Козни

Унылая погода унылила настроение Татьяны. Цифры были все проанализированы, введены в нужные графы таблиц, бумаги все просмотрены, проработаны, разложены и подшиты. Стол чист, компьютер выключен, вот только зачем-то в руке поплясывает ручка. Ах, да, нужно записать памятку на завтра. Записала. Опять посмотрела через окно на улицу. «Темнеет, пойду», - решила Татьяна, приподнимаясь с сиденья и протягивая руку за сумкой, но не успела до неё дотянуться, зазвенел телефон от Параченко Михаила Сергеевича – хозяина фирмы, или, как он любил, чтоб его называли, от босса. Звонок был внеурочным, рабочий день уже пять минут назад окончился. Быстро подняла трубку и услышала:
- Татьяна Владленовна, зайдите, пожалуйста!
Последнее слово было неожиданно для Татьяны и, хотя оно и должно было придать сказанному форму просьбы, она услышала приказ, да ещё с каким-то подвохом, не помнила Татьяна, чтоб босс употреблял слово «пожалуйста» раньше.
- Да, Михаил Сергеевич, иду, - ответила Татьяна и, мельком взглянув на себя в зеркало, поспешила в кабинет босса.
В кабинете, кроме Параченко, был ещё один человек – незнакомый Татьяне мужчина приятной наружности, на вид лет тридцати пяти, одетый в дорогой пиджачный костюм. Оба, и Параченко, и незнакомец, встретили Татьяну приветливыми улыбками. Что-то насторожило её, но что именно, она не успела осознать, так как сразу при её появлении Михаил Сергеевич, оставляя на лице улыбку, представил ей незнакомца:
- Вот, Татьян, знакомьтесь, это наш новый директор по кадрам Простаков Степан Иванович.
Простаков тут же при появлении Татьяны встал с кресла и теперь, представляемый Параченко, стоял перед ней красивый, высокий, широкоплечий, широко улыбающийся, и ожидал её реакцию. Во взгляде нового сотрудника Татьяна успела прочесть кроме приветливости ещё и мужской интерес, что смутило её, но, умея владеть мимикой, она спрятала смущение за милой улыбкой.
 - Татьяна, - представилась она, протягивая новому сотруднику руку для рукопожатия. Рукопожатие Степана Ивановича было умеренно крепким, энергетически наполненным и, кроме дружественности, как показалось Татьяне, несло в себе чувственность.
- Присаживайтесь, Татьяна Владленовна, - услышала Татьяна неожиданно вежливое приглашение босса. Обычно Параченко не отличался вежливостью, более того, был груб и хамоват, потому от неожиданности Татьяна села в кресло чуть быстрее обычного и обратила своё внимание к нему. Параченко, оставив привычную для себя маску важного вельможи, весело и немного возбуждённо заговорил больше обращаясь к Степану Ивановичу. Говорил он о Татьяне: похвалил её как сотрудника, отметил некоторые её деловые качества и несколько раз заметил, что Татьяна тот человек, кому он полностью доверяет. Потом перешёл к тому, что он стремится к созданию единого коллектива из умелых преданных ему людей, и что новый директор по кадрам должен сыграть в том решающую роль. Из слов Параченко получалось, что почти всех он  постепенно планирует заменить преданными людьми, ну, а Татьяна уже такой человек, и менять её не надо. Услышанное было лестно Татьяне. Она – финансовый директор общества, действительно была хорошим, преданным делу работником, но считала, что босс недооценивает её, сейчас же, слушая его, поняла, что он всё-таки ценит её как специалиста, только почему-то не выказывал это раньше.
- Татьяна, - обратился к ней Параченко, лукаво заглядывая в глаза, - а ведь тебе предстоит со Степаном Ивановичем работать в тесной упряжке. Я даже посадил вас поближе друг к другу.
Не понимая, что именно босс имеет в виду, куда клонит, к чему говорит это, Татьяна сидела в выжидательном молчании. Параченко, сказав это, тоже умолк и тоже выжидательно смотрел на неё. Ей пришлось заговорить:
- Да мы как бы все в одной упряжке…
- В упряжке-то одной, да тянем в разные стороны, - с нескрываемой злобой в голосе прервал её Параченко. При этом даже во взгляде его читалась злоба. – Я же имею в виду, что ты и Степан, вы оба, будете тащить дело вперёд. Финансы, тут, Татьяна, ты, - Параченко несколько запнулся, подыскивая слова, нашёл их и поправился, - на тебя надежда. Кадры, что немаловажно, это уж Степан.
Параченко долгим, но уже потерявшим злость взглядом посмотрел на Степана, потом коротко посмотрел на свои дорогие наручные часы и снова сменил тон на близкий к дружественному.
- Знаете что, - заговорил он, обращаясь к обоим: и к Татьяне, и к Степану, - мне надо бежать. Татьян, покажи Степану Ивановичу его кабинет, это где сидел Герасимов, и вот ещё что… Мы со Стёпой хотели посидеть сегодня, пообщаться, повспоминать прошлое, мы же с ним однокурсники, но, увы, срочно надо быть дома,  а в «Баргузине» заказан столик на двоих. Ты, Татьян, сходи с ним. Ну, не ловко как-то отменять заказ...
От неожиданности Татьяна опешила, секунды три молча в недоумении смотрела на босса, потом вымолвила:
- Но нам-то со Степаном Ивановичем нечего вспоминать. – Мельком посмотрела на Степана.
- А вам полезно лучше узнать друг друга. – При этом в голосе Параченко прозвучали нотки приказа, что вызвало у Татьяны желание ответить категоричным отказом, она  уже была готова что-то сказать, но её опередил Простаков:
- Татьяна Владленовна, пожалуйста, - ласково вымолвил он, - давайте посидим немного, пообщаемся. Думаю, Михаил Сергеевич прав, нам с вами найдётся о чём поговорить. Потом я вас провожу.
Просьба Простакова, выраженная словами и мимикой, а главное, интонация просьбы, в которой прозвучали трогательные нотки, вызвали в Татьяне желание пойти с ним в ресторан, и она тут же ответила:
- Спасибо, Степан Иванович, за приглашение. Я с удовольствием.

***

Параченко с момента появления Татьяны в кабинете с детским весёлым интересом наблюдал за ней. Почти всему Татьяна удивлялась. Удивилась появлению нового сотрудника, удивилась, огорчилась и даже возмутилась тому, что новичок займёт кабинет Герасимова. Хотела даже что-то сказать, наверное, спросить о Герасимове, но он не дал. Особо Параченко порадовало удивление Татьяны при сообщении его о том, что со Степаном они однокурсники. Он точно видел, как на её лице при слове «однокурсники» отразился вопрос. Хорошего роста, спортивного телосложения, с неброскими пропорциональными чертами лица в свои тридцать семь лет Параченко выглядел лет на двадцать пять-тридцать, и это было предметом его особой гордости.
А вот с рестораном поведение Татьяны ему было не понятно: похоже, сначала она хотела отказаться, но тут же согласилась. Да и что бы ей не соглашаться то, дома её никто не ждёт, а потом халява.
Татьяна, действительно, была удивлена тому, что новичку выделен кабинет Герасимова, и было не понятно, куда же переселили прежнего хозяина кабинета. Непонятно было и про ресторан, но более всего удивило заявление босса о том, что со Степаном они однокурсники. Из учредительных документов она знала возраст Параченко, однокурсниками мужчины могли бы быть, но из верного источника Татьяна знала, что Параченко никогда не был студентом ни одного ВУЗА, и что диплом его был куплен.

                ***

Параченко удалился как-то неожиданно быстро, оставив Татьяну со Степаном стоящими в коридоре под дверями бывшего рабочего кабинета Герасимова Виктора Андреевича - снабженца предприятия.  У Степана Ивановича оказался ключ, он отпер дверь кабинета и по-хозяйски толкнул её. Дверь открывалась вовнутрь. «Да что ему показывать», - подумала Татьяна о новичке, - «он, похоже, тут уже освоился». Это она ему и сказала:
- Что мне вам показывать, вы прекрасно уже освоились тут.
Сказанное ничуть не смутило Степана Ивановича. Широко белозубо улыбаясь, он жестом пригласил Татьяну войти, вошёл следом, указал ей место на диванчике, сам сел в кресло напротив в удобной раскованной позе и только тогда  ответил:
- Да, я уже отработал сегодня полдня. Даже успел о вас многое узнать.
Говорил Степан Иванович серьёзно, но глаза его чему-то нежно улыбались.
- Да, и что же? – поинтересовалась Татьяна.
- К примеру, мне известно, что вы закончили Бауманку, потом финансовый, знаете два языка, не замужем.
Татьяна, считавшая себя правой рукой хозяина, была неприятно задета: на предприятии такие перемены – выселен из кабинета Герасимов, интересно, куда, новичок полдня, а может, и весь день  роется в её досье, ну, может, уже и дела всех других перерыл, а она этого не знает! Она слушала Степана Ивановича с плохо скрываемым раздражением и с тяжестью в голосе внесла поправку:
- Вдова.
Улыбка из глаз Степана Ивановича исчезла, на лице появилось виноватое выражение.
- Простите, - тихо вымолвил он.
Возможно, чтоб скорее сгладить неловкость, Татьяна не в тему сбросила крутящийся в её сознании вопрос:
- Куда переселили Герасимова?
- Этого я не знаю, - пожав плечами, ответил Степан Иванович, и тут же с нотками участливости в голосе спросил:
- Вы переживаете за него?
- Надеюсь, у меня нет повода переживать за Виктора Андреевича. Его же не уволили?
- Нет, пока нет.
- Пока?
- Ну, вы же слышали, весь коллектив будет обновляться. О Герасимове я пока ничего сказать не могу.
«Он пока сказать не может. Считает, как он скажет, так и будет. А, может, и будет», - думала Татьяна, рассматривая красивого мужчину перед собой. Заговорила, рисуя на лице беззаботную улыбку:
- Степан Иванович,…
Он прервал:
- Можно просто Степан.
- Спасибо, я вижу, вы много знаете о нас. По крайней мере, обо мне вам известно почти всё, а я о вас совсем ничего не знаю.
- Ну, это исправимо. Вы можете задавать мне любые вопросы, я отвечу. Ведь, как сказал Михаил, мы с вами в одной упряжке. Я же, признаюсь, с радостью впрягаюсь в неё. Иметь рядом такое плечо… Только знаете что, глупо сидеть вдвоём в пустом офисе, если в двух шагах нас ждёт накрытый стол, музыка. Давайте в «Баргузине» и пообщаемся.
Говоря последние слова, Степан Иванович уже вставал и протягивал руку Татьяне.

                ***


Было три часа ночи, а Татьяна всё ещё не спала. То ли память будоражила мысли, то ли мысли будоражили память, но постоянно мысленно она кружилась в картинах воспоминаний о вчерашнем вечере, перешедшем в сегодняшнюю ночь. Несколько раз пыталась думать о том,  что босс затеял какую-то игру, но мысль не удерживалась на этом и слетала на другое. Тем другим был Спепан-Стёпа. Вспоминались его слова, жесты, высокий лоб, волевой подбородок, сильная рука, обнимающая её, белозубая широкая улыбка. С ним было ей уютно как когда-то с Геной, и казалось, что с ним она знакома давным-давно. Сначала он  рассказал о себе: учился, рано женился, развёлся, детей не имеет. С Мишей учились в Институте управления. И ведь, если б не знала Татьяна о купленном дипломе Параченко, поверила бы. Так правдиво звучало всё. Но Татьяна не осудила Степана за ложь, оправдала её преданностью другу, то есть боссу – хозяину фирмы Параченко Михаилу Сергеевичу. Возможно, мужчины действительно какое-то время учились вместе, только Параченко по какой-то причине не доучился. Хотя вряд ли босс мог быть кому-то другом. Кем же босс и Степан приходятся друг другу? Все эти мысли проскользнули в сознании Татьяны мельком.  Приятные воспоминания вытесняли всякие рассуждения. От Степана исходила мощная мужская энергия. Рядом с ним хотелось быть, да что там, сейчас в постели Татьяна призналась себе – с ним хотелось быть. И голос у него приятный, и руки красивые. И не глуп. Нет, это она зря, он умён! Он красноречив, но, слава Богу, не болтлив. Он умеет говорить, но умеет и слушать. Она первой начала игру, уцепившись за его обещание ответить  на любые её вопросы. В полусерьёзной, в полуигривой форме она закидала его вопросами и узнала о нём почти всё: где родился, где учился, когда, где и на ком женился, почему развёлся, кто его родители, какими языками владеет, что любит, что не любит. Степан отвечал на вопросы Татьяны чаще полушутя-полусерьёзно, а иногда просто серьёзно, в зависимости от постановки вопроса, содержательности и значимости его. Отвечая на вопросы, он умело парировал некоторые из них Татьяне, и она подобно ему отвечала полушутя-полусерьёзно. Сидели на полуоткрытой веранде, вечер сменялся ночью, стало прохладно. Степан, интересуясь, не холодно ли ей, взял её за руку. Даже сейчас, находясь в постели, Татьяна при воспоминании об этом ощутила внутренний трепет. Ласковое прикосновение, ласковый взгляд. Глаза у него серые. А потом аккуратно надев на её плечи свой пиджак, он как бы  невзначай приобнял её. Да нет же, почему как бы  невзначай? Специально приобнял, желая согреть. Он даже пересел к ней на диванчик. А она не сопротивлялась. Почему? Ей очень хотелось быть обнятой этим человеком. Будучи правдивой по натуре, Татьяна не стала обманывать себя, она с каким-то внутренним стыдом призналась себе в том, что вот даже если б он сейчас попросился к ней в постель, пустила бы. Да что врать себе-то, очень хотела, чтоб попросился, и сейчас хочет того же. Татьяна погладила себя по груди, поводила по упругим соскам большими пальцами. Истома, обретая более яркие краски, стала перерождаться в наслаждение, но наслаждение болезненное, фальшивое. Резко оборвала и мысли, и потирание сосков, и псевдонаслаждение. За что-то обижаясь на себя, отвернулась к стене и дала себе команду – спать.

                ***

Работа шла своим чередом, но сосредоточиться на ней Татьяне давалось лишь усилием воли. Мысли всё ещё кружились вокруг Степана. На столе в узкой вазочке под один цветок, дразня и будоража мысли о нём, стояла свежая бордовая роза, преподнесённая им в самом начале рабочего дня. Уже в который раз Татьяна мысленно прокручивала это в памяти: заглянул Степан всего на полминутки, поздоровался и сказал: «Татьян, это тебе!» Всё. Поставил вазочку с розой на стол и, не гася на лице улыбку,  развернулся и вышел. «А как он поздоровался?» - спрашивала себя Татьяна и в поисках ответа снова крутила плёнку памяти. Поздоровался просто: «Приветствую!» Да, всё так и было. Неожиданно без стука открылась дверь, на пороге стоял улыбающийся Стёпа. Да нет же, он не стоял, он уже влетал в комнату с розой в вазочке. Влетел стремительно, энергично. Да что лететь-то тут, два его шага и он уже у стола. На ходу сказал «Приветствую!», поставил вазу на стол и сказал «Татьян, это тебе!» Особо приятным Татьяне было слово «тебе», которое она расценила как намёк на родство, дружбу, близость. «Интересно, - думала Татьяна, - подарил ли он ещё кому-нибудь цветы». Ей очень хотелось выйти из своего  кабинета и убедиться, что цветы подарены только ей, но она сдерживала себя и усилием воли заставляла вернуться к цифрам.

                ***

Во время обеда к Татьяне подсела её подружка Лариса – главный бухгалтер общества. Не успев даже усесться за стол, она возбуждённо заговорила:
- Тань, ты видела нашего нового директора по кадрам? Красавчик! И холостой! Я попробую замутить с ним.
Движение руки Ларисы, тянувшейся за стаканом с соком, вдруг притормозилось. Пальцы, схватившие стакан, замерли на холодном и влажном стекле. Неожиданно для себя, что-то заставило её это сделать, Лариса внимательно заглянула в глаза подруге и спросила:
- Ты не против?
- Я? – с испугом, плохо спрятанным под наигранной весёлостью, спросила Татьяна. – Почему, собственно, я?
- Ну, мало ли что, - поводя плечом и дав волю своим движениям, ответила Лариса, прикрывая рот глотком отпиваемого сока.
- Вообще-то, я против, - вдруг тоже совершенно неожиданно для себя заявила Татьяна, всё ещё затягивая в голос наигранную весёлость. – Ты же, Ларис, замужем, а я одиночка.
- Тю, тю, тю! Но ты же принципиальная одиночка, тебе же нужно морально чистого мужика, а этот, думаешь такой? Ой, ли. Стала бы баба бросать хорошего мужика.
Татьяне хотелось сказать подруге, что Стёпу и не бросали вовсе, что таких, как Стёпа, не бросают, но, понимая, что Лариса сразу захочет узнать, откуда у неё такая осведомлённость, она задала свой вопрос:
- А тебе-то он зачем, Ларис?
- Ой, - Лариса глубоко вздохнула, неопределённо покачала головой, чуть приподняла и опустила плечи и, как бы найдя наконец-то ответ для себя, сказала:
- Для забавы. Знаешь, Татьян, когда у женщины есть флирт, - махнула левой рукой и, перебивая сама себя, быстро выпалила – да и у мужика тоже, человек, как бы это тебе сказать, расцветает, молодеет. Вот ты, к примеру, сегодня какая-то другая. – Лариса окинула взглядом подругу и даже, отклонившись назад и в бок, бросила взгляд ей на ноги. - А я, ты заметила? – продолжала она. - Я сегодня обновила маникюр. Ну, не сегодня, конечно, вчера вечером специально забежала в салон. – Лариса вытянула красивые холёные пальцы левой руки.
«Вчера вечером, - успела подумать Татьяна, слушая Ларису, - значит, уже вчера Лара знала, что Степан есть. Получается, я одна ничего не знала», - хотелось обсудить это с Ларисой, но заявление подруги о том, что она сегодня какая-то другая, было важнее.
- Я другая? – с нотками протеста, боязливости и в то же время удивления спросила Татьяна подругу. - Ладно тебе выдумывать-то, Лариса. Я в салон не ходила.
- Ты внутренне другая, если, конечно, у тебя ничего не случилось другого, - заметила Лариса, жуя салат.
«Ничего себе, заявочка», - подумала Татьяна. – «Думаю, Лара блефует, пытается спровоцировать меня на откровенный разговор».
- Другого, кроме чего? Ты что имеешь в виду, Лариса?
- Тань, ты всё поняла. Я о нём. Он ведь тебе тоже понравился?
- Степан Иванович? Да, понравился. Ну, причём тут … - Татьяна оборвала свой вопрос, понимая, что конкретизируя его, только усугубит ситуацию,  потому слова, которыми должна была сформулировать вопрос, заменила словом – это. Вопрос прозвучал так – Ну, причём тут это?
Несколько минут женщины сидели и ели молча. Отставляя пустую тарелку из-под салата, снова заговорила Лариса. И снова о нём.
- Сегодня утром он заходил к нам знакомиться. Ленка Ерёмина прямо со стула чуть не упала. Она как раз наверх убирала папки за первый квартал, влезла босиком на стул, тянется, а тут он. Сразу кинулся помочь ей. Галантный такой. А красив, как бог!
- Ты видела Бога? – попыталась шутить Татьяна, но в её голосе звучали нотки досады. Лариса то ли не заметила это, то ли просто не подала виду, что заметила, пропустив вопрос Татьяны, она продолжила:
- Я и сама чуть с кресла не свалилась, когда он посмотрел на меня, так …, ну, понимаешь, так сексуально. Сразу захотелось ему отдаться.
Татьяна поняла, о чём говорит подруга, она помнила этот магический взгляд Степана, ей стало неприятно и тоскливо, но эти свои чувства она сумела скрыть игривой весёлостью голоса.
- Прямо уж сексуально? А это как?
- Ой, Тань, - ответила Лариса, жуя тефтели, - словами это не передать. Но я поняла, что он хочет меня. Даже Ленка это заметила.
- А на Лену он так не смотрел? – спросила Татьяна.
- Нет, так он смотрел только на меня.
На слове «так» Лариса сделала ударение. В голосе её звучало торжество. Опять несколько минут подруги ели молча, и опять заговорила Лариса:
- Знаешь, я хочу пригласить его в выходной на дачу. Севка уезжает на рыбалку, так что, думаю, он сумеет скрасить моё одиночество.  Или рано, как ты думаешь?
- Ларис, у тебя замечательный Сева, зачем тебе он нужен? – краснея от волнения, спросила Татьяна.
- Ты сейчас о Севе спросила или о новеньком?
- Оставь его нам – незамужним девушкам.
- Ой, кому это вам! Пригожиной что ли? Перебьётся! Тебе тоже он не нужен, тебе же принца подавай!
- А может, он и есть тот принц, о котором я мечтаю?
- Ты, Татьян, это серьёзно? – с нотками повышенного интереса спросила Лариса. На несколько мгновений она даже перестала жевать.
- А почему нет? Ты же сама говоришь о нём - красивый, галантный. А, по-моему, и умён.
- Ты успела оценить его умственные способности? Когда? Ты что, кроссворды с ним разгадывала? – выпалила сразу три вопроса Лариса. При этом она даже отложила вилку.
Понимая, что разговор идёт не в том русле, как бы ей хотелось, Татьяна решила сменить тему.
- Вчера я немного пообщалась с ним.
Увидев, что Лариса удивлена и хочет задать ей вопрос, Татьяна поспешно добавила:
- Босс меня вчера вечером с ним познакомил. Знаешь, босс считает, что пришло время обновить коллектив. Что надо сделать зачистки.
- Ой, да брось! Это он и в прошлом году говорил.
- А вчера, мне показалось, что он намечает какие-то серьёзные кадровые перестановки.
- Ну да, всё воображает себя стратегом! Так ты, что, Татьян, запала на нашего новенького? – не давая Татьяне сменить тему разговора, спросила Лариса.
- Пока не разобралась, - почти обманывая себя и подругу, ответила Татьяна.
- Ой, да пока ты будешь разбираться, его приберёт к рукам Пригожина или ещё кто-нибудь. Если он, Татьян, тебе действительно приглянулся, действуй!
- Да? – в голосе Татьяны звучал интерес. - Это как?
- Ну…

                ***


Ответить Лариса не успела. К ним за стол неожиданно без спроса подсела Светлакова Ольга – секретарь Параченко. Подсела без подноса. Бросив обеим сослуживицам короткое «Привет», сразу заговорила, обращаясь к Татьяне:
- Татьяна Владленовна, меня увольняют.
- Кто? – выпалила вопрос изумлённая Лариса.
- За что? – скрывая волнение, спросила Татьяна.
- Красавчик! – отвечая на вопрос Ларисы, сказала Ольга, нервно пружинно покачав головой, и скривив губы. – А за что, не знаю. Говорит, за профнепригодность. Говорит, не умею общаться с людьми, много курю.
То и другое было правдой. Ольга была вульгарна и хамовата, и постоянно пропадала в курилке.
- Ничего себе, заявочки! – округлив глаза, воскликнула Лариса и умолкла, уставившись на Татьяну.
- Когда это он сказал тебе? – спросила Татьяна Ольгу.
- Вот перед обедом. Вызвал к себе и велел к завтрашнему дню освободить рабочее место.
- А босс что? – спросила Лариса, всё ещё взволнованная услышанным.
- Все кадровые вопросы решает Степан Иванович! – неумело передразнивая Параченко, сказала Ольга.
- Понятно, - испытывая отчего-то неловкость, отозвалась Татьяна.
- Да, как же так? – скорее выражая изумление, чем спрашивая кого-либо о чём-то, воскликнула Лариса. Она знала, что Ольга является для Параченко не просто секретарём, а приближённым доверенным лицом, и ещё стукачом. «Неужели, - думала Лариса, - Параченко променял Ольгу на новенького? Это вряд ли. Новенький не сумеет так умело, как это делала Ольга, влезть в душу, заставить людей разговориться, а потом всё донести боссу. Да и зачем ему это?»
Татьяна, знавшая Ольгу как плохого секретаря, мысленно похвалила Степана, а вслух спросила:
- Так ты что, хочешь получить расчёт? Так тебе надо в бухгалтерию.
Как бы указывая Ольге, куда ей следует обратиться, Татьяна мотнула головой в сторону Ларисы и перевела на её взгляд. На лице Ларисы всё ещё читалось недоумение.
- Слушай, ты ничего не перепутала?  Ты правильно его поняла? – с нотками недоверия в голосе спросила Лариса Ольгу.
- Да нет, не перепутала. Так что, может, скоро и ваш черёд настанет. Босс просто с катушек слетел. А Красавчик вообразил себя непоймя кем. Придурок чебоксарский!
- Почему чебоксарский? – спросила Лариса и тут же выпалила второй вопрос, - Он из Чебоксар? – и третий, - Ты видела его досье?
- Ой, да откуда я знаю, откуда он! Может, и из Чебоксар.
«Его родители живут в Чебоксарах, - подумала Татьяна. – Значит, Ольга читала его дело, но почему-то не хочет об этом говорить».
- Ольга, ты не переживай, работу ты всегда найдёшь, - искренне веря в это, сказала Лариса.
- Да я не за работу переживаю, просто обидно как-то.
- Это да, - кивая головой как божок, согласилась Лариса.
- Ольга, - деловым, совсем не вяжущимся к обстановке тоном заговорила Татьяна, - тебя Степан Иванович просил к завтрашнему дню освободить рабочее место?
- Да.
- Но, это же нарушение, он не мог так…
Татьяна, прерванная Ольгой, не договорила.
- Нет, он не настаивал, но, представляете, так ехидно заявил мне: «Лучше, если вы завтра же освободите место».
- А ты чего? – выкатила вопрос Лариса и тут же дополнила его вторым, - Собираешься завтра уже не выходить на работу?
- Не знаю. Наверное, не выйду. Что мне ещё две недели смотреть на эти тупые рожи?
«Это о ком она сейчас – тупые рожи», - подумала Лариса.
- Ольга, - уже более мягким тоном заговорила Татьяна, - в тебе просто сейчас говорит обида. Успокойся. А вот относительно курения, - тут Татьяна немного поколебалась и продолжила, - да и относительно твоего общения с клиентами, Степан Иванович, думаю, прав.
Обе сослуживицы Татьяны оторопело уставились на неё. На лицах обеих было написано удивление, смешанное с любопытством.
- Да вы что! – отойдя от оторопелости, возмутилась Ольга. – А кто у нас не курит? Почти все курят, а меня гонят!
- Да, конечно, почти все курят, - мысленно оценивая время, проведённое сегодня ею самой в курилке, заявила Лариса. – Нет, тебе надо хорошенько поговорить с боссом. Ну почему ты? Ты же, - тут уже запнулась немного Лариса, - давно работаешь, справляешься со своими обязанностями. И вообще.
Под последними словами Лариса имела в виду как раз то, что она точно знала – наушничество Ольги.
            
