Адрана. Хроники войны. книга 1 Мандрагора гл. 17

Глава 17

- Оставь илота, смирник. Давай-ка, мы с тобой исполним пляску, - сказала Мандрагора, когда стихли стоны умирающих солдат.

-  К-какую? – Дозорный сглотнул всухую и вытер рукавом взмокший лоб.

- Не знаешь? – Мандрагора усмехнулась. – Пляску смерти, конечно. Ведь ты уже обнажил свой клинок.

Караульщик не мог оторвать ошалелого взгляда от раскинутых на траве тел. Веко его дергалось.

- Клешню убери, слышишь? – сказал Щур.

Смирник безотчетно разжал пальцы, и Щур, не теряя времени, прыгнул в кусты. Может, это и не совсем геройски, но, думается, лучше не мешать этой валькирии, сама разберется. К тому же, нужно перевязать ногу, штанина вон совсем намокла. А куда она идет, видать, сам Рогатый не знает. Скоро, говорит, придем, а где это «скоро»? Еще, может, хромать и хромать.

- Начнем, что ли? – поинтересовалась воительница и, по-кошачьи мягко ступая, двинулась к смирнику.

- Да ну, - настороженно ответил тот, но на всякий случай выставил вперед короткий меч. – Ты это, не балуй. Давай по-хорошему, а? Отдавай оружие, руки за спину прими, как полагается.

- Ах, лис, - ласково сказала Мандрагора.

Караульщик припустил бегом, меж сосен замелькала его короткая накидка. В руке Мандрагоры появился метательный нож, – Щур так и не понял, откуда он взялся – и за деревьями раздался короткий крик.

- Зачем ты его убила? – допытывался Щур, когда они зашагали дальше, и Мандрагора ни разу не обернулась, не взглянула на поляну, залитую кровью. Сердце его все еще колотилось, нога болела, но он был рад, что рядом нет смирников. – Нет, ну убила и убила, демон бы с ним, а то ведь в спину!

Они шли по Карфагосскому лесу, Мандрагора потребовала, чтобы Щур ставил ноги в ее следы, не обламывал сухих веток, не сбивал со стволов лиловый мох. Щур даже обиделся. Что она себе думает, право? Щур с детства ходил на охоту в родных пенатах! Но лучше помалкивать, лучше помалкивать.

- Если ты заметил, приятель, он сам отдал себя мне на милость. Мог бы принять бой, - ответила женщина.

- Тогда у него вообще не было бы шанса, - не унимался Щур.

- Шанса не было изначально.

- Но в спину…

- Ну и что? Принял бы бой, встретил бы смерть лицом.

Сопровождать эту странную чужачку и впрямь опасно, хотя как знать, если бы не ее мастерство, уже где-нибудь, на окраинной кузне клепали бы ему ошейник. Прощай тогда, Сойка, ненаглядная толстушка. А так идет он, живой и свободный, а впереди этот сгусток тьмы в широком плаще и старой шляпе. Кстати, имя она так и не сказала.

- А ты так и не сказала, как звать тебя.

- Тебе это ни к чему, - нехотя отозвалась женщина.

- Как это ни к чему? – изумился Щур. – У глупой живности, и то имя есть.

- У меня есть имя.

Щур остановился. Она все больше его раздражала, и в то же время вселяла уверенность. А после того, как она расправилась с караульными леса, рядом с ней он мог бы и вовсе ничего не опасаться. А имя свое она не скажет, потому что он не благородной крови, вот и весь сказ. Странно, раньше его это ничуть не задевало. Раньше, но не теперь…

- Назови меня как-нибудь. Мне все равно, - бросила она, не оборачиваясь.

- Задача, - разочарованно протянул Щур. – Я таких как ты, еще не встречал. Ты похожа на тьму. А давай я тебя так и буду звать?

- Зови.

