домой. В любительских хребтах народу довольно много, желающих получить «на халяву» сей продукт хватает. В промысловых хребтах все сложнее и проще, там только одна бригада, твоя, но у тебя есть разнарядка, сколько ореха ты обязан сдать государству. То есть, ты заключаешь договор с лесничеством, и становишься их временным работником. Вот именно о таком кедраче пойдет речь в моем рассказе. Я не знаю, как мой отец заключил такой договор, но он был подписан и нас ждал кедрач в месте, которое называлось «Худая падь». Хорошее название.

ХУДАЯ ПАДЬ

Восемьдесят четвертый год, когда можно было, смело смотреть в будущее, мы знали, что будет дальше, время «застоя», время уверенности в себе, это ностальгия, и я этого не скрываю. Восемьдесят четвертый для меня, год, когда нужно было уходить отдавать долг родине, потом оказалось, что я у нее не занимал, но три года были потеряны. Год, когда я, оставаясь ребенком, большим, правда, но ребенком, обзавелся своей семьей. Девушка, с которой мы расписались, носила моего ребенка. «Свадьба» состоялась чуть позже, в сельском совете обменялись кольцами, которые взяли напрокат у сестры и зятя. Все понимали, свадьба «по залету». Все, но не я. Но об этом когда-нибудь в другой раз. В восемьдесят четвертом я окончил техникум и получил диплом. Много что произошло в этот год, но было еще событие, не такое значимое, но всё-таки повлиявшее на меня, на мое видение окружающего мира. Отец подписал договор с Ленинским лесничеством, договор на заготовку кедрового ореха, на прокладку дороги в падь «Худую» и на строительство зимовья, все в той же Худой пади. Средняя заработная плата на тот момент составляла сто рублей, ну, может, немного больше. А нам платили за каждый килограмм «чистого» ореха один рубль, норма сдачи была по одной тонне с каждого члена бригады, кроме этого, пятьсот рублей за прокладку дороги и пятьсот за зимовье. Дополнительно разрешалось взять по одной тонне каждому чистым орехом, если, конечно, сможем добыть. Как видите, расклад неплохой, где еще можно было заработать две тысячи за месяц в те годы. Немного позабавило, что орех мы заготавливали по заказу Канадского косметического концерна.

Итак, – здравствуй, Худая падь! Сезон заготовки начинался двадцать седьмого августа, при этом было важно – именно двадцать седьмого. И дело не только в спелости шишки, насколько я помню, если кто-то начинал бить раньше, Кирка начинала пакостить. Кирка – скандальная птица, Киркой ее называли местные, а так — Кедровка. Было ее много, и, если она слышала где-то звук ударов колота, все стаи слетались туда, и начинали «спускать» шишку вниз. Они просто обрывали ее и бросали. Орех для кедровки основная пища, возможно, обрывала шишку из опасения, что ей ореха не достанется. Выехали числа двадцатого августа, дорога была неблизкой. Транспорт, на котором нам предстояло ехать, был ну очень оригинальным. Тяжелая гусеничная машина, погрузчик леса, с которого был снят щит, а на его место поставлен кузов. Пересесть в этот танк мы должны были в Николаевском, там же мы оставляли свои машины. По асфальту ему было двигаться запрещено, поэтому ехали сбоку от трассы, преодолеть нужно было двести километров до Ленинска, откуда начинался наш поход за богатством. Это были самые длинные двести километров. Самые длинные и самые шумные. Но сначала было село Николаевское.
 
НИКОЛАЕВСК

Начну с каламбура, моего лучшего друга, друга детства, хохла и просто классного парня звали Николай, и он был из Николаевска. Возможно, деревня была названа в его честь, но более детальное рассмотрение показало, что украинцы образовали здесь поселение еще в 1805 году, Коли тогда еще не было! Ну, образовали, и ладно, но дело в том, что до сегодняшнего дня это украинская деревня, с украинским языком, с бытом, с обычаями. Никакие годы не смогли перемешать украинцев с другими народностями. Именно там, приезжая со своим другом к его бабушке, проведывать ее. Ну, а если точнее — погулять, порыбачить, попить водки и прочее, прочее, прочее... Дело молодое, я получил начальные знания украинского языка. Меня поражало уважение, оказываемое мне просто потому, что я приехал в гости к их односельчанину. Когда я подходил к ребятам, они тут же переключались на русский язык, хотя я видел, что украинский был им ближе и привычнее. Так продолжалось, пока один из моих новых знакомых не понял, что я понимаю украинский, но это было, конечно же, не в первый приезд в Николаевск. В будущем, я обязательно расскажу о наших похождениях с Колей в тех местах, о рыбалке, об охоте, но сегодня я заговорил об этом селе из-за Колиной бабушки. Редко встретишь настолько чистого и заботливого человека. Ну, кто я был для нее, просто товарищ внука, ан нет. Когда мы пересаживались на адскую машину, которая повезла нас в Ленинск, свои две машины мы попросили оставить у нее. Конечно, не отказала, но это слабо сказано, она встала в дверях своей хаты и заявила, что никуда нас не выпустит, пока не накормит в дорогу. Представляете, пять здоровых мужиков сожрали все, что у нее было приготовлено на обед. А ей было приятно, она по-людски встретила гостей, пусть и незваных. Глядя на ее посветлевшее лицо, руки изрезанные морщинами, я понимал, не о борще она думала, она была «Человеком», чистым и светлым, вечная ей память...Конечно, было совестно... Но вкуснее борща я в жизни не ел, только моей жене не говорите!

Грохот и лязг гусениц по грунтовой дороге. Пыль, скрипящая на зубах. Нетерпение от любопытства – что там впереди? Ну, конечно, водочка, помогающая перенести «тяготы и лишения», тогда она стоила четыре рубля двенадцать копеек и называлась «Андроповка». Вот основные впечатления от дороги. После моста через Ингоду начиналась Тайга, Тайга с большой буквы! Худая падь находилась в восьмидесяти километрах от ближайшего жилья, то есть от Ленинска. Дороги туда не было, была конная тропа, змейкой извивающаяся среди деревьев, распадков и болот. Если Вы помните, нам платили за прокладку дороги, но прокладкой это назвать было трудно. Нам платили за то, что трелевщик, на котором мы ехали, дойдет до табора в Худой пади, а это примерно восемьдесят километров. Передний нож у тягача стоял, поэтому основную работу делал он, подминая под себя заросли и мелкие деревца, в нашу задачу входило ему помогать. Там, где он не справлялся, бензопилами валили деревья и кряжевали (распиливали) их на чурки, продвигаясь вперед. Когда мы ехали из Николаевска в Ленинск, я считал, что это медленно. Но настоящее «медленно» начиналось здесь. Все это напоминало битву, битву с природой. Тогда это зрелище впечатляло и веселило, сейчас не знаю....  Двигались в основном по низинам, деревья там были тоньше. Распадок за распадком подминали мы гусеницами и, хоть медленно, но продвигались вперед. Чавкали болотца и с треском падали деревья, пришел «царь природы» - человек. Наконец, вылезая из очередной ключевины, на небольшом взлобке засветились бело-жёлтыми пятнами кедры с затёсанными боками. Мы приехали.