                ***

Было это года три назад. Холл ресторана, где отмечался корпоративный новогодний праздник, был уставлен светлыми кожаными диванами с высокими спинками, расположенными так, что они образовывали несколько ячеек. В одной такой ячейке Лариса, неожиданно почувствовавшая в самом начале вечера опьянение, решила отсидеться в надежде на то, что опьянение вскоре пройдёт. Пьяных людей она не любила, они всегда вызывали в ней смешанные чувства – жалость и отвращение, и ей было неприятно и досадно от того, что сама она теперь была в этом безобразном состоянии. Причём состояние опьянения наступило как-то внезапно после небольшого количества выпитого. Желая укрыться от насмешливых взглядов сослуживцев, Лариса полулёжа, устроилась на одном из диванов так, чтоб её не было видно. Из зала, где было устроено застолье, доносились музыка и возбуждённые голоса. Несколько раз её звали криками, но она по-партизански отмалчивалась. Через холл ходили к бармену, в бильярдную комнату, в туалеты. Ходили по одному, группами, молча, с разговорами, даже с песнями. Иногда кто-то ненадолго устраивался на диванах, но к радости Ларисы до диванной ячейки, где хоронилась она, никто не доходил. Не взирая на потерю координации, вызванную опьянением, сознание Ларисы оставалось ясным, более того, как показалось ей, обострился её слух. Она слышала дальние разговоры сослуживцев, услышала даже нелестные слова в свой адрес, но самое интересное и запомнившееся она услышала от босса и Ольги, устроившихся в диванном ряде вблизи от неё. Лариса сразу узнала их голоса.
Босс и Ольга говорили о сотрудниках общества как о чужих, ничтожных людях. Ольга докладывала Параченко, кто, сколько выпил, передавала кое-что из сказанного сотрудниками, что по её мнению могло вызвать интерес босса. Из их разговора Лариса поняла, что в вино всем что-то подмешано, что действует на людей возбуждающе, и ей стало понятно, чем вызвано её неожиданное опьянение. Говорили босс и Ольга минут семь, но успели пройтись почти по всем. О Ларисе Ольга сказала – «Лариска пьяная до усрачки.  Сейчас, наверное, лижется с кем-нибудь». Ларисе в тот момент стало очень обидно, ей захотелось выйти из своего укрытия и крикнуть в лицо обидчицы что-то злое, она даже сделала порыв приподняться, но поняла, что выйти не получится, получится только вытащиться в пьяном шатании. Да потом какая разница, лижется она или нет, но пьяна-то она, действительно, «до усрачки», тут уж Ольга была права. Средство, подсыпанное в напитки, было сильным, но, похоже, действовало на всех по-разному. Многие из сотрудников были с виду совершенно трезвы. Одного такого сотрудника - менеджера по продажам Емельянова, слывшего тактичным человеком, босс попросил Ольгу споить, а потом спровоцировать его на какие-нибудь неадекватные действия. Очень боссу хотелось «стащить с Емельнова маску», которую он на нём предполагал.


***

Ларисе же очень хотелось с кем-нибудь поделиться услышанным от босса и Ольги, хотя бы только с подругой Татьяной, но природная осторожность заставила её молчать. Вот уже четвёртый год Лариса знала, кем кроме секретаря боссу является Ольга, потому неожиданное известие о её увольнении изумило и зацепило её. Разговаривая с Ольгой, она искала ответ на дурацкий вопрос – «Как так?» и  не находила его. Единственное, что она с большой натяжкой приняла, это предположение о том, что босс в вопросах наушничества решил заменить Ольгу Красавчиком.
А Параченко действительно в этом вопросе решил заменить Ольгу внедрённой Степаном системой аудио и видеонаблюдения, системой сетевого компьютерного слежения. Но расставаться с Ольгой он не желал. По причине того, что Ольга была с ним в сговоре, наушничала, предавала сослуживцев, он считал её самым ценным кадром в своём обществе, а потому увольнение её было всего лишь игрой: Ольге представлялась роль первой жертвы Степана. Увольнение последующих лиц, наложенное на увольнение Ольги, уже не должно иметь такой яркой окраски. Параченко обещал Ольге, что через полгода нынешнее общество он реорганизует, создаст новое, куда возьмёт только лучших из своих сотрудников, и примет её уже на более интересную должность.         
Сейчас же он подослал её к обедавшим Татьяне и Ларисе с заданием, разговорить их как можно больше. Ему хотелось знать, что Татьяна с Ларисой говорят и думают о нём, о новом директоре по кадрам, о складывающейся в обществе обстановке. Но разговорить финансового директора с главным бухгалтером Ольге не удалось. Татьяна к удивлению обоих – и Ольги, и Ларисы -была согласна с решением Степана уволить Ольгу, а Лариса, знавшая истинное лицо Ольги, не взирая на то, что Ольгу увольняют, всё равно остерегалась быть откровенной с ней.
- Представляете, - делая попытку разговорить Татьяну и Ларису, со злобной вкрадчивостью в голосе заговорила Ольга, - у босса дом в Испании, вилла на Канарах, в Москве три или четыре квартиры…
Татьяна и Лариса, не сказав ни слова, смотрели на Ольгу с какими-то застывшими выражениями.
«Что это лохушки тормозят, как будто накурились», - зло думала Ольга, недовольная реакцией сослуживиц.
- А мне, я думаю, даже отпускные не выплатят, - продолжила она.
- Да ладно, босс никогда не жмотничал, - заметила Лариса. При этом в сознании её всплыло воспоминание о том, как Параченко заказал в ресторане для неё дорогое вино. Это было в первый год её работы в его организации, когда она ради забавы и, как она надеялась, с целью повышения зарплаты решила соблазнить босса. Параченко пошёл на контакт, но, как поняла Лариса, его интересовала она не как женщина, а как возможный стукач, или, как он выразился, «свой человек». Стукачеством Лариса не занялась, соответственно, та бутылка дорогого вина была единственным свидетельством его щедрости.
- Ну да, не жмотничал! Платит нам крохи, а сам шикует.
Татьяна и Лариса, как будто сговорившись, продолжали молчать. Каждая из женщин думала о своём, но сразу после слов о крохах каждая мысленно задала себе вопрос – «Сколько ей босс платил?» Зарплату в обществе Параченко лично формировал, и выдавали её в конвертах. Всем было строжайше запрещено называть сослуживцам размер своей зарплаты. «Не думаю, что меньше, чем мне», - подумала Лариса. «Наверное, раза в три меньше, чем мне», - подумала Татьяна, вспоминая цифры из официальной зарплатной ведомости, в которой сумма её зарплаты в три раза превосходила сумму зарплаты Ольги.
- Бабник этот ещё откуда-то выискался, - продолжала Ольга, досадуя на Татьяну и Ларису за их неразговорчивость.
Слово бабник, произнесённое, как Татьяна догадалась, в адрес Степана, огорчило её.
- Это новичок-то? – спросила Лариса и тут же добавила второй вопрос:
 - Думаешь, он бабник?
Следом последовал третий вопрос:
- Он клеился к тебе?
Причём последний вопрос прозвучал с ударением на последнем слове. Это задело самолюбие Ольги, ей показалось, что Лариса высказала тем сомнение в том, что к ней – Ольге можно клеиться. Ольге очень захотелось ответить Ларисе подобающим образом, но, понимая, что задание босса на гране срыва, и разборки с Ларисой ещё больше усугубят положение, уводя и без того не складывающийся разговор в незаданном ею направлении, она большим усилием воли сдержала себя  и сделала вид, что не заметила камня, брошенного в её огород.
- Ты лучше спроси, к кому он не клеился! – нагло заявила Ольга, радуясь возможности оклеветать красавчика, который к её досаде не оказал ей должного с её точки зрения внимания.
- Да вот, к примеру, к Татьяне не клеился, - сказала Лариса, испытующе заглядывая в  глаза Татьяны.
«Да пошла ты», - подумала Татьяна. - «Буду я ещё перед тобой оправдываться». Лицо её оставалось непроницаемым.
- А цветочки с самого утра? – спросила Ольга, тоже почти таким же испытующим взглядом заглядывая в глаза Татьяны.
Татьяна ещё не успела никак отреагировать на слова Ольги, как на неё обрушился упрёк подруги:
- И ты молчишь!
- О цветах? А ты не видела плакат на стене?
- Какой плакат? Где он?
Третий вопрос Лариса не успела задать, Татьяна опередила её.
- Плакат, в котором я всем сообщаю, что Степан Иванович мне подарил розу. Прямо в вазе. Кстати, очень хотела спросить тебя, но не успела, - Татьяна кивнула на Ольгу, обозначая причину того, почему не успела, - тебя он тоже одарил?
- Да нет, а с чего бы…
- Сама же говоришь, в его взгляде читалось желание овладеть тобой.
- Татьяна, - с укоризной в голосе ответила Лариса, - желание овладеть мной, а не дарить мне цветочки. И, признаюсь, это его желание мне больше импонирует. Цветочки пусть оставит тебе. Уверена, он в субботу придёт ко мне без цветов.
При произношении слов «цветочки пусть оставит тебе» в голосе Ларисы звучали обидные для Татьяны нотки иронии.
- Мы засиделись, - поднимаясь с места,  сказала Татьяна.
- Да, мы можем опоздать и пополнить список претендентов на увольнение, – подхватила Лариса, тоже поднимаясь с места, – тем более что я ещё и курю.
Ольга неохотно поднялась следом за ними.

                ***

«Вот сучки», - думал Параченко о Татьяне, Ларисе и Ольге, слушая их разговор и  наблюдая макушки их голов на экране своего монитора по системе аудио и видеонаблюдения, установленной вчера ночью  ещё и в столовой специально в том месте, где стоял столик, за которым по обыкновению обедали финансовый директор и главный бухгалтер. Не нравилось ему, когда к кому-то из мужчин женщины выказывали больший интерес, чем к нему. А тут явно было на лицо внимание его сотрудниц к его подчинённому. «И эта дура ничего не сумела выяснить, - зло думал он об Ольге. - Не стоит её отпускать сразу, пусть ещё потолкается средь всех. Татьяна правильно напомнила, есть же законных две недели для отработки. Так, а камеру надо будет перевесить, ничего ж не видно. Только макушки голов. Что на них смотреть. Лучше развернуть её в зал. Сейчас бы знал, с кем сел обедать Емельянов. Это тоже немаловажно».
Со стуком в кабинет вошла Ольга.
- Ну, как они? Что говорят? – спросил её босс, имея в виду Татьяну и Ларису.
- Да ничего не говорят! Кра…, - Ольга осеклась и тут же поправила себя, - Стёпку делят.
Ольга знала, что боссу сказанное ею очень не понравится, но ей хотелось показать, что другие не ценят его так, как ценит она.
- Ольга, я же тебя не за этим посылал! Ты сумела их разговорить?
Тон босса напугал Ольгу. Собственно интонация, с которой Параченко произносил её имя, говорила ей о многом. Сейчас она поняла, что он очень зол и недоволен. Чтобы как-то задобрить его, Ольга начала сочинять:
- Ну, Ларка перетрусила ужасно. Я ж сказала, что Стёпа гонит меня из-за того, что много курю, а Татьяна, представляешь, говорит, что так мне и надо! Да им совершенно наплевать на моё увольнение, они, похоже, обе втюрились в Стёпку и чуть из-за него не подрались.
- А обо мне, обо мне-то что говорили? – зло прервал Ольгу босс.
- Да, как-то так, - Ольга повертела в воздухе крупной ладонью, что могло означать и неопределённость и ничтожность. Уловив злой свирепеющий взгляд босса, она поспешила добавить:
- Почти ничего не говорили. Времени-то было мало, да и что они… Да, - видимо, наконец, придумав, заявила Ольга, - Татьяна сказала, что ты всегда отличался мракобесием.
Параченко отреагировал странно. Ольга ожидала, что босс зло выругается в адрес Татьяны, рассвирепеет, а он внимательно и даже как-то заинтересованно уставился на Ольгу, несколько сузив глаза, причём смотрел дольше, чем следовало бы в этом случае, наконец, сказал:
- А говоришь, почти ничего. Значит, говоришь, мракобесием?
- Нет, это Татьяна…
- Понятно, что не ты. А ты что?
- Я, как вы и велели, - неожиданно для себя перейдя на вы, ответила Ольга, - поддержала её.
- А Лариса?
- Та тоже.
- Тоже поддержала?
- Ну да, мы обе согласились, то есть не стали возражать Татьяне.
- Так. А Степан, значит, нравится им обеим?
- Они обе мечтают затащить его к себе в постель.
- А ты?
- Мне-то это зачем?
- Я спрашиваю, а ты как реагировала на их желания.
- Я сказала, что он бабник. Да так быстро прошло время, я ничего толком не успела.
- Ладно, у тебя ещё будет время. Ведь по закону ты должна отработать ещё две недели. Постарайся быть поактивнее. Я составлю план твоих действий, ты уж постарайся.
- Михаил Сергеевич, но завтра же я не выйду! – испуганно-возмущённо воскликнула Ольга.
- Нет, Ольга, ты мне ещё нужна, - радуясь тому, что что-то нарушил в планах Ольги, но, сумев скрыть эту радость, деловым тоном возразил босс.
- Но у меня путёвка, послезавтра вылет, - сменив возмущение на заискивающий тон,  сказала Ольга.  Причём взгляд её выражал не просто просьбу, а мольбу.
- Отмени, - наслаждаясь своей властью, ответил босс.

                ***

Ольга действительно собиралась через день ехать отдыхать в Турцию с весельчаком Антоном, с которым познакомилась в сетях интернет в разделе «для совместной поездки». Первое их свидание произошло в парке. Антон, стараясь веселить Ольгу, много шутил: рассказывал о прошлых весёлых студенческих шалостях, о любимом псе по кличке Мент, оставленном им в Самаре у родителей, о ленивом младшем братце, который не очень-то любит учиться, по-доброму пошутил о родителях – педагогах с большим стажем, о деде-рыбаке и бабушке, связавшей ему пять пар шерстяных носок.  Пройдя по аллеям парка три небольших круга, присели на скамеечку. Антон пошёл купить мороженое. «Ну, хоть это-то хорошо - думала Ольга, глядя вслед уходящему Антону. – Конечно, какие деньги у него на ресторан… Сын простых педагогов из Самары, снимает квартиру в Москве, работает установщиком окон. Наверное, ищет какую-нибудь дурочку, за счёт которой хочет прокатиться на отдых. Ну уж нет, я не намерена платить за него. Был бы ещё красавцем, а то…». Антона действительно нельзя было назвать красивым. Невзрачное смуглое лицо, лысина на макушке головы. Некрасивая фигура с совершенно не накаченной мускулатурой и широковатым задом. А Ольге хотелось иметь рядом с собой на отдыхе красивого высокого мускулистого мужчину. Конечно, идя на свидание с Антоном, Ольга по выставленным в интернет сети фотографиям представляла его внешность, знала и средний его рост, но она надеялась на то, что, может, он богат, хороший сексуальный партнёр, приятный собеседник. Теперь же, сидя на скамейке в ожидании возвращения его с мороженым, Ольга уже не надеялась на то, что он богат, особо приятным собеседником он ей тоже не показался, ну а как о возможном сексуальном партнёре она вовсе забыла о нём думать. Думала она уже о необходимости ответить курносому блондину, который сегодня утром прислал ей письмо с вопросом «Куда летим?». Антон вернулся быстро. Он принёс мороженое и неожиданно для Ольги белую розу. Когда ели мороженое, Антон заметил:
- Я знал, что иду на встречу с красивой девушкой, но не знал, что с такой…
- С какой? – заинтересованно спросила Ольга?- Слова эти, а главное, интонация, с которой они были произнесены, встрепенули её.
- Ну, знаешь, на фотографии почти все красивы, фотошоп, удачная поза, хитрости там разные, а ты такая, нет, даже лучше, чем на фото.
- Чем же лучше?- не желая оставлять эту приятную для неё тему, спросила Ольга.
- Сложно объяснить… Ну, понимаешь, фото, оно и есть фото. Я не понимаю, как там разные экстрасенсы могут что-то по нему читать. Хорошенькая девушка на фото, а встретишься, она одета как лохушка, говорить не умеет, или вообще какая-нибудь шизофреничка, а ты красивая, стильная. Я не верю, что у тебя нет никого, с кем бы ты могла поехать на отдых.
Ольга заинтересованно смотрела на Антона. «А ведь он прав, - думала она, - я не из числа тех торфушек, которые ищут мужика, а что же я делаю? Может, сказать, что мне нужен носильщик. Нет, получится грубовато».
Видя, что Ольга не торопится что-то сказать, Антон продолжил:
- Уверен, с тобой оказаться на отдыхе мечтают все неженатые, да и женатые твои сослуживцы. Ты писала, что работаешь администратором. Это в коммерческой структуре или ты госслужащий?
- В коммерческой. Я – помощник руководителя.
Такой ответ о своей работе Ольга заготовила давно. Она, хоть и числилась секретарём, считала себя первым помощником Параченко. Он и сам как-то ей говорил такое.
- У! Это всё объясняет, - поспешно выпалил Антон. – Работать помощником руководителя – значит, крутиться как белка в колесе. Работа, причём чаще всего неблагодарная, занимает всё, не оставляя никаких шансов поиметь личную жизнь.
Ольга обрадовалась такому логичному, и главное, правдивому с её точки зрения объяснению сложившейся ситуации.
- Мне стыдно в этом признаться, но ты прав. Никакой личной жизни. Потому и решила познакомиться с кем-нибудь для поездки. Одной лететь тоже как-то неловко.
- Замри! – вдруг властно скомандовал Антон.
Ольга от неожиданности замерла. Он мягко взял её руку с мороженым и повернул немного ладонь. На ладони растеклась тонкой струйкой большая капля растаявшего мороженого, которая готова была упасть на юбку Ольги. Наклонившись к руке девушки, Антон слизал эту каплю. Ольга едва удержала себя от желания положить свою вторую руку ему на голову или на плечо. Но удержала. Он же, подняв голову, томно заглянул ей в глаза и сказал приглушённо:
- У тебя трепетные руки.
Немного поколебавшись, Ольга призналась ему:
- Я люблю, когда целуют мне ладони.
- Я всегда буду целовать твои ладони, - переходя почти на шёпот, сказал Антон и уронил свой поцелуй на её всё ещё остававшуюся в его руке ладонь.
Мороженое из накренённой обёртки падало  на асфальт крупными каплями, дразня подпрыгивающих вблизи воробьёв.


***

На втором свидании с Антоном Ольга поняла, что он – тот человек, кого она мечтала встретить. Неожиданно для Ольги Антон пригласил её «посидеть в ресторане». Ресторан располагался в центре города, кормили вкусно, обслуживание было ненавязчивым, по залу лилась приятная музыка. Они вдвоём сидели в отдельном закутке перед окном с видом на Старую площадь. На этот раз Антон показался Ольге даже симпатичным. Он, как и в прошлый раз, взял всю инициативу разговора на себя, что нравилось ей.
В памяти её был случай, когда вот так же встретившись с парнем, знакомство с которым произошло через сеть интернет, она мучилась от того, что с ним было трудно общаться из-за его молчаливости. Сам парень не затевал разговора, а начатые ею разговоры он не умел и не желал поддерживать: на задаваемые ему вопросы отвечал коротко, односложно или вовсе уходил от ответа, сам же вопросов ей не задавал. Игра в молчанку не понравилась Ольге, но был случай с другим парнем, когда она с радостью поиграла бы в эту игру. С виду парень был привлекателен, и был неплохим рассказчиком, но всё рассказываемое им было пусто, невесело, пресно и всё о себе любимом. Ольга поняла, что она его интересует только в качестве слушателя его глупой никчемной болтовни. Через пятнадцать минут общения с ним ей уже  хотелось расстаться. Упуская какие-либо церемонии, она сказала ему, что он замучил её своей пустой болтовнёй, и послала его подальше. При этом она  применила нецензурные слова, отчего не только её посыл, но и глагол «замучил», существительное «болтовнёй» и прилагательное «пустой» звучали иначе, но парень смысл понял, обозвал Ольгу кретинкой и ушёл.
С Антоном было иначе. Он мало говорил о себе,  больше интересовался Ольгой. Начал с работы: поинтересовался, насколько утомила её за два дня их разлуки работа. Ухватившись за слова Ольги о том, что их  босс наметил реорганизацию, поинтересовался о предприятии, о боссе, о подругах. Потом умело перешёл к разговору о родственниках Ольги: родителях, братьях и сёстрах. Ольга призналась, что отца не знает, вкратце сказала о своей матери, упустив её профессию, так как стеснялась её, сказала, что она у матери одна, родных братьев и сестёр у неё нет. Антон интересовался многим, но при этом их разговор вовсе не походил на допрос, узнавая от Ольги что-то, он изредка сопоставлял со своим – «А у нас…», что позволяло Ольге узнавать о нём и его окружении новое. Но самое интересное, что она узнала об  Антоне, это то, что он, оказывается, имеет свой бизнес. Это как-то пришлось к слову, не то, чтоб Антон вдруг решил объявить о своём предпринимательстве, а как-то промелькнуло, когда он, сопоставляя действия босса Ольги со своими, выразился так,  что Ольге стало ясно, что он тоже босс, а в дальнейшем стало понятно, что у него свой бизнес.
- Ты ж говорил в прошлый раз, что вставляешь окна? – ловко пряча внутреннюю радость, с интонацией разоблачения и упрёка обратилась Ольга к Антону.
- Ну да, - простодушно ответил мужчина, - у меня небольшая фирма по изготовлению евроокон. Сначала мы их только производили, но теперь я набрал хорошую бригаду, мы сами же их и вставляем.
Не дав Ольге возможность что-то сказать по этому поводу, он буднично продолжил прерванный рассказ о своих взаимоотношениях с сотрудниками своей фирмы. Ольга же почти не слушала его, все её мысли были захвачены его сообщением о том, что он бизнесмен. «Почему же он снимает квартиру? - спрашивала она себя. - Надо спросить его об этом. Интересно, сколько он зарабатывает. Может его бизнес – это маленький бумажный кораблик, может…». Как только Антон закончил свой рассказ, Ольга спросила:
- Что, у тебя доходный бизнес?
- Да, иначе зачем бы он был нужен. Бизнес ведётся с целью извлечения прибыли, получения доходов.
- Так-то оно так, но не всем и не всегда это удаётся.
- Тут ты права. Но мне удаётся.
Антон радостно улыбнулся. Ольге, и так поверившей ему даже уже потому, что ей очень хотелось, чтоб так было, улыбка Антона внушила мысль, что у него не просто доходный, а очень доходный бизнес. Его слова о небольшой фирмочке она восприняла как словесную игру или игру в скромность, назвал же он себя в прошлый раз «стекольщиком». «Бизнесмен, - думала Ольга, - это не рабочий-стекольщик. Спрошу о квартире». И она спросила:
- Бизнес доходный, а квартиру купить не получается?
- Получается! – весело сообщил Антон. - Моя квартира будет сдана в декабре. Это в новостройке на Академической.
Антон рассказал о виде из окна его будущей квартиры, о предстоящем ремонте, о купленном им подземном гараже, ещё о каких-то вещах вокруг квартирной темы. И чем больше он говорил, тем больше он нравился Ольге. Те обстоятельства, что Антон – владелец своего бизнеса, владелец строящейся почти в центре города квартиры, владелец гаража, сыграли решающую роль в их отношениях. Ольга сразу иначе стала смотреть на Антона, он стал казаться ей значимее, интереснее. И именно они - эти обстоятельства, были определяющими в вопросе пригласить его к себе подняться «на чашечку кофе» или нет. Пригласила. Благо, мать её была в отъезде – гостила у своей сестры на даче. В этот же день, точнее ночью, договорились, что поедут отдыхать в Турцию. Ольга хотела слетать куда-нибудь в Европу, но Антону хотелось к морю, хотелось заняться дайвингом. Она уступила. Ей не особо было важно, куда ехать, много важнее было с кем ехать,  и сейчас она была уверена, что готова поехать с Антоном хоть куда: весел, не жаден, симпатичен, галантен – о таком партнёре можно только мечтать. И секс с ним был очень приятен. Ольга для себя решила, что Антон – её судьба, и упускать его нельзя, надо выйти за него замуж. Для достижения этой цели она даже пыталась изображать из себя хорошую хозяйку, для чего встала утром раньше его, привела себя в порядок и приготовила какой-то нехитрый завтрак.
Третье их свидание на следующий день после второго было не менее приятным: по предложению Антона они ходили в туристическое агентство выбрать путёвку. Антон особо был обрадован, когда узнал, что Ольга, в связи с реорганизацией компании отпускаемая в отпуск на полгода, располагает для отдыха почти неограниченным количеством времени. Он пообещал, что тоже постарается взять отпуск на подольше, причём ему это  было проще – он в отпуск отпускал себя сам. Ослеплённая счастьем, Ольга не особо вникала в детали предстоящего путешествия, Антон всё выбрал для них сам. Единственно, Ольга возразила, когда речь повелась о трёхзвёздочном отеле. Но Антон объяснил, что звёздность отелей в Турции условна, а в этом отеле хорошее обслуживание, замечательный массажный салон с умелыми молодыми массажистами, хозяином которого является его приятель, а, следовательно, им ежедневно массаж будут делать бесплатно, и главное, там хорошая бухта для занятий дайвингом и очень хороший русскоговорящий инструктор. Ольга, не взирая на своё неприязненное отношение к отелям уровня ниже четырёх звёзд, согласилась с Антоном. «Подумаешь, - решила она, - всем скажу, была в пятизвёздочном отеле». А своей подружке Зойке она уже сказала, что собирается ехать с другом в Турцию, и соврала, что остановятся они в пятизвёздочном отеле. Сказать же кому-то из сослуживцев о намеченной поездке она пока не могла, так как её увольнение для всех должно было стать неожиданностью. Босс из числа сослуживцев стал первым, кто узнал о её предстоящей поездке.