Они спустились в глубокую лощину и уже четверть часа шли вдоль заросшего водной травой ручья. Впереди, где поперек извилистого русла лежал зеленый замшелый ствол, образовалась небольшая запруда. В затопленных кустах плавали и копошились утки. Послышался отдаленный плеск и конское ржание. Утки с шумом поднялись, хлопая по воде крыльями.

Странники молча бросились в ветвистую поросль. Илот молился пенатам – веселым духам, покровителям домашнего очага, – чтобы не потревожить водяных змеек, от укуса которых человек начинает страдать пляской угодника Витта. Плеск воды стал явственнее. Теперь было слышно клацанье копыт по камням, устилавшим дно ручья. Появились силуэты трех всадников. Было в них что-то пугающее. Не призраки же это, в самом деле? Но и не эгинский конный разъезд.   

Всадники были обнажены. Невнятные письмена белыми рубцами покрывали их тела. На шеях висели золотые ожерелья в виде нескольких плоских клиньев. Рогатые шлемы покрывали головы, тяжелые мечи покачивались на алмазных перевязях. Всадники с шумом продвигались в воде. С одной лошади сползла попона, и Щур увидел прижатую к животу животного пятую конечность. Жаркая волна испуга обдала юношу. Один меченосец медленно повернул голову и слегка натянул поводья, шевельнулись плотно прижатые к его телу крылья.

Мандрагора закрыла ладонью раскрытый рот Щура, откуда едва не вырвался крик. Они лежали по горло в воде, в сплетениях карфагосского жасмина, целую вечность и одно мгновение, пока меченосцы не прошли мимо, пока не исчезло жуткое видение, реальность которого была очевидна.

- Что это такое? – пролепетал Щур.

- Воины Каньона, мой мальчик. Хватит валяться. Вперед.

Щур будто оглох. Перед глазами стояли всадники в белой пене ручья. Ему показалось, что демоны поднялись из Нижнего мира за тем только, чтобы утащить его с собой. И уже не ясно, что есть, чего нет. Осталась только боль в ноге. Страх никуда не делся. Он ворочался внутри, переползал от корней волос на голове к самому сердцу и обратно. Женщина не искала обхода, она пошла прямиком по запруде, то и дело, проваливаясь по пояс.

- Эй, Тьма, ты что? Ты чего – уходишь? А я? – забеспокоился Щур и, поднимая брызги, ринулся следом.

Она, не оглядываясь, шла вдоль вязкого берега ручья в ту сторону, откуда появились всадники. В мокром темном плаще она походила на гигантскую летучую мышь. Щур нагнал ее и, тяжело дыша, заковылял рядом.

- Старейшины говорили о Каньоне. На капище принесли жертвы Маршаллу, Груму, Исиде и Зелу,  - быстро говорил он. - Владыки приняли подношение, а там уж защитят они пенат или нет, пусть сами решают. – Щур вертел головой, высматривая между стволов чудовищ. – Страх какой. Глянешь на них – ум отшибает. Думаешь, может, тебя уж и самого нет.

- Нога болит?

- Что?

- Боль – верный признак того, что ты существуешь в этом мире. Хотя, все зыбко. Возможно, этот мир – сон, и мы ему только снимся.

Илот потрясенно смотрел на нее. Он даже забыл про ногу, забежал вперед, чтобы заглянуть в лицо Тьмы. Ничего. Красивые холодные черты. Щур вздохнул. Они поднимались на холм. Время близилось к полудню. Золотые лучи солнца разбивались о стволы сосен, рассыпаясь брызгами в подлеске. На старой звериной тропе не было ничьих следов. Запах зверя доминировал, поглотив запах путников. Больше всего Мандрагоре хотелось сесть в ползучую курчавую траву, стянуть мокрые сапоги, стряхнуть с плеч эту надоевшую рвань. Вкрадчивый голосок нашептывал заветные желания. Но рыцарю ордена не пристало иметь личных желаний. Стремление приобрести и приумножить добродетели, верность своему господину – вот путь Служения трансформов, бессмертных воинов.

