Елисей и дед

- Деда, а как ты так летать научился?
- Как… Ну, как, подпрыгнул, а потом гляжу вниз – ноги болтаются!

Елисей пару секунд был неподвижен, смотрел с прищуром. Дед лохмато улыбнулся, и мальчик загоготал на всю округу, хватаясь за живот. В ответ ему разругались соседские собаки. Вслед за ними, уже дальше, разошелся петух. Мальчик замолк, прислушиваясь, и улыбнулся в ответ.

- Будет тебе, заползай. Привет.

Елисей зашел в дом, шумно расстегивая куртку. Полы были пыльные, и мальчик брел за дедом медленно, прилипая носками, а тот проплыл по коридору на кухню и скрылся из виду.

- Да, Сейка, на градуснике что-то кот наплакал, – бормотал дед еле слышно, - Я, поди, и печку топить забыл… Совсем уже…
- Ничего, растопим! – Елисей застегнул куртку назад и натянул шапку на уши, - Ты тоже что ли оденься, дед, заболеешь.

 Из черной пасти печки веяло холодом и пустотой, совсем не верилось, что огонь может зародиться в подобном месте. Куцые занавески на окнах волновались от сквозняка, гуляющего по всему дому. Прямо на входе в кухню стояла кастрюля с запекшейся отрыжкой борща, пристроенная сюда за неимением места на других поверхностях, заполненных не столько немытой посудой, сколько упаковками, пачками, пакетами, коробочками и свертками со сгнившей едой. На обеденном столе перед дедом, однако, было просторно: открытая книжка и исписанный тетрадный листок.

- Де-ед, - мальчик скинул рюкзак со спины и стал искать мусорный пакет, -  ты совсем от рук отбился, не голодный что ли?
- А зачем мне есть, Сейка? Не работаю, хозяйство, вишь, не содержу, тебя не кормлю, не одеваю, никакой от меня пользы.

Елисей собрал столько, сколько мог утащить, махнул деду рукой и понес мешок на улицу. У распахнутой настежь калитки стоял пёс. Мальчик присел, готовый метнуться за большую железную дверь назад в дом. Пёс, рыжий дворняга размером с немецкую овчарку, был неподвижен и глядел исподлобья, растопырив уши-локаторы. Мешок с мусором тянуло к земле, и в конце концов он плюхнулся в снег, вывалив содержимое брюха. Пёс впился глазами в кучу лакомств, облизнулся, сделал шаг навстречу, и в его морду полетел первый вонючий сверток. Пёс рявкнул и сожрал подачку вприкуску со снегом. Следующий сверток полетел за забор на дорогу. Пёс засеменил искать добычу среди сугробов.

Мальчик поднял остатки и поспешил на задний двор. В самом конце огорода, у соседского забора, тяжело, шумно дышала и прела выгребная яма – сбитая из досок песочница высотой в полтора Елисея. Замахнувшись, мальчик швырнул в неё пакет. Яма закашлялась, содрогаясь и выплевывая в воздух разноцветные кусочки пакетов и шмотки слизи.

- Сволочь! Чудовище! – прохрипела она прокуренным голосом.
- Сама ты чудовище… – сочувствующе прошептал Елисей и побрел в сарай за дровами.

А мимо дома, в направлении полей и заледеневших озер по дороге неслось стадо детей. Впереди самые старшие, с голыми шеями, без шапок и рукавиц, за ними – добротно экипированные восьми-, десятилетки, оседланные трехлетками в разноцветных комбинезонах. Замыкали полчище бешенные пятилетки с размалеванными лицами, мяукающие, ржущие, подвывающие собакам и бросающиеся на каждую изгородь. Рыжий пёс скакал следом. Опустив ящик с дровами на землю, Елисей тоже запрокинул голову и завыл на дырку в крыше сарая. Кто-то из соседей в ответ взорвался матом.
Начинался день. Не замечая, как тюль щекочет его щеки, дед наблюдал за наглыми воронами, донимающими яму, словно орлы - Прометея. Мальчик жевал печенье, подкладывал дрова, и постепенно дом приходил в себя. Дед иногда отвечал на вопросы Елисея, вспоминая невинные байки своей молодости или рассказывая в десятый раз любимые истории, внук хихикал, и дед становился довольным и снова замолкал. На крыше медленно таял снег, капли пролетали мимо окна, пронзали сугробы у земли, а дед пытался их ловить, угадывая секунду, в которую следующая капля сорвется с сосульки. Забыв про оконные стекла, он швырял свою руку на улицу ладонью вверх подобно обманщику-попрошайке на городском рынке, который шакалом, искусно изображающим страдание и немощь, бросается к богатым одеждам. Потом его снова занимали вороны, разволновавшиеся, задирающие клюв и вопящие на небо, на город, на кучу, громко и тревожно целый день.

- Деда, пахнет, - пожаловался Елисей спустя некоторое время. Старик в недоумении взглянул сначала на мальчика, потом оглядел печку, трубу, задвижки, дверь в кухню, кухонные тумбы, раковину, и, наконец, победно смерил взглядом полное мусорное ведро:

- Вынесешь остальное?