***

Ольга стояла перед боссом какая-то чужая, такой он её ещё никогда не видел. Взгляд? Нет, она смотрела в пол. Бывало, и раньше иногда она имела обыкновение упираться взглядом в пол. Поза? Да, какая-то чужая. Плечи опущены, шея вытянута вперёд. К счастью, это ненадолго – секунд на пять-семь. Вот снова выпрямилась и, заискивающе заглядывая в глаза хозяину, заговорила:
- Миш, мой парень уже купил нам путёвки…
Параченко внимательно и в то же время удивлённо посмотрел на Ольгу и задал вопрос:
- Твой парень?
Ольга услышала в голосе босса иронию. Это обидело её. «Считает, что я всю жизнь должна быть его собачкой», - подумала она. Параченко, действительно считавший, что Ольга должна всегда быть при нём, служить ему, ну, не собачкой, конечно, а кем-то неопределённым, был неприятно удивлён её заявлением о парне.
- Да, - гася обиду, еле вымолвила Ольга, помогая кивком головы.
- И кто он?
Этот вопрос Параченко задал уже без всякого ехидства, более того, он сумел в голос втащить дружеские участливые нотки. Ольга хорошо знала умение хозяина управлять голосом, но этот тон подействовал на неё успокаивающе.
- Он классный парень! Если хочешь, переходя снова на «ты», с каким-то радостным оживлением в голосе выпалила Ольга, - я познакомлю вас. Он бизнесмен!
- Бизнесмен! – повторил за нею Параченко, поведя головой в бок. При этом в его голосе опять звучали сарказм и усмешка. – И что за бизнес у него?
- У него фирма по окнам.
- Ага, по окнам.
 Эти слова Параченко произнёс протяжно. Затем он зачем-то взял со стола ручку, покрутил её в руке, сделал на листе, лежащем перед ним, пометку и, ещё даже делая пометку, спросил Ольгу:
- Ты давно с ним крутишь?
Ольга замялась. Она не была готова к этому вопросу. Решила для солидности и из некоторых других соображений увеличить срок «кручения».
- С полгода.
- Ага, с полгода.
Снова протяжность в голосе и снова пометка на листе.
- Когда и куда летите?
- В пятницу в Турцию.
Параченко спросил Ольгу, в какое именно место они летят, а потом неожиданно заявил:
- Надеюсь, тебе хватило ума никому не вякать о предстоящей поездке?
- Конечно! Я ж не дура!
«Конечно, дура», - подумал Параченко, но вслух сказал:
-  Ладно, отдыхай! Только будь всё время на связи. Я позвоню, если будет надо. Сейчас иди, ещё пошустри там до конца рабочего дня. Пожалуйся на жизнь. А со мной…, скажешь, что сейчас выясняла со мной отношения, просила оставить тебя. Да не больно там выпендривайся. Знаю я вас. Дурной пример заразителен. Побегут ещё и другие за тобой следом отношения со мой выяснять.
Ольга сделала движение, собираясь уходить, Параченко остановил её:
- Ты, Оль, там побольше на Стёпку бочку кати. И сама пригляди за ним. Мутный он какой-то.
Последние слова окрылили Ольгу. «Значит, - решила она, - босс не намерен меня заменять своим Стёпочкой. Значит, я остаюсь первым его помощником». Особенно большую роль сыграло обращение босса. Олей за три года её работы он называл её всего два раза. Сегодня был третий раз.

***

Впервые босс назвал Ольгу, числящуюся ещё тогда новой сотрудницей, именем Оля более двух лет назад. После очередного рабочего дня он предложил подвезти её домой. Ольга с радостью согласилась. Не доезжая до дома, где жила Ольга, квартал, Параченко свернул в тихую улочку за рынком и остановился. Был пасмурный безлюдный вечер. Улочка была пуста, только далеко впереди удаляясь от них, шла женщина, ведущая на поводке собаку. Параченко ничего не хотелось, но он решил изобразить из себя жаждущего секса, считая, что этим сумеет сильнее привязать к себе глупышку Ольгу. При этом он имел слабую надежду на то, что Ольга откажется, она же не отказалась. Помогая себе, он Ольгу представил актрисой Ольгой Дедовой, снявшейся в известном сериале в роле любовницы политика.
«Оль, я хочу тебя», - прошептал Параченко Ольге на ухо, адресуя эти слова Ольге Дедовой. Фантазия и искреннее желание Ольги помогли ему. Что-то у него с Ольгой получилось, хотя сам он того не очень ожидал, и на случай неудачи им были заготовлены для оправдания отговорки со ссылкой  на неподходящую обстановку.
Во второй раз Параченко назвал свою секретаршу Олей при важном клиенте из Северодвинска, приехавшем для подписания договора о сотрудничестве. Клиент считал необходимым посидеть с руководителем выбранной им для сотрудничества компании за распитием спиртного, причём на предложение Параченко посетить ресторан, напрочь отказался. Параченко, желая угодить клиенту, пошёл навстречу ему, устроил застолье прямо в офисе в комнате для переговоров.
  Будучи словоохотлив и хвастлив, клиент, пройдя по всем намеченным им хвастливым темам, перешёл к разговору о своих победах в любовных историях. Об Ольге, неоднократно появлявшейся в комнате, клиент отозвался лестно. Параченко понравилось это, и, когда в очередной раз Ольга по зову его вошла, он, давая ей поручение, хлопнул легонько её по заду и назвал Олей.
Сегодня был третий раз, когда он назвал Олей свою секретаршу. Если во втором случае он демонстрировал клиенту свою власть, своё собственничество, то сейчас, как и в первом случае, ему было важно польстить женщине. Он понимал, что такое обращение ей лестно и приятно, а ему сейчас было важно крепче привязать её к себе. С появлением в обществе Степана во взаимоотношениях с Ольгой у Параченко что-то надорвалось, а тут, оказывается, у неё ещё и парень какой-то появился. Параченко же Ольга была нужна. Обыкновенно Параченко и Ольга вечерами встречались у него в кабинете и пробегались по событиям дня. Ольга докладывала боссу о сотрудниках, часто много присочиняя и привирая. Сейчас с помощью Степана он повсеместно установил аудио и видео наблюдение, и это позволяло ему всё слышать и видеть самому, без всяких приукрас Ольги,  и  в её наушничестве отпадала надобность, но вечерние «планёрки» с Ольгой Параченко были по-прежнему важны и необходимы. В этих встречах для него было важно видеть подобострастие Ольги, её подхалимство, её сволочность. Наличие рядом «своего» человека, как он мысленно называл Ольгу, придавало ему энергию, жизненные силы. Совершенно не испытывая уважение к таким людям, как Ольга, Параченко испытывал  необходимость в них.

***

  Таких людей в его окружении было немного. Одним таким человеком была Ольга, вторым – жена его Маргарита, третьим – сотрудник их общества Зыкин, работающий в должности менеджера по продажам. Параченко надеялся, что ещё одним таким человеком станет Степан, но не вышло. Со Степаном было всё сложно. Он оказался совсем не таким, каким его хотел видеть Парченко. Степан, хоть и считался доверенным лицом Параченко, но не пресмыкался перед ним как Ольга, Маргарита и Зыкин, и в отличие от них вызывал уважение к себе. В отношении со Степаном Параченко не мог позволить себе полностью расслабиться, ему приходилось играть роль руководителя, озабоченного безопасностью своего бизнеса. Роль эта ему поначалу давалась, ему это даже какое-то время нравилось, но не долго, вскоре это ему надоело и стало его напрягать. Уже сегодня, на второй день присутствия Степана в обществе, Параченко понял, что играть долго  он не сможет, и задумался о том, правильно ли он поступает, возлагая на Степана столь высокую должность, и давая ему столь большие полномочия. Возможно, было бы проще, если б Степан имел неприметную неказистую внешность и поменьше обаяния, но Степан был красив «как бог», как заметила Лариса, и очень привлекателен. Сотрудницы общества с появлением его просто привстали на цыпочки. Даже Ольга, которую Параченко считал влюбленной в себя, крутила задом перед Степаном, строила ему глазки. Это обстоятельство злило Параченко, портило ему настроение, но игра им была уже начата, роли розданы, а потому ему сейчас было очень важно оставить Ольгу на своей стороне.


***

- Ну, как обошлось на работе? – спросил Антон Ольгу, нежно обнимая её за плечи в аэропорту в зале ожидания.
- Да, еле отпустил, - ответила Ольга, строя на лице возмущённую мину.
- Кто? Босс? – спросил Антон.
- Ну да. Говорит, очень нужна мне.
- А говорила, у вас реорганизация, - разочарованно заметил Антон.
- Да, но вдруг выяснилось, что я ему нужна. Просил быть на связи, - поводя круглым плечом и немного закатывая глаза, ответила Ольга.
- Понятно, - грустно отозвался Антон. – Значит, наш отдых может быть прерван в любую минуту.
- Ну, нет, - протяжно с неопределённостью в голосе возразила девушка, размышляя о том, как босс сможет нарушить их отдых. Показалось, что никак. Не пришлёт же он за ней самолёт в Турцию, а сама-то она не кинется покупать билеты на обратный путь. «Кстати, а когда будем возвращаться?» - подумала Ольга и спросила о том Антона.
- Когда устанем от отдыха. Я нашёл человека, который вполне справится с моими. Дорого, конечно, но зато мы с тобой сумеем оторваться по полной.
Говоря это, Антон крепче приобнял Ольгу и чмокнул её в ушко.
При этих словах Антона Ольге на ум пришёл Степан. «И этот, наверное, нашему боссу достаётся не дёшево», - успела подумать она. Антон же спросил:
- Но в принципе, ты всё-таки сможешь быть со мной месяц?
- Ты имеешь в виду в Турции или вообще? – хитро прищурив глаза, ответила Ольга вопросом на его вопрос. При этом она подумала – «Почему только месяц? Я ж сказала, что свободна на полгода. Хотя полгода – это, конечно, слишком». Антон ответил:
- Я имел в виду Турцию. А вообще, я надеюсь, мы сумеем быть вместе дольше.
Ольге не совсем понравилось его заявление. Вместо слова «дольше» ей хотелось услышать слово «всегда».
- В Турции я сумею быть столько, сколько захочу! – весело и даже немного торжественно заявила она. Но через несколько секунд добавила. – И на сколько мне позволят финансы.
Ольга хотела от Антона услышать заверения о том, что насчёт финансов ей беспокоиться незачем, но не услышала. Антон спросил о другом:
- А мама твоя не станет возражать, ну, беспокоиться о тебе?
- Нет. Я сказала ей, что еду со своим парнем.
Ольге хотелось услышать от Антона подтверждение её словам о «своём парне», но не услышала. Антон продолжал  свои расспросы:
- А, ты сказала ей хотя бы о том, куда мы летим?
- Господи! – раздражаясь, ответила Ольга, - конечно же, сказала, что летим в Турцию. Сказала, что буду звонить. Как прилетим, позвоню ей. Позвоним и твоим. Ты сказал им, что летишь со мной?
- Да, я послал им твоё фото. Они одобрили мой выбор.
Эти слова Антона подняли настроение Ольги.
- А ты показала своим моё фото? – лукаво улыбаясь, спросил Антон.
- Нет. А зачем? – немного пожав плечами, ответила Ольга. И тут же добавила. – Я сказала матери, что ты очень симпатичный. Она доверяют моему вкусу.
Тут Ольга лукавила. Антон не казался ей очень симпатичным, даже просто симпатичным чисто внешне он ей не казался. Не будь Антон столь приятен в общении,  не будь он бизнесменом, и не будь он её спутником, она сказала бы о нём – так себе. Лукавила она и в другом: во избежание лишних расспросов, матери она сказала, что едет отдыхать  с подружкой Зойкой.
- Ты находишь меня очень симпатичным? – игриво спросил Антон. – Это здорово! Сам я себе таким никогда не казался, или зеркала врут… Но, ты знаешь, твоему вкусу я доверяю больше, чем зеркалам.
- А какой тебе кажусь я? – приняв игривый тон Антона, спросила Ольга.
- Милая, ты издеваешься? Я тебе в первый же день нашей встречи сказал, что не встречал красивее тебя.
Ольга помнила, что такого Антон не говорил, но услышанное ей понравилось.
Идя по посадочному коридору в аэропорту вслед за Ольгой, Антон рассматривал её со спины. Разглядывая некрасивой формы ноги девушки с толстыми трущимися друг о друга ляжками, обтянутые в лосины цвета морской волны, он подумал - «Юбка ей идёт больше». Сверху Ольга была одета в обтягивающую яркорозового цвета безрукавную кофточку.  «А спина у неё как у грузчика, да ещё заплывшая жиром. Уж одела бы что-то посвободнее», - думал Антон. Но в целом внешний вид Ольги ему  нравился. Розовые босоножки, сумочка в один цвет с лосинами, розовый лак маникюра и педикюра, розовая помада, две золотые цепочки на шее – одна с подвеской, другая без, золотые перстни на руках, золотые часики. Металл на сумочке и пряжки на босоножках тоже цвета золота. А вот надушенность Ольги ему не нравилась. Оставляемый ею шлейф запаха духов раздражал его. «Мне предстоит этим дышать всю дорогу», - жалея себя, подумал Антон.
Ольга гордо шла чуть впереди Антона, и во всём её облике читались уверенность и достоинство. Войдя в самолёт, она встретила на себе приветливые взгляды двух стюардесс, ответила им взглядом, несущим в себе оттенок надменности, и спросила, показывая посадочный талон:
- Нам куда?
В голосе её, так же как и во взгляде, были всё те же нотки надменности. Антон, вошедший следом, заметил это, и испытал неловкость. Стараясь компенсировать невежливость своей попутчицы, он, приветливо улыбаясь девушкам-стюардессам, поздоровался и пошутил:
- Понимаю, почему мой друг рвётся в пилоты, все стюардессы такие красотки. Девочки, вы сногсшибательны!
 Ольга, услышавшая сказанное Антоном, обернулась с иронично-весёлой улыбкой, игриво мотнула головой и стала продвигаться по ряду к своим местам в указанном девушками направлении, преисполненная чувства собственного достоинства и гордости. Раньше, вылетая на отдых со своей нескладной подружкой Зоей, Ольга завидовала женщинам и девушкам, имеющим попутчиками мужчин, сейчас же, сопровождаемая Антоном, она чувствовала превосходство над теми девушками, кто ехал на отдых в сугубо женском обществе.

***

Левая рука Степана лежала на груди Татьяны, правая гладила её плечо. Татьяна ощущала, как пальцы левой руки мягко и очень ласково сдавливали плоть. Полураскрытые губы Степана шарили по её шее у самого основания головы, роняя лёгкие поцелуи. Татьяна ощущала силу левой ноги Степана, которою он обнимал её ноги. Левый бок её касался его тёплого сильного тела. Всем своим существом женщина ощущала блаженство и истому, взявших верх над стыдливостью. Степан чуть приподнялся, проложил мелкими лёгкими поцелуями дорожку  от шеи женщины к её груди. Захватил губами сосок, стал нежно защипывать его губами. Она еле слышно простонала и зачем-то положила руки ему на голову. Руки сами знали, что надо делать. Они стали чуть заметно направлять голову ниже. Голова Степана податливо стала опускаться, при этом губы его прокладывали поцелуями дорожку к лобку. У самого лобка, чуть окунаясь подбородком в гущу волос, Степан прервал танец поцелуев и поднял голову. Он расширил руками ноги Татьяны, посмотрел в её промежность, потом посмотрел ей в лицо. Растрёпанная, оскаленная в блаженстве, бесстыжая, не похожая на дневную Татьяну, она была какой-то неправильной и очень притягательной.
Через полчаса Степан наблюдал, как Татьяна, стыдливо прикрывая голое тело халатом, убегает в ванную. «Чего прячется, - думал Степан, глядя вслед убегающей женщине, - да такое тело надо не прятать, а на показ выставлять». Степану вспомнилась Лариса, её худые плечи, худые ноги, маленький вялый зад, которые она без стеснения демонстрировала ему, да ещё при этом спрашивала: «Как тебе мои ножки? А зад? Не очень большой?».  Возвратившись мыслями к Татьяне, Степан думал о том, что и секс с Татьяной много приятнее, чем со многими другими. Подумав ещё немного, по времени секунд пять, за которые в памяти пронеслись запомнившиеся женщины - партнёры по сексу, он поправил себя – лучше, чем с кем бы то ни было. Мягче, нежнее и проницательнее.
Вернулась в комнату Татьяна. Степан читал на лице её стеснение и влюблённость.
- Танюша, ты само очарование, - искренне заявил он, озвучивая свои мысли.
- Ты тоже, - так же искренне ответила Татьяна.


***

На вопрос Параченко «Как она в постели?» Степан неожиданно для себя ответил огрызением:
- Тебе зачем знать?
- Ну, все ж, как? Тебе понравилось?
- Конечно, - как-то очень поспешно выпалил Степан.
«Что-то тут не так», - думал Параченко, проницательно заглядывая в глаза Степана. Короткий уклончивый ответ Степана только раззадорил любопытство Параченко, тем более что сам он как-то подкатывал к Татьяне. Подкатывал, конечно же, всё с той же целью, привязать её к себе, сделать её своим приближённым лицом, ему казалось, что секс делает женщину зависимой от мужчины. Не вышло, Татьяна вежливо, но твёрдо отклонила его подкаты. Сейчас это было особенно неприятно Параченко. «А этот, видите ли, был допущен к телу. Или нет? - думал Параченко. – Чего-то тут Стёпа темнит. Надо надавить».
- Что, она как акробатка в постели?
- Михаил, всё нормально.
- Нет уж, колись! Ты же у нас холостой, тебе всё можно. А я, сам понимаешь… Я – порядочный семьянин. У меня всё по одной программе. Не скажу, что надоело, но иногда хочется экзотики, хоть послушать.
- Так есть же порнофильмы. Там не только послушать, но и посмотреть…
Степан не сумел договорить. Прерывая его, Параченко несколько громче, чем следовало бы, специально с тем, чтоб заглушить его, сказал, втаскивая в голос нотки безразличия:
- Ну, не хочешь, так не говори. Я и сам знаю, что она как корова в постели.
Слово «корова» задело Степана, он хотел ответить резкостью, но ответил спокойно, даже наигранно меланхолично:
- Я б не сказал так о ней, мне понравилось.
«Значит, этому дала», - зло подумал Параченко о Татьяне, и, натягивая на лицо простодушную улыбку, которая ему не совсем удалась на этот раз и тут же при следующих словах его затухла, сказал:
- Смотри, не влюбись. Знаем мы, к чему приводят служебные романы!
- Вы же сами сказали, мы в одной упряжке. Вот я и впрягаюсь покрепче.
- Впрягайся, впрягайся! – ответил Параченко, и Степан услышал в этих двух словах нотки угрозы.
«Похоже, шкет ревнует», - подумал Степан о Параченко. И это было так.


***

Параченко ревновал Степана не только к Татьяне, но ко всем сотрудникам коллектива. Со многими в своём обществе он пытался говорить о новом сотруднике. Суждения о Степане Ивановиче высказывались в основном неопределённые, так как Степана ещё не знали в коллективе, но все чувствовали в нём силу и уверенность, а увольнение им Ольги – помощницы и любовницы босса, как многие думали об Ольге  с её же подачи, обескуражило всех. Все чувствовали и понимали, что руководством начата какая-то игра, но мало кто понимал правила её, и все боялись оказаться втянутыми в неё.


***

Татьяна тоже чувствовала игру, и так же как все не понимала её правил, но особо этим и не заморочивалась. Всё её существо было занято любовью к Стёпочке. Будучи на работе, она сквозь мыслительную сетку рабочего процесса постоянно несла мысль о Стёпе. Часто мысль о нём обрывалась, это когда она входила с кем-то по долгу службы в прямой или эфирный контакт, но по окончании контакта мысль о Стёпочке тут же возобновлялась. Причём это почти не мешало её работе, возможно потому, что мысль эта была светлой, радостной. Сегодня с утра он, как и на прошлой неделе, влетел в её кабинет с бардовой розой. Поискал глазами вазу, увидел её и только после этого передал цветок со словами «Танечка, тебе». Она, принимая цветок, ответила «Спасибо». Этот утренний эпизод Татьяна уже несколько раз прокручивала в своей памяти. Больше он ничего не сказал. Лучезарно улыбнулся и удалился. И она ничего ему кроме этого «Спасибо» не сказала. А утром ещё раньше они встретились в коридоре. Татьяна, только что пришедшая на работу, шла в свой кабинет, Степан выходил из кабинета босса. «Пришёл раньше меня», - подумала она. – «И босс уже на месте? Рано они». Татьяна и Степан, простившиеся друг с другом четыре часа назад, радостно поприветствовали друг друга и разошлись по своим кабинетам. Розы она у него не видела. Возможно, цветок был убран в его портфель. Татьяна вновь посмотрела на розочку. Та выглядела свежо и совершенно не была помята.


***

За обедом секрет розочки прояснился.
- Опять красавчик подкатывает к тебе с розой? – спросила Лариса Татьяну, жуя зелень.
- А ты откуда знаешь?
- Да видела, как ему курьерской доставкой принесли розу в коробке. Мне он её не подарил, Пригожиной тоже. Я подумала, значит, тебе.
Татьяна не отвечала, продолжала есть с виду спокойно, в действительности же, уже не чувствуя вкуса еды.
- Тань, у тебя с ним что-нибудь было? – вкрадчиво спросила Лариса подругу.
- Что-нибудь – это секс, да? – плохо скрывая раздражение, вопросом ответила Татьяна.
- Да! И это меня интересует. Ну, вообще-то я просто спросила, может, он тебе что-то поднамёкивает, может, вы в театре были, может, ужинали где. Я вообще спросила, ну, и про секс интересно, - метнув на Татьяну быстрый пронзительный взгляд, ответила Лариса.
- Думаю, Ларис, про секс тебе больше всего интересно. Ты же у нас его в субботу заполучить хотела.
Остановив не донесённую до рта вилку с зеленью, Лариса с нажимом в голосе ответила:
- Почему хотела? Заполучила!
Она победоносно посмотрела на подругу, но, увидев изменения в лице той,  тут же опустила взгляд в тарелку. Несколько минут ели молча. Первой вновь заговорила Лариса.
- Тань, да я же так, для баловства. Ну, выпили чуть-чуть, побаловались, и он уехал. Торопился куда-то. Может, к бывшей. Они – разведёнцы, всегда имеют кучу обязательств перед бывшими и детьми.
Татьяне не удалось скрыть своё волнение. Лицо её покраснело, взгляд потяжелел.
- Тань, ты чего? Тебе плохо?
- Плохо, - кивая головой и приподнимаясь со стула, чуть слышно ответила Татьяна.
- Сиди на  месте! – скомандовала Лариса, руками усаживая подругу назад на стул. – У тебя, наверное, давление. Я принесу водички.
С этими словами Лариса побежала к стойке.
«Не к бывшей, ко мне он торопился», - думала Татьяна о Степане. – «Вот гад, мне назначил свидание на вечер, а днём с Лариской!»
- На, выпей, - протягивая подруге стакан, сказала Лариса и, присев напротив, затараторила, - Ты, наверное, из-за Стёпки расстроилась. Да ты же знаешь, Татьян, он мне не нужен. Да и не понравилось мне с ним. А его ты тоже должна понять, мужик он холостой, ищет себе кого-нибудь, вон и к тебе подкатывает.
- А к кому ещё? – вырвался вопрос у Татьяны.
- Ну, - Лариса замялась, - может, к Пригожиной? Хотя нет, это она к нему, а он нет.
- Почему ты так думаешь? Значит, нас с тобой выбрал, а её нет? Может, он её в резерве держит?
- Ой, резерв тоже мне! Не бери ты ничего в голову, наслаждайся жизнью, тащи его в постель.
- Ты ж говоришь, он не очень, - обиженно косясь на подругу, заметила Татьяна.
- Не очень ко мне. А к тебе-то вон, с цветочками.
- Ой, я не понимаю, как же можно одновременно и к тебе, и ко мне, и к Пригожиной.
- Мы выбираем, нас выбирают. Мне он не оставил надежды. Признаюсь тебе как подруге. Пригожину тоже игнорирует. Так что, пользуйся!
- Лучше бы ты, как подруга, помолчала о вашем свидании.
- Клянусь, если б я знала, что это так на тебя подействует, молчала бы. Я ж не знала, что ты в него втюрилась.
- Я? – испуганно глядя на подругу, спросила Татьяна то ли Ларису, то ли себя.
- Ну, не я же! – почти с издёвкой в голосе, но в то же время с сочувствием и пониманием ответила Лариса.
- Да, Ларис, я, кажется, влюбилась. А что, очень заметно?
- Господи! А чего скрывать-то? Можно подумать, ты ограбила кого-то. Ну и люби себе на здоровье! Лишь бы он человеком оказался.
- Знаешь, Лар, а он – Человек!
Лариса по-доброму насмешливо посмотрела на подругу и сказала:
- Я рада за тебя, подруга. Только смотри, не ошибись, мне кажется, он… -  Лариса осеклась, замолкла, но, видя неистовый вопрос в глазах подруги, добавила - не такой уж простой.
Напряжение с лица Татьяны спало, она даже вздохнула как-то облегчённо и с наигранной весёлостью в голосе сказала:
- А зачем мне простак?
- Значит, всё было, - констатировала Лариса, кивая головой как в знак согласия. – Теперь важно удержать мужика.
- Ой, Лара, всё-то ты знаешь! Пошли, а то опоздаем.


***

«И под Стёпку ведь подсунулась, всё-таки сумела заманить его, ну и ****ища! - думал Параченко о Ларисе, слушая разговор подруг в столовой. - А она не совсем дура, поняла нашего Стёпочку», - думал Михаил всё о ней же. – Конечно, Стёпа не тот простачок, каким прикидывается. А Татьяна – дурёха-дурёхой! Просто обезумела от любви. Знала бы, кого полюбила».

