отец

.       Мы забываем о памяти нашей души, которая,по сути, - память детства. Но она живет
    в нас и ждет своего часа, чтобы прийти и заявить о себе: "Я тут.
    Я везде: в твоих поступках и в твоих снах."
    Ты думаешь, что помнишь все главное, что было с тобой в этой жизни.
    А потом понимаешь, что главное - это то, что ты  носишь в своей душе даже не
    как память, а  как зыбкое забытье, и оно  не дает  тебе  выстроить  свой нынешний мир так, как ты мечтаешь.
    Всегда  что-то получается не так, или не тогда, или не с теми.

   
   
         Для меня такой тревожащей  памятью,
    светлой и счастливой до душевной  боли  и слез, стала память об отце.
      Я прожила основную  жизнь  без него.   
    Так  случилось у него с моей матерью,что  их жизнь не была счастливой для них обоих.
    Я лишь недавно, после смерти мамы, копаясь в ее оставшихся документах,  сделала для себя
    удивительное открытие, которое меня огорчило и смутило до слез.
    Оказывается, мы обе- и я и  сестра - родились внебрачными детьми,
    хотя отец всегда жил с нами с нашего рождения.
      Брак  был  зарегистрирован  только когда родители надумали уезжать из  сибирского городка,
    где началась их семья и наши с сестрой  маленькие жизни.
    Мы  приехали в  воронежское село,где  у мамы  были родители и вся ее  родня.
    И  мама  сразу же развелась  с отцом.
    И я, взрослая тетка, вдруг только сейчас поняла, что моего отца,который любил нас
    с сестрой больше жизни,для которого просто не было вообще другого смыла,кроме нас,   
    был банально использован для будущих алиментов.
 
        Отцу указали на дверь. Он не пришелся ко двору никому. Он был сугубо городской  человек,
    без навыков сельской  жизни с ее полуживотными нравам, привычками, отношениями ...
    Он многого, да почти ничего, не умел делать по  хозяйству, чем вызывал презрение односельчан.. А еще тем,
    что вообще не пил и не  курил, поскольку был из старообрядческой строгой семьи..
    Его  просто  выжили .
    Но  есть еще один, просто убийственный фактор  всей это семейной истории с разводом.
    Отец  был инвалид войны. У него не было правой руки по локоть.
    И жить ему одному  было  очень  сложно, работать  тоже. Без  поддержки  семьи  он был почти обречен.
    что, собственно, и случилось. Отец  умер в одиночестве через несколько лет
    от  запущенной пневмонии.  Я  ясно вижу,  как он лежит  один,  не  смея  просить о помощи, и наверняка,
    просто желая  конца..
        Я  не имею права никого  осуждать, тем более,
мать.. Но все же хорошо,  что я  пришла  к  себе
и разворошила  эту глубоко запрятанную  Временем память, и многое   прояснила для себя.
Зачем? Что теперь можно изменить?
         Не знаю.. Думаю,  можно изменить себя..
Память нам для того и дана, чтобы мы тревожили ее, а она - нашу совесть.
Я мало понимала  тогда  во всем этом. Нас настраивали, что отец плохой, и ему не место с нами.
Но я не помню  ничего,что бы  он  сделал плохо для нас...
 