ТАБОР

Табор представлял собой ровную сухую площадку с землянкой, которую со стороны было сложно разглядеть, настолько плотно она заросла кустарником и вросла в землю. Место, где стояла мельница (приспособление для лущения кедровой шишки), определить можно было безошибочно. Кучи шонора (шелухи) от шишек не давали ошибиться. Все кедры на таборе были затесаны, и некоторые довольно глубоко. Это «лень-матушка человеческая», неохота искать растопку для костра, нащипал щепы и зажёг. С трудом открыли двери землянки, пахнуло сыростью, землянку нужно было сушить, давненько здесь никого не было. Сама землянка оказалась довольно просторной, во всяком случае, наша бригада из пяти человек размещалась свободно, еще и место оставалось, правда, перемещаться по ней можно было только на «полусогнутых», низковатая, зато натопить легко. Сразу за землянкой, в сторону низины убегала тропинка, пройдя по ней, становилось ясно, что благоустроенных санузлов здесь нет. Осмотрели потолок нашего жилья: крыша не пробегала, что уже было хорошо. Затопили железную печурку, чтобы просушить помещение. В воздухе запахло дымком. Смешиваясь с запахом кедровой тайги, дым создавал непередаваемый аромат. Дымок стелился низом, оставляя причудливые клочья на мелких кустах. Установили большую солдатскую палатку – наш продовольственный и вещевой склад, и, наконец, разгрузили наше транспортное средство. Водитель спешил, хотел до сумерек, выбраться из чащи. Попрощались. Трелевщик, взревев мотором, двинулся по своему следу обратно. Увидеться с ним мы должны были через месяц, в конце сентября. Мотор ревел, потихоньку отдаляясь, и вскоре звук исчез, кончился. Переговаривались мужики, обустраивая табор, но эти голоса тонули в легком шуме ветра в кронах огромных кедров. До ближайшего жилья было восемьдесят километров.
Кедровые хребты представляют собой, по большей части, каменные россыпи, заросшие мхом. Моховая подушка настолько толстая, что, идя по ней, проваливаешься по щиколотку, а иногда и по колено. Рядом с табором была такая каменная россыпь. Под камнями была вода. Раздвинув довольно большие камни по сторонам, мы получили колодец с чистейшей ключевой водой. Температура воды была настолько низкая, что из ключа тут же сделали холодильник. Немного мяса, жир, сало, были плотно запакованы в пакеты и уложены в ключевину, сверху придавили камнем. Горел костер, для розжига которого опять нащипали щепы от кедра. Весело трещал огонь, пламя кидало блики на лица пятерых людей. Стемнело, костер очертил круг света вокруг нас, за ним была темнота, но только до той поры, пока не выйдешь из круга. Стоит отступить шаг в темноту, как тьма распадается на деревья, небо и тишину. Кружки с водкой в руках, нарезанное сало, огурчики... С заездом!..

ВЕШКИ

Папа любил лес, любил чистой любовью. Он никогда не пытался получить от леса что-то в ответ на свою любовь. Он не был охотником, он был рыбаком, грибником, ягодником, любопытным натуралистом, но не охотником. Следующий день начался рано. Спали у костра, укрывшись одеялами. Холодок, поднимаясь из низины, залезал под одеяло, и, особо не уговаривая, заявлял – подъем! С вечера никто не захотел залазить во влажное нутро непросохшей землянки, кроме этого, перина была под ногами, шелуха от ореха податливо пружинила под ногой, и до одурения пахла кедровой смолой. Вообще, мне кажется, что воздух, напитанный кедром, можно было пить, настолько он был осязаем! Правда, перина была влажновата, но после вечерних двести грамм за заезд, на это никто не обратил внимание. Отца на таборе не было, я знал, что удержать его невозможно, он в тайге. Хотя его прогулку праздной не назовешь. Папа обходил будущие рабочие участки, определял колотовник, подручный (тонкий молодой кедрач) и «мамки» (кедрач старый, раскачать такой одним ударом сложно, но шишки падает больше), где и как начинать, попутно он веховал. Веховал — это означает, что он проходил по прямым линиям от табора, развешивая на уровне глаз в пределах видимости куски мха. Делалось это с одной целью, чтобы было невозможно пройти мимо табора. Эти вехи чуть позже мы оценили по достоинству. Когда тащишь мешок на спине, довольно сложно оглядываться по сторонам, и ориентацию теряешь очень быстро, а вешки – спасение и облегчение жизни. Заехали рано, поэтому было время спокойно обжиться, обустроить табор, хочешь — не хочешь, но это был наш дом, во всяком случае, на месяц. Отец не спеша готовил инструмент, делал колот. Колот — огромный деревянный молоток, делается из тяжелой лиственной чурки примерно метровой длины и черенка, обрубка дерева высотой с человека. На таборе был колот, еще пару мы нашли, пройдясь, в радиусе ста метров. Отец всегда делал свой, насколько я понимаю, хорошо сбалансированный, с подогнанной под человека рукояткой, запиленной в «ласточкин хвост», это такое очень прочное соединение двух деревянных деталей. Нужно отдать должное, папин колот, не крутился на плече, и ходить с ним было удобнее, хотя он явно был тяжелее тех, что лежали возле табора. А тяжелее – это плюс. Почему? Я постараюсь объяснить это в ходе моего рассказа.

ГОСТЬ

Ближе к вечеру на тропе, довольно натоптанной, и ведущей в никуда, точнее, это мы считали, что в никуда, появился человек. Всё было на месте, улыбка, открытый взгляд. Присел у костра, безошибочно определив, что отец старший, познакомился и завел разговор. Витя, так звали нового знакомого, готовился обрабатывать соседний кедрач, падь Фокино. Кедрач там молодой, но стрелок не много. Стрелками называли рощи кедрача, он предпочитал расти по верху хребта, вытягиваясь вдоль гребня вершины, и действительно был похож на стрелки, выделяясь более темным цветом из другой растительности. В Фокино кедрача было немного, поэтому вся бригада Витька состояла из него самого и напарника, которого почему-то звали Нанайцем, хотя он был русский. В ходе беседы выяснилось, что «Худая» - хребет, который Витя обрабатывал много лет, но после того, как поругался с начальством, что, учитывая его вспыльчивый характер, не удивительно, его попросили... Витек не выдвигал претензии, скорее наоборот, он предлагал сотрудничество.  Его предложение — взять его и напарника в состав нашей бригады на общих условиях. Учитывая его знание местности и профессионализм, кроме этого, он был охотником, и его переломка (одноствольное ружье) 12 калибра, лишней не была, отец согласился. Хребет действительно был очень большой, ореха хватит всем. Вдобавок у нас с собой была только мелкокалиберная винтовка, но, бродя по округе, мы видели помет и следы медведя. Скажу сразу – очень разумное решение. Витек и Нанаец вкалывали наравне со всеми, но Витя учил, как рациональнее, очень большой опыт позволял ему это делать. Во всяком случае, я у него научился многому, и не только понятию тайги, но и простой жизни. Чем больше я узнавал о нем, тем более удивительным человеком он становился в моих глазах. Я бы хотел отвлечься от основного повествования, и рассказать о нем подробнее. Мой рассказ составлен не только из общения с ним. Выяснил, что Витек живет неподалеку от нас, в соседней деревне, вернувшись из тайги, я навел справки. И убедился не только в правдивости его рассказов, но и узнал многое из того, о чем Витек умолчал. Главу о нем я бы хотел назвать:

МЕДВЕДЬ

Витек был тунеядцем, точнее тунеядцем он был в глазах Советской власти. Трудовая книжка у него, конечно, была, где-то работала, иначе бы его просто посадили, и срок за тунеядство был в районе двух-трех лет. Он никогда не работал ни на кого, кроме себя, но пахал без остановки. Тайга была его домом, его храмом, его призванием. Лучшими друзьями были промысловые лайки. Когда в девяностых мне нужно было отстрелять (проверить) винтовку перед покупкой, я приехал к нему. Небольшой дом на отшибе и пятнадцать зверовых лаек. Он не убегал от обычной жизни. Периодически он пытался жить как все: заводил семью, покупал дом. С его заработками он мог позволить себе все что угодно. Неправильно считать чужие деньги, но я объясню просто чтобы Вы имели представление, о чем идет речь. В сезон, о котором я рассказываю, Витя заработал тысячу в нашей бригаде, сдав положенный орех государству. Получил от нашей бригады долю — тонну чистого ореха, после нашего ухода, они с Нанайцем добыли еще две тонны чистого ореха. И перезимовав в Фокино, он добыл два десятка соболей, не считая нескольких сотен белки. Я не представляю, сколько стоил соболь в Советской России, но добытые две тонны чистого ореха, он весной вывез в Севастополь!!! И продал стаканами. В Забайкалье стакан кедрового ореха стоил тридцать копеек, сколько в Севастополе не знаю. Если Вам надоело считать, скажу проще – это было много. Витя и меня приобщал к торговле орехом, делился маленькими хитростями.
- Орех перед продажей замачивай в воде. Скорлупа станет мягче, людям это нравится, а ореха в стакан будет входить меньше. Очень важно, как ты подаешь орех, можно зачерпывать из мешка стаканом, и продавать, орех в этом случае, трамбуется в стакане. А можно насыпать совочком в стакан, культурно, и ореха входит меньше!

И вот этот пахарь и суровый человек имел чистую и ранимую душу. Отпахав сезон, а иногда несколько, он решал, что заработал право пожить «по-человечески». Как это выглядело в его понятии: он покупал дом (и далеко не самый дешевый). Он покупал жигули (что также показатель). Он женился, и женщина его была первая красавица, поверьте мне на слово, и он начинал жить. Одна беда – ему не везло на женщин. Поймав очередную жену с любовником, он бил им обоим лица, пропивал жигули, дом и уходил в тайгу зализывать раны. К своим зверовым лайкам, которые никогда не предают. Когда мы с ним встретились, он приходил в себя после третьей попытки. Согласитесь, прослеживается некоторое постоянство. Ну, а теперь сама история: однажды, работая в кедраче вместе с набранной им бригадой, они столкнулись с медведем, и медведь их достал. Достал в прямом смысле, он не давал покоя ни днем, ни ночью. Его не останавливали ни шум, ни повариха, которая готовила еду на всю бригаду. Витек, будучи человеком, горячим, решил разобраться по-своему. Так как целью косолапого были запасы еды, Витя поставил «насторожку», ружье — самострел, направленное в сторону возможной добычи, курок которого спускался, как только зверь касался натянутой проволоки. Средь бела дня, был грохот выстрела, был рев, и неизвестно кто громче ревел, медведь или бурятка повариха. Была кровь на траве,
 но не было медведя, его не нашли. Вот тогда бурятка-повариха и сказала Вите:

- Уходи, тебе нельзя в лес. Медведь тебя найдет, он отомстит.

Конечно, меня там не было, но, зная Витька, я представляю выражение его физиономии. В тайге он был дома, и он искренне считал, что тот, кто посмеет тронуть его в своем доме – не жилец. Прошло время и через год во время шишкобоя и рева изюбря Витю нашли под медведем, которого он зарезал в тот момент, когда косолапый уже содрал ему кожу с затылка, сняв скальп, чтобы закрыть глаза, и готовился пообедать. Он выжил. Но вся его жизнь была пропитана ненавистью к медведям, мне кажется, что он готов был драться с ними голыми руками.

БРИГАДА

Самый разношерстный контингент, по-другому ни скажешь. Папа, я, зять (муж моей старшей сестры, хитро выдуманный хохол), друг зятя, человек с которым я бы и сегодня с удовольствием встретился. И парень – инвалид, которого отец взял непонятно из каких соображений. У человека была искривлена нога, и ходить ему было сложно. Неприятно было видеть, как перекашивается его лицо от боли, когда в очередной раз он оступался. Его было жаль, но он к себе жалости не принимал, и старался изо всех сил, и из-за этого его становилось жаль еще сильнее. Толпа здоровых мужиков должна была качественно кушать, и это не маловажно. Составили график дежурства, но, посмотрев на парня, на то, как ему тяжело, назначили его «поварешкой». Приготовлением пищи занимался он, и это позволяло нам не отвлекаться от работы, так что каждый был на своем месте. Из нашей бригады только отец, я и зять имели представление о процессе заготовки ореха, и то, только по работе в любительских хребтах, где пара мешков ореха, собранные за неделю, считалось хорошим урожаем. Вот здесь и пришла пора Вите сказать свое слово. В первую очередь были забракованы мешки, в которых собирались перетаскивать шишку, пропиленовых мешков тогда еще не было, но и «крапивные» кули были им забракованы. Вечерком, взяв иглу и дратву, он сшил мешки, которые, по его мнению, были «само то». Мешочки были в рост человека и были пошиты из такого расчёта: в один «лантух», так назывались эти наматрасники, должно помещаться пять стандартных мешков шишки. В тот год мешок чистого ореха, весом пятьдесят килограмм, получался при переработке пяти мешков шишки. Витя изложил свои комментарии в отношении лантуха, и добавил, что если хотим заработать, в день на табор нужно приносить по одному лантуху, на каждого члена бригады, включая повара, это норма. Отец понимая, что парень прав, молча поддержал, и это было принято как истина, без обсуждения. Хотя я знал, что зятю моему это явно не по душе, ну не был он любителем работы, тем более тяжелой. Решили работать в один колот, папа умел с ним управляться, как с обычным молотком. Три человека вставали на подборку шишки, двое на перенос лантухов на табор. Картинка была забавная, человек несущий за спиной шишку, был похож на огромный мешок с маленькими ножками, которому непонятно как, но удавалось протискиваться между деревьями и перелазить через корни. Конечно, расстановка людей на рабочих местах не была догмой, и в течение дня мы не однократно подменяли друг друга. Собирать шишку было самой неприятной работой, шишка была смолевой (покрытой смолой), и без рукавиц пальцы начинали слипаться практически сразу. Поэтому спасали только верхонки (рукавицы из тонкого брезента). Тем не менее, каждый вечер, после трудового дня приходилось оттирать руки, тряпкой смоченной в привезенном с собой бензине. Обязательным атрибутом была меховая шапка, только она спасала от шишки, падающей с кедра. Зять прихватил с собой монтажную каску и был этим горд. Только шишка, попадая по каске, давала такой звон, что создавалась полная иллюзия нахождения внутри колокола, поэтому каска была заброшена. В сентябре по ночам были уже ощутимые заморозки, поэтому шапки лишними не были. Пока не началась работа и было время, отец отдал команду на приготовление леса для будущего зимовья, наша задача была поставить только сруб, доски для крыши и рубероид должны были завезти позже. Бревна были заготовлены и по большей части, даже ошкурены (очищены от коры). Все было готово, наступило двадцать восьмое августа, с утра ударил колот...