***

Вечером на звонок Степана Татьяна долго не отвечала. Весь оставшийся день после обеда она думала о том, что скажет ему, как поведёт себя, решила, что не подаст виду, что знает о его свидании с Ларисой, будет ждать, что он сам как-то это объяснит, но звонок Степана всё спланированное ею разбил вдребезги, мысли запутались, появился какой-то неведомый ей ранее страх, желание сказать ему что-то нехорошее, потому она долго не соединялась. Наконец, решилась, нажала на кнопку соединения. Радостный, бодрый, уверенный голос Степана немного привёл её в равновесие. Он задал вопрос, надо было уже отвечать, но она вопрос прослушала, а потому схитрила:
- Прости, тебя плохо слышно. Перезвони, пожалуйста.
Степан тут же перезвонил. Татьяна соединилась, но опять с небольшим промедлением, и услышала:
- Тань, я у тебя под окнами. Зайду? Напоишь чаем?
- Заходи, - обрадовалась Татьяна. Тема разговора, предполагаемого Татьяной, была для неё так значима, что говорить об этом по телефону ей казалось совершенно недопустимым. У Степана было достаточно времени объясниться с ней по вопросу «мы выбираем, нас выбирают», он же доселе молчал, значит, считала Татьяна, надо как-то подвести его к этой теме, а вот как подвести, она так для себя и не решила.
Войдя в прихожую с красивой зелёной коробкой с выпечкой внутри, Степан передал её Татьяне, а сам тут же потянулся к ней с поцелуем. Татьяна, что-то надламывая в себе, отстранилась, повернулась к нему спиной и пошла в кухню, приглашая его за собой коротким словом «Проходи». Степан не заставил себя ждать. Быстро переобувшись в шлёпанцы, которые оставил у неё сегодня утром, прошёл за нею, подошёл сзади, обнял и уронил ей на шею поцелуй. Татьяна сделала попытку отстраниться. Не получилось. Степан крепко обнимал её за плечи и ронял на её шею свои сказочные поцелуи. Внутренний протест и внутреннее же да боролись в Татьяне между собой, победило да, поддерживаемое невероятной истомой, рождаемой поцелуями Степана, силой его рук, запахом его тела, его дыханием. Перестав вырываться, она позволила Степану повернуть себя к нему лицом и поцеловать в губы. «Боже, - успела подумать Татьяна, возносясь в нереальность - и я – дура, хотела лишить себя этого? Да Бог с ней, с Лариской. Мало ли их у него было. Теперь он выбрал меня, он - мой». В нереальности кружили оба. Степан, перецеловавший доселе немало женщин, и не предполагал, что поцелуй способен так отрывать от реальности, кружить в блаженстве. В поцелуе оба, и Татьяна, и Степан, потеряли соё я, слились и стали одним целым: лёгким, насыщенным, позитивным. Долгий, пронзительный свист чайника прервал их поцелуй. Татьяна стала разливать в чашки чай, Степан, помыв руки, стал распаковывать принесённую им коробку. Жёсткая высокая цилиндрическая светло-зелёная коробка с золочёной каймой была красиво перевязана атласной тёмно-зелёной ленточкой. Степан неумело развязал бант, освободил коробку от ленты и навешанных на неё этикеток, вынул из коробки прозрачный пакет, красиво перевязанный другой более узкой зелёной  ленточкой, отвязал и её,  достал из пакета кулич и, не донеся его до выставленной Татьяной широкой мелкой  тарелки, брезгливо со словами «О, какой тут лес!»,  сунул кулич  назад в пакет.
- Что там? – заинтересовалась Татьяна.
- Вековая плесень, - ответил Степан, указывая на необычную белую лохматую плесень, покрывающую верх кулича, под которой просматривались шоколадные и карамельные палочки.
- О, да! Это лучше не есть. А у меня сырники! Будешь?
- Конечно! Сама пекла?
- А кто же?
- Конечно, буду! А этот кулич отнесу назад. Вот ведь, подсунули!
- Кто? Продавцы-то не заглядывали в коробку. Кулич дорогой, химии в него не положили, или положили мало, потому он и заплесневел. Поди вон, купи дешёвый торт, он с месяц простоит, и хоть бы что, никакой плесени.
Стали пить чай с сырниками. Степан, жуя сырник, проурчал что-то одобрительное и умолк. Во всём его облике читалось блаженство. Взгляды его на Татьяну были умилённо-ласковы.
Татьяна не выдержала и спросила:
- А ты со всеми так?
Степан насторожился:
- Как?
- Ну, как со мной?
- Танюш, не понял. Что  ты имеешь в виду? – во взгляде Степана появилась настороженность.
- Ну, я имею в виду, - очень волнуясь, гася в себе обиду, проглатывая вдруг появившийся в горле воздушный ком, и оттого медленнее, чем обычно, заговорила Татьяна, - твои отношения с женщинами.
- А что мои отношения? – тоже сильно взволновавшись, но внешне равнодушно спросил Степан. Не получив от Татьяны ответ, продолжил, - Танюш, ты, наверное, думаешь, что я к тебе отношусь как ко всем другим? Нет. Ты другая. Ты – лучшая. Я благодарю Бога за нашу встречу.
Все эти слова, сказанные после вопроса, оставленного Татьяной без ответа, Степан произнёс с трепетом, с придыханием. При этом он поднял со стола руку Татьяны, поднёс её ко рту и по окончании слов ткнулся в неё необычно тёплыми и чуть влажными от чаепития губами. Со стороны это выглядело как артистическая игра. Но Татьяне хотелось слышать именно эти слова, и именно так произнесённые. Желание спросить его о встрече с Ларисой отпало, ей было всё ясно – она одна в сердце Степана.

***


Так думали и многие в обществе. Татьяна была единственной, кому Степан выказывал особые знаки внимания. Все быстро привыкли к этому, и многие считали их красивой счастливой парой, но не все. Были и те, кто считали, что Татьяна совсем не пара Степану, он мог бы найти и получше, были и те, кто считали Степана не парой Татьяне, но в слух того не высказывали. Шла третья неделя со дня появления в обществе Степана, а отношения Татьяны и Степана всё ещё оставались темой разговоров сотрудников общества,  особенно женской его части, хотя зачастую и мужчины пробегались по ней.
«Сегодня Красавчику снова  доставили розу. Ему уже должны делать скидки».
«Вы видели, сегодня наш директор по кадрам на работу приехал вместе с Татьяной Владленовной!» - «Ой, да они уже давно вместе ездят не только на работу, но и с работы». - «Красавчик уволил Завального». - «Понятно, убирает конкурентов. Завальный давно на Татьяну глаз положил. Смотри, как бы и тебя не уволил, ты ведь тоже на неё поглядывал». - «Это когда? Я ж женат!»
Но больше всех отношения Татьяны и Степана интересовали босса. Каждый раз, как только Степан заходил в кабинет Татьяны, Параченко, оповещённый специальным сигналом, с очень смешанным чувством, являющимся сплетением зависти, пошлости, ревности и превалирующей над всеми другими чувствами злобы, бросался к нужному монитору и наблюдал за этой парочкой. Обыкновенно взгляд Татьяны масленел, добрел, в нём читалась любовь. Степан же всегда расплывался в своей широкой, очень идущей ему улыбке. Параченко и сам не мог бы ответить на вопрос, зачем он наблюдает за этими людьми, ведь ничего интересного для дела он услышать не надеялся, так как знал, что Степан, сам установивший в кабинете Татьяны подсматривающее и подслушивающее оборудование и даже сигнал оповещения босса о приходе кого-либо в кабинет Татьяны, вряд ли допустит оплошность. Но вот уже на протяжении всего времени с момента, как была установлена следящая аппаратура, Параченко не пропустил ни одного раза, чтоб последить за этими людьми.
Вот и сейчас, услышав звуковой сигнал, оповещавший о том, что кто-то вошёл в кабинет финансового директора, он оторвался от бумаг и, включив звук, уставился в монитор. В кабинет к Татьяне как раз вошёл Степан. Отношения Татьяны и Степана очень отличались от его отношений с женой Маргаритой. Никогда с Маргаритой Параченко не имел разговоров, подобных тем, которые подслушивал между  Татьяной и Степаном.
- Танечка, я до сих пор под впечатлением от вчерашнего.
«Интересно, что у них там было вчера. Хорошо бы установить наблюдение в спальне Татьяны» - успел подумать Параченко.
- Ты имеешь в виду спектакль? – лукаво спросила Татьяна, понимая, что в виду Степан имеет другое.
- Нет. Хотя спектакль тоже был ничего. Но я тебе признаюсь, что я на спектакле сидел и всё не мог дождаться, когда он кончится. Так хотелось скорее… увести тебя домой.
- Да? – ещё более лукаво спросила Татьяна, как бы прося разъяснения.
- Ты такая сладкая. Теперь я с нетерпением жду окончания работы.
«Ну, даёт! Напевает как соловей!» - подумал раздражённо Параченко о Степане и даже возмущённо мотнул головой.
- Я тоже! – ответила Татьяна, слегка прикусывая нижнюю губу.
«Вот коза!» - злым импульсом пробилась мысль о Татьяне в сознании Параченко, он даже произнёс эти слова вслух.
Глаза Татьяны светились счастьем. На лице её была написана влюблённость, то, чего Параченко никогда не видел во взгляде своей Маргариты. Подобострастие, подхалимство, страх, ужас, радость, огорчение, злоба, жалость, растерянность, испуг, возмущение, одобрение, презрение, понимание, непонимание, симпатия, антипатия, небрежение, уничижение, вопрос, зависть, может, ещё что-то наблюдал Параченко на лице своей жены, но влюблённость - никогда. Параченко осознавал, что применительно к нему в природе никогда не существовало такого взгляда, вот разве только в детстве временами ласковый взгляд матери, и добрый взгляд бабки Нюры, но это не то. Зацикливаться на этом не стал, тут же упустил эту мысль, но озлобление его с наслоившейся завистью усилилось. В своей злобе Параченко даже упустил последние слова Степана и Татьяны. Глядя в монитор на широкую удаляющуюся спину Степана, он думал – «Ладно, потерплю ещё, а там посмотрим». Неосознанно лелея робкую надежду на то, что, возможно, произойдёт нечто, что позволит ему беспрепятственно порвать договор с компанией, приславшей Степана, и выгнать Степана из своей фирмы с позором, он понимал, что такое вряд ли возможно.


***

Причём не только отношение Татьяны к Степану, но и отношение всего коллектива к Степану раздражало и мучило Параченко. Просматривая вечерами дневные записи видеонаблюдения, он с нарастающей злобой наблюдал на лицах своих подчинённых такие выражения при встрече со Степаном, какие обычно адресуются близким, родным людям. Кто-то расплывался в улыбке, кто-то охотно тянул ему руку как приятелю, кто-то приветливо хлопал по плечу и никто не выказывал Степану недружелюбия, неприветливости. Для всех, невзирая на то, что из общества было уволено уже четыре сотрудника, Степан был своим человеком. Многие из женской части коллектива, по мнению Параченко, были в Степана влюблены. И если б не обозначенное Степаном отношение к Татьяне, волнений среди женщин коллектива в отношении Степана было бы значительно больше. «Купила баба порося…», - думал Параченко о себе. – «Да ещё бабки какие отвалил. Ну, технику установили, всё я вижу, и что? Уволил его руками чистюлю Емельянова, козу Пронину и трепло Завального.  Да, ещё Ольгу. Вот сволочь, ни разу не позвонила (это об Ольге). Я даже не знаю, где она, как её, если что, вызвать на работу. Видно хорошо её мужичок-то зацепил. Да это и понятно, возраст. Жалко будет потерять её. Да куда эта дура денется, ни умений никаких, ни рожи, и возраст уж не юный. Скоро позвонит».

***

Ольга же, действительно, вот уже третью неделю мечтала позвонить Михаилу.  Но возможности такой у неё не было.
Прибыв в курортный городок, Ольга с Антоном устроились в отеле. Многое Ольгу раздражало: нерасторопность  служащего на рецепшене, отсутствие интернет связи в комнате, бестолковость носильщика, остановившегося поговорить со своим сослуживцем прямо на аллее сада с гружёной багажом тележкой. При других обстоятельствах она проявила бы уже своё раздражение, но близость Антона, его участливость и весёлость делали своё дело. Ольга почти не реагировала на раздражающие факторы. Раза два  она пыталась обсудить с Антоном какие-то неприятные моменты, но Антон умело уводил разговор на что-то приятное. Вот и сейчас, сняв с постели покрывало, Ольга провела по простыне рукой и возмущённо сказала:
- Ну, прямо как в поезде. Бельё всё влажное.
Ожидающая поддержки своему возмущению, она услышала:
- Влажность даёт прохладу, милая. А это как раз сейчас то, что нам понадобится.
Произнесены были эти слова Антоном с заманчивой хрипотцой. При этом Антон обнял Ольгу и повлёк в разобранную ею влажноватую постель.
Всё было здорово, но не долго.
- Вечером продолжим, - пообещал Антон, целуя Ольгу в плечо, - сейчас пошли, пообедаем, пока там всё не слопали.
- Да, пойдём - поддержала Ольга предложение Антона, - А то сейчас все налетят как саранча. Мы с подругой как-то…
Антон прервал Ольгу вопросом:
- А подруга у тебя такая же симпатичная?
Ольга ответила не сразу. Ей не хотелось признаваться Антону, что подруга её дурнушка, такою Ольга видела свою подругу Зою. Но назвать её симпатичной рискованно, ведь когда-нибудь Антон увидит эту «красавицу». Помедлив секунд восемь, она ответила с неопределённостью в голосе:
- Да на любителя.
И с тем, чтоб уйти от этой темы, почти без паузы выпалила свой вопрос:
- А почему ты про неё спросил?
Антон же ответил слишком серьёзно:
- Просто хочу представить, как на вас заглядывались местные парни, наверное, просто с ума от вас сходили. Тут джигиты не хуже наших дагестанцев или чеченцев.
- Нет, мы с Зойкой не были в Турции, я же, кажется, тебе говорила. Здесь я впервые.
- Надеюсь, тебе понравится, милая.

***

Первый день пребывания в Турции Ольге действительно понравился. День был жаркий, но ласка моря, густая ухоженная зелень парка вокруг отеля, благоухание цветов – всё это смягчало солнечный зной и придавало жаре праздничную окраску. Не последнюю роль играла еда, которая тут была разнообразной и хорошо приготовленной. Но более всего настроение Ольги было приподнято близостью внимательного, предупредительного, ласкового Антона.

***

Вечер этого дня тоже был замечателен. По предложению Антона поехали в клуб, где собираются его друзья - дайвингисты. Клуб был закрытый, небольшой. Ольгу и Антона в клубе приняли радушно.  Было понятно, что Антона тут уважают. Все приветливо здоровались с ним, жали ему руку, хлопали по плечу, приобнимали его. Ольге, оказавшейся в этот вечер в клубе единственной женщиной, все тоже весело улыбались, приветливо кивали, двое даже  поцеловали руку. По-русски говорили не все, только двое, причём один из них говорил с кавказским акцентом. Ольга подумала о нём - «Чего было этому переться сюда? У  них же своих солнца и моря как грязи».
Неожиданно откуда-то из боковой едва приметной двери появился атлетического телосложения молодой высокий брюнет лет тридцати-тридцати пяти, одетый в чёрную рубашку с расстегнутыми до середины груди верхними пуговицами и в белые, хорошо сидящие на нём, брюки. На шее брюнета висела тяжёлая золотая цепочка. Брюнет тут же с  распростёртыми объятьями и возгласом радостного приветствия направился к Антону.  Мужчины по-братски обнялись, и было видно, что они очень рады встрече. С некоторым разочарованием Ольга отметила про себя, что Антон почти на голову ниже обнимающего его брюнета, редкие нездоровые волосы и лысина его очень невыгодно смотрелись на фоне богатой шевелюры его друга.
- Ольга, знакомься, это Заур – местный князь, - всё ещё радостно улыбаясь, представил Антон друга. «Что значит князь, - успела подумать Ольга. - Наверное, это что-то типа главаря».  Представляя Ольгу, Антон, как и всем другим, назвал только её имя, не назвав её ни кем. Это обидело её, но обижаться долго не пришлось, так как в следующее же мгновение она услышала от Заура:
- Наслышан, наслышан. Ты говорил мне, что твоя девушка красива, но ты не сказал, что она опасно очаровательна, от неё трудно отвести глаза.
Говоря это, Заур взял руку Ольги, медленно, не отрывая взгляда от её лица, поднёс руку к своим губам, получилось очень высоко для такого случая, и, почти не наклоняясь, сказав последние слова, уронил на руку девушки поцелуй. Ольга зарделась. Помимо жгучего взгляда Заура она чувствовала на себе восторженные взгляды всех других присутствующих мужчин. Боковым зрением она видела, что некоторые из них при словах Заура о её красоте согласительно закивали головами, кто-то даже щёлкнул языком подобно тому, как это при желании выразить свой восторг делал продавец шаурмы в лавочке, мимо которой Ольга проходила к остановке. Антон, Заур и Ольга прошли за столик, окружённый мягкими диванами. Ольга устроилась на диванчике рядом с Антоном, напротив «князя». По-видимому, заказ был сделан раньше, ничего не спрашивая, парень в национальной одежде поднёс напитки и фрукты. «Интересно, за чей это счёт мы будем пить», - подумала Ольга, не особо любившая спиртное и вдоволь наевшаяся фруктами в отеле.  Тем временем «князь» быстро разлил вино и, подняв свой бокал, заговорил:
- Хотел предложить тост за встречу, но изменю традиции. Давайте выпьем за очаровательную Ольгу. Она так неожиданно украсила сегодня наш вечер.
- Неожиданность в том, что меня сегодня не должно было быть с вами? – спросила Ольга, надеясь на то, что ответ будет другим. Ответ и был другим.
- Неожиданность в том, - сказал «князь», пристально глядя в глаза девушки, - что ты так очаровательна. Зная, что Антон любит худышек, я предполагал увидеть просто хорошенькую девушку, а ты так роскошна.
Последнее слово «князь» произнёс с особой интонацией.
Слушая «князя», Ольга успела подумать - «Этот «князь» мне тыкает. За шлюху меня принимает, или, может, у них так принято. Надо будет спросить. Любит худышек - это об Антоне. Не знала. Значит, бывал тут с худышками. Вот сволочь. Хотя…». Мысль эту не додумала. Другая мысль вытеснила её. «Этот «князь» назвал меня роскошной, понимает толк в женщинах. А сам-то как хорош. Мне б такого».
- А что мы пьём? – спросила она.
- Хорошее вино. Тебе понравится,  - ответил «князь» с нагловатой уверенностью в голосе и даже при этом в подтверждение своих слов кивнул сам себе. Ольга вместе со всеми поднесла бокал с вином к губам, сделала глоток, второй, третий. Захотелось выпить всё залпом, вино было великолепно, но сдержала себя. Неудобно как-то, тем более что «князь» выжидательно смотрел на неё.
- Да, очень вкусно, - заявила Ольга, ставя бокал на стол.
- Я рад! – радостно отозвался «князь». Это вино с плантаций моего отца.
- Ты хочешь сказать, с твоих плантаций, - вмешался Антон. «Князь» бросил на Антона короткий взгляд и сова обратился к Ольге. - Мой отец имел большие виноградники в Греции. Дом у моря. Он любил море. У него в Испании всегда наготове стояла яхта, хотя он был большим тружеником, и на яхте в море выходил считанное число раз.
          Начиная со слов «Он любил море…» в голосе  «князя» появились нотки грусти. Умолкнув, «князь» опустил голову и уставился куда-то вниз. Заговорил Антон.
- Большой был человек твой отец. Пусть земля ему будет пухом.
- Антон! – возмутился «князь», - так у нас не говорят. Какая земля! На земле он много поработал. Пусть его душа вознесётся в рай!
- Давай помянем твоего отца. Выпьем.
Выпили. Ольга тоже.
- А что с отцом? Он погиб? – спросила она, участливо заглядывая в неожиданно голубые глаза «князя».
- Можно сказать и так. Жалко, у меня нет такой тяги к земле как у него. Наверное, я продам виноградники.
- А дом, как договаривались, продашь мне, - слова Антона прозвучали как утверждение, но с нотками сомнения. «Князь» ответил не сразу, пауза висела секунд семь. При этом он построил на лице гримасу сожаления и огорчения – губы вытянуто-поджаты, он даже мотнул в сторону головой в знак недовольства. Смотрел он при этом не на Антона, а в сторону.
- Ты что, передумал? – Антон от возмущения даже подался корпусом вперёд.
- Я бы, может, и передумал, - уже оборачиваясь к Антону, отпуская каждое слово с интонацией весомой значимости, заговорил «князь», - но данное слово я держу.
- Ну, спасибо, братан! – обрадовался Антон. -  Я знал, что ты держишь всегда своё слово.
Антон схватился за бокал, хотел сказать тост, но «князь» прервал его вопросом:
- Когда ты будешь готов? Ты говорил, осенью.
- Да, осенью я сдаю два крупных объекта. Если ты к осени не продашь свои виноградники, я, возможно, и их смогу купить.
- Ой, ли, - «князь» недоверчиво мотнул головой, но тут же притворно-весело выпалил:
- Растёшь, растёшь, Антон! Я пока в дом пустил туристов, ну, знаешь, там, киношников. Хорошие ребята, и платят хорошо. Оказывается, это неплохой бизнес, сдавать дом. Если б я не обещал тебе, не стал бы продавать.
Услышанный Ольгой разговор мужчин очень поднял их в её глазах. Особенно значимым ей показался «князь». Ей и так было приятно сидеть в его обществе, а после услышанного стало ещё приятнее.
- А почему «князь»? - спросила она «князя». – Я думала, что княжеств уже не существует.
- Княжеств, милая, может, и не существует, а князья имеются, - ответил Антон, поднимая бокал. – Предлагаю выпить за нашего князя. За тебя, Заур!
Ольга мельком взглянула на Антона и, подняв свой бокал, обратилась к «князю».
- За Вас, Заур!
«Князь» видел, что девушка смотрит на него влюблено.
- Хорошо, раз за меня, пьём до дна!- предложил он, плохо скрывая самодовольную ухмылку.
Выпили. Полилась красивая музыка.
- Потанцуем? – спросил Заур Ольгу, протягивая ей руку.
- О, да! – трепетно отозвалась девушка, чуть ли не вскакивая с места.
- Антон, ты не против? – с опозданием спросил Заур, уже выводя Ольгу из-за стола.
- Танцуйте, танцуйте, я пообщаюсь с ребятами, - ответил Антон, тоже поднимаясь с места.


***

Во время танца Заур говорил Ольге комплименты и даже высказался так:
- Если б ты не была девушкой моего друга, я, честное слово, выкрал бы тебя у него.
Ольге нравилось всё, что говорил Заур, но  эти слова ей понравились особенно. Ей действительно захотелось быть выкраденной «князем». В отличие от Антона Заур был мощным красавцем, таким мужчиной, какого в воображении Ольга рисовала рядом с собой. Она, оторвав свою голову от волосатой груди мужчины, куда пристроила её на время танца, хитро прищурившись, тайно на что-то надеясь, сказала:
- А ты укради.
Заур внимательно посмотрел на неё, потом крикнул что-то ребятам по-турецки. Тут же подлетел один из парней и перехватил Ольгу. Потом её перехватывали на танец другие мужчины, потом снова объявился Заур. Переходя в партнёрство в танце с подскочившим на зов «князя» парнем, Ольга очень взволновалась, полагая, что стремительный уход «князя» связан с её предложением выкрасть её, ей казалось, что он пошёл готовиться к краже. Переходя от партнёра к партнёру, Ольга пыталась в воображении рисовать картины выкрадывания её, а, главное, картины её дальнейшей счастливой жизни с «князем», но каждый из принявших её к танцу партнёров что-то говорил ей, улыбался, и ей тоже приходилось улыбаться, что-то отвечать, что мешало ей полностью сосредоточиться на мыслях о «князе». Внезапное появление Заура, по-хозяйски принявшего её на танец от застенчивого на вид черноглазого парня, скомкало трепетные мысли девушки о предстоящей краже и её райской жизни с «князем».  На смену скомканным мыслям брякнулась другая - «Убегал, гад, в туалет». Снова втроём сели за стол, выпили. «Князь» угощал Ольгу арбузом. Кубики арбуза он цеплял специальной палочкой и подносил к её губам. Антон заметил, что смотрится это эротично, надо бы заснять. Фотоаппарат у Антона был с собой. Что-то он снимал. То ли это были фотоснимки, то ли видео. Это Ольга помнила плохо. А вот что было потом, Ольга почти не помнила.


***


В памяти всплывали какие-то непоследовательные картины. То она вспоминала красную  обшивку дивана из грубо выделанной кожи, в которую упиралась лицом, причём кто-то, повалившись на неё сзади, мощно работал пенисом в её влагалище. То вспоминала восточную музыку, красный фонарь из кожи, ноги свои, закинутые кому-то на плечи, широко раскрытые глаза какого-то смуглого мальчишки, то фотовспышки, то большой подскакивающий пенис, легонько бьющий по её губам, то чья-то волосатая грудь, то большая луна за окном, то голубой  дым кальяна, то голую себя на унитазе. Ещё в памяти всплывали привязчивые наглые мужчины-турки. Антона в этих обрывчатых  воспоминаниях не было. «Князя» она тоже не помнила.

