Адрана. Хроники войны. книга 1 Мандрагора гл. 16

Глава 16

Итак, время шло. Волны, вдали похожие на серые призраки, катились грядами, чтобы с грохотом и визгом разбиться о скалы. Солнце поднялось над горизонтом, невысоко и ненадолго. Потом в проеме окна заплясали черные протуберанцы. Была пустынная тишина и грохот прибоя. День первый. На самом деле, время шло в другой жизни. Цепей на него не надели. Его тело было свободно и повиновалось ему. Но покинуть этот забытый богами остров он не мог. Просто потому, что не знал, какой из трех миров станет его вотчиной, где власть его будет безграничной. Поэтому ему не подчинялась ни одна из стихий. Он был так же слаб, как любой из смертных.

- Ты слишком юн, и след твой так же краток, как звук раскрывающейся древесной почки. Не спеши. Небытие само определит, над каким миром ты раскинешь руки. Никто из древних не ожидал твоего появления. Оказывается, Небытие еще способно творить. Дракон давно ушел… Быть может, ты – его последние минуты агонии.

Так говорил учитель. Ангел верил ему. В отдаленные времена само Небытие вело богов по их путям. Они покидали Обитель и нищими пилигримами бродили по земле, средь диких племен, дабы смирить гордыню, оценить дарованные им бессмертие и власть. Тем же путем должен был пройти и Ангел. Он готовил себя, чувствовал, что пора в дорогу, но боги запечатали врата обители на горе Сон-Хай. И тогда он бежал, чтобы отчасти стать человеком, испытать тяготы пути среди камней и тёрна.

Ангел схватился за плечо и выронил меч. Учитель стоял в шести шагах. В его черных, как бездна, глазах, сверкнули клинки. Но тут же Ангел увидел, что это лишь отблески яркого дня. Гримаса боли исказила лицо юноши. Кровь быстро заливала руку и широкую куртку из белоснежного шелка, обернутую по талии пестрым пояском.

- Ты открылся, - произнес учитель.

- Да, это моя ошибка, господин.

- Ты слишком понадеялся на себя, и поэтому решил, что противник недостоин твоего мастерства.

- Прости меня!

Учитель поднял меч, обагренный кровью Ангела. Капли стремились одна к другой, превращались в рубины и осыпались. В воздух поднялась колония розовых фламинго. Под ногами юноши переместился песок.

- Тебе больно?

- Да.

- Впитай эту боль, познай страдания до конца. Почувствуй ее вкус, запах, ее жажду. Тебе открывается наслаждение болью, мой мальчик. Высшее из наслаждений! Но, научись избегать его.

Ангел убрал руку, которой бессознательно пытался зажать рану. Его меч, выкованный зачарованными кузнецами, лежал у ног, наполовину погрузившись в песок. Краска стыда и гнева залила лицо юноши. Он быстро наклонился и схватил меч.

- У тебя не будет такой возможности ни в сражении, ни в поединке чести. – Голос учителя донесся из-за спины. Ангел резко повернулся, выставив вперед клинок.

- Смири гордыню, мой мальчик, - теперь учитель стоял на его ладони. – Гнев есть искушение. Никто не достоин кары, ниспосланной богами в гневе. - Он с шорохом задвинул теперь уже чистый меч в ножны. Подошел к Ангелу сбоку. Тело его не отбрасывало тени. В седых косицах, перевитых алыми лентами, раскрылись лилии. - Мы говорим о боли. Что ты чувствуешь?

- Я чувствую огонь, учитель. Слышу вопль своего тела.

- Хорошо. Смотри, вот твоя кровь. Она уже трансформируется, становится частицей Небытия. Дракон узнает тебя.

Ангел поднес к губам согнутую в локте руку. Кровь была соленая, как воды Мирового Океана, и сладкая, как мед. Она была, как слезы дев, как грезы, отнимающие разум. Само забвение.

- Когда на поприще войны ты будешь обливаться своей кровью и кровью врагов, пошли Служителя на это побережье. Здесь почерпнешь силу, - проговорил учитель.

По зеркальной поверхности лагуны параллельно песчаной косе скользил челн. В нем никого не было. Плакали чайки.

Учитель имел много имен. Его называли богом войны Маргусом, Маршаллом, Лютом, Цинн-таном. Были и другие имена. Но сам он называл себя Воином, Вершителем. Меч мелькал в его руке, это было похоже на радужный трепет крыльев стрекозы.

- Итак, продолжим.

- Но, господин, моя рук!

- Рана исчезнет, как только ты забудешь о ней.