         Он делал еще  попытку  вернуть нас. Приехал, одинокий и жалкий, -я помню уже
это время - и привез нам с сестрой гостинцы: две баночки какого-то невиданного в нашей  деревне
городского конфитюра.
    -Это  конфитюр,--  сказал он  мне.- Ешь. Он очень  вкусный... Я  стала его есть,
    и вкус его  был  навсегда перемешан для  меня со вкусом горечи и острой жалости к отцу,
которого безмерно любила, не осознавая этого раньше,когда он был еще с нами..
    Он  сидел  на  скамейке на бабушкиной кухне,  как-то  примостившись с краю,
робкий, ни на что не надеющийся и все же  только и живущей одной надеждой на   наше  возвращение..
Я  ела  этот конфитюр, как будто съедала остатки  нашей совместной  жизни.
Она никогда не была счастливой  ни для них с мамой, ни для нас  сестрой.
Не было достатка, хотя, у кого он был тогда, в годы моего далекого детства...
Просто мама не любила отца. Не  пьющего совсем и не курящего. Не знающего и не любившего в этой
жизни никого кроме своей семьи. Но было что-то, что делало для мамы неприемлемой жизнь с ним..
        Мне трудно  сейчас что-то утверждать, когда давно нет их обоих, да  и при жизни мамы  про отца она
вспоминала изредка, между прочим, вскользь.
А мы, подросшие дети,уже давно привыкшие к безотцовщине, редко когда о нем и спрашивали..
Да  и  что спросишь, если  уже мало что помнишь о нем.
Другая память камнями валилась в душу и задавила там всё.
Но  еще долго, пряча ото всех  свою боль и тоску,я вспоминала отца...
Я знала, что маме  это бы не понравилось,а больше никому это было давно неинтересно. А я  была
по- прежнему  связана с отцом какими-то невидимыми нитями души. Я вспоминала его тихо, тайно,
только для  себя...
   Давно был   съеден  привезенный отцом  чудесный  конфитюр,
но мне тогда не хотелось расставаться со стаканчиком от него, мне казалось, в нем- отцова душа.
И пока  я буду хранить его, отец будет рядом со мной.
Я очень внимательно всегда  интересовалась - где  этот стакан? Бабушка называла его баночкой
и не могла  вспомнить, откуда она взялась.Ну и не надо. Я одна помнила,и это было даже хорошо.
Я требовала, чтобы  вечернее молоко мне наливали исключительно в нее..
Молоко я не любила категорически всю жизнь.Но пока была та, "папина баночка",
я каждый вечер выпивала этот маленький  стаканчик молока к великому  удивлению мамы.
  Этот заветный стаканчик  долго еще  был  среди нашей  убогой посуды,
никому ни о чем давно не говоривший.Никому, кроме меня.
Но потом он пропал. Я искала и спрашивала всех- где он? Никто не  знал.
Видимо, его все же кто-то разбил и выбросил осколки, тут же забыв о стекляшке..
    Я плакала. Никто не мог понять причины, да не очень-то и вникал..  .
Больше никогда я не хотела  молока... И если когда-нибудь и пила его, то только в том  случае,
если оно было налито в стеклянную посуду голубоватого цвета, напоминающую мне ТОТ   стакан..
И никогда-  по другому...
         Пришло  время  - и память настойчиво  зовет, и душа  настойчиво  ждет
этих целительных и горьких   воспоминаний..
 
         
 Отец...Он всегда был рядом со мной и всегда как бы где-то сбоку..
Мама была главной, хотя я совсем не помню в то время никакого ее участия  в моей жизни.
Нет,  конечно, все женские заботы- это она. Просто в детстве их не замечаешь,  как воздух
Кажется ведь, что все делается само: стирается белье, готовится еда,пекутся пироги,
шьются новые платьица из ситца..
А вот отец- это было другое. Это была душа.Отец- это когда больно - и он сразу рядом. Отец- это когда
страшно,и он  успокоит.
Отец- это когда читать книжки и спрашивать "А почему?" "А как"? "А  это  что" "А где"?
И еще  много- много разных вопросов до такого вот, который, я помню,задала ему  года в четыре,
и который долго мучил меня.
Я  старалась  сама себе на него ответить, но у меня не получалось. И однажды,
когда  мы сидели с ним в библиотеке,
    (да-да-да! он водил меня во взрослую библиотеку в мои четыре года!) и я тихо  читала там
какие-то  мало понятные книги, пока он  просматривал прессу.
Может быть, какая-то из "взрослых" книг и породила этот вопрос, не знаю.
Но  я вдруг громко и очень взволнованно, потому  что для меня это было очень   важно,
спросила  у него :  "Пап, а КТО Я"?  Вот так. Не больше не меньше. Он  удивленно посмотрел на  меня.
Потом стал что-то бормотать мне насчет того, что я вот маленькая девочка по имени Вера...
-Нет! - сказала я.- Я спрашиваю тебя не об этом!  КТО Я ВООБЩЕ? КТО???
Мне тогда  казалось,  что ответ где-то рядом,  что отец должен
только хорошо сосредоточиться и сказать. Что он должен это знать.
Я  ждала  какого-то глобального ответа. Вселенского, сказала бы я сейчас . Не меньше..
    -Ты человек, -  сказал отец  тихо. Мы все люди. И ты  - человек.
    -А  что такое- человек?-
спросила я, чувствуя, что мы идем  уже  в правильном  направлении,
хотя  я и не понимала, куда идти дальше.. -А  что он такое - человек? ЧТО ОН ТАКОЕ, папа??.
Ну что бы  вы ответили ребенку четырех лет?.
И отец  сказал: "Тебе рано. Ты потом  поймешь. Потом."

