Товарищ хирург Глава 18

В последнее время Платону стало сниться, что у него на операционном столе умирает человек. Хранимый счастливой звездой, Платон всегда вытаскивал даже самых тяжёлых раненых и больных, - и тут вдруг такое!

Платон просыпался и потом долго лежал, пытаясь унять выпрыгивающее из горла сердце. Бешеное дыхание с болью вырывалось из дрожащей груди. В нос ударял запах собственного пота, насквозь пропитавшего рубашку.

Во сне он долго и безрезультатно пытался спасти этого человека, качая грудную клетку, как одержимый. Усердствовать тоже было опасно, - можно было сломать рёбра. Несколько часов Платон качал этот чудовищный насос, пока с ужасом ни обнаружил, что кости под его руками действительно рассыпались, как сахар-рафинад, а он сжимает в ладони безжизненную мышцу, перепачканную запекшейся кровью. Сердце просто лопнуло под нажимом его рук.

Этот сон повторялся уже несколько раз, и в нем всегда был один и тот же человек, худой, даже костлявый, с кожей, синюшной от вен, тонкими змейками обвивших крепкие мышцы. Лица его, обрамлённого золотистыми волосами, стелющимися по подушке, и мягкой бородкой, Платон так ни разу и не смог рассмотреть. Оно расплывалось, как в тумане.

Просыпаясь, Платон всякий раз долго не мог прийти в себя, пытаясь понять, а, может быть, - и вспомнить, что это за человек. Медленно наступающее осознание того, что это всего лишь мучительный сон, немного успокаивало нервы.

Под влиянием этого дурного видения, весь день Платон оставался придирчив и раздражителен. К Аглае он теперь ходил крайне редко, и, в конце концов, совсем перестал. Она не понимала причину такой в нем перемены, - да он и сам мало что понимал, предпочитая, тем не менее, одиночество любой компании. Вначале она терпеливо принимала это обстоятельство, вела себя даже отстранённо, как и подобает современной независимой женщине, но потом, кажется, начала обижаться на Платона. А он избегал любых объяснений с ней, - чувствовал, что она не поймёт его.

Если бы Платону теперь сказали, что к нему собирается наведаться матушка, он бы, наверное, тотчас сбежал. Да, даже с ней, - и тем более с ней, - он не хотел сейчас встречаться.

Он и раньше был необщителен, а теперь и вовсе превратился в нелюдимое существо. Принялся блуждать по улицам, особенно по вечерам, когда на город опускались сумерки, - чего раньше избегал, потому как темнота пугала его. Ещё в своей деревне он привык к такому порядку: солнце закатилось за кромку леса - все стремятся в дом, к очагу. К малейшему источнику света и тепла. Скот давно убран в загоны, под навесы, и расположился на ночлег, прильнув друг к другу тёплыми боками. Платон никогда не любил выходить после заката солнца, а теперь ему отчего-то вдруг стало это приятно и совсем не страшно. Какое-то удивительное чувство единения с этой темнотой разливалось в его душе.

Странное дело: у него, всегда балансировавшего на грани бедности, вдруг появились деньги. Он носил с собой в кармане солидную сумму, и словно бы дразнил судьбу, напрашивался, чтобы кто-нибудь напал на него и отобрал эти грязные бумажки. Но на улицах до Платона никому не было дела.

Он блуждал среди обрывков петроградского тумана и неотвязно обдумывал свой сон. Этот человек, который каждую ночь умирал у него на операционном столе, в какой-то момент перешагнул границу реальности, и теперь, казалось, везде преследовал Платона, незримо пробирался рядом среди обрывков петроградского тумана. Платон резко оборачивался, цепко ища кого-то глазами, и ощущение того, что он не один - отныне не оставляло молодого врача.

- Добрый день, Платон Тимофеевич! - раздался привычно доброжелательный, услужливый, и какой-то слишком уж буржуазный - видимо, из прошлой ещё жизни, - голос Сергея Константиновича. - Вот, все здесь, в лучшем свете, аккуратненько уложено. Все по списку.

Платон раскрыл небольшой кожаный чемоданчик, используемый для переноски инструментов, и начал придирчиво проверять содержимое каждого мешочка. Раз в  месяц Аглая аккуратно составляла список необходимых инструментов, который затем относила в фармацию, а Платон потом забирал заказ, так как предпочитал сам все перепроверить.

