Богиня часть 1

Все имена и события - фантазия автора, совпадения случайны.

     – Вас беспокоит мой возраст? Значит, по-вашему, я стареющая женщина? – негодуя, задохнулась моложавая дама средних лет, с золотистыми локонами, в изящном брючном костюме, шёлковой блузе с жабо и замшевых лодочках, сидящая в кресле напротив мужчины в медицинском костюме.
     – Не хочу даже слышать такого словосочетания! Женщина и старость несовместимы! – вскочила она из кресла, наклонилась через стол, глядя на доктора красиво подкрашенными глазами. – Я отключила эту функцию в своём организме. Старость в сочетании со мной может употребляться только после смерти. Моё лицо, осанка и фигура говорят обратное! – в её словах был резон, выглядела она потрясающе: девичий стан, звонкий голос, и только лицо, чуть провисающий овал, намекало, что дама старше, чем хочет казаться. Доктору оставалось лишь терпеливо выслушивать этот монолог, давным-давно жалея об опрометчивом упоминании возраста.
     – Мне плевать, – сокрушалась тем временем женщина, – что моя пятидесятилетняя дочь выглядит хуже матери. Она взрослый человек, у неё своя жизнь, и это её проблема. В конце концов, она обычная женщина – она ещё ближе придвинулась к доктору, говоря почти шёпотом. – Обычная, понимаете? Неизвестное мне слово! Актриса не может быть обычной. А ещё актриса не имеет права стареть, – она выпрямилась, одёрнула жакет, и громко и чётко сказала. – Режьте, и точка! – доктор вздохнул, понимая, что от напора этой леди никуда не деться.
     – Валентина Михайловна, всё я понимаю, и чисто по-человечески, как мужчина, считаю, что вы сногсшибательная женщина, но как доктор о рисках предупредить просто обязан, – пригладил он и без того идеальную бородку.
     – К чёрту риски! Не хочу ничего знать! Если мне суждено умереть на операционном столе, значит, так тому и быть! Зато как осчастливлю журналистов! – она, чуть успокоившись, села в кресло, и, художественно рассмеявшись, продолжила.
     – Представляю заголовки: «Народная артистка пала в очередной погоне за молодостью», – доктор крякнул. А актриса продолжала. – Сколько раз они меня хоронили? На мне уже живого места не осталось. Ждут не дождутся, когда запнусь, – доктор тяжело вздохнул. Поняв, к чему относится этот вздох, она продолжила вполне серьезным тоном. – А вас даже никто не осудит! Можете не переживать за репутацию. Если и скажут: «Как же так, загубили!», начнёте петь песню про вот эти ваши: риски, возраст и старость. Тут вам и карты в руки. Еще рекламу вам сделаю своей смертью, – она чуть улыбнулась, кладя на стол кисти в кружевных перчатках.
     – Ну, Валентина Михайловна! – покачал головой доктор. Полистал ежедневник. – Пятое число вас устраивает?
     – Да! – не задумываясь, ответила она.
     Через неделю после этой встречи она томилась в одиночной палате после успешной хирургии. Капельница, укол, капельница, антибиотики, обезболивающее, покой, покой, покой. Такой распорядок дня ей был знаком. В жизни не один раз приходилось восстанавливаться в палатах после тех или иных проблем со здоровьем, не всегда это были палаты такого уровня. Однако, каким бы комфортным не было пребывание в клинике, через три дня в положении лёжа ей стало скучно. На пятый, игнорируя предписания врача, она прогуливалась по палате, делала зарядку, читала, слушала и вносила правки в сценарий роли. С трудом проведя в клинике неделю, начала проситься домой. Понимая бессмысленность споров, её отпустили. Она дождалась вечера, чтобы не привлекать лишнего внимания. Когда стемнело, доктор вызвался лично отвезти её. И через каких-то пятнадцать минут уже притормозил возле её подъезда.
     – Вы точно решили, что вас не нужно проводить? – спросил он, открывая ей дверь своего огромного бежевого «Рендж Ровера».
     – Разумеется, – ослепительно улыбнулась она, глядя на него с пассажирского сидения, накинула капюшон, доктор помог ей выйти, подхватила сумку, вытащила из неё ключи, приложила их к домофону. – Привет семье! – и скрылась в подъезде.
     Дома радостным лаем её встречали любимые собаки.
     – Здравствуйте, мои хорошие! – улыбнулась она и сняла капюшон. Помощница по хозяйству выглянула на шум и замерла в коридоре.
     – Матушка, я вас не признала! – вымолвила она, хватаясь за сердце.