Ангел мерил шагами келью. Четыре в ширину и семь в длину. Он ходил без устали. В бойницу заглядывало небо, настоящее буйное небо с грязными рваными тучами. В Холодном море на рубеже Немых вод не действовало заклятие погоды. Здесь было все по-настоящему, а реальнее всего – смерть. Часами Ангел просиживал у очага, завернувшись в складчатый плащ, и глядел на тлеющие куски торфа.

- Молчи, слушай и снова молчи, если станут расспрашивать тебя о том, что ты видел.

Так говорил Вершитель. Когда он улыбался, в его волосах распускались цветы.

- Не страшись затеряться в пути. Твоя звезда вернет тебя на тропу. – Голос Исиды был всеми звуками земли. Она редко размыкала губы. Ангел слышал голос богини в своей голове.

Он был погружен в себя. Молчать и слушать – вот что остается в этой юдоли печали. Боги учили полагаться на свои силы. Ангел знал, что сила – в умении ждать. Терпение и готовность к броску предопределяют исход битвы. Ждать, ждать, ждать… Все имеет свое начало и свое завершение. Даже бездонное Небытие сузилось, стало чем-то малым, спорой, хранящей фантастическую информацию.

Дракон надежно укрылся и наслаждается своим совершенством, законом, данным в момент Творения, и на века. Бытие проросло из Бездны, где воплощаются желания Обладающего Волей. И Дракон пожелал. Бытие взорвалось, подобно сверхновой звезде, отделилось от Небытия. Дракон пожелал света. И стал свет. Бездна обратилась в каплю, заключив себя в себе самой. Ангел – творение Дракона. Воитель Света. Он будет ждать своего часа.

- Ангел – значит чистый, летящий, дарующий надежду. Твой дух так юн! Это хорошо. Это значит, тебе есть к чему стремиться. Сейчас твой дух подобен пустой амфоре. И чем ты ее наполнишь – зависит только от тебя.

Однажды так говорила Мандрагора. Они сидели в потемках у костра. Верещали цикады. Низко над степью обливался кровью закат. В полутора милях чернел остов  сожженной дозорной вышки.

Наверное, было предопределено, чтобы их пути пересеклись. Ангел только ступил на земную дорогу, и первым откровением стала любовь. Он ощутил в себе силу, желание познать женщину, ее тело, ибо оно прекрасно, ее душу, ибо она безмерна. Но, глядя на Мандрагору, он чаще испытывал испуг. Да, женщина эта обладала сильной волей, в ее расширенных зрачках выла Бездна. Но даже этот испуг был невыносимо притягателен. Ангел стремился к Мандрагоре, зная, что не погибнет, если только она полюбит его. 


***

Однажды Ангел услышал за дверью голоса. Потребовалось совсем немного усилий, чтобы увидеть этих двоих. Они были примерно одного возраста, в длиннополых рясах схимников. Один скреб рыжую бороду и говорил:

- Надо бы еще запор поставить. Не ровен час, сбежит он. Ищи тогда ветра. Владыка нам башки поотрывает.

- Вечно ты так, брат, - проговорил тюремщик с водянистыми глазами.

- А что?

- Надоело. Зудишь все… Сидел бы я сейчас в хранилище, там у меня еще Парчовая клинопись не расшифрована.

- Ну и сидел бы! Чего напросился? – озлился рыжий.

- Не напросился, а согласился.

- А! Какая разница! Запор, говорю, поставить надо.

- Вечно ты, брат, - сказал тюремщик и отвернулся. – Куда ему идти?

Ангел уселся на ложе, скрестив ноги. Он уже забыл про стражей. Сбежит он, как же! То-то будет переполоху в монастыре! Хотя, прогулка была бы не лишней.

Его прикосновение к сознанию монахов было мимолетно. Один тюремщик думал о таинственном манускрипте, другой скучал по бочонку медовухи, что удалось-таки припрятать для себя в ему одному известном месте. Заслона не было, и Ангел тихо позвал. Послышался лязг железа, запор был снят, дверь растворилась. Монахи посторонились, когда Ангел наклонился, проходя в низкую дверь. Книжник потянул за кольцо, келья закрылась. Боги, ваянные из черного камня, все так же спали на портале камина.

Ветер, не унимаясь, дул в сторону монастыря. Небо было, как сажа. Холодное море билось о скалы Эмески, волны с ревом глотали отблески трепещущего огня на башне Гордой Девы. Перила узкой террасы, на которую Ангел поднялся, были покрыты коркой серебрящегося льда. Юноша положил на них ладони, ощутив обжигающий холод, и глядел, глядел в мокрую пугающую даль.