- Если бы! – Запахи из мусорного ведра блуждали среди упаковочных лабиринтов и никак не могли выбраться. Елисей встал, насупившись и отвернувшись от деда. - Ты тут, значит, капитально расслабился.

- Да я ведь еще не освоился даже, Сейка, чего ж ты сразу ругаться! – застонал дед вслед выходящему из кухни мальчику. Заслышав шум, птицы слетелись на оградку огорода и наблюдали теперь за происходящим в доме через окно. Дед качался под потолком, уставившись на дверь и беспокойно ковыряя дырки для пуговиц в рубашке.
 
Елисей вернулся через минуту. Прикрывая рот и нос ладонью, мальчик порылся под лавкой, выудил рулон пленки, бывшей в качестве припаса для теплиц, и снова убежал в комнату. Пленка зашуршала. Мальчик вскрикнул, и что-то грохнулось на пол. Дед висел и слушал, как Елисей пыхтит в коридоре, медленно волоча это тяжелое что-то.
 
- Может, бросить его прямо у порога, как-нибудь потом разберемся?
- Там собаки, забор у тебя хилый, и оно смердит на всю округу. Да и ты ведь закопать в саду хотел.

- Да-а, - вздыхал дед, выглядывая из-за двери в коридор, - а зачем мне теперь деревья да сад. Разве что глазеть. Но для наблюдений на свете деревьев достаточно. Дерево из меня? Так вот он я, не там ведь, не в клеенке… И как же я в этом безобразии не захирел к концу… Ан нет, еще как захирел, вцепился в последнюю надежду на существование!

- А? Так куда его девать? Я копать буду целую вечность!

- Вечность, - хихикнул дед в кухне, - вечность! Одни слова, Сейка!

Выплыв из стены, дед завис над телом в полиэтилене, не замечая, как касается серой кожи ступнями.
- Не знаю я, - подытожил он, - ничего не знаю.

Смахнув воображаемую слезинку, дед взлетел под потолок и оглянулся на растерянного Елисея, сжавшего край пленки, словно якорь.
- Ничего не знаю, что, где? – дед всматривался в мальчика, будто надеясь найти там то самое место. - Кто?

Мальчик был светловолос, высок и тонок в деда и абсолютно наивен. Глаза его наполнялись тихой грустью, густым непониманием, из приоткрытого рта вот-вот должен был вырваться вопрос, а пальцы, сжимающие полиэтилен, расслаблялись. В одно мгновение деду показалось, что внук тоже, прямо сейчас, подпрыгнет и полетит. Славно было бы быть вместе. У мальчика впереди была длинная человеческая жизнь, все восемьдесят, а то и сто лет. В следующее мгновение закат осветил юное лицо Елисея, коридор со старым ковром, большое зеркало, увядшие цветы в пузатой вазе и плодородное бывшее лицо дедушки под пленкой. Теперь у него лица не было. Не было такого слова, не было и определения. Слова сыпались невидимой пылью, таяли и исчезали буквы, картины прошлого комкались и сжимались в невесомое ничто.
 
Елисей оставил тело в коридоре, вышел на улицу и закрыл дом на ключ. Уселся на ступеньки. Дед плавал рядом, то и дело ныряя под снег, распространяясь словно туман над полем по его поверхности и разглядывая снежинки.
 
- Маму с папой позвать надо, - произнес Елисей после раздумий.
- Маму с папой? Зачем это? Они ж занятые люди, им и до тебя дела нет. А тут и вовсе… Зачем…

- Так ведь твое…
- Нет-нет, Сейка! Дому ничего не будет, он как стоял, так и будет стоять, а ключ давай вообще выкинем куда-нибудь в озеро… Да и забудем про него, нужен он нам что ли! И дом, и ключ!

- Так ведь сказать надо…
- А они тебе что-то говорят? А? – дед разбух в тучу. – Мать плюет на собственного сына! Живет как чужая! А ты ей что-то говорить хочешь! Ни разу не пришла не то чтобы обо мне справиться, так и о тебе не беспокоится, где ты ночуешь, поел ли, сходил ли в школу! А отец так вообще, со своими бизнесами… Ты разве у него не заместо дворняжки? Подбежишь - сюсюкает, за ухом чешет, разве что мячик не кидает, а? Иль кидает?

Мальчик нахмурился и попытался пнуть деда. Сапог пролетел сквозь дедову ногу и запустил снежинки в воздух.

- Ну, и что будем делать?
- Ключ в озеро, пока еще не стемнело совсем, - дед улыбнулся, - да и домой надо бы тебе, а я провожу. Только маме с папой все-таки не говори, хорошо, Сейка?

- Угу, - и Елисей вышел со двора и повернул в сторону полей. Дед летел следом, кружил, взлетал и снова опускался, болтая что-то. Маленький город кончался, домики были все ниже, все древнее, потом улица оборвалась, и остались только каракули следов детского стада на снегу. А впереди было бесконечное поле.