   Отец...Это когда ты лежишь больная корью,в комнате темно и никого к тебе не пускают,
вдруг открывается дверь и летят мыльные пузыри. Цветные и веселые.
    Отец- это когда вдруг  в дом  заходит морозная елка до потолка, холоднючая , со снегом и ледышками,
и мама ругается, что ребенок простудится, а ребенок  рад и прыгает от счастья
и немеет от восторга  вместе с отцом. И кому из них радостнее - еще вопрос!
 
   Отец... Это прогулки по морозным улицам сибирского городка, где мы  серьезно и обстоятельно
на равных беседуем о Москве, ее транспорте, о метро и троллейбусах, которых я никогда
не видела, но представляю их так четко, что когда увидела это потом,в более  взрослом возрасте,
мне казалось, что отец стоит где-то рядом и улыбается:
-Вот видишь,  мы же с тобой   все это давно  знаем!.
   Отец... Это воскресные и праздничные дни, когда обязательно мы идем гулять  "вгород".
Без мамы. Всегда - без мамы.. Меня торжественно наряжают в белое платье и белое  летнее пальтишко.
На голову - непременно - соломенную желтую шляпку. На ноги- белые носочки с голубой полосочкой.
Башмачки, правда, старенькие и растоптаны уже до безобразия, но белые носочки
и общий праздничный настрой компенсируют эту ерунду. Отец одет как  всегда, потому
что другой одежды у него отродясь и не было:
костюм, офицерские  хромовые сапоги, серая рубашка и кепка, тоже  старая и серая.
Мы  идем  "вгород". Сегодня там, на стадионе, привычное гуляние горожан: музыка, качели,карусели,
на которых отец непременно катается рядом, и мне ни капельки не страшно, а хочется перекататься на всех  слонах, верблюдах и кониках.
Мне это разрешается безоговорочно.Я счастлива. Но главное счастье- оно впереди.
Оно там, за кустами, на тихой аллейке, и называется оно "пончик и газировка".
Вот ради  всего этого- белое платье и шляпа. И голубые полосочки на белых носках - тоже ради этого.
О пончике и газировке разговоры начинается у нас с отцом еще заранее.
    -Сколько мы купим пончиков? Один или два? Пап, давай два. Один тебе- один  мне. И газировки- две. Да?
   -Посмотрим,- говорит отец. Я наивно верю, что вот сегодня-то мы точно купим всего по два.
Чтобы  мы  сидели с ним на скамейке в березках и оба наслаждались этой пищей богов.
Потому что вкуснее ее не может быть ничего на свете.
Но когда  мы, наконец, добираемся до желанного киоска ,
отец опять заказывает один пончик и один стакан малиновой газировки.
   -Пап!-  кричу  я.- А тебе???.. -Я не хочу, - говорит отец..
И я очень удивляюсь,
как можно не хотеть пищи богов. А  все было проще некуда: денег у отца было только на меня.
И - ни копейкой больше. А если бы и было на копейку больше, он бы принес  ее домой и гордо сказал матери:
   -Смотри, Ася, я сэкономил. Но не на Верочке, нет, не подумай даже! Верочка
накаталась и пончик  свой  съела!.
у меня до  сих пор хранится  фото: мы с отцом сидим на скамеечке в парке.
Отец держит меня на коленях, обнимая своей единственной левой рукой.
А рядом, на сидении, безо  всяких гигиенических норм, стоит стакан недопитой газировки
и лежит пончик с повидлом...
Отец тогда  специально попросил  кого-то сфотографировать наш праздничный пир. На память...
Как он знал, что эта старая потемневшая  фотография станет для
меня  самым тайным и светлым  моим сокровищем, вычищающим душу до самого донышка.?...
.
 