***


Несколько раз Ольга, просыпавшаяся от яркого солнца, бьющего ей прямо в лицо, не могла и не успевала между провалами в сознании понять, где она находится. Рассмотреть помещение ей не очень-то удавалось, глаза видели плохо, всё было в затуманенной поволоке и едва различимо. Закрыв глаза, она снова уходила в сон.
Первым делом, придя в себя в этой комнате, она, очень слабая, встала и на непослушных ногах пошла к окну. Почему к окну, она не знала сама, может, там за окном что-то услышала. Но когда она подошла к окну, никого за ним не увидела, только на ветке куста маленькую серую птичку, похожую на воробья, да и та, в тот же миг вспорхнула и улетела. Окно имело две створки, одна из которых была приоткрыта вовнутрь, но защищена москитной сеткой. Снаружи всё окно было зарешечено. В комнату веяло ароматом цветов, растущих под окном.
- Эй, кто-нибудь! – крикнула Ольга, и сама не  узнала свой голос. Крик её больше походил на слабый визг. «Есть же дверь, - подумала она, - выйду, там люди. Наверное, где-то рядом «князь». Ольга ринулась к двери, её мотнуло, она чуть не упала, но задержалась о подоконник, пошла  осторожнее и медленнее. Дверь оказалась запертой снаружи. Стук в неё и крики Ольге ничего не дали, только вымотали её ещё больше. Совсем ослабшая, она дотащилась до кровати, хотела лечь, но внезапно появившееся желание курить заставило её оставаться сидеть. В поисках сигарет Ольга обшарила глазами все места, где могли бы быть сигареты, не увидела их нигде, но увидела на прикроватной тумбочке керамические кувшин и кружку. В кувшине было молоко. Накренив кувшин, Ольга  налила в кружку немного молока и выпила хотя и слабыми, но жадными глотками. Мысль о том, для неё или нет, было поставлено молоко, к ней не пришла. Захотелось ещё. Теперь уже оттого, что почувствовала себя немного лучше, и кувшин был уже легче, более уверенно, но всё ещё дрожащими руками налила ещё в опустошённую кружку молока и с жадностью стала пить. Спешность глотков и отсутствие сил подвели, кружка ею была накренена ко рту чуть больше необходимого, и незаглотанное молоко тонкой струйкой потекло по подбородку, упало на грудь и затекло между грудей. Ольга почти не заметила этого, её сознание упустило этот момент, но вкус молока сознанием её был зафиксирован. Молоко на вкус отличалось от того, что она пила в Москве, оно было очень вкусным, утоляющим одновременно и жажду и голод. Минуты три Ольга посидела на кровати, рассматривая комнату и пытаясь понять что-то, но слабость взяла верх, девушка снова легла. Мысли обрывчатыми клочками, захлёстывая одна другую, роились в её голове. Она пыталась что-то вспомнить, что-то осмыслить, что-то придумать. Гадала, где находится сейчас, кто с ней, Антон или «князь», хотелось, чтоб был «князь». Гадала, было ли то, что всплывало в её памяти, в действительности, или это был сон. Гадала, почему так плохо чувствует себя, придумала четыре разные версии: обкурилась кальяном, съела что-то не то, упилась, находится в наркотическом опьянении. Но она не помнила, чтоб много пила, не помнила ничего, связанного с наркотиками. Что бы ни случилось, произошло это не по её желанию. Это-то уж Ольга знала точно. Она курила простые сигареты, пила мало, наркотики категорически отвергала. Ещё для неё был вопрос – почему она заперта в какой-то комнате, почему не в отеле. На этот вопрос у неё всплывали догадки: возможно, «князь», как и обещал, выкрал её и увёз её к себе, и она где-то у него,  или, возможно, она была в таком плохом состоянии, что вести её такую в отель Антон просто не решился и пристроил пока у своих знакомых, возможно, у того же «князя». Ну, где же все? За окном послышались голоса, показалось, мужской и женский. Ольга обрадовалась, сейчас придут к ней, но, оказалось, напрасно. К ней не пришли. Она продолжала лежать и думать, но думать получалось плохо, недодуманные мысли увядали, её сильно клонило ко сну. Сколько-то Ольга сопротивлялась, но не долго. «Придут, разбудят», - подумала она и погрузилась в сон.

***


Так и вышло, пришли, разбудили. Пришедших было двое – мужчина лет сорока и мальчик лет десяти-двенадцати. Мальчик тормошил Ольгу за плечо и кричал ей почти в самое ухо:
- Эй, вставай! Оля, вставай! Кушать пара.
Произнося имя девушки, мальчик делал ударение на последней букве.
Ольга проснулась и, не понимая, кто эти люди и что им надо, испуганно уставилась на них.
- Кушать, кушать, - сказал мальчик и указал на тумбочку, заставленную едой.
- Вы кто? – спросила Ольга, поднимаясь с постели.
- Хазяин – сказал мальчик, указывая на мужчину. Мужчина с виду был суров. Не шевелясь, не отрывая взгляда, он смотрел на Ольгу и молчал.
Ольга неожиданно выпалила второй вопрос:
- А ты?
Сейчас её меньше всего интересовало, кто этот мальчик, важнее было знать, где она, что с ней, где «князь» или Антон. Но вопрос сорвался с уст сам, и мальчик с хитроватой улыбкой уже отвечал:
- Тебя смотрю. Кушай, - добавил он, опять указывая на тумбочку.
Ольга хотела есть, но ещё больше ей хотелось знать, где она, что с ней произошло, где её друзья.
- Где я? – спросила Ольга, переводя взгляд с мальчика на мужчину, с мужчины на мальчика.
- В харошем месте, - всё с той же улыбкой на лице отвечал мальчик.
- Как  называется этот город?
- Тут нет город. Кушай.
Мужчина посмотрел на мальчика, и они оба пошли к выходу.
- Стойте! – отчаянно крикнула вслед уходящим Ольга. Мальчик и мужчина остановились, обернулись к ней.
- А где тут туалет? – спросила она, почувствовавшая сильный позыв.
- Там.
Мальчик махнул рукой в сторону боковой стены. Ольга пригляделась и увидела на стене дверь, оклеенную стенными обоями, отчего та была неприметна. Пока Ольга разглядывала дверь, мальчик и мужчина удалились. Несколько секунд Ольга приходила в себя, потом встала и пошла в помещение за оклеенной обоями дверью. По размерам помещение было таким же, как и комната, но окна тут не было, а стены и пол этого помещения были покрыты плиткой. В помещении действительно был установлен унитаз, тут же была душевая кабинка с абсолютно прозрачными стенками, зеркало, умывальник с раковиной, мыло, зубная запечатанная щётка, зубная паста, шампунь, гель для душа. На вешалке висели чистые полотенца и даже банный халат. Матерчатые спальные шлёпанцы стояли под вешалкой. Всё было чистым и  напоминало Ольге гостиничный номер. Ольга несколько успокоившаяся, сидя на унитазе, рисовала себе в воображении такую картину: войдёт «князь» и скажет – «Здорово я тебя разыграл, милая. Напугалась?». Ольга даже представила, как она кулаками легонько постучит по его мощной волосатой груди, а потом прильнёт к ней щекой и скажет – «Ты сумасшедший! Пожалуйста, больше так никогда не делай!» Но шло время, появлялся только мальчик и больше никто. Мальчик приносил еду и уносил грязную посуду. Ольга пыталась говорить с ним, но на все её вопросы мальчик только весело улыбался, кивал и говорил «Харашо, харашо». В очередной раз Ольга ухватила мальчика за рукав и спросила:
- Где «князь»?
Имя «князя» напрочь вылетело из памяти Ольги, хотя она очень старалась вспомнить его. На слова «князь» и «Антон» мальчик не реагировал, но слово «хозяин» знал и, реагируя на него, пытался уяснить, что она хочет. Ольга же просила мальчика от своего хозяина узнать, где «князь», где Антон, где она находится. Не поняв Ольгу, мальчик удалился, через пять-семь минут появился хозяин. Его свирепый вопросительный взгляд напугал девушку.
- Что нада? – приближаясь к Ольге, неожиданно для неё спросил хозяин на русском языке с акцентом.
- Я только хотела спросить, когда меня вы отпустите, - выпалила она, хотя, уже говоря это, понимала, что лучше было бы спросить о «князе».
- Кагда пришлют твая замена. Нада работать.
Хозяин ближе подвинулся к Ольге, во взгляде его читалось что-то зловещее. Ольга съёжилась.
- Не бойся. Не убъют. Паиграют толька. Ты сладкая, как персик. Отдыхай.
С этими словами хозяин погладил Ольгу по шее, по груди. Ольга, перебарывая страх, спросила:
- Мне нужно позвонить. У меня забрали планшет. Мои родители беспокоятся. Откуда можно позвонить?
- Не нужно. Тут в горах нет связь.
- В горах? Где я?
- Женщина, много будешь знать, голова потеряешь.
Слово «женщина» в устах хозяина прозвучало презрительно, последние два слова прозвучали с нотками угрозы в голосе. Глаза мужчины сузились, в них тоже читалась угроза. Мальчик, остававшийся стоять у двери, посмотрел на хозяина с обожанием.


***

 «Князь» появился в тот же день в тёмное время суток. Он вошёл в комнату со словами упрёков:
- Ну, ты даёшь! Еле отыскал тебя. Ты что, совсем от секса сдурела? Как тебя сюда занесло? Не знал, что русские женщины так любят секс.
- Что? – в негодовании крикнула Ольга, вскакивая с кровати, от ярости и возмущения крик её сорвался на визг. - Где я? Куда ты пропал? Где Антон?
- У! – покачал головой «князь», приближаясь к девушке. – Так ты определись, кто тебе нужнее, я или Антон.
При этом он уже вплотную подошёл к полунагой Ольге и пальцем правой руки поднял её подбородок. Ольга, понимающая, что с ней произошло что-то страшное, молчала, боясь ошибиться с ответом, «князь» тоже молчал. Наконец он заговорил.
- Понятно.  Ты же кинула нас обоих. Тебе не важно, с кем, лишь бы был секс.
Ольга возмутилась:
- Что ты несёшь! Где я? Что происходит? Кто те люди?- кивком головы девушка указала на дверь, имея в виду людей за дверью.
- Ты что-то неважно выглядишь. Иди в душ. Даю тебе пять минут. И пять на макияж. Я люблю накрашенных.
- Князь, - отчаянно крикнула Ольга, кидаясь к нему, - что происходит? Где я? Что со мной было? Увези меня отсюда!
- Ой, вот только не надо спектаклей, - отстраняясь от девушки, сказал «князь». – Ты там, где и мечтала быть, в борделе. В турецком борделе. Ты предала моего друга Антона. Он думал, ты порядочная девушка, а ты, оказывается, проститутка.
- Что?
- Ты перебыла со всеми парнями на вечеринке. Помнишь?
- Нет! Это не правда!
- А хочешь, я покажу тебе видео?- с нахальнй уверенностью спросил «князь», и, не дожидаясь ответа девушки, полез в свою сумку, перекинутую через плечо, которую Ольга заметила только сейчас. И одет он был уже по-другому – в белую футболку и светлые шорты. «Князь» достал из сумки видеокамеру и, включив её, поднёс Ольге, не выпуская её из рук. Ольга тут же узнала себя окружённую толпой ребят – дайвингистов. Кадры были ошеломляющие. Мужчины делали с Ольгой всё, что хотели, но, было похоже, что хотела и она.
- Нет, этого не может быть! Это не я! – отворачиваясь от видео, завизжала Ольга. Она села на кровать, закрыла лицо ладонями. Заур с камерой сел рядом.
- Ты, ты, - с издевательскими нотками в голосе сказал он. – Посмотри, а вот твоя татушка на попке.
Ольга сняла с лица ладони, повернулась к камере. Татушка в форме цветка в кадре была крупным планом. Потом объектив спустился ниже. Увиденное Ольге не понравилось. В кадре были её промежность и часть отвисшего живота. Не понравилось последнее. Зато промежность выглядела интересно. По-видимому, «князь» тоже так решил. Он выключил аппарат и скомандовал:
- Бегом в душ!
- Князь, миленький, я ничего не понимаю! Я не помню такого.
- Ну да, ты же и выпить не дура. Вы, русские, любители выпивки. Алкоголь отшибает память.
- Да я же не пью!
Заур со словами - «маме рассказывай эти сказки» - поднял Ольгу за руку, и повёл в душ.

***

Ольга не могла сопротивляться силе мужчины, да смысла особого в том не видела. В душе она была с пол-часа назад, незадолго до прихода Заура, но с удовольствием опять полезла под струи тёплой воды.
В сознании её путались страшные мысли:
«Что он (о «князе») хочет-то? Накраситься велел. Может, увезёт меня отсюда. Хорошо, что косметичку не вытащили. И паспорт, слава Богу, оставили. Кто же спёр мои деньги? Золото тоже на месте. Взяли только планшет и деньги. А где Антон? Он, наверное, думает, что я его кинула. Князь так и сказал. Как хоть его (князя) зовут-то? Наверное, это он всё и подстроил. Споил чем-то, гад. Вот ведь ничего не помню. Боже, как я там выгляжу. Неужели и Антон это видел? Как я могла себе такое позволить? С виду я там как будто и не пьяная. Но я же ничего не помню, или почти ничего. Припоминаю, кавказец всё лез мне под сарафан, тискал мои груди. Потом целовал мои груди, а сарафан? Его на мне уже не было. А где он сейчас (о сарафане)? Вроде бы лежал в чемодане. Кто же напялил на меня ночнушку? Как я вообще тут оказалась? Боже, а этот рыжий, как я с ним! Этого я совсем не помню. И остальное не помню. Вот только кавказец лез под сарафан, чуть не порвал его. А может, порвал? На видео я дальше без сарафана, а этот гад целует мне груди. А кто-то другой гладит мне ноги. А дальше… Стыдобище. Где были «князь» и Антон? «Князь», сука снимал всё это, а Антон? Его в кадре не было. Что «князь» сказал о борделе? Неужели он не шутил? Всё может быть, страна дикая. Какие-то мужики были… Боже, вот влипла. А этот гад (об Антоне) бросил меня! Может даже они в сговоре. Билеты на обратный путь у него (об Антоне). Я и без денег, и без билета. Как же я вернусь домой? Что мне делать? Надо на случай быть повежливее с этим «князем». Как же его зовут-то? Ну и гад. А я размечталась, думала, нормальный мужик повстречался».


***

Ожидая выхода Ольги из душа, Заур думал о своём. Ему вдруг пришла идея за деньги показывать отснятый им фильм с участием Ольги в закрытых помещениях. Мужикам это будет интересно. «Надо будет заретушевать лица мужчин, - думал Заур. - Ахмед оторвёт эту запись с руками».  – Заур даже стал прикидывать, сколько денег за её можно запросить с Ахмеда, ведь, имея такую запись, Ахмед увеличит свои продажи, количество клиентов в его забегаловку возрастёт. Перебивая эти размышления, в сознание ворвалась другая мысль – «Надо младшему братишке Мустафе подарить её. На ней можно поиметь деньги, пусть Мустафа чуть-чуть богаче станет. Хороший будет ему подарок ко дню рождения. - Заур стал представлять, как Мустафа будет для посетителей своего кафе в отдельном закутке за отдельную плату демонстрировать этот фильм. - Клиенты попрут как мухи на навоз. Ладно, и кинопроектор с экраном ему куплю сам. Будет от меня хороший подарок ко дню рождения. Всё же двадцать лет – юбилей. Надо будет ещё другие фильмы пригнать. Надо ещё наснимать с этой (об Ольге), пока её совсем не затаскали». – Посмотрел на часы, было два часа ночи. – «Сегодня не получится, - решил Заур, - завтра организую. А что эта шлюха там примолкла?» С этими мыслями Заур сорвался с дивана и пошел в помещение за оклеенной обоями дверью. Душевая кабинка с прозрачными стенками походила на витрину. Увиденная Зауром картина обнажённой женщины под струями воды ему очень понравилась. Радуясь своей находке, он тут же вынул видеокамеру и начал съёмку.

***

Вопреки ожиданию Ольги Заур не увёз её никуда. Заставив Ольгу сделать всё, что ему нравится, она почти не сопротивлялась, ей тоже почти всё нравилось, Заур отлёг на постель и, стягивая презерватив, буднично сказал:
- Следи, чтоб мужики надевали презервативы. Тут всякие водятся. Если будут сопротивляться, сообщишь хозяину.
Услышанное ошеломило Ольгу. Она поняла, что князь оставляет её здесь как проститутку.
- Заур, - Ольга вдруг вспомнила имя «князя», - какой ещё хозяин! Ты что говоришь! - почти завизжала она.
Заур поднялся, посмотрел на неё внимательно и так же буднично ответил:
- Ты правильно поняла, ты будешь тут работать. Хозяина ты знаешь. Сказали, у тебя нет денег не только на еду, но даже для того, чтоб улететь домой. Их надо отработать.
- У Антона есть билет на обратный путь. Отвези меня к нему. Отвези в отель. Там оплачено всё на три недели.
Произнося срок, Ольга запнулась. В действительности она даже не знала, на какой срок ими была куплена путёвка. Всё заказывал и оплачивал Антон. Ей это нравилось.
- Антон улетел с разбитым сердцем. Ты сильно подвела его. Нас чуть не поссорила. Он решил сначала, что я тебя у него отбиваю, но когда всё увидел, всё понял сам. Потом для убедительности я показал ему и это, - Заур указал на свою сумку, в которой была видеокамера, - он чуть не рехнулся от стыда. Думаю, теперь он сюда никогда уже носа не сунет. Боюсь, что из-за тебя он даже дом мой покупать осенью не приедет. Ну, ты и сучка! Да разве девушка ушла бы с другом своего парня, если бы она его любила.
- Да я и не любила Антона. Мы же просто по интернет с ним списались для совместной поездки. Я, Заур, в тебя влюбилась, - выпалила Ольга полуправду. Заур скривил в ухмылке губы и, презрительно фыркнув, ответил:
- Да, видел я твою любовь. Да если б моя девушка так себя вела, я б не знаю что сделал. - Эти слова Заур произносил взволнованно. – Ты же всем дала, всем!
- Меня, вы чем-то опоили.
- Да если б и так. Да, мы опаиваем девушек, и видим, кому принадлежит её сердце. Опоённый человек обнажает свою сущность. Мне стала ясна твоя сущность. Антону тоже. Опоённая, ты должна была виснуть только на своём Антоне или на мне, если, как ты говоришь, влюбилась в меня. Ты же висла на всех!
- Не ври! – подскакивая с кровати, завизжала Ольга. – Я ни на ком не висла!
- Ладно, как-нибудь я покажу тебе всё видео. Это интересно. Сейчас мне некогда. Мне пора уезжать.
При этих словах Заур поднялся и уже начал одеваться. Ольга оббежала кровать и кинулась на него с попыткой обнять. При этом она визгливо кричала:
- Князь, миленький, не оставляй меня тут! Буду верой и правдой тебе служить. Пожалуйста, ну пожалуйста!
- Какая вера, какая правда, женщина? – отстраняя Ольгу, ответил Заур. - Будешь служить своему хозяину. Будешь паечкой, он всё будет докладывать мне, я, так и быть, в память об Антоне отправлю тебя в Москву.
- Когда? – в голосе Ольги звучали нотки надежды.
- А сколько ты собиралась отдыхать в Турции? Кажется с полгода. Ну, вот и отдыхай себе на здоровье. Ребята у нас горячие, тебе понравится.
- Нет, самое большее – три недели.   Мы не собирались тут быть долго. Меня будут искать мои родители, – поколебавшись, Ольга добавила, - и босс.
- Босс, говоришь. Ну, раз будут искать, то найдут. Мне хоть не придётся тебя переправлять.
На этот момент Заур был уже одет, он взял свою сумку, перекинул через плечо и направился к двери.
- Стой! – Ольга ухватила мужчину за руку. – Где мой планшет? Мне надо позвонить.
- Тебе не надо звонить. Планшет тебе вернут, - после некоторой запинки добавил, - может быть, при отъезде. Но не уверен. Паспорт твой я забираю.
- Я не отдам! – крикнула Ольга, боковым зрением глянув на чемодан. На этот раз в голосе её не было визга.
- Тебя не спросил, - отнимая руку, ответил Заур с издёвкой в голосе. А как я билет тебе буду покупать?
- А как мои вещи здесь оказались? Антон привёз?
- Нет. Антон, уезжая, сдал их в камеру хранения отеля. Он мне позвонил, я забрал их.
- Антон совсем уехал?
- А ты как думала? Он, дурак, думал, хорошую девушку встретил, хотел меня осенью на вашу свадьбу пригласить, а ты…- взгляд Заура изменился. В нём читались презрение, и даже злоба. - Мне даже обидно за друга.
С этими словами Заур развернулся и пошёл на выход.
- А деньги! Где мои деньги?
Заур остановился, застыл на секунду на месте, медленно развернулся к девушке и спросил:
- У тебя было много денег?
- Тысяча долларов. – Ольга сказала правду. Не зная, сколько они с Антоном пробудут в Турции, сколько стоят занятия дайвингом, массажи и прочее, будет ли Антон оплачивать их расходы, она взяла почти третью часть всех своих сбережений, надеясь на то, что все деньги привезёт с собою назад.
- Вот сволочь! – выругался Заур.
- Кто? – не понимая о ком речь, спросила Ольга.
- Да подонки эти, туристы. Я попросил ребят – туристов из Питера завезти твой чемодан сюда. Даже оплатил им это. А им, видно, мало показалось, решили ещё в вещах порыться. А больше ничего не пропало?
- Нет… Кажется, нет. Я ещё плохо посмотрела вещи.
Ольга уронила взгляд на свой чемодан, стоящий у кровати. Заур тоже посмотрел на него.
- Вещи разбери! – скомандовал он. - Вон же тумбочка, шкаф. Лучше запри, а то всякие тут будут, ещё что-нибудь сопрут, а то и весь чемодан разом уволокут. Останешься в одной ночнушке. В чём я тебя в Москву-то буду отправлять?
Сказав это, Заур развернулся и вышел. Ольга кинулась следом, дверь уже оказалась запертой. Ольга стала колотить по ней, кричать, но это оказалось бесполезной затеей. Кинулась к чемодану, проверила, паспорта в нём не было. «Значит, «князь» забрал. У рабов всегда отнимают документы. Я как в клетке», - подумала Ольга, помня, что окно  комнаты, где она заперта, наглухо зарешечено.

***


Вспомнилась птичка в клетке у Анны Матвеевны – бывшей соседки по коммунальной квартире. Птичка эта прожила недолго. Ольга помнит день, когда, вернувшись из садика, она увидела в прихожей коробку из-под обуви. Не раздумывая, Ольга открыла коробку и увидела в ней мёртвую птичку. Застывшая птичка с полузакрытыми глазками лежала на боку, вытянув коричневые лапки.
- Птичка! – воскликнула Ольга, не понимая, что птичка не жива. – Она что делает? Спит?
Мать грубо выдернула из рук дочери крышку от коробки, с раздражением кинула её на коробку с птичкой, так же грубо схватила девочку за руку и втолкнула её, не переобутую, в комнату. Девочка слышала из-за двери крик матери, отчитывающей Анну Матвеевну за то, что та «под нос ребёнка подкидывает дохлятину», и еле слышимые, а оттого неразборчивые ответы Анны Матвеевны. Ольга поняла, что что-то тут не правильно. Она долго думала о птичке и только под вечер отважилась спросить мать:
- Мама, а птичка у тёти Ани больше не поёт? Она теперь будет спать в коробочке?
- Сдохла она! – грубо ответила мать, не отрываясь от телевизора.
- Как сдохла? – не поняла девочка.
Вмешался дядя Валера – тогдашний сожитель матери Ольги:
- Мама хотела сказать, что птичка умерла.
- Как умерла? – опять не поняла Ольга.
Дядя Валера собирался ответить, но мать опередила его:
- Что, сумничал, да? – теперь уже оторвавшись от телевизора, зло глядя на сожителя, почти выкрикнула она. – Ну, объясни пятилетнему ребёнку про смерть. Ты-то о ней лучше всех знаешь.
Мужчина понял, что последними словами сожительница намекала на смерть его жены и сына, погибших год назад при возвращении из гостей от бабушки. В вагоне поезда, где ехали женщина с ребёнком, ночью загорелась обшивка, причём не сразу пламенем, а начала гореть где-то изнутри, выделяя едкий дым. Жена и сын Валерия ближе всех находились к очагу возгорания, им спастись не удалось, оба задохнулись.
Валерий сморщил лицо, зажмурил глаза, опустил голову и застыл. Постоял так три секунды. Потом подошёл ближе к дивану, на котором сидела Ольга со своей любимой куклой, опустился на пол рядом с диваном и попытался объяснить девочке, что значит «птичка умерла». Немного ему это удалось, но понять совсем, что же с птичкой случилось, Ольга тогда так и не сумела. Она поняла из объяснений дяди Валеры, что птички не будет, петь она не будет, тётя Аня не будет ей больше покупать корм. Кто будет жить в клетке птички, он не знает. Птичку тётя Аня закопала. Ольга помнит, как мать раздражённо прервала их разговор:
- Ага, ты ещё на кладбище её своди к своим! Чего ты ей всё о птице-то дохлой, поговорить тебе, что ли, не о чем? Поди, лучше ужин разогрей.


***

«Какая же мать дура, - подумала Ольга, - такого мужика потеряла (о бывшем сожителе матери – дяде Валере). Игрушки мне дарил, пальто купил красное, не пил, не курил, вроде даже». Ольга попыталась вспомнить дядю Валеру с куревом, не вспомнила. Следом в воспоминаниях всплыл следующий сожитель матери, закоптивший, по словам соседки тёти Ани, всю квартиру. Это был неряшливый Фёдор – грузчик ближайшего продуктового магазина, который с  матерью тоже прожил не долго.  После Фёдора мать ни с кем уже не сближалась, жила одна, и постоянно злобу свою вымещала на соседке – Анне Матвеевне. Вспомнив постоянные придирки матери к Анне Матвеевне, Ольга ещё раз подумала о матери - «Какая же дура, в людях не разбирается».

***

Все эти воспоминания и мысли пронеслись в сознании Ольги менее чем за минуту. Оборвались они так же неожиданно, как и появились. Мысль о не разбирающейся в людях матери захлестнулась мыслью о себе, тоже не совсем разбирающейся в людях. И сознание её снова заполнилось реальностью, в которую она не хотела верить. Очень захотелось курить. «Хоть бы сигарет у «князя» выпросила! Не догадалась!» - ругала себя Ольга, которой курение запретил хозяин. Ольга валялась в постели с клубком путаных мыслей, большей частью которых были различные версии её догадок и предположений. В числе их была даже версия о том, что Антон нарочно привёз её сюда и сдал в рабство. Сознание её, опирающееся на воспоминания о приятных отношениях с Антоном, отказывалось принимать такую версию, тогда её заменяла другая, где основным её врагом становился «князь». Нынешнее поведение «князя», откровенно называвшего её проституткой, да обращавшегося с ней как с проституткой, удручало её.
На улице расцвело, защебетали птицы, а Ольга всё лежала в постели и думала. Отпуская мысль о том, кто же её подставил, она всё больше мысленно искала пути к спасению. Ничего путного в голову не шло, всё на чём-нибудь спотыкалось, рушилось. Оставалось надеяться, что «князь» смилостивится и отправит её домой раньше, чем обещал. Мысль эта не дала ей успокоения, но слабость взяла верх, и девушка провалилась в глубокий сон.