     – Перестань называть меня матушкой, у нас всего десять лет разница, а на барыню я не похожа! – одёрнула она помощницу и скинула сапожки на шпильке. Взяла на руки вкусно пахнущего шампунем чёрно-подпалого цвергпинчера Чарлика, звонко расцеловала его. У ног, ожидая своей очереди, подпрыгивая, суетилась рыжая Пеппи, русский той-терьер. Она расцеловала и её.
     – Какие у нас новости? – спросила она, снимая пальто, набросив его на спинку стула, проходя в гостиную и усаживаясь в кресло. В просторной комнате были включены два светильника по обеим сторонам от фортепиано и антикварная лампа девятнадцатого века на комоде возле огромного портрета хозяйки дома. Актриса не любила верхний свет, это были издержки профессии: ярко бьющие в лицо софиты, сопровождающие по жизни. Собачки кружили возле кресла, она взяла их на руки.
     – Чарлик утром на улице съел какую-то дрянь, не уследила, после обеда его вырвало, слава те Господи! Пеппочка вчера напрудила в коридоре, – рапортовала низковатым голосом помощница. Актриса, сложив губы уточкой, с укоризной покачала головой, расцеловывая домашних любимцев. – Вас так долго не было, – продолжала помощница, – телефон разрывается. Только сегодня с десяток звонков. И еще почта,
     – она подошла к столику возле дивана, взяла письма и протянула актрисе, та пролистала конверты: счета, рассылки, какие-то приглашения.
     – Всё позже! – сказала актриса. Оставив псов в кресле, подошла к большому зеркалу во всю стену в золочёной раме в коридоре, красиво намотала красный шёлковый платок, чтобы скрыть отёчность лица и оставшуюся повязку. Надела большие чёрные очки, плащ, сунула в карман кожаные перчатки. – Ребята, гулять! – крикнула она, и собачки, спрыгнув с кресла, закружили перед ней.
     – Михална, давай выгуляю охламонов, чего таскаться по ночи? – предложила помощница, надевая на питомцев комбинезончики и цепляя поводки.
     – Сама! – возразила актриса. – Я так устала столько времени валяться. Ну и свежий воздух перед сном не навредит. А ты завари чай с мятой, мы скоро, – грохнула дверь, они оказались в парадной. Пеппи начала скулить и жаться к ногам хозяйки, не желая идти на улицу. – Нет, дорогая! Вечерний туалет обязателен! – Чарлик наоборот рвался на улицу, он был охоч до прогулок. Они спустились с третьего этажа пешком по большой лестнице, вышли из подъезда и отправились к пруду, он был совсем рядом. Она часто прогуливалась в самом центре Москвы, в таком виде её никто не узнавал. Только свои, соседи. Собачники узнают друг друга по питомцам.
     – Здравствуйте, Валентина Михайловна, – улыбнулась попавшаяся навстречу армянка Лиана, живущая в их доме много лет. Актриса кивнула в ответ. Здесь, у пруда, всегда людно. Днём, ночью, летом и зимой. Известные люди редко выгуливают собак сами, бояться быть узнанными, особенно мужчины. Женщинам проще замаскироваться. Надел шляпку, очки, платок и всё. Валентина Михайловна любила выгуливать собак сама. Особенно по утрам, вставала она рано. Но и вечером приятная атмосфера. Зажигались старинные витые чугунные фонари с шарами плафонов из толстого мутного стекла. Скамейки под старину. Липы, клёны. В сезон на пруду два лебедя. Конечно же здесь никогда не ходил трамвай, никогда! Об этом знают все старые москвичи. Ах, писатель!
     – Ленка, мы пришли! – крикнула она, затворяя дверь ногой, держа подмышками собачек. – Та тут же прибежала с влажной тряпочкой, и принялась вытирать пёсикам лапки.
     – Телефон надрывается, Михална, – сказала помощница, отстёгивая поводки.
     – Она? – серьёзным тоном спросила актриса. Поняв, о ком идёт речь, Ленка кивнула. – Надеюсь, тебе не надо объяснять, что при людях ни Махалной, ни матушкой называть меня не стоит? – спросила актриса, снимая и вешая плащ в шкаф.
     – Скоро юбилей, будут какие-то съемки, какие-то люди…
     – Всё поняла! – кивнула помощница. – Телефон или чай?
     – Чай! – предпочла актриса. – Моё самочувствие  сейчас превыше всего! – и отправилась в столовую.