Нельзя утрачивать желания. Если он пробудет здесь слишком долго, сознание его уснет. Разве к этому он стремился, беседуя с учителями на священной горе Сон-Хай? Разве стремился он к самому рубежу мира, от которого бегут кони Забара? К этому острову, где летают на ледяных крыльях северные ветра, когда устанут гонять стада туч? Этого не может быть! Ангел, неожиданно для себя самого, закричал:

- Мандрагора!

Черные валы ударили в остров, брызги взлетели до скомканных небес, и это было все, что стало ответом на его отчаянный призыв.



***

Мандрагора услышала зов. Это был удар изнутри, пустошь, заполненная шипящими пузырьками. Адранида бесшумно поднялась. Ночь неспеша подбирала свои хвосты. Зеркальные отражения лун разбивались в глади Есрома. На фиолетовом берегу колыхались испарения, превращаясь в густой серый туман. Она растолкала илота, спавшего прямо на земле, подложив под щеку кулак.

- Эй, вставай, давай.

- Че? – парень вздрогнул.

- Кнут через плечо. Поднимайся!

Щур раскачивался, взявшись за голову, и таращил глаза. Сон, навалившийся камнем, не отпускал.

- Меня ждут, илот. Довольно валяться, пошли, - приказала Мандрагора.

- Да ты что! Ты что! – Землепашец не на шутку испугался. – Куда? Почитай, только остановились. Где луны, видишь? Скоро рассветет, а мы на границе Карфагосса. Я, знаешь, не спешу примерить рабский ошейник. Я пока так как-нибудь.

- Ничего с тобой не станет.

- Ага, как же!

Мандрагора нахмурилась.

- Вот что, - сказала она внятно. – Можешь возвращаться в свой пенат. Я отпускаю тебя.

- Как это? – Щур надулся и глянул на воительницу исподлобья.

- У меня нет времени на споры. Иди, проси подвесок своей невесты. Убирайся.

Мандрагора поправила перевязь и, стянув шнуром на плечах плащ, пошла к реке, где в цветущих камышах был скрыт челнок.

- Лезу в пасть зверю, забодай меня Грум, - пробормотал Щур и поплелся вслед за Мандрагорой.



***


- Скверные новости, мастер Аленкар, - заявил человек в бархатном зеленом камзоле с желтыми кружевами и распущенными черными лентами. Крючковатый нос, делавший его похожим на грифа, побагровел, узкий рот ходил ходуном. Человек был в бешенстве. Он с трудом удерживался от того, чтобы не запустить в голову Равным тяжелое пресс-папье, которое назойливо мешало его взгляду. – Скверные новости… А теперь, давай-ка, ваша милость, объясни, как это могло случиться.

- Я представил письменный отчет, мастер Ирод. И только что изложил ситуацию устно, - голос Аленкара звенел, как натянутая струна лиры. Великий магистр был вспыльчив, Ирод знал это. И знал также, каких усилий стоит ему видимое хладнокровие.

Ироду нравилось подвергать Равных психологическим пыткам. Нравилось видеть, как они срывают маски и выставляют напоказ темные стороны собственной сущности, открывают самые мрачные тайники души. Это возбуждало Ирода, старого ящера с остывающей гнилой кровью.

Он достиг цели, добился-таки практически неограниченной власти. И вынужден сидеть в Башне. Он – заложник собственного могущества. Что касается пыток – в королевстве вряд ли найдутся ему равные. Ирод был прирожденный убийца, маньяк. Он служил палачом еще при Филиппе Беспечальном, отце канувшего в лету Филиппа Вепря. Заплечных дел мастера теряли сознание, глядя на его работу.

- Можно получать наслаждение, испытывая боль. Это высшее из наслаждений, и доступно оно одним богам, - говаривал Ирод в самые веселые дни. – Я дарую возможность смертному червяку возвыситься, стать богом. Страдания воздадутся мученикам Миром, Свободой и Перевоплощением! Из воров, гадалок, сутенеров я творю мучеников. Да воздадут они мне хвалу. Боль – высшее из наслаждений, умение причинять боль – высшее из искусств!

- Твой отчет – мура. А все твои устные изложения годятся только на то, чтобы девок пугать, - почти крикнул Ирод. – Что произошло, мне ясно и без тебя. Я спрашиваю, как?!

Он накручивал на сморщенный палец шелковую ленту, склонил набок голову и уже совсем другим тоном сказал:

- А ты, мастер Бустаманте… что ты все молчишь? А?! Дело, небось, серьезное? Тебе ведь все известно о повелительнице Эгина, королеве милостью ничтожного Ирода, Ее Величестве Сулле. Тебе должно быть известно все, даже когда она отдается своим девкам и ходит в нужник! Как же ты проморгал бунт против Великих Магистров? И не где-нибудь, а в самом сердце Эгина, в лице королевы?