КОЛОТ

Кедр бьют каждый год, и каждый год он плодоносит, но не каждый год одинаково. Считается, что особо урожайным бывает один год из четырех. Восемьдесят четвертый был таким годом. От постоянной обработки колотом, на кедре набивается «морда» (пятно на стволе, где кора содрана ударами, это место затекает смолой, и видно его далеко). Опытные лесовики считают, что при битье кедра стимулируется урожайность, дерево начинает давать больше шишки, но сам я в этом разобраться не пытался. Смотреть по сторонам особо некогда, молотобоец наносит три удара, втыкая колот рядом со стволом, несколько секунд пауза, пока сыплется шишка и переход к следующему стволу. Иногда в массиве кедра попадается лиственница, на ней так же набита «морда». Год от года ей достается за то, что имела неосторожность, вырасти в кедровнике, разбираться некогда.  Такое дерево радует работника обильным падением сухих сучьев и мусора и вызывает улыбку, обычно кто-нибудь из ребят обязательно прокомментирует это событие, съехидничав насчет того, что будем ветки вместо шишки собирать. Задача сборщиков собирать упавшую шишку. Сбор идет в фартук-небольшой мешок, привязанный веревкой к талии, у кого она имеется. Одной рукой держишь собранный в руке мешок, а второй безостановочно его пополняешь. Набрал – вываливаешь в лантух, при этом Витя требовал, чтобы обязательно трамбовали шишку в мешке, залезали внутрь и прыгали. Как он говорил: «Нечего воздух таскать!». Хочу попробовать описать, что чувствует человек с колотом в руках, после трех ударов. Во-первых, бить надо быстро. Если замешкаешься-попадёшь под град падающей шишки, а это не совсем приятно. Хотя у молотобойца есть возможность спрятать голову под колот, но по спине и плечам прилетает довольно сильно. После первого удара кедр вздрагивает, предчувствуя неладное, второй удар, догоняя первый, заставляет дерево встряхнуться уже сильнее. Начинает падать спелая шишка. Третий раскачивает вершину уже всерьез и шишка начинает падать. С крупного кедра мы насчитывали более сотни шишек, поэтому падение похоже на сход лавины, но лавины очень быстрой, заканчивающейся звонкими и глухими ударами. Бывает, шишка впивается в мох у подножия дерева так, что залазишь по локоть, чтобы ее достать.

Вообще существует несколько способов сбора кедрового ореха. Первый я вам описал, второй – человек залазит на ствол с помощью проволоки, ремня, или монтажных когтей электрика. Одного из таких «электриков» нашли в Ададае (это любительский кедровый хребет), поднявшись на вершину дерева, он стал сбивать шишки, и по какой-то причине не удержал равновесие и опрокинулся на спину, вниз. Он был одиночкой поэтому когда его снимали с дерева, это был уже почти скелет, птички постарались. Одному богу известно, сколько он провисел со сломанными ногами, пока не скончался. К сожалению, бывает и так. Тайга не любит самоуверенных людей, и шутить с ней не рекомендуется, прощать она не умеет. Но вернемся к сбору шишки. Оставшийся метод заготовки – это весной по снегу собирают паданку. Паданка-это полностью созревший орех, самый вкусный. Делают черпачок из проволоки на длинной ручке, и, проходя у подножия кедров, ищут лунки, показывающие, куда упала шишка. Увидев такую ямку, остается только погрузить в нее черпак и вытащить шишку. Есть еще методы сбора шишки. Видел как в Горекацане (хребет, где кедрач очень старый, толстый, и из-за этого промыслового значения не имеет) солдатики, заготавливающие шишки под руководством офицера для кого-то из своих начальников, били кедр прямо БТР ом, били так, что вершины отлетали. Не свое-не жалко.

НОЧИ

Географически хребты довольно высоко над уровнем моря, там чистый прозрачный воздух. Создается иллюзия, что небо проникло в тебя, медленно вливая свою прохладу, слегка покалывая лучами своих звезд. Небо рядом, оно в тебе. Легонько шумит ветер в кронах кедров, пищит беспокойная мышь, устраиваясь на ночь. Тишину ночи нарушал звук радиоприемника.  Зять не мог жить без цивилизации. И мы, лежа у костра, вслушивались в таинственный и запрещенный голос диктора радио «Свобода». Навсегда врезались в память слова:

-Афганские партизаны обстреляли колонну Советских войск.
А дальше перечисление, сколько советской техники подбито и сколько уничтожено личного состава.

Тишина не вечна, в следующий вечер было шумно, шумело все: вода, потоками падающая с неба, шумел ветер, в попытке согнуть и переломать все вокруг. В землянке полы были застланы досками, было сухо и тепло. Усевшись в кружок, в свете свечи поиграли в 1001, потравили байки, и, наконец, угомонились. Заснули, вслушиваясь в буйство погоды, творящееся снаружи. А утром проснулись от рева бензопилы. Первый вопрос, кому надо пилить дрова, если они были заготовлены?  Выползая из землянки и щурясь на свет как мыши, мы увидели весьма странную картину. Отец валил лес, он спиливал все кедры на стоянке, пара стволов уже лежало на земле и Витя рубил сучья. Радовало, что если папа сошел с ума, то не в одиночку. Только оглянувшись, мы нашли объяснение происходящему. Кедр, стоящий у костра, тот самый, который любезно поставлял щепу для розжига, лежал на земле. Ветром его сломало как раз по тому месту, где строгали щепу. Буря промахнулась немного, полметра вправо и кедр похоронил бы нас в землянке заживо.

КОСОЛАПЫЙ.