Допивая чай с мёдом и лимоном, хозяйка роскошной трёхкомнатной квартиры в историческом центре Москвы просматривала почту. Сделав последний глоток, отдала помощнице фарфоровую антикварную чайную пару, поблагодарила её и направилась совершить туалет, как услышала трель телефона. Она не спеша прошла в гостиную, опустилась в кресло, взяла на столе лежащую трубку, посмотрела, на дисплее высветилось «Светлана», нажала на кнопку.
     – Я слушаю, – стараясь придать голосу деловую холодность, ответила она.
     – Как же трудно тебя застать! – возмущенно звучало в трубке.
     – Я слушаю… - не обращая на это никакого внимания, также холодно повторила она.
     – Здравствуй, мама! – тепло сказала на том конце провода её дочь.
     – Здравствуй. Продолжай, – была непреклонна мать. Светлана грустно вздохнула. На протяжении многих лет у них были непростые отношения.
     – У меня серьёзные проблемы со здоровьем, ставят диабет. Нужно качественное обследование. Доктор советует Израиль, но мне самой не осилить, ты же понимаешь, мама?
     – Понимаю? – переспросила мать, и впервые в её словах появилась интонация. – Я понимаю, если диабет, значит нужно есть меньше сладкого! Особенно полусладкого!
– врезала она. – Ещё неплохо устроиться на работу. Тогда появится больше возможностей и отпадёт нужда беспокоить других людей.
     – Ну, конечно! – расстроилась Светлана. – Всё время забываю, что в сценарии жизни у тебя детей нет. Особенно не может быть взрослой больной дочери, – раздались короткие гудки. То ли она положила трубку, то ли разъединилось оттого, что разрядился телефон. В любом случае перезванивать она не планировала.  Чарлик жался возле ног и скулил. Валентина Михайловна молча взяла его на руки, чмокнула в бок и поставила пищащую трубку на базу. Пёс благодарно лизнул её губы, она чуть крепче прижала тепленькое тельце.
     – Какое счастье, Чарлик, что собаки не способны на предательство как люди! – сказала актриса. Оставила Чарлика в кресле, укрыв шалью, и отправилась в ванную.

     Следующее утро выдалось морозным. На календаре только вторая декада сентября, но рассчитывать в этом году на бабье лето не приходилось. Выгуляв собачек, она выпила наспех чай с лимоном, и уже через полчаса её чёрный автомобиль подъезжал к центральным воротам городского кладбища. За рулём была сама. Она показала разрешение на въезд, когда поднялся шлагбаум, медленно покатила по центральной аллее. Обогнув колумбарий, максимально близко, насколько это возможно, подъехала к нужному месту. Надвинула очки, вышла из машины, на заднем сидении взяла охапку белых цветов и, стуча каблучками, пошла далее пешком. Повернув к нужному участку, она издали заметила две фигуры возле могилки и замедлила шаг. Прищурившись, разглядела в одной из фигур Светлану, и вновь ускорилась. Когда подошла ближе, мужчина, спутник дочери, в куртке видавшей виды и несвежих брюках, заметил её и, поклонившись, почтенно сказал: «Здравствуйте, Валентина Михайловна!» Она только хмыкнула. Знакомства не входили в её планы, особенно с подобными личностями.
     – Спасибо, что не позвала журналистов, только этот, – не слишком приветливо сказала она дочери, глядя через тёмные стёкла.
     – Здравствуй, мама, – добродушно сказала Светлана, чуть улыбнувшись. – Это Юра. Он свой, – мужчина криво улыбнулся и снова поклонился.
     – Знаем мы таких «своих»! – не шла на контакт мать. – Быстро им даётся это звание, правда ненадолго, – Юра понятливо отошёл в сторону, сплюнул и закурил, периодически поглядывая на них.
     – Зачем ты так, не ругайся, – по-доброму сказала Светлана. – Такой день! – она была одета в фиолетовый пуховик, который слишком обтягивал её корпулентную фигуру. Полное увядающее лицо, давно не знавшее рук косметолога, раскраснелось, изо рта шёл пар.
     – Вот именно! Такой  день! – повысила голос Валентина Михайловна. – А ты превращаешь его в цирк, приводя сюда своих клоунов! Прекрасно зная, что я хочу побыть одна, без сопровождающих и компаньонов. Это мой день! – разнервничалась актриса, плотнее запахивая пальто.
     – Мама, у меня ничего и никого не осталось, даже этого хочешь меня лишить! – не выдержав, горько сказала Светлана. – Будто это только твоя боль!