Но желания были. Из тех, что захватывали душу, брали в плотное кольцо, желания, которые она подавляла усилием воли. Щур еще долго что-то говорил, хотя она велела ему замолчать. Карфагосс… Где-то впереди Теплое море, а дальше – Великая Водная Пустошь. За спиной разлился красавец Есром, и в полтораста милях лежит Бест-Карина, богатейший торговый город с изваяниями из мрамора и черного дерева, твердого, как камень. Город с хрустальными храмами Владык, столица Эгина. И здесь, почитай в центре королевства – конники Каньона! Это стало неожиданностью. Заставило думать о недостатке времени. О том, что она опаздывает. А на опоздание Мандрагора ван отон Север не имеет права.  Нужно было на что-то решаться, наплевать на осторожность и ринуться вперед, как подраненный вепрь, или прямо здесь, по собственной воле, отдать душу Форосу.

Смерти нет, говорили жрецы-воспитатели. Есть странствие по мирам, и только достойные возвращаются в Реальный мир, чтобы очистить себя и двинуться дальше. Смерти нет, а плоти не жаль. Но еще не все потеряно, еще можно успеть.

- Если только будешь расторопнее. Хотя, транжирить время так приятно, даже тем, для кого оно не имеет большого значения, - раздался женский голос. Слова были обращены к Мандрагоре.

Полоса тумана протянулась поперек тропы. Показался женский силуэт. Стало тихо, тишина пела низким голосом. Женщина стала видна яснее. Она была небольшого роста, в платье из зеленой парчи. В русых волосах сверкало множество стеклянных бусин. Глаза имели тот же оттенок, что и вечернее солнце.

- Юга, у тебя новое тело? – произнесла Мандрагора вместо приветствия.

- Зачем обижаешь? Я ценю то, что имею. Новый облик – да. Красиво, правда?

- Красиво, - согласилась воительница.

- Неужели ты помнишь мое прежнее лицо? – В руках колдуньи оказались цветки алого мака, она вдохнула их аромат. – Это было так давно. Ты задержалась в Реальном мире, воительница Мандрагора.

- Так же, как и ты, гадалка Юга.

Даже при таком скудном освещении было видно, как побледнело лицо колдуньи. Но она сдержалась и медленно подняла на Мандрагору насмешливый взгляд.

- А ты все та же, все так же злоречива, - прошептала Юга. Туман застилал все вокруг, щебетали птицы, но Мандрагора услышала только слова колдуньи.

Звучала странная затухающая мелодия. Адранида пыталась осмотреться, понять ее источник, но звуки лились отовсюду. Это было молчание, вздох, сложные и незавершенные переливы Ничто в Нечто, плеск водяных струй, голос юноши, знакомый и бесконечно далекий. Мир прекрасен. Одинок. Мир, сотканный из снов, и жизнь в нем – только сон. Ценно каждое мгновение, и ничто не имеет цены.

- Ты не слышала, как поет твоя душа, адранида, благородная дочь давно ушедших королей? Слушай. - Это был голос Юги, схожий с мелодией, звучавшей вокруг. – Ты проливаешь слишком много крови. Вопли агонии сопровождают тебя. Тебе неведом покой, моя прекрасная Север. Знаю, зачем пришла. Ты всегда находишь то, что ищешь. А я, может, и подскажу, где искать.

- Живот подвело совсем. Жрать охота, сил нет. Я вот думаю, что самое страшное испытание – испытание голодом.

Морок внезапно развеялся. Щур говорил, сидя прямо на тропе, подтянув колени к подбородку. Он и впрямь за последние дни исхудал, пообтрепался. В глазах появилось выражение недоверия.

- Голод - не самое страшное, илот. В мирах существуют такие вещи, о которых лучше вовсе не знать.

- Ты какая-то не такая, - вздохнул Щур. – Все тебе нипочем. Одно слово – Тьма.