Медведь – косолапый. Какой он, косолапый, гад он и больше никто. Ночью залез в наш колодец — холодильник, вытащил кусок жира и сожрал, ну и кто он после этого? Витек по следам безошибочно определил – пестун. Это годовалый медвежонок, который держится с мамой. Казалось бы, можно разобраться, проблема была другая, как и любая живая тварь, когда ее обижают, он позовет маму, а с мамой общаться желания не было. За медвежонка мама порвет нас всех. Я имел представление, на что способна была медведица, когда трогали ее малыша. Было это, все в том же многострадальном Горикоцане. Вояки любили там готовить орех для своего начальства. Их угораздило, поймать медвежонка, один из них видимо представлял что нужно ожидать. Поэтому когда на опушке поляны появилась медведица, они сидели вместе с малышом, в кузове грузовика «Урал», с двумя автоматами «Калашникова». Пятьдесят метров от опушки были последними в жизни мамы, она не дошла до машины несколько метров, и казалось, даже мертвая пыталась доползти до своего ребенка. У человека, который мне это рассказывал, с лица не сходило выражение брезгливости. Присутствуя при этих событиях, и не имея возможности вмешаться и что-то исправить, он презирал себя самого, и только за одно. За то, что он – человек.
В отношении нашей проблемы. Витя, тут же предложил поставить у «холодильника» самострел из своего ружья, все согласились, полагаясь на его опытность. Как Вы понимаете, тогда никто из нас не знал его истории. Самострел был установлен, и около двух часов ночи, грохнул выстрелом. Оглядываясь назад, бога благодарю, что промахнулись. Но перепугали Мишу, видимо основательно. И начался ад... В ближайшую ночь он пытался пролезть в палатку, сломал пару кольев, и отступил, только когда услышав грохот, мы подняли шум. Идея, родившаяся в моей голове, помогла спасти продукты. Утром мы вбили колья вокруг продуктовой палатки, натянули проволоку и навешали на нее все пустые консервные банки, имеющиеся в наличии. Помогло, но банки грохотали по два-три раза за ночь. Долго так продолжатся, не могло, выхода не было. Судя по всему, войну с косолапым мы проигрывали. Выйдя вечером по нужде, спустился за землянку в распадок. Удобно устроился, и почти справился с задачей, когда ниже по распадку треснул сучок. Казалось бы, что такого, но в свете последних событий, стало тревожно. Надернув штанишки, сделал пару шагов в сторону землянки. И выйдя из-за куста, увидел его. Взрослый медведь, стоял и внимательно смотрел на меня, между нами было около десяти метров. Вспомнив, что в гости к нам ходил пестун, я понял – это мама. Секунды мы смотрели друг на друга, но секунды эти, для меня были часами. Я не знаю, почему я не побежал, видимо сработал инстинкт, а может просто перепугался, и не мог сдвинуться с места. Наконец наши переглядки закончились, медведица повернулась и пошла в сторону болотца. Я видел, что она уходит! Понимал, что все позади. Но метры до землянки я бежал, не чуя под собой ног. Вот так мы с медведицей покакали на одном гектаре, точнее, покакал я. Пестун был не один! И это означало только одно, в этой войне мы проиграли полностью и бесповоротно. Спасение пришло оттуда, откуда не ждали.

ЕГОРЫЧ

Вечером, после трудового дня, сидели у костра. После поглощения солидной порции блюда под названием, макароны по-флотски, курили. И здесь со стороны конной тропы, которая проходила чуть ниже нашего табора, выбежала собака. Черно-белая лайка, подбежала к нам. При этом создавалась иллюзия, что ее хвост не выдержит нагрузки и отвалиться. Уж очень сильно она пыталась выразить нам свою радость по поводу встречи. Вскоре на тропе раздался звук лошадиных копыт, и из-за куста появилась живописная группа: Старик на старом коне. Хотя можно сказать и: старый конь со стариком. Это был Егорыч. Взгляд из-под кустистых бровей сверлил нас, и был немного растерян, не узнавая никого из присутствующих. Поздоровались, и зависла тишина. Тишину, разрушил Витя, который чем-то занимался в землянке. Выглянув на белый свет, он произнес:

-Здоров будь, Егорыч! И чего дома не сидится, старый пень?

На лице старика мелькнула улыбка узнавания, и уже через полчаса, отставив ружье в сторону, солидно загрузившись макаронами с тушенкой, он сидел у костра и пил чай. Хотя: пил чай, сказано неправильно. Нужно: ПИЛ ЧАЙ! Если чай в кружке переставал кипеть, он считал его холодным, так и пил постоянно двигая кружку к костру. С одного бока кипит, значит, чай! До сих пор удивляюсь его луженой глотке! Старик, довольный приемом, заикнулся о том, что не прочь был бы задержаться у нас на таборе. Егорыч зашел в тайгу «за мясом». Начинался «рев изюбря», брачный период этих могучих оленей, и старик собирался поохотиться в наших краях. Мы не возражали. Наличие собак, а их оказалось две, вселило в нас надежду, был шанс, что косолапый с собачками связываться не будет. Подтверждение этому мы получили в первую же ночь. Почуяв медведя, опытные зверовые лайки решили, что надо с ним познакомиться поближе. Правда инициатива исходила в основном от черной суки, с прикольными белыми «очками» вокруг глаз. Собака зашлась в лае, правда отвага ее распространялась только на территорию табора, лезть в чащу она явно не торопилась. Наш старый знакомый, чёрно-белый кобель, первым прибежавший на наш табор, почуяв косолапого, поднял дыбом шерсть на загривке, зарычал и прижался к ногам хозяина. Но убедившись, что с черной подругой ничего плохого не происходит, показал «кто в доме хозяин». Забегая вперед, скажу, проблем с медведями в этот сезон больше не было, не считая мелких инцидентов. Хозяева тайги оставили нас в покое, и хотя мы знали, что они рядом, дороги наши почти не пересекались.
На время шишкобоя тайга замирает. Звери, кто может, уходят. Уж слишком громко звучит, колот, а это непривычно. Остаются твари поменьше, бурундуки, белки, конечно мыши, «ронжи» (сороки) ну и кедровки. Иногда в россыпях мелькнет белая шкурка горностая. Королевские мантии, показываемые нам в кино, действительно существуют. Правда в живом виде мантии выглядят как небольшой зверек с белой шубкой и черным пятнышком. Колонка, также шумом не испугаешь, но это звери, живущие своей маленькой жизнью, и пути их с человеком в кедраче не сходятся. Кроме медведя есть только один зверь, которому глубоко плевать на присутствие человека. В своем вековом величии, они живут своей жизнью. Именно в сентябре они создают свои семьи, оповещая трубным зовом весь мир, о том, что они есть.

ИЗЮБРЬ

Красавец, ближайший родственник благородного оленя, достигающий двухсот пятидесяти килограмм веса. В сентябре, у изюбря «гон». Огромные быки вызывают на бой конкурентов, доказывая, что только он должен быть продолжателем рода. Говорят, что бои изюбрей впечатляют, ничего сказать не могу, не видел. Но я слышал. Слышал трубный зов, раздающийся над хребтами. Папа сделал из бересты рог и, имитируя рев изюбря, частенько получал ответ. Но, так как был в другой весовой категории, до боя дело не доходило. (Рассказ об охоте на Изюбря на солонцах, готовится к публикации под названием: «Бурят по имени Ендон»).
Вечерком, услышав зов изюбря, звучащий над распадками, Егорыч взял дробовик, открыл замок и поднеся ствол ко рту, издал звук, ничем не отличающийся от того который мы слышали перед этим. Изюбрь не ответил, видимо помешал ветерок, дувший в нашу сторону. Дед хитро улыбнулся чему-то своему, и отложил ружье. Эта сцена повторилась и на следующий вечер, ветер был боковым и гораздо слабее вчерашнего. Изюбрь ответил, он принял вызов! Проверив, крепко ли привязаны собаки, повторно протрубив в ствол, и убедившись, что ответ прозвучал гораздо ближе, старик подхватился и заспешил вниз по распадку. Егорыч не возражал против моей помощи, и я пошел с ним вооруженный одностволкой Виктора. Как я понял, место будущей схватки он присмотрел заранее. Поставив меня за ствол дерева, изрек:

- Ты, паря, раньше то на зверя ходил?

И услышав мой отрицательный ответ, добавил:

- Стреляй только тогда, когда он выскочит на полянку.