 
   Наша тайга. Она была частью  нашей жизни,продолжением нашего двора, практически. Взрослые,
да и старшие дети,  запросто ходили в тайгу, когда хотелось полакомиться  черникой, голубикой или малиной.
Все это было рядом, почти  как на своем огороде- иди и бери. И мы шли и брали.
    Я не помню ,чтобы в тайгу мы ходили с матерью. Только с отцом. Иногда  он брал с собой
весь детский выводок нашего двора,но чаще мы уходили  вдвоем.
Потому  что  там  нам никто не  мешал общаться.
Отец  показывал мне  разные травы и цветы, говорил их название, объяснял их  свойства,
заставлял нюхать и даже пробовать на вкус.Так я узнала вкус медуницы ,
клевера, заячьей капусты - кисленькой  красивой нежной травки.
Я представляла, как маленькие зайцы прибегают на полянку на обед.   
И  мне было жалко есть их капусту: вдруг им останется мало?
Отец  учил меня видеть и слышать  мир вокруг. Голос кукушки, щебет птиц, лужайку под солнцем.
Загадочную тень под огромными еловыми  ветками, которые казались  мне чьим-то домом.
Отец  учил меня  слышать этот мир леса и не бояться его. И я никогда не боялась.
Мне было очень спокойно в тайге, уютно, будто в родном и теплом доме...
    И вот еще  эпизод, который  я  навсегда оставила в папке "Великого Счастья:" Мы гуляем  по лесу,
отец  учит меня отличать ромашку от колокольчика. И тут же читает мне стихи Толстого:
    "Колокольчики мои, цветики степные...."...
Я запоминаю стих сразу, прямо там, в лесу,стоя над колокольчиком в траве,
потому что нагляднее урока быть просто не может...
Я - прекрасная ученица в этой школе жизни.И у меня самый лучший Учитель на свете- мой отец.
И  пока я повторяю  стих  конкретно каждому колокольчику,
отец окликает меня весело и как-то загадочно:
"Смотри, что у меня!" Я поворачиваюсь к нему
и вижу полную горсть каких-то незнакомых  красивых мелких ягод.
 -Иди сюда,наклонись,понюхай  их",- говорит отец. Я наклоняюсь к его ладони - и  умираю от восторга...
Ягоды пахнут счастьем, жизнью, солнцем, землей,всем миром. И они очень красивые...
  -"Папа! Что это? -  кричу я, задыхаясь от радости бытия. -Что это,папа?
  -Это земляника,ягода такая.Чувствуешь, как она пахнет? Так пахнет только лесная земляника,
она живет в тайге. Пойдем, я покажу тебе, как она растет.
Но  сначала  съешь эту. - И он  протягивает  ладонь,стараясь мне помочь поймать  губами каждую ягодку.
Я  улетаю от блаженства! И отец счастлив моим счастьем. Земляника! Чудо земли...
Я  съедаю  горсть ягод и не понимаю, совсем не догадываюсь в своем счастливом детском эгоизме,
КАК  отец  мог набрать мне полную горсть этой мелкой ягодки, если у него одна,  только левая рука?
До сих пор, прожив жизнь и удивляясь в ней многим вещам,
я никогда не забываю  эту отцовскую  жертвенную любовь, такую простую и такую  сложную для него:
собрать мне одной рукой горсть  ягод и не подавить, а
показать мне их  прелесть и тонкую красоту.
Теперь навсегда: горсть земляники - это  солнечная поляна в тайге,
протянутая  ладонь, полная ярких душистых ягод.И отец...
 
    И еще одна картинка об отце и счастье: Мы опять ходим по тайге.
Жарко,  я объелась разных ягод и хочу пить.
Я канючу и хнычу. Мы забыли кружку.  Пить!  Верочка хочет пить.
Для моего отца  нет бОльшей  трагедии: Верочка страдает.
Но он рядом, значит, все будет для Верочки хорошо. Иного не дано.
    -Счас, счас я напою тебя,- кричит мне радостно отец и бежит  к речке,  которая
стремительно несется под крутым берегом. Он сбегает вниз, черпает полную кепку ледяной и чистейшей
горной воды и быстро бежит ко мне наверх. Вода вытекает из матерчатой кепки, и я вижу, что она  уже
наполовину  пуста, но отец успевает добежать до меня: "Пей!". Я с жадностью пью холодную воду ,
но  кепка быстро пустеет.
Я хочу  еще.. "Сейчас!"- кричит отец- и снова убегает вниз... Я снова пью  оставшуюся воду.
Она пахнет  холодом, рекой и отцом. ПОтом его старой кепки..
Лучшая вода  на свете.
     Я  просто  уверена: это отцовская жизнь, это его любовь  живет во мне  горстью его ягод  и кепкой  его  воды.
     Это память о нем  дает  мне силы жить ,потому что он показал  мне   Счастье..
     Прости, отец, что помню так мало о тебе. Не моя в этом вина. А может,и моя тоже. Но  то,
что я могу назвать счастьем  детства-  все  началось с тебя.
Тобою  оно и закончилось.
   Вместе с тобой...
 .