В последнее время Платон повсеместно был чем-то недоволен. Он не проговорил ни слова, но по выражению его лица становилось ясно, что что-то не так. Услужливый Сергей Константинович, мучительно вглядываясь в складки на переносице своего клиента, силился понять, как возможно исправить положение.

Напрасно Платон хмурил брови, - Аглая, как всегда, была в высшей степени точна и предусмотрительна.

- Да, все правильно, - вынужден был, наконец, констатировать Платон. Сергей Константинович облегченно вздохнул.

Платон, обнажив пачку рублей, долго и неуклюже отсчитывал нужную сумму. У него ещё не вошло в привычку обходиться с таким количеством денег, не умел он картинно и вальяжно, как некоторые важные личности, крутить в пальцах рубли, завораживая всех вокруг.

Наконец, он расплатился.

- Антонина Васильевна, прими оплату у Платона Тимофеевича, душенька! - позвал Сергей Константинович, потому как вошёл другой покупатель, и надо было заняться им.

Платон знал, что молодая жена аптекаря иногда помогает ему в фармации. Она была очень хорошенькая, и Платону нравилось смотреть, как её тоненькие пальчики с розовыми ногтями всякий раз отсчитывают ему сдачу... Но теперь Платон буквально отшатнулся от женщины, увидев её округлившийся живот, который уже невозможно было скрыть под платьем. Она была на сносях. Платон удостоил её беглым и холодным взглядом, а вот она поглядела на него долго и испытующе, словно бы знала про него что-то такое, что заставляло ее презирать его. Платон сразу же почувствовал это направленное на него злобное душевное движение, и, хоть внешне ни в чем себя не проявил, внутренняя потаённая его гордость вздыбилась, как дикая кобыла.

- Не отвлекайся, душенька! - ненавязчиво поторопил супругу фармацевт.

Неотрывно, с вызовом глядя на неё, Платон вдруг процедил сквозь зубы:

- Подождите, пожалуйста! Я, кажется, забыл кое-что. У вас есть инструменты для... абортирования?

Платон сделал странное ударение на этом слове и принялся наслаждаться при виде того, как Антонина Васильевна вся сжалась и инстинктивно обхватила живот руками. После секундного оцепенения, Сергей Константинович подошёл к супруге и легким касанием руки к её плечу разрешил ей выйти.

- Нет, вы знаете, - виновато произнёс фармацевт. - Я не заказываю... таких инструментов.

- Жаль. А не знаете, где достать?

Платон чувствовал, как внутри него поднимается мощная, сметающая на своём пути все когда-либо существовавшие моральные преграды, сила, которая может позволить ему все: любое слово и любую выходку. Его почему-то больше не заботило, что будут думать люди вокруг него. Он делал такие вещи, обладал таким искусством, что все эти косые взгляды ему были просто смешны. Платон не только приказал себе быть к ним равнодушным, но ещё больше старался эпатировать публику, выказывая тем самым полное равнодушие к тому, в чем его могли бы обвинить.

Константин Сергеевич, смущаясь и потея, дал адрес, по которому Платон тут же направился, забыв обо всем на свете. И когда он, наконец, взял в руки необходимые инструменты, то почувствовал, как по его телу волнами пробегает дрожь восхищения. Они показались Платону воплощением грации и совершенства. Солнечные лучи отражались от их металлической поверхности холодным блеском. Как он мог доселе обходиться без них? Мучился и ковырялся совершенно неподходящими для этого приспособлениями. Поразительно, насколько мысль человеческая изощряется в стремлении покорить себе любую материю на земле, переплавить, перекроить, переломить её в угоду своему стремлению и своей цели! Разве не совершенны в этом отношении мотыга и плуг, призванные поднимать пласты земли и выверенные для этого до последнего дюйма, продуманные и отточенные до последней линии!

Платон наслаждался своим приобретением, то и дело вытаскивая инструменты из ящика на свет Божий. В конце концов, ничего зловещего он не усмотрел в их изгибах и крошечных лезвиях, - обычные инструменты, призванные исполнять своё предназначение, как и любые другие...

Продолжить чтение http://www.proza.ru/2020/04/01/379