И пряча смеющиеся глаза за кустистыми бровями, что-то пробормотал. Я не разобрал, что именно, но то, что там были слова: «Горожане» и «на.уй не годны», это точно. Сам отошел немного в сторонку и снова потрубил. Я вздрогнул от неожиданности, ответ прозвучал внезапно громко, зверь был рядом. Пока мы устраивались на позициях, олень времени не терял, и искал своего противника. Еще раз, сердито рявкнув в ствол, Егорыч поднял толстый сук, валявшийся под ногами, и стал ожесточенно тереть его о ствол дерева. Сумерки очень быстро сгущались, темнота наползала из распадка, и мне казалось, еще немного времени, и я просто не увижу того, в кого надо было стрелять. Старик опять взялся за палку, но шаркнуть он успел только пару раз. Сбоку и сзади от меня, родился звук. Звук этот ширился и нарастал. Трещали кусты, казалось, ураган прорывался через подлесок, сметая все на своем пути. Появление оленя не с той стороны, откуда я его ждал, выбило меня из колеи. Когда огромная черная масса пронеслась от меня в десяти метрах, я просто забыл о том, что у меня в руках оружие. Старый охотник не растерялся. Раздались два выстрела, они практически слились в один. Отойдя от оторопи, я кинулся к старику, и опешил, наткнувшись на тушу добытого Егорычем оленя.
Раздался шорох кустов, и из темноты вынырнула собачья морда. Старик потрепал собаку по голове.

- Все-таки отвязалась, шельма!

На таборе услышали выстрелы, немного погодя послышался звук шагов, появился Витя с моим отцом, ведя в поводе лошадь.  На мой вопрос:

- Витек, ты как узнал, что добыли зверя? Лошадь притащил, а если бы мы промахнулись?

- Егорыч... Промажет? – Витек, от души рассмеялся.

Пока разделали, пока погрузили на коня, наступила ночь. Вернувшись на табор, обмыли удачную охоту, и конечно закусили еще теплой печенью. Не нужно говорить, на следующий день был выходной, все мы с удовольствием уплетали свежину, тушенка порядком уже поднадоела. Егорыч наварил ведро чаю, и строго-настрого запретил после свеженины пить сырую воду. Свое требование он мотивировал:

- Паря, слушай! В верховьях Ингоды, с двумя горожанами рыбу добывали. (Как я понял, «горожане» у старика, было матерным словом). И так ловко сладилось, что на старом солонце с сидьбы, козенку стрелил. Говорил, дуракам, не пейте сырую воду после свежины! Нет же! Два дня окрестные кусты обс.рали, ладно бадан нашел, отпоил.
 (Бадан это растение, очень хорошо помогающее от поноса, его заваривают, как чай, но горький...). Засохшая палочка бадана, в Забайкалье, была почти в каждой семье, особенно с маленькими детьми, лучшее средство от поноса. Во всяком случае, в своем детстве я помню, как мама строгала стружки от корня и заваривала их кипятком.
На следующий день, с утра, Егорыч начал собираться домой.

- Мясо добыл. Чего без дела валандаться?

Погрузив стегна мяса в сумы, взял повод верной лошадки, и растворился в распадке. Вроде как его и не было. Напоминанием о нем, был запас мяса на таборе, стойкий запах его крепчайшего самосада, и кружка с остатками чая, сиротливо остывающая возле костра. «Чай остывал, значит, становился плохим».

БУРУНДУК

Осень все больше входила в свои права. Утренний иней на траве становился все белее, воздух прозрачнее, а листья в распадке, пожелтев, раздумывали:

- Сейчас, упасть на землю? Или еще повисеть?

Поспевала брусника. Эта ягодка до холодов радует глаз красными огоньками на склонах таежных сопок. Чем сильнее она замерзает, тем становится темнее и вкусней. Все готовились к зиме, и только вечнозеленый кедр, продолжал радовать глаз насыщенной зеленью своих иголок. На таборе, бурундуки активно занимались заготовкой нашего ореха, но в своих нуждах. Их полосатые спинки то и дело деловито мелькали в куче принесенной нами шишки. Зачем лезть на дерево или ждать паданки, если вот – целая куча? Бурундук, забавный, маленький зверек. За полоски на спине, его в шутку называли забайкальским тигром. Добродушное и доверчивое создание. Настолько доверчивое, что если сидеть спокойно, может подойти прямо к тебе, с целью выяснить: А нет ли чего вкусного? Запасы на зиму бурундук хранит в земле, и хранилище довольно просторное. Однажды раскопали его сокровищницу и достали, почти два ведра чистого ореха. Сам не видел, но говорят ограбленный бурундук, если поймет, что после ограбления, сделать новых запасов не сможет, кончает жизнь самоубийством, повесившись в развилке веток. В детстве мы ловили бурундуков, и даже зарабатывали, сдавая их в зоомагазин. Добродушное создание легко привыкало к людям. Поймать его не сложно, Вырубалась палка, по типу удилища, на конце делалась затяжная петля из лески, вот все приспособление. Губит полосатика любопытство, если не делать резких движений, он будет сидеть на ветке, смотреть на тебя, и ругаться, треща на своем языке, пока не поднесешь петлю к самой голове.

За всеми моими отступлениями, создается впечатление, что мы забыли о работе. Заготовка не останавливалась ни на один день. Куча шишки на таборе росла, и приятно радовала глаз. Пропущен был только день, когда мы объедались мясом, ну и конечно дожди. Вести заготовку даже после маленького дождика, было не возможно. После дождя, ждали, пока ветер обдует кедры, иначе, при ударе колотом, получали такой живительный душ, после которого смело можно было идти на табор сушиться. В дождливую погоду занимались срубом, стены потихоньку поднимались. Именно тогда я получил уроки изготовления сруба от своего папы. Умение это помогло мне в жизни не один раз. Папа разошелся, и решил сделать не только зимовье, а зимовье и баню под одной крышей, с одной общей перегородкой. Бревно ложилось на бревно, сруб «рос». Я помню звуки топора и запах свежей щепы. Глядя на своего отца, я понимал, он был «Мастером». В нашу задачу входило только изготовление сруба. Глядя на то, что получалось у папы, появлялась зависть. С нашей землянкой, возводимый лесной домик, конечно ни в какие сравнения не шел. Завидовал тем, кто будет тут жить после нас, когда все будет доделано. Забегая вперед, хочу сказать, после нас, из-за созданных нами удобств, в этот хребет больше наемников не пускали. Место стало комфортабельным, а соответственно интересным, и сотрудники лесничества завозили сюда своих стариков, для отдыха, и «подработать». Все таки «Лучшее – враг хорошего». Из-за нашей стройки, Витек потерял свои угодья. Но на тот момент он смотрел на то, что получается и довольно улыбался, видимо предвкушая, как здесь будет классно в дальнейшем.

«МАМКИ»

Если Вы помните, так называют старый, толстый кедр, который сложно раскачать, и сбить шишки. Именно такой кедрач нас ждал на дальней «стрелке». Носить шишку на табор становилось все дальше, и это всерьез тормозило работу. Выход предложил Витя. Оказалось, что это предусмотрено. Он показал, где в тайге стоит «сайба». Это сруб из бревен, примерно 3х3 метра, высотой чуть ниже пояса, промежуточное хранилище шишки. Добытая шишка сначала высыпалась сюда, а позже, вечерами или в небольшой дождь, перетаскивалась на табор.

Бить толстые кедры решили «на вожжах». На ударной стороне колота, делались затесы (канавки). Колот, обвязывался парашютной стропой, а два свободных конца проносились с двух сторон дерева. Двое на стропах, один на колоте, удар получался значительно мощнее. Делалось это по команде забойщика:

-И рааааз! И два! И три!