- Ах ты, хитрый, - проговорил Бустаманте, не разжимая губ. - Ах ты, хитрый смердящий пес.

Ирод ухмыльнулся. Он часто жаловался на притупившийся слух. На самом деле, слышал Магистр не хуже ночного хищника. Что такое эти двое? Равные – ему? Ему, демону боли? Мелкие служки, уверовавшие в свою исключительность, прах с его сандалий. Только и горазды, что махать мечом, бесовы наемники. Любопытно было бы увидеть, как крутились бы эти двое, попади они в самое пекло. «Клинок всегда отыщет цель, и плоть, омывшись кровью, станет знаменем герольда». Он всегда любил эту балладу.

Великий Магистр оторвал глаза от пресс-папье, Бустаманте показалось, что взгляд старикана прожигает его насквозь. На самом деле Ирод просчитывал траекторию полета этого дорогого и увесистого изваяния. Что ни говори, а у Бустаманте завидная реакция. Он бы, конечно, увернулся, а Эльф расколотил бы Рыдающую Нимфу. Метать пресс-папье! Как грубо! Придет же такое в голову…

- Я понял, к чему ты клонишь, мастер Ирод. – Бустаманте сложил руки на груди. – Это неожиданность для нас. Королева послушна, слишком послушна, и вот чем все обернулось. Ты забыл, Магистр, какой она была вначале.

- Чушь! Неважно, какой она была, важно, какой она стала.

- Если мы сейчас уберем Суллу, в королевстве начнутся распри из-за трона. И ничем, кроме большой крови, это не кончится, - поддержал Аленкар Равного. -  Супрема воспользуется этим. Инквизиторы постараются их переиграть.

- Третий и Четвертый легионы уже двинулись в Белый Эгин. С ними ала беотских головорезов. Командует ими префект Липис.

Ирод фыркнул.

- Ну и Сулла! Какой толк от этого придурковатого Липиса в дождевом лесу?

- Липис один из лучших Наемников Двора.

- Тем более глупо бросать хорошего офицера на съедение муравьям, когда под его сандалии может лечь Империя.

Великий Магистр Ирод тяжело поднялся и, заложив руки за спину, прошелся по покою, давая понять, что совет затянулся и пора принимать решение. Аленкар сдержанно кашлянул в кулак.

- Равный, вот мое мнение. Суллу нужно успокоить, уговорить, отозвать войска из Белого Эгина. Но только после заключения пакта с колдунами Каньона. Будем готовить удар по Адране. Тщательно и осторожно. У Супремы хорошие шпионы. Довольно и того, что Инквизиторы послали лучшие войска, которыми командовал легат Юрик Крисп, в пустыню, на верную смерть.

Где-то неподалеку послышались окрики стражи, и герольд, со значительным видом сидевший на скамье, молча исчез из покоев.

- Суллу мы уговорим. Не надейся, мастер Ирод, подменить этого двойника новым. – Аленкар возвел очи горе. – Помогите, боги, душе невинной Беатрис.

Ирод скрежетнул зубами. Аленкар был спокоен. Он знал, что Равный предпочтет непочтительность малейшей нерешительности.

- Надежда, - передразнил Ирод. - Что это такое? Когда ждешь неизвестно чего, чего-то, что не может осуществиться. Не надеяться надо, Аленкар, а знать.

Он неторопливо повернулся к пока молчавшему магистру.

- Бустаманте.

- Да, Равный.

- Теперь скажи ты. Я хочу слышать и твой голос тоже.

- Не такая уж помеха эта королева. – Магистр дернул плечом, сверкнули алмазные подвески. – А с Каньоном нужно быть поосторожнее, чует мое сердце, еще хлебнем лиха. Я поддерживаю мастера Аленкара.

- Так. – Ирод хлопнул ладонью по столу. – Война с Империей. Так решили, так и будет. С Каньоном сталкиваться нельзя. Супрема отыщет лазейку и протолкнет на трон Эгина кого-нибудь из этих недоносков, принцев Адраны. А на-ка вот!

Ирод показал фигу окну, где мерцал мягкий вечер, и зашелся хриплым хохотом. Бустаманте нахмурился. Аленкара передернуло, этот смех был ему невыносим.

- Еще нужно послушать, что скажет нижняя палата парламента, - заметил он.

- Что скажет, что скажет… - проворчал Ирод. - Что надо, то и скажет.