- Если б ты не был так резв, не сидел бы сейчас голодный. Улепетывал от караульных так, что мешок потерял. А все равно ведь поймали, - заметила Мандрагора.

Щур хватил себя кулаком по ноге и сморщился от боли.

- Все вы, бабы, одинаковы, хоть илотка, хоть благородная. Сочувствия не дождешься. – Землепашец спохватился, не ляпнул ли, чего не следует, и отвел глаза. Он был уверен, что его спутница высокого происхождения.

- Да ладно. Хватит, - Мандрагора примирительно подняла ладонь. – Пришли уже.

- Куда? – удивился Щур.

- Куда шли. Останешься здесь, ясно? Дальше тебе нельзя.

Перспектива остаться одному в лесу, наводненном страшилищами, повергла беднягу в уныние. Но уж лучше промолчать, чем навлечь на себя новые насмешки.

- А мне что делать?

– Залезь куда-нибудь и выспись. Я найду тебя.

Она, не оглядываясь, пошла вверх по тропе. Ну и пусть, и пожалуйста. Из другого теста она, что ли? Щур вдруг понял, что с надеждой смотрит на крутой изгиб тропы, и устыдился. Его ждет невеста, ненаглядная Сойка, толстушка, пухляшка… нет, есть все-таки в чужачке какая-то загадка. Одно слово – Тьма.



***


- А ты отвергаешь то, что само плывет в руки. То, чего другие добиваются, пройдя через многие лишения. Дух твой мятежен, и не желает примириться с неизбежностью. А ну как много не дано? Здесь, вдали от мира суеты, можно обрести покой и совершенное знание. Немногие находят дорогу сюда, а ты нашел.

- Не по своей воле.

- Пусть! Пусть не по своей. А какая разница? Ты здесь. Важен конечный результат. А промежуточные события – только вариации, которые приводят к завершению одного витка жизни и началу нового. Тебе не удалось избегнуть судьбы.

- Судьба, которой можно избежать – не твоя.

- Вот и я о том же! – жрец-отшельник стукнул резной палкой по каменному полу. Его лицо, похожее на жеваную бумагу, растянулось в улыбке. – Только подумай, тебе открывается путь совершенного знания!

- У меня много времени, жрец, - сказал Ангел, разглядывая старика в потертом тулупе, с жидкой бороденкой и глазами, похожими на ледяную крошку. – Я прочел фолиант, что ты принес мне. Знание нейтрально. Оно не несет в себе чувств. Только пройдя через душу, коснувшись того, чем она живет, знание обретает силу. Одного оно может убить, другому дать надежду, одного обогатить, другого сделать странником духа. Пока знание нейтрально, оно не несет вреда, узнать его можно по плодам. Но мне не близко твое учение, жрец, моя сущность – иная. А вот ты пестуешь совершенное знание, а не ведаешь, что с тобой случится завтра.

Старик стукнул палкой и со значением сказал:

- Мое учение не для ворожбы! Здесь, в монастыре, ты не найдешь ни одного колдуна. Если от человека сокрыт его час, значит знать ему это не нужно. – Старик зашелся кашлем, вытер кулаком навернувшиеся слезы и продолжал уже иным тоном. – Ты молод. Подумай, как много ты можешь сделать для людей, молясь за них.

- Для тех людей, от которых отрекся?

- Мы отреклись от мира, беспорядка и суеты, но не от людей! Истина требует самопожертвования.

- Если мне приходится делать усилие, чтобы принять истину, значит, душа моя ее не хочет. Следовательно, искажается либо истина, либо моя сущность, но и то, и другое есть проявление зла. Я буду искать, старец, буду.

Теперь Ангел сидел на шкуре морского оленя, спиной к камину, где ярко пылал огонь.  Узловатые пальцы старика пощипывали выступы орнамента, нанесенного резчиком на палку, словно это была зачарованная лира.