Важно было поймать ритм, и приложить усилия одновременно. Конечно, время тратилось больше, чем на тонком кедре, где забойщик переходил от дерева к дереву, не ожидая пока сборщики соберут шишку. Но «мамки» компенсировали потерю времени, большим объемом шишки. Товарищ зятя, в очередную смену, встал на место забойщика. Я и зять стояли на стропах. После очередного удара, я почувствовал, что колот повис в воздухе, и его никто не держит.

- Тяни стропу! Прижимай к дереву! - закричал я зятю.

А после того как он это сделал, кинул ему свою стропу, и оббежал дерево. Наш забойщик, держась за лицо, катался по земле, корчась от боли. «Любопытство сгубило кошку», это про него. Он додумался, спрятавшись под колот после удара, выглянуть и посмотреть:

-А как падает шишка?

Учитывая высоту старого кедра, шишка при падении набирает серьезную скорость, и летит со свистом. Вот такой свистящий снаряд и попал точно в цель. Вместо лица была ссадина, шишка пропахала борозды ото лба до подбородка. Слава богу, обошлось! После обработки раны на таборе, убедились, что жить будет! Но до окончания сезона человек ходил с физиономией «боевая раскраска индейца».

КОНФЛИКТ

Без них не бывает. Там где собирается людей больше одного – конфликт будет. В тот вечер закончили работы пораньше, и, добравшись до табора, поужинали, перекурили. До ночи времени было довольно много, и Витек предложил заняться перетаскиванием шишки с «сайбы» на табор. Отец поддержал его, зять был категорически против . Он считал, что надо отдохнуть. Я довольно рьяно поддержал отца с Витей. Не удивительно, они были моими «кумирами». Я поддержал бы их в любом начинании. Возможно, сделал это излишне горячо, высказав зятю,

- Мы сюда работать приехали.

На что зять пошутил:

- Иваныч (это мой папа) у нас как Шерхан, а ты тоже из сказки «Маугли». Есть там такой персонаж – шакал Табаки. Бегаешь и потявкиваешь.

Было обидно, хотя со стороны может так оно и выглядело. Я поймал взгляд отца, он внимательно смотрел на меня. Я видел, что он хотел вмешаться, но не стал. И я был благодарен ему за это. В свои 19 я был уже большим мальчиком. Зять остался на таборе вместе с поваром, глаза которого красноречиво говорили, как бы он хотел пойти с нами. Перетаскав хороший объем шишки, уставшие сели у костра. А дальше был шок. Зять, человек длинный, ну или как он говорил – стройный, худой, ну или, по его мнению – «прогонистый», доел остатки ужина. Остатки – это больше чем половина десятилитрового ведра толченой картошки с тушенкой. Натаскавшись, все были не прочь покушать. На вопрос зять ответил просто:

-Я проголодался. Думал, если поужинали, значит, никто не захочет, ну и перекусил немного.

Куда только влезло? На таборе чувствовалось напряжение, но потихоньку разговорились. Масла в огонь подлил наш повар. У него с собой была мелкокалиберная винтовка, и зашел разговор, что из нее попасть ни во что не возможно. Пробовали стрелять и по шишкам, и по белкам, промахивались. Обиженный повар достал «Тозовку», приложился, и без проблем попал в рукоятку ножа, торчавшего из бревна метрах в десяти от костра. Спору нет – выстрел был хороший, но вот мишень... Я сам трепетно отношусь к ножу, в тайге он часто первый помощник во всех делах. А это был нож Вити. Витька «порвало». Он высказал все, что думает об обладателе винтовки.

- Ни одного убитого рябчика на таборе не вижу! Стрелок... Далее шли непередаваемые обороты речи.

Вечер был испорчен. Все засобирались спать. И только отец тихонько встал, пошел и подобрал остатки ножа. На следующий вечер он подошел, и протянул Вите нож с новой рукояткой, весьма симпатичной (Когда успел сделать?). Я видел глаза Витька, на тот момент папа для него был самым уважаемым человеком, да и на меня, волнами наплывала гордость за своего отца. Перед сном Витя подсел ко мне у костра, и сказал:

- Тебя с отцом я бы взял в свою бригаду. - Наверное, это была самая высокая похвала от него.

После этих слов, я улыбнулся, на душе было тепло. И боясь растерять это тепло, боясь растерять уважение двух, самых важных, на тот момент, для меня людей, я пошел спать. Жизнь продолжалась!

МЕЛЬНИЦА

За все время я так ни разу и не выбрался, посмотреть, что за хребет «Фокино». И при случае, увязался с Витей за компанию. Хребет как хребет, ничего особенного, а вот на обратном пути, в сумерках, состоялась встреча. Выйдя из-за поворота, Витя внезапно остановился, в зарослях кустарника был виден силуэт, точнее не силуэт, а очертание чего-то большого. Сумерки уже основательно размывали края предметов, и было непонятно, как стоит медведь (а это был он), головой к нам, или попой. Это не остановило моего друга, сорвав одностволку с плеча, он начал прицеливаться. Пытаясь его остановить, я зашипел на него как проткнутое колесо. Дело в том, что затея явно была обречена на провал. Во-первых, – одностволка! На перезарядку нужно время. Во вторых – непонятно как стоит зверь, если к нам задом, его и из карабина не пробьёшь. В это время года, активно наедая жир на зиму, готовясь к спячке, Миша активно лазил на кедры кушать шишку. Поднимаясь и спускаясь по дереву, он опирался на свою попу. К попе липла смола и прочий хлам. В конечном итоге на заднице у косолапого образовывался настоящий щит из смолы и мусора, пробить который, было весьма сомнительное занятие. Не знаю как, но убедил. Витя опустил одностволку, и, хрустнув веткой, смотрел, как его враг растворяется в зарослях.

Сезон подходил к концу. Пора было начинать переработку ореха. Процесс переработки представлял собой, очистку ореха от шелухи. Папа всегда брал с собой ножовку, топор и стамеску. Мельницу он предпочитал делать сам. Из чурки подходящего диаметра, при помощи стамески, он делал вытянутую зубчатую шестерню, укладывал ее в короб, доски для которого везли с собой. Описать сложно, но машинка, получавшаяся у отца, была малопроизводительна и конечно имела только ручной привод. Для любительского хребта полностью подходила, а вот на нашем объеме не знаю... Хотя, «Сила есть...», дальше сами знаете...