***

В комнате не было часов, потому о времени Ольга лишь догадывалась по солнцу, по пению петухов, по телевизору, по приносимой еде. Еда была хорошей, кормили трижды: утром подавали каши, лёгкие супцы, омлеты, яичницы, на обед наваристые мясные супы, мясо с гарниром, фрукты, чай, на ужин опять что-то мясное или рыбное. Все три раза блюда подавались со свежей зеленью. После ужина мальчик приносил небольшой графин с красным домашним вином для веселья, как пояснил ей хозяин. Хозяин заставлял Ольгу встречать мужчин, приходивших к ней для сексуальных утех, приветливо, с весёлой улыбкой. Этих мужчин хозяин и мальчик, имя которого Ольге так и не удалось узнать, называли  клиентами. По неизвестной Ольге причине работа с клиентами допускалась до трёх часов ночи. Однажды Ольга слышала, как, выпроваживая клиента, хозяин сказал, что уже три часа. В три они закрываются.

***
Клиенты были разные. Некоторые были даже приятны Ольге, но некоторые просто очень даже противны. К числу противных клиентов относился «Старый хрыч» или «Вонючка», так про себя Ольга называла высокого костлявого старика лет семидесяти-восьмидесяти, который пахнул мешаниной нескольких отвратных запахов: кислого пота, резкого сладко-приторного дезодоранта, болезненной вони и зачастую зловонием изо рта. Общение с этим клиентом было для Ольги большой мукой. Кроме того, что при общении с ним затруднялось дыхание от вони, ей были противны прикосновения к её телу его старых жёстких ладоней с потресканной кожей, и ещё более было противно касаться его плоти. Клиент этот никогда не раздевался, но непременно вываливал из штанов своё «достоинство» и требовал от Ольги, чтоб она его ласкала. Ласкать это губами, тем более брать в рот, Ольга напрочь отказалась, что вызвало стычку между клиентом и хозяином, принявшим сторону Ольги, и потому клиент довольствовался лишь ручными ласками. Сам же он любил трогать шею девушки, руки, ноги, груди, и больше всего задницу.  После общения с этим клиентом Ольга всегда долго отмывалась в душе. Было ещё два неприятных Ольге клиента, которые, к счастью, бывали не часто, но зато пятеро других дарили ей усладу. Несколько раз у Ольги даже мелькала мысль – «Кормёжка отменная, номер приличный, солнца навалом, секс – что надо, вот только бы ещё курить разрешали, было бы море, да чтоб этого старпёра и тех двух придурков не было – и чем не курорт». На следующий день после визита «князя» Ольга, раскладывая свои вещи, обнаружила в ящике тумбочки пульт телевизора, к счастью, телевизор, установленный высоко на стене напротив её кровати,  нормально функционировал. На шкафе она нашла несколько потрёпанных русских журналов и книг. Целыми днями в отсутствие клиентов Ольга смотрела телевизор, в числе доступных телеканалов было два русских, и читала.  Душ работал исправно, полотенца и постельное бельё мальчик менял ей ежедневно, еду подавал во время, в комнате убирался.


***

 Но, не взирая на «курортность» бытия, Ольга мечтала скорее выбраться отсюда. Ей очень не нравилось её положение рабыни, оно огорчало, пугало, раздражало и даже бесило её. Своё положение она считала унизительным, а поведение некоторых клиентов оскорбительным.  Постоянно, если ум её не был занят очередным телепросмотром или чтением, Ольга  то прокручивала разные версии того, как и по чьей вине она тут оказалась, то выстраивала планы побега, то обращалась мыслями к Параченко, к работе, иногда и к матери. Но чаще всего мысли её крутились вокруг Антона и Заура. Надежда стать женой или подругой Заура безвозвратно исчезла, единственно, помня слова Антона о том, что «князь» всегда держит слово, Ольга надеялась, что он отправит её домой, а вот надежда стать женой  бизнесмена Антона пусть и вяленькая, но всё же не оставляла её. Ольга прокручивала в воображении картины их встречи, их объяснений. Многократно она вырисовывала в воображении, как прощает Антона, бросившего её на произвол судьбы, как они счастливо живут в их новой квартире в центре города: он, влюблённый в неё, и она, влюблённая в его (их) деньги и довольная положением жены богатого бизнесмена.


***


Шла четвёртая неделя «отдыха» Ольги в Турции, а она так и не сумела ещё ни разу позвонить кому-либо. Сразу по приезду звонок матери она отложила, считая, что это и не обязательно, что успеется, что лучше позвонить, когда Антон будет в душе. Ей, знающей, что этот разговор в зависимости от настроения матери может иметь любой характер, не хотелось, чтоб Антон слышал его. Звонить на работу по её мнению было рано, она планировала позвонить боссу недельки через две, или через недельку, не раньше, не взирая на то, что желание сообщить всем на работе о своём чудесном отдыхе было велико. Сейчас Ольга готова была на многое, лишь бы дозвониться до кого-нибудь, хотя кто-нибудь не годился, дозвониться нужно было до Антона или до босса. Мать она не брала в расчёт, понимая, что та ничем не поможет ей, а только навредит. Ольга шла на различные ухищрения, пытаясь у хозяина, обслуживающего её мальчика и у клиентов  выяснить, как называется место, где она находится, выманить телефон, но до сегодняшнего дня ей ничего не удавалось.
 Сегодня повезло. Правда, было ещё не понятно, насколько повезло. Сегодня Ольге удалось позвонить Параченко, но захочет ли тот помочь Ольге, это оставалось для неё вопросом. Параченко так и сказал - «Ну, ты и вляпалась, не знаю, сумею ли я тебе чем-то помочь». Зная босса, Ольга понимала, что эти его слова могли значить - «Да нафига мне тебе помогать». А если босс даже захочет помочь, то сумеет ли, ведь Ольге не удалось даже правильно назвать место своего пребывания.

***

Сегодня клиентом Ольги должен был быть отвратный старик – «хрыч-вонючка», о чём Ольга, предупреждённая им в прошлый раз, знала, и это с самого утра портило ей настроение. Ещё раньше Ольга просила хозяина не допускать к себе этого клиента, но хозяин с непроницаемым, как всегда, выражением на лице ответил ей:
- Терпи. Это работа. Я же не замуж за него тебя выдаю.
«Упаси Боже!» - подумала тогда Ольга, представляя не себя, а какую-то стороннюю девушку замужем за «хрычом», и ей стало очень жалко эту девушку. Потом мысли её запутались в теме её личного замужества, но уже с Антоном, ну, или с Михаилом, или ещё с каким-нибудь приятным человеком, даже представила себя женой хозяина, он был приятен Ольге, хотя сказанное им сейчас обидно хлестнуло сознание: «Говорит обо мне, как о собственности. Видите ли, он меня замуж не выдаёт. Да кто он такой!».
Сегодня, чем больше приближалось время встречи с «вонючкой», тем тоскливее становилось Ольге. Думая о костлявом клиенте, Ольга почти физически ощущала на своём теле прикосновения его прохладных жёстких шершавых ладоней с потресканной под воздействием грибка кожей, почти физически ощущала его противный запах, и дыхание её непроизвольно спиралось. Понимая, что ещё раз просить хозяина отстранить от себя вонючего клиента бесполезно, она думала, как ей от него избавиться. Прикокошить – нельзя, саму тут же прикокошут, оболгать, сказать, что позволяет себе больше дозволенного – нельзя, усилят слежку за стариком, а стало быть, и за ней, упоить невозможно. Желающим клиентам по их заказу подавалось спиртное, но мало кто из них что-то заказывал в её номер. Напоить его своим вином, но с такого количества не то, что клиент, сама-то она не хмелела. Хорошо бы усыпить старика. И тут Ольга вспомнила, что в поездку эту на всякий случай прихватила украденный ею порошок, который когда-то по приказу босса всыпала в бутылки с вином, выставленные затем всем на новогоднем корпоративном вечере. Воспоминание это обожгло сознание девушки как горячей струёй. Порошок – то, что надо! Ольга бегло вспомнила несколько курьёзов, произошедших в тот вечер с некоторыми из её сослуживцев, улыбнулась. Но улыбка эта вовсе не относилась к воспоминаниям о курьёзах, то была улыбка радости победы. Ольга тут же кинулась к своему чемодану в надежде, что порошок всё ещё находится там, куда был ею определён при сборах. Она порывисто открыла шкаф, так же порывисто вытащила из него чемодан, открыла, сгребла всё содержимое в одну сторону и, схватившись за язычок потайной молнии на подкладе чемодана, судорожно потянула его, расстегая молнию. Сунула ладонь под подклад, стала шарить. Все эти её действия были неестественно насыщены энергией напряжения, как если бы от этого зависела её судьба. Пальцы нащупали маленький целлофановый пакетик.
- Ес! – воскликнула Ольга, уже вытягивая пальцами пакетик. Она не знала, как подействует на старика порошок, уснёт ли он, как уснул на вечере тогда прямо за столом Валерий Иванович, обмякнет ли как солёный застарелый огурец, такое в тот день случилось со многими, разболтается ли, а может, станет агрессивным, но даже этот вариант удовлетворял Ольгу, ведь тогда можно будет пожаловаться на старого клиента хозяину, и «вонючка» будет отстранён, так как хозяин относится к ней как к дорогому товару и как может, оберегает её. По его правилам все клиенты, кроме старика, были обязаны использовать презервативы, все были обязаны приходить чистыми, в чистой одежде. Недопустимы были со стороны клиентов грубость и хамство в отношении Ольги, не разрешалось им вступать с ней в разговоры, допустимы были только слова по необходимости и комплименты в её адрес.
Доставая из чемодана пакетик, Ольга разработала план, как ей лучше использовать этот порошок. Причём она не просто разработала его, она мысленно всё задумываемое пережила. Поняла, что ею уже допущена ошибка, зря она так рьяно кинулась за порошком, ведь если сейчас за ней наблюдают, и в спальной, и в туалетной комнатах в нескольких местах были установлены камеры наблюдения, то заметили её взволнованность. А если заметили, то внимание следящих усилилось, может, даже сейчас войдут. Голова Ольги невольно стала поворачиваться в сторону двери, но она сумела остановить себя. Зажав пакетик между пальцами, девушка выхватила из чемодана розовые трусики и розовый короткий сарафанчик. Почти не снижая темпа своих действий, положила всё на кровать, прикрывая розовыми одёжками пакетик, закрыла чемодан, убрала его на место и, прихватив трусами пакетик, пошла в туалетную комнату. В туалетной комнате камера видеонаблюдения была направлена на душевую кабинку, умывальная раковина и унитаз, находящийся тут же без всякого ограждения, оставались по расчётам Ольги вне поля слежения. Дальше необходимо было сунуть пакетик в трусики, причём спереди, ведь ей надо будет уже в комнате, став спиной к камерам, нагнуться, достать порошок и всыпать его в графин с вином. Сделать всё это надо  сейчас, быстро и так, чтоб действия её не были видны в камеры. Можно было сделать это при старике, ведь хозяин клялся как-то одному разъяренному клиенту, что в присутствии клиентов камеры не работают, их отключают, но Ольга этому не очень верила, а потому решила подсыпать порошок в вино прямо сейчас. Войдя в комнату в розовом, она взяла графин с вином, делая вид, что пьёт из него, потом повернулась к камерам спиной, как бы ставя графин на место, и быстро всыпала порошок. От волнения получилось, что всыпала много. «Не подох бы» - кратко подумала она о клиенте, и мысли тут же переключились на то, как и где припрятать пакетик. Сейчас убирать пакетик в чемодан рискованно. В наклоне сунула его в шлёпанцу, плотно прижала ступнёй, прошла в туалетную комнату и там сунула под бачёк для мусора. Убираться мальчик придёт только завтра утром, к этому времени она сумеет его перепрятать. Теперь было важно, чтоб клиент захотел выпить вино. Ольга уже было сделала порыв достать из тумбочки второй фужер, но тут же остановила себя, решив, что сделает это при старике, так будет естественнее.  Далее она планировала после действия порошка ущипнуть себя в нескольких местах с тем, чтоб свалить образовавшиеся от своих щипков синяки на старика, показать их хозяину в подтверждение садистских действий клиента. Всё это было придумано Ольгой ради избавления, хотя бы временного, от противного клиента, а получилось всё даже лучше, чем она себе это рисовала в воображении. Старик не заставил себя уговаривать, с радостью выпил предложенное девушкой вино, сказав при этом какой-то тост на турецком языке, и под действием порошка тут же уснул. Ольге же удалось позвонить из телефонного аппарата уснувшего клиента. Не смотря на то, что возможности позвонить во время пребывания в плену у неё до этого не было, она надеялась, что это ей всё же как-нибудь когда-нибудь удастся, и готовилась к этому. Узнав из одной турецкой телепередачи, какой код надо использовать при звонке из Турции в Москву, она записала код на тридцать третьей странице одной из книг.
Пристроившись на кровати: стоя на широко расставленных коленях над уснувшим клиентом к камере спиной, дрожащей от волнения рукой она набрала код России, заранее выученный ею, затем номер босса, который знала лучше всех остальных номеров, и ей повезло:  Параченко ответил сразу. Представилась. Не дала ему досказать вопрос, который должен был звучать так – «Ну, как ты?». Прервала босса после его дружеского восклицания.
- Мишь, умоляю, спаси меня! Меня похитили! Я в плену. В Турции. В какой-то дыре. Пожалуйста, Мишенька!
- А где твой хахаль? – спросил Михаил тоном, который Ольга не успела разобрать.
- Он улетел в Москву. Понимаешь, меня подставили! Меня чем-то опоили и увезли, а Антон подумал, что я его кинула.
«Конечно, кинула», - подумал Михаил, а вслух казал:
- Так позвони ему, объяснись.
- Я не могу звонить, - с отчаяньем в голосе зашептала Ольга. Весь свой разговор она на случай вела шёпотом. – Это я одного клиента усыпила дурью и спёрла у него телефон. Боюсь, сейчас сюда влетят, и всё. Может, это наш последний разговор, любимый.
Последнее слово само сорвалось с губ Ольги с нотками боли и отчаяния. Сорвалось же оно не потому, что Михаил был её любимым, а как-то так, само собой, из жалости к себе. Говоря о том, что возможно, это их последний разговор, Ольга вдруг поверила своим словам. Разговор с Россией действительно мог оказаться последним, и Михаил мог быть последним русским человеком, с кем она говорит.  Потеряв истинное значение, слово «любимый» вырвалось со значением дорогой, нужный, близкий для души в этот момент. Ну, а ещё слово это вырвалось для лести, могущей сыграть какую-то роль. Михаил любил лесть и желал быть любимым. Ольга знала и то, и другое, но знала не умом, а чутьём. Собственно, чутьё-то и выплеснуло это слово в эфир и выплеснуло верно – последним.
- Клиента? – с неуместной весёлостью в голосе переспросил Михаил. – Ты что, в борделе?
- Не совсем… - замялась Ольга, но понимая, что не время сейчас говорить об этом, поправилась, - ну, да, почти в борделе.
- Ну, ты и влипла! Не знаю, чем я смогу тебе помочь.
- Мишенька, Мишенька, - взмолилась Ольга, почти перейдя на полный голос, но разговор прервался, и приятный женский голос что-то сказал на турецком языке, по-видимому, на телефоне клиента закончились средства. Ольга рассеянно посмотрела на аппарат и поспешно  сунула его назад в брючный карман старика, спавшего на её постели, некрасиво приоткрыв рот и тихо посапывая. При других обстоятельствах ею овладела бы брезгливость, но сейчас мысль очень коротко коснулась клиента, короче даже, чем взгляд её, безразлично пробежавший по нему. «Дрыхнет - это короткая мысль о клиенте с тенью облегчения, а дальше сразу тревожно, - Господи, не усекли ли, что я разговаривала». Мысль была тревожна, но возникшая следом, была ещё тревожнее, - «Надо стереть звонок, а то узнают, что я звонила!» Сильно волнуясь, Ольга снова полезла за аппаратом в карман спящего клиента, вынула аппарат, стёрла звонок, и снова сунула аппарат в карман. Эти действия заняли у девушки не более полминуты, но охватившее её при том волнение оказалось неожиданно для неё самой таким сильным, что вызвало у неё учащённое сердцебиение. Несколько минут оставалась она стоять на коленях над клиентом спиной к камере, уговаривая себя успокоиться. Мысленно она даже похвалила себя, - «Ты умница, ты сделала всё правильно». Эти слова были почти магическими для Ольги. Часто ей приходилось говорить их себе самой в своё успокоение особенно в случаях, когда с точки зрения здравого смысла она совершала подлость, низость, гадость. Слова возымели действие, девушка немного успокоилась и, всё ещё оставаясь сидеть над клиентом, начала перебирать в мыслях весь разговор с Параченко. Разговор ей казался пустым. Она даже не сумела сказать ему, где точно находится, да Параченко, похоже, это и не интересовало. Ольга представила, как босс сейчас наслаждается мыслью о том, что без него она пропадает.


***

И тут она не ошибалась. Параченко, действительно, с каким-то внутренним удовлетворением думал о том, что Ольга без него не может обойтись. Ему это было лестно. Но вдруг, захлёстывая приятную мысль, подступила другая, о том, что Ольга могла просто разыгрывать его. Это вызвало в нём раздражение, захотелось перестать думать о ней, но мысль оказалась неотвязной. Сердясь за что-то на Ольгу, и даже немного на себя, Параченко терялся в догадках, правда ли то, что сказала девушка. Возможно, это был розыгрыш. Хотя, вряд ли Ольга будет с ним так шутить. «А может, она решила сорваться, -  думал Параченко, широко шагая по кабинету. -  Хахаль пообещал взять её к себе на работу, вот она и придуряется. Хотя очень уж натурально говорила. Может, и правда, в борделе.  Охмурил её какой-нибудь турок, а она – дура, и приняла всё за чистую монету. А может, хахаль-бизнесмен вывез её специально на продажу. Где-то, вроде в кино, такое было. Любимый. Я её любимый. А что, может, правда любит», - думал Параченко, пролистывая в памяти разные моменты, могущие служить доказательством любви Ольги. Почему-то в сознание пёрлись мысли о любви Татьяны к Степану, возникали сравнительные поведенческие картины Татьяны в отношении Степана и Ольги в отношении его самого. Получалось, что очень по-разному женщины проявляли свою любовь, но он понимал, что ведь и положение-то тут разное: он был женат, а Степан - холостяк. Потоптавшись мыслями на возможной любви Ольги к себе, и не очень-то тому веря, Параченко снова вернулся к положению Ольги. - «Возможно, всё так и есть, звонила она из Турции», - он ещё раз глянул на высветившийся на телефонном табло номер, - «голос у неё был натурально тревожен. Наверное, влипла. Как же высвободить-то её оттуда»? На втором мысленном подслое одновременно звучали другие мысли, заставляющие поверхностные думаться - «Эта турецкая шлюшка нужна мне. Если высвобожу её, она по гроб жизни будет привязана ко мне».

***

Подождав после своего  звонка несколько минут, Ольга, убедившаяся, что её разговор никто не засёк,  решила скорее избавиться от остатков отравленного вина. Схватив графин, она выскользнула в туалетную комнату, подбежала к унитазу, собираясь слить вино, но передумала и вылила его в пластмассовый белый стаканчик для полоскания рта при чистке зубов, утопив в нём немного ручку своей зубной щётки, стоявшей в стаканчике щетиной вверх. «Вдруг пригодится», -  подумала Ольга и быстро выскочила из туалетной комнаты. Хрыч подозрительно утих. «Господи, - испугалась Ольга, – уж не подох ли»? Быстро поставив графин на тумбочку, затрясла старика за  плечо. Старик громко всхлипнул, что-то промычал и, оставшись с открытым ртом, засопел. При всхлипывании Хрыча Ольга вздрогнула от неожиданности, но тут же обрадовалась – жив! «Не хватало мне только покойника. Ещё  саму уроют». Потом она мысленно пробежалась по всем сослуживцам, оказавшимся зимой на новогоднем корпаративе под действием этого порошка.  «Никто не подох, слава Богу. Поспали, послюнявились, подрались. Слава Богу, этот (о старике) не кинулся драться». Тут Ольга вспомнила о необходимости насажать себе синяки, и ей, представившей синяки на своём красивом по её мнению теле, стало жалко себя. Сегодня вечером должен придти плечистый брюнет, заниматься сексом с которым для неё было наслаждением. Она представила себя в его объятьях обезображенную синяками, картина эта ей очень не понравилась, и она отказалась от синяков, решив, что просто соврёт, скажет, что старик опять пытался сунуть ей в рот свою гадость, издевался над ней, а потом уснул. Вернувшись снова мыслями к бывшим опоённым сослуживцам, к их разговорам после праздника, Ольга убедила себя, что тогда никто не догадался, что произошло, хотя Герасимов высказывался – «Я как будто был опьянён», но босс тогда в ответ заметил – «Или хорошо набрался?» Все были пристыжены, и никто особо-то не желал развивать эту тему. Хрыч тоже не должен ни о чём догадаться.

***

Ольга посмотрела на будильник, отсчитывающий время её работы с клиентом. Каждый клиент заходил в комнату с этим маленьким красным будильничком, со стрелками, сложенными на цифре двенадцать. В зависимости от того, на сколько времени клиентом был сделан заказ, будильник приглушённо звенел через пятнадцать минут, тридцать минут, сорок пять минут или позже. Хрыч обычно оплачивал пятнадцать минут. Приближалось время окончания свидания с ним.  Комната достаточно провоняла, и девушке скорее хотелось избавиться от вонючего клиента. Она решила вызвать хозяина в номер. Для таких случаев в номере была устроена специальная кнопка. Хозяин на вызов явился сам. Явился он быстро, стремительно открыл дверь в комнату, и, оставаясь в дверях, спросил обычным тоном:
- Что нада?
- Вот, уснул, - сказала Ольга, указывая на клиента.
- И что? - спросил хозяин как всегда без особых эмоций.
- Что мне делать-то? Он спит! – немного взволновано ответила Ольга, указывая на клиента. Хозяин ещё раз посмотрел на посапывающего во сне старика и ответил, переводя взгляд на будильник:
- Отдыхай. У него ещё есть пять минут.
Не отходя от порога, хозяин внимательно посмотрел на Ольгу, перевёл взгляд на старика, вновь на будильник и сказал:
- Нада разбудить через пять минут.
Не дожидаясь ответа Ольги, хозяин вышел.
«Черт с вами», - подумала Ольга, точно зная, что через пять минут вряд ли ей удастся разбудить старика.
Она подошла к зеркалу. Из зеркала на неё смотрела очень родная, но в то же время немного чужая молодая женщина. Светлые пряди волос взъерошено падали на лоб, голубые глаза светились каким-то истерическим блеском, щёки румянились, на белой шее с правой стороны было большое красное пятно. «Да успокойся же!» - тоном упрёка мысленно повелела себе Ольга. Она потёрла пятно на шее, поправила волосы и отвернулась от зеркала. Глазами она пробежалась по комнате, стараясь понять, не может ли что-то выдать её. Показалось все нормально: вот пустой графин, вот фужер испачканный вином, вот второй фужер, но в нём нетронутое вино! «Дура!» - мысленно выругала себя Ольга и, схватив свой фужер с нетронутым вином, выбежала в туалетную комнату. Там она вылила вино в туалетный стаканчик, предварительно прокатив его по стенкам бокала до зажатых на стекле губ. Проделав всё это, вернулась в комнату, где по-прежнему, посапывая, спал клиент. Будильник с шумным тиканьем, которого раньше Ольга никогда не замечала, показывал время окончания услуги, то есть вот он должен был уже зазвенеть, и зазвенел. Ольга, ждавшая этого звонка, всё равно вздрогнула и резко нажала на кнопку, о чём тут же пожалела. «Надо было поднести будильник к уху старика», - подумала она, - Ну, уж ладно».  Она брезгливо подошла к старику и стала изо всех сил пытаться растолкать его, но тот совершенно не реагировал. Тогда она решила снова позвонить хозяину, но не успела, хозяин явился сам, на этот раз не один, с мальчиком.
- Замучила старика? – спросил хозяин девушку, бросив на неё краткий насмешливый взгляд.
- Я?! – неожиданно истерично воскликнула Ольга. – Это он меня замучил! Опять пытался угостить меня своей … - Ольге хотелось сказать «вонючей», она словесно запнулась, но воздержалась произносить прилагательное - колбасой! Чуть шею мне не свернул!
Хозяин уловил заминку в словах девушки, понял, что ей хотелось сказать, мысленно посочувствовал ей, зло подумал о спящем старике и перенёс эту злость в рывок, которым приподнял тело спящего с постели. По здравому смыслу старик должен был проснуться, но он не проснулся, а, отпущенный хозяином, плюхнул снова на кровать.
- Он живой? – спросил мальчик на турецком языке.
- Дышит же, - на том же языке ответил хозяин.
- Похоже, как будто нажрался дури, - заметил мальчик.
- Похоже на то, - согласился хозяин и, не сговариваясь, мальчик и хозяин перевели взгляд на Ольгу.
- Он жив? – спросила Ольга хозяина, точно зная, что старик жив, но, не зная, как ей реагировать на увиденное.
- Он что пил? – спросил хозяин, оставив вопрос девушки без внимания.
- Ничего, - несколько поспешно ответила Ольга и тут же добавила, - вино. Я тоже его пила.
Последнее предложение тоже вылетело поспешно, прямо прилипая к предыдущему. Ольга посмотрела на графин и фужеры, мальчик тоже, хозяин нет. Не отрывая взгляда от Ольги, спросил её:
- Таблетки он кушал?
- Нет, я не видела. Он пришёл какой-то очень весёлый, - начала на ходу придумывать Ольга. Я думала, его розовый цвет так веселит. Он ещё в прошлый раз просил одеть что-нибудь розовое, вот я и одела. А он, так сильно схватил меня, полез в меня пальцами, потом схватил меня за волосы …
Ольга остановила сама себя, решив, что если перестарается в своих россказнях, в следующий раз за стариком точно будут наблюдать, и уж тогда подсыпать ему порошок будет трудно, да и всё вообще усложнится. Её остановка выглядела естественно, казалось, что девушка прервала свой рассказ от волнения, вызванного её возмущением наглым поведением клиента.