 – Если мне не посчастливится найти истину, которая напитает мою душу, я создам ее сам, и буду ей следовать, - проговорил Ангел.

Отшельник, кряхтя, поднялся с табурета, который принес тщедушный служка, скромно ожидающий за дверью.

- Молод, слишком молод, - в голосе старика сквозило разочарование. – В тебе живет мятежный дух отрицания, это присуще юным душам, впервые вошедшим в Реальный мир. Не делай скорых выводов. Подожди, еще во многом придется разобраться. Здесь, на краю земли, время течет по-иному, ты заметил? Движение вещей иное. Когда свободен от всего понимаешь, что жизнь – великое богатство, и лишь глупцов оно тяготит. Сегодня, после полуденной трапезы тебе принесут другую книгу. Я навещу тебя.

Жрец перевел дух, запахнул на груди тулуп, и, постукивая палкой, направился к двери. Неожиданно Ангел спросил:

- Ты молишься на Черном уступе?

Не оборачиваясь, отшельник кивнул.

- Не делай этого. Владычица Великой Водной Пустоши и так услышит тебя, не стоит нависать над волнами и открывать двери вопящему ужасу.

- Ты, что же, пророчишь? – взвился старик. – Ты колдун?

- Нет, - ответил Ангел, задумчиво разглядывая непрестанно меняющиеся оттенки пламени. Могло показаться, что узник забыл о старике, погрузившись в свой мир, куда доступа не было никому. – Я не колдун. Я – бог. Успокойся, Безымянный Мудрый, я не ворожу и не пророчу. Пророчества – только слова, и сбываются они, если были кем-то услышаны, сумели заполнить собой духовную пустошь, и человек сам предпринимает шаги для осуществления  предсказания. Свою судьбу человек плетет сам. Она питается желаниями, болью, чувствами, в том числе и страхом. Я видел твои ладони, старик. Ты всегда боялся быть сожранным ледяным спрутом. Он пришел, он ждет тебя под Черным уступом.

Радужные крылья развернулись за спиной бога, видимые ему одному. Ангел кружился, ликовал, бесновался в огне. Жрец так и не обернулся. Зябко передернув плечами, он торопливо покинул келью. Снаружи заскрежетали засовы, Ангел этого не услышал. Его гаснущий взор плясал в пламени, он был бесконечно одинок, бесконечно счастлив. В мире существует истина, старик, это - любовь и созерцание. Любовь явилась Откровением, а созерцанию его научили Наставники.

 

***


- Именем королевы! Кто в лодке? – голос прозвучал, как раскат грома. На корме легкоходной медузы стояли офицеры в нагрудниках из кости морского  змея. Края их шелковых диплойсов колыхались от движения ладьи.

Наемники Двора! Влипли! Медуза почти бесшумно выскользнула из проклятого тумана, не было слышно даже визга судовой флейты, задающей ритм гребцам. Мандрагора не сразу сообразила, что ладья стояла в устье Креза, ленивого притока великой реки, поросшего ивняком, водяными лилиями и синими лотосами.

- Эй, именем королевы! Отвечайте!

В мутной пелене расплывалось бледное лицо Щура. Он втянул голову в плечи, будто ожидая удара, и продолжал грести. С борта медузы послышался скрип натягиваемой тетивы.

- Брось весло, психопат несчастный, - прошипела Мандрагора и крикнула: - Подданные ее величества! Илоты номарха Белого Эгина. Следуем по своей надобности.

- А вот мы сейчас и узнаем, по какой такой надобности, - донеслось из марева. – Лови!

С высокого борта медузы полетел толстый канат, разматываясь в воздухе, и упал на дно челнока.

- Ну, поднимайтесь быстрее, чтоб вас Грум взял!

Щур с отчаянием глядел, как Тьма с проворством кошки карабкается по канату. Просил ведь не плыть утром, нет, она спешит, у нее свечка горит в одном месте. Говорила – ничего не случится. Вот и верь бабам после этого.