И опять в дело вступил Виктор. Мы были в шоке, когда он, взяв лопату, задумчиво походил по табору, выбирая место, и начал копать. Шелуха подавалась легко, и скоро в яме, которая образовалась, показалось нечто. Это был мотор от мотороллера «Вятка», металлическая мельница и даже запас бензина в канистрах. Все это было заботливо укутано полиэтиленом, и хранилось, как я понимаю, с прошлого года. Еще раз вспомнил решение отца, принять Витю и Нанайца в бригаду, умное решение! Продолжая копать в разных местах, Витя как фокусник извлекал из шелухи грохот (крупное сито) и мелкое сито, канистру с маслом, станину от мельницы. Мельница приводилась в работу приводом от двигателя мотороллера. Это существенно облегчало нашу жизнь, и вселяло надежду на успешное завершение нашего предприятия.
Началось строительство цеха по переработке шишек под открытым небом. Установили станину, закрепили мельницу, подсоединили двигатель. Мотор, недовольно чихнув, завелся, и на всю округу раздался его мерное рычание. Мельницу обслуживал один человек, в его задачу входило засыпать шишку в короб. Размолотые шишки попадали на «грохот», крупное сито. Там орех с мелкой шелухой падал вниз, а черешки от шишек и чешуйки откидывались в сторону. На расстоянии примерно пяти метров, из брезента натягивался «экран», куда совком бросали орех. Совок очень напоминал совок из магазина, для сыпучих продуктов, только был одет на довольно длинный черешок. Пока орех летел до экрана, мелкая шелуха и пустой орех падали вниз. Таким образом, до экрана добирался орех только высокого качества. Орех засыпался в мешки, мешки зашивались и складывались в штабель укрытый брезентом. Вес одного мешка составлял примерно пятьдесят килограмм. Запланированный объем мы набирали, а это означало одно – все было не зря! Сезон закончен!

ГОЛОД

Осталось только вывезти тонны ореха, что мы заготовили. Время шло, трелевщика не было. Кончились продукты. Не было голода, мы не съели друг друга. Но в животах было пусто, и желудки не довольные этим обстоятельством, рычали громче медведя. Сентябрь прошел, а нашего танка все не было. Продукты закончились. Гораздо страшнее, то, что закончились сигареты, а курила вся бригада. Собрав деньги, у кого, сколько было, снарядили Нанайца в поход к обжитым местам. Парень ушел, но каждый понимал, что это дело не одного дня. Пешком по конной тропе, восемьдесят километров... Грустная математика. Сняли доски с пола землянки, никогда не думал, что там целые залежи окурков. Но и они кончились, закурили чай. Слава богу, он еще оставался. На всю жизнь запомнил едкий дым и гадкий привкус во рту. Витек пытался курить мох, но, по-моему, «хрен редьки не слаще». Грибы уже давно отошли, да, если честно, немного их было в этих краях. На орехи уже не могли смотреть, ни на сырые, ни на жареные. Пригодилась мелкокалиберная винтовка, ежедневно кто-нибудь брал ее и уходил на промысел, «Тозовка» оказалась настолько «расстреляна», что попасть из нее нужно было уметь, благо патронов хватало. Целый месяц, мы упорно разгоняли все живое, в округе, стуча по деревьям, а теперь пытались найти, хоть кого ни будь. К вечеру обычно удавалось добыть несколько белок, иногда удавалось подстрелить кедровку. Сварив добычу, мы рассуждали, на что похоже их мясо. Говорю сразу – оно похоже на белку и кедровку. Ситуация была не так плоха, оставался почти полный мешок сухарей, спасибо папе, перед отъездом неделю гонял духовку и скупал хлеб, который давали по три буханки в одни руки (чтобы люди не кормили им скот, хлеб стоил 12 копеек черный и 22 копейки белый). Но больше не было ничего. Зарядили дожди, работы не было. Каждый из нас мысленно уже был дома, домашним обещали вернуться в конце сентября, а уже был ноябрь. Всерьез похолодало. Лес, после того как опала листва, стал прозрачным, не уютным. На таборе царило уныние. Самое плохое, что нельзя было ничего сделать, ничего узнать. Сотовых телефонов тогда не было. Просто ждали. Хотя, не помню, кто из философов сказал, что умение ждать – одна из высших добродетелей.

ТРЕЛЕВЩИК

У всего есть свой конец, свое завершение. Ближе к обеду, появился едва слышный звук мотора. Звук рос, усиливался, и наконец, материализовался, в довольную физиономию Нанайца и угрюмое лицо водителя. На вопрос: Что и как? Получили односложный ответ:

-Сломался.

И не было смысла уточнять, кто сломался, трактор или водитель. Глядя на опухшую физиономию нашего танкиста, все было ясно без слов. Нанаец привез сигареты, немного водки и покушать, как он объяснил:

- В магазине лесхоза отоварили в кредит.

Большие запасы нам были не нужны, планировали выходить на следующий день. Витек и его товарищ оставались, у них были другие планы. Был вечер у костра, ночь и настало утро. Утром нас ждал «подарок» – первый снег. Выпало его около пяти сантиметров. Хорошего мало, но надо выбираться. Решили идти по снегу, ждать, когда растает, смысла не было. Ореха получилось довольно много, места в кузове почти не оставалось. Долю Вити и Нанайца мы должны были выгрузить у их доверенного лица в Ленинске, там же надо было оставить для них расчет. Перекурили, и с «Богом, двинулись»! Домой шагалось легко, каждый думал о том, какой он молодец, и как будет классно, когда он доберется домой. На ровных участках подсаживались в кузов, так что перемещались довольно шустро. Оставалось несколько километров, и за бродом через болото, появятся «Куцоны». Несколько больших пятистенных хат, где в сенокос жили люди. Наш водитель решил немного срезать угол, и полез на довольно крутой косогор, ему виднее. Мы не спеша двигались вперед, В низине показалось болотце, за которым были видны следы машин у брода. Раздавшийся сзади треск, заставил обернуться. Этот болван, перевернул трелевщик! Каким-то чудом машина на косогоре, зацепилась передним ножом за мощную лесину и зависла под углом. Мешки с орехом лежали на земле, порванных мешков вроде-бы не было.

Ситуация была сложная. Перед нами было болото, через него мог пройти только трелевщик. Трелевщик висел сзади нас на своем ноже, и его дальнейшая судьба нас не волновала, водитель реально «достал». Обсудив ситуацию, закинули по полмешка ореха зятю и его товарищу за спину, и отправили за техникой. Орех в этой местности являлся валютой. За орех, как за деньги, можно было купить все. На удивление, быстро, на той стороне болота появился лесовоз и радостное лицо зятя, вытаскивающего из кабины целый ящик водки. Выхода не было, нужно было закинуть пятидесяти килограммовый мешок на спину и перенести его через болото к лесовозу. И так много раз. Воды в болоте было примерно по колено. Так как это было подобие брода, то на дне лежали жерди, и уложены они были качественно, без щелей. Несложная математика: воды по колено, плюс снег – уже по пояс и безвыходная ситуация. Ходить пришлось много, водка привезенная зятем, оказалась как нельзя кстати. То один из нас, то другой, сделав очередной рейс с мешком, прикладывался к бутылке.

Мы сделали это! Понятия не имею, почему никто из нас не заболел. Лесовоз уехал в Ленинск, нам в нем места, конечно, не было. К вечеру мы добрели до Куцонов, зашли в дом. Обстановка не богатая, но голые панцирные сетки кроватей казались нам перинами. Спали почти двое суток.

Что дальше? Дальше был Ленинск, была заготконтора, где получили расчет. Получили полностью, при Советской власти не обманывали. Был Егорыч, который звал нас в гости. И к которому мы завалились переночевать. Все было хорошо...  Лежа на матрасе в доме у Егорыча, засыпая, я думал о том, что мы выбрались, кедрач позади, подступали мирские заботы. А потом был сон: шумела от ветра тайга. Бурундук, нагло ухмыляясь, тащил шишку с нашего табора. И лапа кедра, раскачиваясь на ветру, звала назад. Звала вернуться...