     – Да, моя! – мать понизила голос, стараясь держать себя в руках. – И попрошу оставить меня с ней наедине! Никто не мешает приходить сюда в разное со мной время, – добавила она. Дочь, всхлипнув, вышла за оградку, расплакалась и подошла к Юре. Он её приобнял. Валентина Михайловна подошла к могилке, поставила в гранитную вазу букет. На секунду задумалась. Горько прижала ладони к лицу, качая головой. Собралась с духом, выдохнула, обернулась. Светлана и Юрий молча удалялись.
     – Светлана! – окликнула она её. – Постой! – и быстрым шагом направилась в её сторону. Светлана тоже пошла ей навстречу.
     – Я оплачу твоё лечение, – сказала она, когда они поравнялись. Эти слова ей давались тяжело. Она была обижена на дочь так, что практически прекратила с ней общение. Дело было вот в чём. Пару лет назад её внучка при невыясненных обстоятельствах выпала из окна строящегося дома на окраине города, разбившись насмерть. Светлана в это время устраивала личную жизнь с очередным Юрой. Пристрастившись к алкоголю, она даже не сразу заметила, что дочери нет несколько дней. Пока не позвонили из органов. Матери Света позвонила не сразу, только когда начались организационные вопросы и потребовались деньги. Актриса и в страшном сне не могла представить такого исхода. Чудовищное время. Каких сил стоило всё пережить. Как только не смаковали эту тему журналисты. Всем нужен рейтинг, сенсация. А сенсация беспощадна к чужой беде. Когда случаются такие события, жизнь проходит под неусыпным прицелом фотокамер. Страшно, когда нет возможности остаться со своим горем наедине. Конечно, Валентина Михайловна винила и себя. В том, что была слепа, не замечая, что с девочкой творится неладное. Вечно занятая, она понятия не имела о пристрастиях дочери, иначе забрала бы внучку к себе. Тем не менее случилось, как случилось. И ничего нельзя было изменить. И хотя дочь якобы бросила пить, общаться с ней было выше её сил.
     – Спасибо, – сказала Светлана, вытирая слёзы.
     – Извини, оплачу, лишь поговорив с твоим врачом! – добавила актриса, наученная опытом. Дочь неоднократно обманывала её, используя деньги, выделенные на конкретные цели: оплату долга за коммунальные услуги, учёбу внучки, лечение и прочее, на пирушки и своих друзей. – Позвони вечером, договоримся о встрече, – Светлана молча кивнула и пошла обратно. Между ними была пропасть. Всё, что когда-то хоть немного соединяло их, находилось здесь, в центре Москвы, в холодной земле под гранитной плитой. Валентина Михайловна стояла, глядя им в след. Её стройную девичью фигуру красиво подчёркивало шерстяное пальто, руки зябко прятались в карманах, прядь завитых золотистых волос выбило из-под платка порывистым ветром. Она с минуту постояла так, потом вернулась к могилкам, достала из кармана белый кружевной платок, протёрла им  фотографию мужчины и девушки на памятнике.
     – Здравствуйте, дорогие! – чуть слышно сказала она. – Простите, что шумлю. Если бы вы только знали, как мне вас не хватает! – горько шептала она. – С  днём рождения, Машенька! – она сняла очки, в глазах застыли слёзы. Грязный кружевной платок дрожал в её руках. Над погостом кружили главные москвички – вороны, громко каркая. Она не плачет уже давно. Несколько лет. С тех пор, как ушёл сначала отец, а потом единственная внучка. С их уходом она только сильнее стиснула зубы и кулаки, продолжая бой жизни уже одна. Без веры и защиты. Побыв на кладбище еще какое-то время, она вернулась домой. Оставила автомобиль во дворе, поднялась в квартиру, отменила все дела. Закрылась в своей комнате, задернула занавески и, приглушив свет, перебирала старые семейные фотографии, на которых ещё была жизнь. Вместе с ней этот день провожали улыбающаяся девушка с портрета на стене и представительного вида мужчина, с портрета рядом. Боль была вечным спутником её непростой жизни, её не с кем было разделить. Захлебнувшись одиночеством, она разлюбила вечера. Загружала себя работой. Только бы не было свободного времени. Съемки, встречи, репетиции. Чтобы прийти и упасть. Но иногда, как сегодня, она оставалась дома. И тогда тоска, поджидавшая всё это время где-то в углу, набрасывалась и начинала душить, стоило затворить дверь спальни. Память, хранящая столько всего, и верно служащая днём, в бессонные ночи превращается в кровожадного палача, истерзывающего до полусмерти.
продолжение следует...