***

Врать Ольга умела, как ей самой казалось, всегда, по крайней мере, с тех пор, как она себя помнила. Враньё было неотъемлемой частью её жизни, будничной необходимостью, с помощью которой она пыталась вызвать в людях к себе симпатию, уважение, жалость, восторг. Чтобы в последствии не быть уличённой во лжи, Ольга избегала какие-либо привязанности: не было у неё подруг в классе, где она соврала о том, что её мать – работник министерства, а отец учёный, не было подруг и в колледже. Единственной подружкой её была неказистая Зойка, живущая в соседнем подъезде, которая почти всегда улавливала ложь Ольги, принимала её за своеобразную игру и с годами так свыклась с ней, что без лжи Ольга Зое даже уже не представлялась.
 При встрече в последний раз на автобусной остановке, где подруги частенько встречались по утрам, Ольга сообщила Зое о том, что со своим парнем едет отдыхать в Турцию. Едет надолго – пока не надоест. Парень у неё бизнесмен, от неё он без ума, всю поездку оплатил сам. Слушая Ольгу, Зоя не могла понять, ложь это или правда, так как в голосе Ольги слышались некие новые, не улавливаемые ею раньше нотки, да и во взгляде подруги читалось не просто превосходство, которое всегда присутствовало в случаях, когда Ольга рассказывала о чём-то возвышающем её, но и неподдельная радость. Можно было верить подруге, но Зою смущало то обстоятельство, что раньше она не знала о парне Ольги. Будь у Ольги парень раньше, та непременно сообщила бы о нём, а не рассказывала бы о каком-то новеньком обалденном красавчике у них на работе. Поначалу Зоя даже решила, что парень Ольги и есть тот самый красавчик, но, услышав о том, что он бизнесмен, поняла, что Ольга говорит о другом человеке. Сумев вставить в словесную трескотню подруги вопрос о том, давно ли Ольга «мутит» со своим парнем, Зоя получила ответ, что с полгода, и этому уж точно не поверила. Она чувствовала какую-то психологическую несостыковочку, и, пытаясь всё же что-то для себя прояснить,  специально спросила ещё Ольгу  о новичке, но та  пренебрежительно фыркнула при напоминании о нём и даже немного отмахнулась. Зое хотелось задать ещё вопрос, но Ольга не дала, перебив подругу каким-то пустяковым замечанием о долгом ожидании автобуса.

***

После звонка в Москву вот уже вторую неделю Ольга жила в двойном напряжении: во-первых, её томил страх быть разоблачённой, во-вторых, она томилась ожиданием действий босса или его бездействия. И в первом и во втором случае девушка захлёбывалась в своих предположениях, в выдумываемых ею и мысленно  выстраиваемых версиях, положительный исход которых с отдалением от дня усыпления старика в первом случае возрастал, а во втором, наоборот, снижался. По подсчётам Ольги старик должен был уже появиться, но пока ни разу не появился. Ольга предполагала, что с ним могло случиться что-нибудь плохое, что-нибудь со здоровьем, но здоровье старика совершенно не беспокоило девушку, иногда мельком в её сознании проносилась мысль даже о возможной смерти старика, но и в этом случае её совесть оставалась невозмутимой, более того, мысль эта носила пусть краткое, но яркое злорадно-радостное настроение, с мазками облегчения и даже победы. Единственно, что беспокоило и напрягало Ольгу, это боязнь того,  что в смерти старика каким-то образом обвинят её. Но время шло, претензий Ольге никто не высказывал, и постепенно она на этот счёт начинала успокаиваться. Зато мысли о действиях Параченко, путающиеся с мыслями об отсутствии каких-либо действий с его стороны, её начинали выматывать. Эти её мысли занимали значительно больше времени и отнимали значительно больше её душевных сил, чем все остальные, приходящие к ней в эти дни.



 Заметив задумчивость Ольги, хозяин как-то спросил её:
- Что такая… не весёлая, всё думаешь. О чём думаешь?
Ольга тут же нашлась, что ответить. Она давно готовилась к просьбе дать позвонить ей, а тут как раз подвернулся этот вопрос хозяина.
- Я думаю, мама моя, наверное, очень переживает. Я ведь ей не сказала… Надо бы ей позвонить.
По плану Ольги было, выпросив звонок матери, позвонить ещё раз Параченко, ведь хозяин не знает ни его номера, ни номера её матери. Но хозяин, красиво растянув свои чётко очерченные губы, как-то неопределённо хмыкнул, больше воздухом, вытолкнутым из носа, чем голосом, мотнул головой в знак отрицания и как  всегда неспешно с внутренним достоинством повернулся к двери и удалился.
«Вот сука!» - мысленно выругала его Ольга, отрывая взгляд от двери, за которой скрылся хозяин. «Хоть бы поговорил со мной. Он пахнет костром, жёг что ли что-нибудь. Красивый, зараза, а ко мне ни разу не пристал. Может, женат, хотя другим-то это…» Тут мысли девушки сами оборвались. Она резко вскочила и кинулась к двери. Да, не было привычного звука запора, значит, дверь не заперта! Ольга резко потянула на себя ручку  двери, сделала рывок в дверной проём и наткнулась на крепкую мужскую грудь. Крепкие руки схватили её за плечи, развернули и направили в комнату. В действиях направляющего не было агрессии, нервозности, напряжения, а, наоборот, была, как Ольге показалось, некая ласка, то ли отеческая, то ли дружеская, но точно мужская.
- Ты хатела бежать, да? – без злости спросил хозяин, любуясь  взволнованной Ольгой. Ольге вопрос хозяина показался участливым.
- Да, хотела погулять по саду. Можно?
- А званить уже не хочешь? – спросил хозяин, доставая из кармана брюк телефонный аппарат.
- Да! – радостно воскликнула Ольга, кидаясь к телефону.
- На, звани, - передавая аппарат девушке, разрешил хозяин.
Ольга ловко выхватила у мужчины аппарат, стала набирать номер и осеклась. «Лучше спросить у него код Москвы, а то как-то ладно всё получается», - подумала она и спросила. Хозяин  код назвал, но не сразу, сначала высказал удивление, почему она-то не знает. Едет в страну чужую, собирается звонить домой, а как это сделать не знает. Ольга объяснила, что с её планшета звонок не составил бы труда, там у неё установлен роуминг, а стало быть, звонки в Россию для неё не требовали бы каких-то знаний. Она, конечно, помнит, интересовалась перед вылетом, кажется код такой-то. В названных цифрах Ольга нарочито переставила две цифры местами. Хозяин поправил её. Сильно волнуясь в предвкушении разговора с Параченко, Ольга набрала его номер. Пошёл вызов, Ольга, плотнее прижимая аппарат к уху, лихорадочно думала о том, как она начнёт разговор, стоит ли босса называть мамой, и к моменту, когда Параченко отозвался, она решила, что лучше будет назвать его по имени, и представить его в случае необходимости соседом или ещё кем-нибудь.
- Мишь, привет, - как-то неестественно звонко закричала Ольга. – Это я, Ольга. Я из Турции звоню. Позови маму!
- Ты чего там, совсем на солнце перегрелась? Какую маму? Чего несёшь?
- К соседке вышла? – кричала Ольга, стараясь криком заглушить слова Параченко. – Ты передай ей, что у меня всё хорошо.
- Ты что, не можешь говорить? - забавляясь ситуацией, со смехом в голосе спросил Параченко.
- Да, да, - радуясь тому, что босс просёк ситуацию, поспешно ответила Ольга. Тут у нас горы, мы в каком-то кишлаке.
Тут Ольга услышала властный голос хозяина:
- Хватит, дай сюда!
- Мишь, я очень скучаю… - почти провыла Ольга, вытягивая шею вслед за отнимаемым аппаратом.


***

«Скучает она, - отчего-то сильно злясь, думал Параченко. - Развлекается, сучка, там с турками. А чего звонила-то? Хочет, чтоб я её вызволил, чтоб я за неё в войну с турками впрягся. За дурака меня принимает. Да уж, затрахали её там, наверное. Хочет, чтоб я выкупил её? Да это же денег сколько надо потратить! А что это мне даст? Вон она как с хахалем-то своим быстро от меня смылась». Параченко долго думал эти свои короткие мысли, цепляющиеся одна за другую, связанные между собой обидой и злобой. Иногда в эту путаницу мыслей пробивалась мысль с другим окрасом, а именно, мысль о том, что Ольга нужна ему, что терять её ему очень не хочется, это даже была не совсем мысль, это было ососзнание необходимости иметь при себе Ольгу, но Параченко нарочито гнал эту мысль-осознание, выхлёстывая её вытаскиваемыми из памяти воспоминаниями о том, что подтверждало ему её ненадобность. Чаще всего в числе хлёстких воспоминаний всплывали те, что были связаны со Степаном. Параченко вспоминал заигрывания Ольги со Степаном, её тщательный макияж для Степана, данную ею кличку-определение Степану – «красавчик». Этими обидными для себя воспоминаниями Параченко бередил в себе злость не только на Ольгу, но и на Степана. «От этого надо избавляться», - думал Параченко о Степане, и мысли его, цепившись за уже ненавистного Степана, на несколько минут полностью отцепились от Ольги. В эти минуты Параченко думал о том, как выдворить Степана, не навредив себе. По его разумению получалось, никак. Выдворить Степана, значит нажить сильного врага, а вернее, подписать себе смертный приговор. Ну, не себе, прямо уж себе, но можно лишиться и бизнеса, и положения, а кто их знает, может и жизни. Вон по телевизору каждый день показывают, как такие, как Степан, запросто отстреливают неугодных себе. И что это он вздумал нанять этих отморозков. Ну, нанял бы просто технарей, оснастил бы всё приборами слежения, всё было бы проще и дешевле. Параченко укорил себя за промах, но коротенько, не любил он себя ругать, считая, что всё, что он делает, всегда правильно, а если им и допущен промах, вот как сейчас, то надо не корить себя, а думать, как лучше выпутаться. Снова мысленно Параченко стал пробовать прокручивать возможные варианты последствий от увольнения им Степана, и вдруг его осенила мысль о том, что организация, от которой прислан Степан, с её возможностями сумеет вызволить Ольгу. Только чего ему это будет стоить? Параченко решил «закинуть удочку». Возможно, для этой организации подобная операция – сущий пустяк, а возможно, это окажется им даже на руку, поймать преступную группировку. Подбодрив себя мыслями о том, что за спрос с него ничего не возьмут, Параченко всё-таки решил обратиться к Степану с разговором об Ольге, он даже не стал вызывать Степана к себе, а пошёл в его кабинет.

***

Степан внимательно проглядывал какие-то бумаги. Услышав звук открывающейся двери, с досадой закрыл папку и даже стал убирать её в стол. Ожидая увидеть Татьяну, стал уже натягивать на лицо приветливую улыбку, но увидел Параченко со зло прищуренными глазками, тем не менее, продолжил оба действия: и папку убрал, и улыбку на лицо надел.
- Что прячешь? – спросил Параченко, стараясь придать тону безразличие.
- Да так, это дела ведомства, - ответил Степан, меняя улыбку на вопросительную мину.
- Наш пострел везде поспел, - с еле скрываемым сарказмом в голосе сказал Параченко, плюхаясь в кресло.
Пересев из-за стола в кресло напротив Михаила, Степан заявил:
- Тут я всё заканчиваю, на следущей неделе предъявлю всё, как договаривались, и уйду. Подумай, как лучше это преподнести.
Параченко был сражён услышанным. Конечно, он ждал такой результат, но не так скоро. Он считал, что Степан проработает в обществе с полгода, ведь с ведомством был заключен договор о предоставлении аналитического отчёта не позже, чем до конца года, то есть не позже, чем через шесть месяцев. Прошло ещё только около двух. Секунды три Параченко молчал, уставившись на свои скрещенные в пальцах руки, по-хозяйски опущенные на стол, потом, не взирая на огромное желание удостовериться,  не блефует ли Степан, правда ли то, что он уйдёт на следущей неделе, он спросил:
- Она меня крупно обворовывает?
- На следущей неделе, – ответил Степан, и Параченко, услышавший в голосе Степана жесткие нотки, понял, что задавать по этой теме ещё вопросы сейчас не стоит. Да и не так его волновала сейчас эта тема, главное, похоже, вопрос об увольнении Степана разрешался сам по себе. Надо подумать, как это лучше представить всем. Ему даже хотелось как-то при том унизить, очернить Степана. И тут  он понял, что ему сейчас не хватает Ольги. Эта-то уж наверняка придумала бы что-то интересненькое. Вспомнив об Ольге, Параченко вспомнил, зачем он пришёл сюда, и решился заговорить о том со Степаном. Но сначала надо было как-то закрыть тему предстоящего ухода Степана. Надев на лицо ещё в школьные годы заученную маску довольного жизнью человека, Параченко, втаскивая в голос браваду, заговорил:
- Похоже, я не ошибся, обратившись в вашу контору. Такие специалисты! – это Параченко произнёс, указывая Степану своим подбородком на него. - Я думал, ты у нас прокрутишься, минимум, год, а ты за месяц всё обстряпал. Ну, ты даёшь! Круто, реально круто! – Параченко был неподдельно рад уходу Степана, потому слова его звучали естественно. – И что, у вас все такие ловкие, или к нам послали самого лучшего?
- Рад, что ухожу? Вижу, вижу, не по  нутру я тебе пришёлся, - игнорируя вопрос Параченко, сказал Степан, прямо глядя тому в глаза.
Параченко напрягся, не понимая, куда это клонит красавчик, и как ему реагировать на сказанное. Степан, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Ты же знаешь, что я за полчаса могу тебя обанкротить, отнять у тебя твой бизнес, и ты ничего не сможешь сделать.
- Это ты к чему сейчас сказал? – спросил Параченко, бледнея.
- Да так, чтоб ты не очень-то зарывался, - ответил Степан, опуская голос.
- Ну, что ты, Стёпа, - одевая дежурную улыбку, и даже несколько склонив голову на бок, с наигранным простодушием заговорил Параченко. – Когда это я зарывался? Вот и сейчас пришёл к тебе с просьбой.
Степан молчал, не спрашивал ничего. Параченко после некоторой паузы, не дождавшись вопроса, заговорил снова, несколько прикусывая губы:
- Понимаешь, Стёп, тут такая история. Нашу Ольгу в Турции забрали в рабство.
- И кто же? - спросил Степан. Тон его вопроса совсем не шёл к ситуации, не было в нём ни сочувствия, ни жалости, ни даже любопытства. Более того, в вопросе слышались безучастность, равнодушие. Параченко заметил это, но сделал вид, что не заметил и с нарочито втянутыми в голос нотками соучастия к Ольге ответил:
- Она сама ничего не знает. – И, уже больше не дожидаясь вопросов Степана, Параченко рассказал о звонках Ольги, о том, что на отдых она выехала с каким-то парнем, с бизнесменом, занимающимся то ли установкой окон, то ли их  производством. Закончив рассказ, спросил:
- Как думаешь, ваша организация тут сможет что-то сделать? – И поспешно добавил, - Только я не готов платить за это.
Степан ответил не сразу, а после некоторой паузы, в течение которой мужчины смотрели в глаза друг другу, ответил вопросом:
- Это всё, что известно? Больше ничего?
- Ничего.
- Какого числа они улетели?
Параченко задумался ненадолго, потом уверенно назвал дату, добавив:
- Она тогда сказала, что в пятницу они вылетают.
- Думаешь, не соврала?
- Кто знает, могла.


***

Разговор со Степаном сильно разбередил душу Параченко. Он понял, что Степан, говоря о своих возможностях в отношении его бизнеса, не блефовал, не сгущал краски, а высказал  действительные свои, ну, или ведомства, возможности. Параченко решил, что прослушивающая и подсматривающая аппаратура установлена не только и даже не столько для его пользования, сколько для пользования ведомства. Он понял, что находится под колпаком у ведомства. Тут же роились мысли о предстоящем уходе Степана, казалось рано, вряд ли за такой период он мог что-то выяснить, хотя мог, наверное. Путался в догадках, как, когда, сколько могли спереть у него. Где-то сбоку припирали мысли о том, что это замечательно, что Степан уходит, ведь он сам того хотел, это немного радовало, но радость была с примесью горечи, что-то в уходе Степана было неопределённое, это настораживало, пугало Параченко. А как же с Татьяной-то он? Все считают их идеальной счастливой парой, а он бац! и уйдёт. А, может, и она уйдёт. Возьмут вместе и смоются с его денежками. Кроме того на ум Параченко  постоянно шла злосчастная папка, запертая Степаном в стол, он даже собирался пойти в кабинет Степана и попробовать достать её для ознакомления, но, понимая, что Степан не мог оставить её  не запертой, да, скорее всего, вообще унёс из кабинета, остановил себя. Да везде видеонаблюдение, его же тут же засекут. И эта Ольга! О ней иногда тоже пробивалась мысль. Но редко.
Неожиданно для себя Параченко обнаружил, что въезжает в гараж. Посмотрел на часы, шёл новый день. И вся скопившаяся в нём злоба, смешанная с досадой, возникшая в результате натиска путанных, так и не додуманных мыслей, выплеснулась на жену.
«Могла бы позвонить, осведомиться, где я, да как. А вдруг я уже в кювете где-то валяюсь. Никакой  заботы о муже, только деньги ей давай! Наверное, уже дрыхнет себе преспокойненько или того хуже, смотрит какой-нибудь тупой сериальчик» - думал Параченко о жене Маргарите, поднимаясь в лифте на свой этаж.

***

Предупреждённый охраной по радиосвязи о приходе Степана, Владислав Петрович, слегка обрюзгший чуть облысевший мужчина на вид лет пятидесяти, одетый в лёгкий спортивный костюм, снял с колен рыжеволосого четырёхлетнего внука, пересадил его рядом с собой на диванчик и, обращаясь к своей дочери, сидевшей с журналом за соседним столиком, сказал:
- Я отойду на полчасика.
- Деда, ты куда? – немного обиженно спросил мальчик, оторванный от своего увлекательного занятия – составления картинки из пазлов.
- Ко мне пришли, я отойду. Ты составляй, составляй картинку. Мне потом покажешь, ответил Владислав Петрович, легко сбегая по ступенькам с террасы.
- Ну, я же не сумею без тебя, - капризно растягивая слова, возразил мальчик. Дед его уже не слушал. Он шёл ровной поступью по аллее сада к входной калитке навстречу Степану.
- Ну, что, герой, не пора ли тебе закругляться у этого шкета? Давай, выводи там всех на чистую воду, - говорил Владислав Петрович Степану, пожимая ему руку, - если конечно есть, кого выводить. Нам поступил новый заказ. И я скажу тебе, это не какой-нибудь фуфловый бизнес, там политика. Там тебе будет интересно.
- Да? – выказал интерес Степан. – Это связано с финансами?
- К сожалению, да. Политики любят деньги – ответил Владислав Петрович, растягивая губы в презрительной ухмылке.
- Когда начало операции?
- Завтра зайди в это же время, получишь все инструкции, и приступай. Ну, а сейчас рассказывай, что там ты нарыл.
Степан рассказал своему руководителю о делах в обществе, возглавляемом Параченко Михаилом Сергеевичем, рассказал и об Ольге, попавшей в турецкий плен. Всё, и дела в обществе, и положение Ольги интересовало Владислава Петровича.
После примерно получаса общения Степан стал прощаться.
- Ты вот что, Стёпа, - остановил его Владислав Петрович, - сделай так, чтоб шкет этот не навредил Татьяне. Ему же хватит ума. Надо всё обставить так: уходишь ты, уходит она. Сумеешь? - Владислав Петрович пристально упёрся взглядом в глаза Степана Ивановича.
- Конечно, - с нарочитой лёгкостью и весёлостью ответил Степан, пряча своё недоумение.  «Ухожу я, уходит Татьяна» - выходит, старику известна наша связь, хотя, конечно известна, он ведь имеет доступ к просмотру и прослушиванию. Он догадывается, что у нас с Татьяной всё не просто по службе, догадывается, что мне Татьяна не безразлична, хотя ему-то какое дело, вряд ли он стал бы этим заморачиваться. Тут что-то другое».
- И ещё, - как всегда твёрдо, а Степану даже показалось, что с особым нажимом, продолжил Владислав Петрович, - продумай получше, как ты всё объяснишь Татьяне. Меня о начале встречи со шкетом известишь.

***

«Ну, конечно, - думал Степан о Владиславе Петровиче, - хочет всё видеть, психолог чёртов. О начале встречи известите его, видите ли. Меня испытывает. Дёрнул же меня чёрт так привязаться к Татьяне, ведь я и так всё мог узнать, без телесных притираний». В памяти почти ощутимо пронеслись картины улётного секса.  «Хотя, нет, не чёрт, а Бог послал мне эту встречу, – поправил себя в мыслях Степан. - Теперь я, наверное, просто не смогу жить без неё. Мне нельзя терять Татьяну, она должна меня понять, простить, ведь она редкостная умница, она та, кого я мечтал встретить. А если не поймёт, значит, я в ней ошибся, значит, она не моя, или значит, я не сумел правильно объясниться». - Два внутренних голоса Степана вели то ли диалог, то ли два монолога, сливаясь в единые путаные мысли. - «Старику, как и мне надо, чтоб шкет ей не навредил, ещё он желает, чтоб и я ей не навредил. Хочет оградить её от ударов. Интересно, почему? За двенадцать лет, которые я работаю у Старика, ни к кому он не был так участлив, как к Татьяне». Степан мысленно пробежался по тем, кого их ведомство разоблачило. Иные были в заключении, иные как-то задержались на воле, но это уже без участия ведомства, был один, добровольно ушедший из жизни, но не было ни единого случая, когда ведомство вмешивалось бы в дальнейшие судьбы разоблачённых. Неписаные правила ведомства были таковы: выполнил задание, получил плату, и в сторону.

***

Антон признаваться в преступлении не хотел, но когда ему показали фото других девушек из нескольких российских городов, вывезенных в Турцию и оставленных там, в числе которых были и те, которых он вывез лично, рассказали всю схему действий его и его подельников, больно треснули по затылку и пообещали весёлую жизнь в тюрьме за противление и препятствие следствию, он сдался и рассказал всё. Рассказал и об Ольге: как познакомились, кем представился, чем увлёк. Причём об Ольге Антон сказал так: «С этой работы было не много, долго упрашивать её не пришлось, она сейчас на своём месте». Антон назвал это место, то есть назвал село, куда Ольга вывезена, назвал хозяина, «князя». Лицо, кем контролируется в Турции их «бизнес», Антон не знал, но он рассказал о человеке по имени Фёдор, который привлёк его к этому «бизнесу» - своём случайном сокамернике при задержании его за мелкое воровство. По словам Антона, Фёдор рулил всем. С того дня, как мужчины встретились в камере, потом, благополучно освобождённые по «просьбе» Фёдора «посидели в кафешке, потрепались о жизни», они постоянно общались, но только «по мобиле или по почте». За свою науку, за сводничество, за контроль со стороны турецких властей Фёдор забирал у Антона десять процентов от суммы сделки. Получив за каждую перевезённую девушку средства, Антон перечислял Фёдору на карточку причитающиеся ему десять процентов. В действительности Антон не знал истинной суммы сделки, то, что выдавал ему «князь», было условной суммой, значащейся как плата Антону за его труды. Сумма этой платы назначалась и зависела от внешности девушки,  сексуальности, здоровья её, срока, на который можно было задержать её в Турции без особого риска, и даже от её характера. Все эти оценки давал «князь», и деньги за переданную девушку тоже вручал Антону он. Деньги по меркам Антона – бывшего детдомовца, никогда до этого не державшего в руках суммы, большей десяти тысяч рублей, были не плохими, «работа», полученная им, требовала от него артистизма, находчивости, и оттого нравилась ему, к тому же общение с девушками, перелёты, солнце Турции, отели, рестораны – всё это вносило в его жизнь разнообразие и красочность.             Случайный сокамерник Антона, назвавшийся Фёдором, был тоже весьма артистичен. Фёдор – было вымышленное им имя, а случайность – вовсе не случайной. Это был Кулиш Матвей Власович – майор МВД, беспринципный оборотень в пагонах. Средства, получаемые им от Антона, были крохами по сравнению с тем потоком, который ежемесячно шёл к нему обводными путями из Турции от его партнеров по «бизнесу». Антон был не единственным лицом, вывозившим девушек. Схема, разработанная Кулишом, уже в течение более двух лет действовала без сбоев. Все вывезенные девушки возвращались, все родственники успокаивались, громких скандалов никто не затевал, а на смену возвращённым девушкам завозились новые, ведь доверчивость девушек, подкреплённая влюблённостью, не имеет границ.
Операция по захвату сутенёрской группировки Владиславом Петровичем была назначена на четверг.


***

Сегодня планировалось начать новую операцию с политическими дрязгами, а на завтра, на вторник, Владислав Петрович и Степан наметили закончить операцию в обществе. Сегодня Степан  наметил себе объяснение с Татьяной. Будет ли этот разговор прощальным, или Татьяна, любя его, всё поймёт, он не знал, и это его мучило. В воображении он проигрывал оба варианта, причём вариант расставания казался ему проще, но простота не шла в сравнение с чем-то тем, другим, что для себя Степан определил как влюблённость, боясь отчего-то признаться себе, что в действительности это была любовь. Всё внутри его волновалось и сильно противилось расставанию с Татьяной.


***


Войдя в кабинет Параченко, Степан бесцеремонно уселся в кресло, приставленное к столу хозяина кабинета напротив него. Параченко уставился на вошедшего с удивлённым возмущением, но молчал, понимая, что неспроста так сел Степан, сейчас он что-то заявит. И Степан заявил:
- Завтра я представлю отчёт. В шестнадцать пятнадцать будьте готовы принять его. В семнадцать часов средства должны быть у нас на счёте.
Параченко тут же заметил официальный тон Степана, и всё ещё оставаясь с удивлённо-возмущённым выражением на лице, кивнул. Вместе с кивком с лица его скинулось это выражение, на смену ему появилось выражение-маска важного делового человека, сильно не нравившееся Степану. Параченко тоже очень не любил одно выражение лица Степана - непроницаемое. Сейчас у Степана было такое.


***

Едва переступив порог квартиры Татьяны, Степан заметил в любимой женщине какое-то волнение. Обдумать это не успел, Татьяна тут же повела его на кухню к столу.
- Татьян, я сегодня не надолго, - сказал Степан, усаживаясь за стол. Больше он ничего не добавил, Татьяна расспрашивать не стала. Ей было присуще чувство такта, которое Степан очень ценил в ней, он надеялся, что так и будет, Татьяна ни о чём не спросит, и ему не надо будет прикрываться ложью, которую на случай он всё-таки заготовил. За ужином поговорили о совместно просмотренном вчера фильме, об актёре, сыгравшем в нём второстепенную, но яркую роль, о режиссёре фильма, вспомнили другие работы этого режиссёра. После ужина, быстро заложив посуду в посудомоечную машину, перешли в комнату, и, не успели ещё даже определиться с местами, Степан, не дав Татьяне отойти от себя, развернул её ласково к себе лицом и объявил:
- Я должен тебе кое-что сказать, – прочитав протест в лице Татьяны, добавил, - важное.
Но Татьяна со словами  «Нет, сначала я!»  выскользнула из его полуобъятий и подлетела к компьютеру.
- Садись, - пригласила она, указав на приставленный рядом с компьютерным креслом стул. Сама села в кресло. Под рукой Татьяны мышка немного подвигалась, экран засветился, и Степан увидел на нём прекрасное авто. Татьяна сказала при этом радостно и торжественно:
- Вот!
- Что это? – спросил Степан.
- Твоя машина! – всё так же радостно, даже чуть по-детски, заявила Татьяна и добавила, - я уже задаток внесла.
При словах «твоя машина»  Степан напрягся, - «Откуда она узнала?» - но последующие слова Татьяны о задатке повернули ход его мыслей, сняли напряжение, и он непроизвольно спросил:
- Зачем?
- Люблю тебя, - с нежностью, но в то же время с нотками оправдывающегося человека ответила Татьяна. – Ты же мечтал о такой, помнишь? – спросила она, ласково заглядывая ему в глаза. Степан вспомнил, как с месяц назад, он сидел за рулём машины Татьяны, она рядом. Ехали из клуба. Москва была ночная, машин было меньше, чем днём, и Степан, придав газу на почти пустом участке дороги, заметил:
- Давно я не гонял на машине.
- Какую ты хотел бы иметь машину? – спросила тогда Татьяна. Степан назвал свою. Сейчас он видел её на экране старенького компьютера Татьяны и испытывал неловкость.
- Но на что? Где ты взяла деньги? – задал следующий вопрос Степан.
- У Михаила, - уже без ноток радости, а с нотками вины в голосе ответила Татьяна. – Помнишь филиал в Ставрополе, который босс продал? Убыточный?
- Помню. Его продали в прошлом месяце.
- Ну да, продали. Босс хотел продать его за …, - Татьяна назвала сумму, - а продан он был за…, - назвала другую сумму, большую в два с лишним раза той, что была названа первой. - Так вот, по документам прошло, - Татьяна назвала сумму, чуть превышающую ту, которую хотел заполучить босс, - а остальное я экспроприировала.
Степану было всё это известно, суммы Татьяной были названы верно, но некоторые неясности всё же оставались. Он спросил:
- Как тебе это удалось?
- Ты же знаешь, по документам всё верно. Покупатель согласился провести по документам только безнальную часть суммы, ему это тоже было на руку. Остальную сумму он выдал нам без документов.
- Это да, но как тебе удалось продать так дорого?
- Тут я поработала, - загадочно улыбаясь, чуть нараспев ответила Татьяна и тут же серьёзным тоном продолжила. – Ты же помнишь, доверенность на продажу была выписана на некоего Пруткова Сергея Денисовича. Я связалась с ним и попросила его не торопиться с продажей, пообещав ему, что смогу удорожать этот бизнес. Он согласился. Не безвозмездно, конечно. Я сумела привести производство в порядок, бизнес поднялся в цене, и вот!
Лицо Татьяны озарилось победоносной улыбкой, которая тут же исчезла, вместо неё на лице женщины появилась тревога.
- Ты что? – испуганно спросила она Степана, от которого ждала чего-то другого, похвалы, восхищения, одобрения, но никак уж не осуждения. - Ты осуждаешь меня? Да Миша-то совсем не пострадал. Ты же видел, как он был рад избавиться от Ставропольского филиала! Он получил своё, даже больше!
- Всё равно это неправильно, - спокойно и без осуждения в голосе ответил Степан. - А как ты сумела привести производство в порядок?
- А, - грустно ответила Татьяна, махнув рукой, - это особая история.
Дальше она ничего рассказывать не хотела, но прочитав в глазах Степана настойчивый вопрос, продолжила:
- Я закупила дозирующий смеситель, который практически исключает брак, и упаковочное оборудование. Только и всего. Нет, ещё я нашла хорошего управляющего. Кстати, он сам потом всё и купил.
- А деньги на оборудование?
- У меня были. Я копила.
- Ты их себе вернула?
- Вернула с лихвой, вот, - Татьяна указала на монитор. Это «вот» по интонации очень отличалось от того, что было произнесено первый раз, в нём не было радости. Татьяна, чувствуя неладное, выжидательно смотрела на Степана. Степан сидел с опущенной головой и молчал. Секунд через семь он поднял голову, и Татьяна увидела очень знакомое ей, но ещё никогда не относящееся к ней непроницаемое выражение на его лице. Степан заговорил:
- Я знал всё это, кроме того, что ты вложила в производство свои средства. Завтра я должен о том докладывать твоему боссу. Это моя работа. Я нанят для этого. Это-то я и хотел тебе сказать.
- Чтооо? – из уст побледневшей Татьяны вырвался вопрос, произнесённый шёпотом.
Степан приобнял женщину, готовую пасть в обморок, и наигранно взволнованно заговорил:
- Я не дам тебя в обиду, слышишь? Мы уйдём, вместе уйдём. Я сделаю так, что о твоём хищении никто даже шкет не узнает.
Ты не пострадаешь, слышишь, Тань?
Татьяна, огорошенная услышанным, всё ещё не хотела верить словам Степана, надеялась, что это розыгрыш. Для прояснения истины она спросила:
- Кем ты нанят? Шкетом?
- Не совсем я нанят, нанята наша организация, я всего лишь исполнитель, если б не я, то это сделал бы другой.
«Я не пошла бы на такое ради другого», - подумала Татьяна, а вслух спросила:
- Михаил нанял вас следить именно за мной?
- Нет, мы проверили всех. У вас нормальный коллектив. Пронина в марте, ты знаешь, умыкнула две поставки, её уволили, да вот ты… - Степан не договорил, перебил сам себя и, хватая руку женщины, часто и взволнованно заговорил, - Татьяна, но ты ничего не бойся, я тебя не оставлю. О машине никому не скажем, оставь её себе. У меня такая же.
О последних словах Степан тут же пожалел, так как Татьяна при них резко изменилась в лице.
- Так ты всё врал? У тебя есть и машина, и квартира, и семья?
- Только машина и квартира, семьи пока нет. Женат я никогда не был.
И эти слова, как понял Степан в следующее мгновение, задели Татьяну.
- И это ложь, - опущенным голосом произнесла она и опустилась плечами, шеей и головой.
- У меня такая работа, - попробовал оправдаться Степан.
Татьяна, казалось, никак не реагировала на эти слова Степана, с полминуты она посидела в увядшей позе, потом резко выпрямилась в кресле и с нажимом в голосе спросила:
- Любовь ко мне ты тоже разыгрывал по работе?
- Зачем ты так? – ушёл Степан от прямого ответа.
Он резко встал и со словами «Налью нам вина» пошёл в кухню. Вернулся с двумя бокалами, один, в который подлил успокоительное и в то же время снотворное  средство, подал Татьяне. Татьяна молча приняла свой бокал и выпила. Степан пригубил вино, но пить не стал, сегодня ему ещё предстояло быть за рулём.

***

Аппаратуру слежения в квартире Татьяны Владислав Петрович отключил не сразу после ухода Степана, а лишь после того, как Татьяна улеглась в постель. Время было позднее, ему давно пора было быть дома, но он ещё утром предупредил свою жену Нину, что сегодня задержится, и потому не торопился.
Сев в машине на заднее сиденье, что делал всегда, когда ему требовалось что-то обдумать, Владислав Петрович вновь, вот уже который раз за неделю, обратился мыслями к прошлому.

***

Одноклассница Владислава Петровича Нина Ковалькова была прилежной ученицей, но математика в старших классах ей давалась с трудом. Владиславу же, лучшему ученику класса, очень нравилась Нина, и,  не смотря на протесты матери, считавшей, что он и так достаточно занят: карате, языки, хоккей, и заниматься бесплатным репетиторством ему не пристало, он с радостью дважды в неделю ходил помочь Нине с математикой в большой дом, заселённый большей частью по принципу коммунальных квартир, в котором жили некоторые его одноклассники, в том числе и Нина. Занятия с Ниной были приятны Владиславу не только потому, что она была рядом, но ещё и вся атмосфера коммунальной квартиры, где жила Нина, была ему интересна и радостна. Владислав Петрович вспомнил, как первый раз дверь в квартиру, где жила Нина, Владиславу открыл долговязый мальчишка – сосед Нины по коммуналке, который возился в коридоре со своим велосипедом.  Мальчишка встретил Владислава ехидной улыбкой и крикнул, глядя на ближнюю дверь, за которой находилась комната, занимаемая семьёй Ковальковых: «Нин, учитель пришёл!» - а потом всё с той же ехидной улыбкой проводил Владислава взглядом. Но в следующий свой приход Владислав не дал мальчишке-соседу крикнуть, остановив его словами, сказанными твёрдым сильным голосом в повелительном тоне: «Роль  дворецкого тебе, пацан, идёт, конечно, но не надо». В следующий раз мальчишка-сосед, открыв дверь Владиславу, быстро и как-то вяло ответил на его приветствие и тут же отвернулся к велосипеду. Обычно Татьяна была не одна, а со своей бабушкой Зинаидой Кузьминичной, доброй седовласой сутулой пожилой женщиной, относившейся к Владиславу с нескрываемым почтением. Сразу с началом занятия Зинаида Кузьминична тихонько удалялась из комнаты, и чуть позже по всей квартире раздавался приятный запах  оладушек, блинов или жареных пирожков. Владислав любил сидеть после занятий втроём с Зинаидой Кузьминичной и Ниной за круглым столом, крытым бархатной вишнёвой скатертью, застеленной поверх белой затёртой клеёнкой, и наблюдать украдкой за Ниной, трясущей обожжённые пальчики,  или мягко перехватывающей нежными пальчиками горячий пирожок, видеть, как её красивые зубки, обнажённые в оскале, случившимся в результате предусмотрительно отстранённых от горячего губ, вонзаются в мякоть жареного теста. Немного неловко, но отчего-то всё равно приятно было видеть, как Нина стесняется бабушкиного подчёркнуто-почтительного отношения к нему. Он был уверен, что в его отсутствие Нина наверняка отчитывала бабушку за её нелепую почтительность, но Зинаида Кузьминична, видевшая, с какими заботой и вниманием Владислав относится к её внучке, и знавшая, что Влад – это сын самого Шевцова, просто не могла относиться к Владиславу иначе. Она старательно до краёв накладывала Владиславу варенье в розетку, двигала к нему поближе испечённое, густо лила ему заварку и всегда, даже после того, как Владислав просил её обращаться к нему на ты, обращалась к нему только на Вы.

***

Ирина, соседка Ковальковых по коммунальной квартире, несколько раз за прошедшие годы приходила Владиславу Петровичу во снах. Последний сон был вчера. Сон странный. Эротический. Хотя других снов, кроме странных, Владислав Петрович и не знает, но этот странен именно эротичностью. Так приятно и желанно было во сне с Ириной. Они просто тонули в нежности. Именно они, во сне Владислав Петрович знал точно, что Ирина ощущает такое же блаженство, как и он сам. Её тёмные, длинные во сне волосы приятно касались его груди, плеч. Даже в яви при воспоминании об этом сне Владислава Петровича дразнила лёгкая истома.
Впервые Ирину Владислав встретил в коридоре коммуналки мимоходом. Проходя в комнату Ковальковых, он увидел боковым зрением стремительно выпархивающий из проёма кухонной двери длинный атласный халат в бело-голубых оттенках, перетянутый кушачком по тонкой талии той, на ком он был. Ту, на ком был халат, Владислав не сумел рассмотреть. Он успел увидеть только копну тёмных, кажется, даже не очень-то причёсанных волос над тонкой длинной шеей. Владислав догадался, что эта была Ирина, дочь Пономарёвых – сестра долговязого паренька, вернувшаяся к родителям «с дитём в подоле», как выразилась бабушка Татьяны, объясняя короткий плачь ребёнка, временами доносившийся из комнаты соседей.  В тот день вечером, перебирая клавиши пианино, Владислав пытался представить лицо той, что была в бело-голубом халате, а в уме почему-то читались пушкинские строки «…как мимолётное виденье…». В следующий раз, выходя от Ковальковых, Владислав услышал на кухне женские голоса и в надежде на то, что один из них, возможно, принадлежит Ирине, попросил Нину разрешения заглянуть на кухню. Он так и сказал:
 – Нин, а можно я на вашу кухню загляну. Просто, знаешь, интересно.
- Конечно, проходи, -  предложила Нина и повела одноклассника за собой, внутренне напрягаясь, беспокоясь, чистая ли сейчас кухня. Её бабушка наверняка убрала стол за собой, а вот что у Пономарёвых, не известно. Так и вышло: столик Ковальковых, расположенный ближе к окну, был чист, а стол Пономарёвых, расположенный ближе к двери, был заставлен посудой, банками, пакетом, а на ближнем к столу табурете валялось грязноватое полотенце.
- Наш стол тот, - поспешно объявила Нина, указывая на чистый стол, - там наша машина.
На стиральной машине Ковальковых стояла ваза с сухими цветами. Владислав заприметил всё, но главное, он заприметил женщин, прервавших свой разговор и уставившихся на ребят. Одной из них была бабушка Татьяны, второй – соседка Пономарёва, но не Ирина, а старшая – мать Ирины. Это уже Владислав узнал позже от Татьяны, когда спросил:
- Это ваша соседка?
- Да, ответила коротко Татьяна и поспешно добавила – такая грязнуля, и Ирка у них такая-же.
Обладая фотографической памятью, Владислав,   стараясь трансформировать портрет старшей Пономарёвой,  имевшей довольно приятное лицо, пытался представить лицо Ирины. Получалось красиво. В действительности же, лицо Ирины оказалось совсем иным, нежели Владислав себе представлял, по-видимому, Ирина больше походила на отца, которого Владислав не видел, но всё равно лицо Ирины оказалось красивым. У неё был красивый овал лица, в меру высокий лоб, небольшой нос, красивые глаза. Правильно было бы, к любой части лица Ирины приписывать прилагательное красивый. И голос у неё был красивый.


***

Владиславу в Ирине понравилось всё. Понравилось, как она подошла, как попросила брата подержать Геночку – малыша в ползунках, с любопытством рассматривающего всё вокруг,  понравилось, как доверительно отнеслась к нему – незнакомому ей человеку, вызвавшемуся подержать малыша, как бережно передала ему своего крохотулю-сыночка, как благодарно улыбнулась и со словами - «Я скоро» - улетела в кухню. Дверь в комнату Ковальковых открылась, из неё высунулась Нина и, немного замешкав, пригласила – «Привет. Заходи». Владислав вошёл в комнату, неуклюже, но с большой осторожностью держа на руках Геночку. Татьяна потянулась к ребёнку, но Владислав не отдал мальчика:
- Нет, нет, я сам. Ты давай, раскладывай тетради.
Геночка был первым малышом, оказавшимся в руках Владислава. Малыш миленько заглядывал в лицо парня, крепко уцепившись крохотной ручкой в рукав его джемпера. Тела парня и малыша плотно соприкасались, и обоим было приятно. Оба, и малыш, и молодой мужчина, испытывали новые ощущения: Геночка чувствовал не только нежность, но и силу рук и груди молодого мужчины, его жизненные силы, и эти ощущения для него были новы, ведь до этого ему приходилось быть на руках только женщин, отец и брат Ирины, считавшие, что малыш ещё очень мал, избегали брать его на руки. Владислав же, чувствуя тепло маленького прижатого к нему тела, испытывал умиление, трепет и ещё какое-то неведомое ему доселе чувство. Ирина появилась скоро. На лице её читались застенчивость и благодарность. Чтобы забрать ребёнка, она подошла к Владиславу почти вплотную, и он почувствовал от неё тот же еле уловимый запах, что и от Геночки, а может, показалось. Запах грудного молока – уже потом, в постели, перед сном, когда можно было, не привлекая ничьёго внимания, спокойно отдаться своим мыслям и настроениям, определил Владислав. Всё-таки запах был. Чудесный запах.


***

После встречи с Ириной занятия с Ниной приобрели для Владислава иной окрас, каждый раз он надеялся увидеть Ирину, но случалось это крайне редко и как-то всегда мельком. Через несколько месяцев уже весной Нина объявила Владиславу:
- Скоро Ира с Геночкой уезжают. За ними муж приедет, - и тут же поправилась, - ну, то есть не муж, а отец Геночки. Он…
Зинаида Кузьминична прервала внучку:
- Не болтай, чего не знаешь, занимайтесь-ка лучше. Скоро экзамены.
Владислав, умеющий прекрасно владеть мимикой, не подал виду, что сказанное Ниной взволновало его, а грубое, как показалось Владиславу, вмешательство Зинаиды Кузьминичной, раздосадовало. Через два дня после окончания занятия почти на выходе из комнаты, дождавшись, когда бабушка уйдёт с посудой в кухню, Владислав спросил Нину:
- Что соседка-то, уехала?
- Неет, - ответила Нина с досадой в голосе, растягивая слово.
Понимая, что Нина больше ничего не желает добавить, Владислав спросил:
- А что так? Не приехал?
Нина поняла о ком речь, ответила почему-то снова распевно:
- Приехал. Он и сейчас тут. Но, что-то у них не ладится.
- Понятно, - ответил Владислав, пряча за показным равнодушием большое волнение.  Не желая самому себе признаваться в том, Владислав хотел, чтоб Ирина с сыном остались в этой квартире, хотя умом понимал, что лучше было бы, если б семья восстановилась, если б у малыша был рядом отец. Ирина с Геночкой остались. За три года, в течение которых Владислав занимался с Ниной, он время от времени встречал их, и каждая такая встреча отчего-то радостно будоражила его. К этим двум людям, матери и сынульке, Владислав испытывал чувство, название которому, должно быть, не существует, потому, что это не было чётко определённое чувство, это была неизъяснимая мешанина нежности, стеснения, влюблённости.


***

Сейчас, заглядывая в прошлое, Владислав Петрович вспоминал радость, испытанную им от первых шагов Геночки, который неуклюже бежал из объятий матери, присевшей в коридоре на корточки, в его объятия. Тогда в юности Влад ощущал всем своим существом радость первых шагов малыша, малыш, цепляясь ручками за руки Влада, его коленку, одежду разворачивался и, немного настроив себя, кидался в объятия Ирины, где, пойманный ею, тоже разворачивался, и бежал несколько своих первых шагов к нему. В другой раз его шаги от матери к нему, потом к Нине, потом снова к матери, к бабушке, к нему, словом, в кругу взрослых, были уже более уверенными. Потом самостоятельные шаги, первые слова, первые стишки и песенки. Успехам малыша радовались все, и малыш всех любил, а к нему, к Владу, имел особое расположение. Так, по крайней мере, ему казалось, да и Нина это не раз отмечала. Ирина тоже всегда была очень рада Владиславу. «А ведь, наверное, Нина ревновала меня к Ирине», - предположил Владислав Петрович, и тут же отбросил эту мысль. Вспомнил Геночку на велосипедике, в песочнице, в саночках, вспомнил его любимую игрушку, привезённую ему отцом из-за границы – очень мягкого зайчонка с удивлённой мордочкой, вспомнил даже горшок Геночки жёлтого цвета,  вспомнил отца Геночки – крепкого ладного невысокого ростом подводника, который всё-таки увёз своих.


***

«Где же они встретились?», - спросил себя мысленно Владислав Петрович и тут же представил несколько вариантов встречи Гены, почему-то в воображении Владислава Петровича похожего на своего отца, может, потому, что Гена тоже был подводником, и Татьяны – тогда, надо полагать, ещё совсем юной девушки. «Как она сказала Степану? - Тринадцать счастливых месяцев замужества, восемь из которых были ожиданием». Пробивая мысли о Татьяне и Геннадии, ворвалась мысль о своей дочери, которая, - «…слава Богу, вышла замуж за драматурга». С другой стороны что-то где-то глубоко язвительно кольнуло - «драматург - это не мужественно, но дочери нравится».   На этой ноте сумел оставить мысли о дочери, и вернуться к Татьяне. - «Не повезло бабёнке, влюбилась в Степана. Ну, тут да, в этого (о Степане) трудно не влюбиться – умница, красавец. Жалко бабёнку. И ведь пошла на хищение из-за него. Интересно, а моя Нина, пошла бы ради меня на такое? Нет! Никогда! Она у меня честная, и дочь моя не пошла бы на такое, и сестра Лиза. Нет, хищение исключено, на него никто не пошёл бы из моих. А Татьяна пошла… Хотя, какое это хищение».

***


Анкетные данные Татьяны Владленовны Воробьёвой, до замужества Барсовой, были просты: родилась в небольшом российском городке в семье рабочих, почти с отличием окончила школу, поступила в Москве на вечернее отделение в Бауманку, вышла замуж за подводника, овдовела. Анкетные данные Геннадия Романовича Воробьёва – покойного мужа Татьяны Владленовны, тоже были просты: родился, учился, пошёл по стопам отца, стал моряком-подводником. Женился. Погиб при исполнении служебных обязанностей. «Анкеты – это пустое, а как в жизни-то» - думал о Геннадии с Татьяной Владислав Петрович, наверное, тем самым оправдывая своё намерение взломать почту Татьяны. Дома уже ночью, тихонько выбравшись из спальни,  намерение своё - взломать почту Татьяны, осуществил. Татьяна немного с кем переписывалась: с родителями, которые, как правило, писали ей совместные письма, с двумя подружками, одной из которых была её сослуживица Лариса, и с Ириной Павловной – матерью покойного мужа, которая сейчас вяло ассоциировалась с Ириной Пономарёвой из юности Владислава Петровича. Переписка Татьяны и Ирины Павловны была не частой, но тёплой. Чаще это были поздравления с праздниками и пожелания, а время от времени женщины делились впечатлениями о своих поездках на отдых. Ирина Павловна писала всегда о совместном с мужем отдыхе, сопровождая такие письма непременно двумя-тремя фотографиями с отдыха, Татьяна чаще писала об одиночном отдыхе, иногда об отдыхе с какой-нибудь подругой. Ирина Павловна с фотографий, высылаемых Татьяне, мало походила на молоденькую длинноногую Ирину с тонкой длинной шейкой под аккуратной головкой с короткой стрижкой. Будучи старше его жены Нины, своей соседки по коммунальной квартире, всего лет на пять, выглядела она сейчас значительно старше Нины, как если б они были из разных поколений. Муж Ирины Павловны, бывший подводник, выглядел тоже уже стариком. «Вот что время делает с людьми», - с досадой думал Владислав Петрович, вглядываясь в лицо Ирины Павловны, пожилой женщины в белой шляпке и в коротком пляжном платье малинового цвета. Молодая Ирина из его эротического сна совершенно не была похожа на нынешнюю Ирину Павловну, да и от Ирины из юности тоже отличалась. Закрыв с внутренним раздражением фотографии, Владислав Петрович приступил к чтению последнего, присланного ещё вчера, письма Ирины Павловны.

***

После приветствия Ирина Павловна писала такие слова: «Мы очень рады за тебя, дорогая Танюша! Мы ведь с Ромой только и мечтаем о том, что ты встретишь хорошего человека, и вы нарожаете нам внуков. Ты же не откажешь нам в счастье видеться с ними? Рома сердится на меня за эти слова, просит убрать их из письма, но я, ты знаешь, что думаю, о том и пишу. Я так буду рада повозиться с твоими детьми. Рома тоже, он просто боится сглазить, не любит забегать вперёд. Танечка, солнышко, мы ОЧЕНЬ рады за тебя!»
Прочтённое непонятным образом взволновало Владислава Петровича, волнение это несло целую мешанину чувств: жалость к Ирине Павловне, к её супругу и  к Татьяне, непонятную досаду, чувство вины за что-то и в придачу чувство, пожалуй, неуместной радости  за всех тех же: за Ирину Павловну, её супруга и Татьяну. Кроме того, на доли секунд Владиславу Петровичу показалось было, что Ирина Павловна немного неадекватна, напориста, навязчива, но он тут же осёк себя, понимая, что Татьяна для Ирины Павловны и её мужа Романа – единственная живая связующая нить с их погибшим сыном Геннадием. Спустился к письму Татьяны, на которое отвечала Ирина Павловна. В нём Татьяна признавалась родителям покойного мужа в том, что встретила хорошего человека, с которым ей так же легко и радостно, как было с их сыном Геной. Пишет, что её новый друг, заставший вчера её за чтением стихов Геннадия, очень одобрил эти стихи и дал им высокую оценку. Сегодня они вместе были на кладбище, возложили на могилу Геннадия цветы. Просит их простить её и понять. Обещает никогда не забывать их и Гену.
Письмо Татьяны тоже растрогало Владислава Петровича. «Она такая настоящая, такая добрая», - думал Владислав Петрович о Татьяне. – «Уже сколько лет, как нет Геннадия, а Татьяна всё ещё в добрых отношениях с его родителями». Неожиданно в сознание Владислава Петровича ворвалась мысль о своих: о жене Нине и о родителях, об их нынешних отношениях. Нельзя сказать, что их отношения были плохими, но и особой теплоты в них не чувствовалось. Подумал - «Это всё из-за мамы». Мать Владислава Петровича – дочь партийного работника и жена партийного работника, считала Нину Ковалькову – дочь станкостроителя и простого бухгалтерского работника, недостойной парой своему сыну и потому противилась тому, чтоб Нина Ковалькова стала избранницей Влада. Она пыталась переубедить сына, «раскрыть ему глаза на жизнь», но, поняв, что сын непреклонен, смирилась с этим и приняла Нину, и всё-таки с некоторой холодностью. Это досадовало Владислава Петровича, вот и сейчас, после прочтение писем Ирины Павловны и Татьяны это неприятно полоснулось в сознании.

***

Представляя короткую совместную жизнь Гены и Татьяны, Владислав Петрович порадовался за своего Геночку - «Молодец Генка, правильный сделал выбор – хорошую женщину выбрал себе в спутницы жизни». Думая о Татьяне, Владислав Петрович признал, что она умница, так всё со Ставропольским филиалом хорошо провернула, и ему снова стало как-то не по себе. Снова он ощутил чувство вины перед этой женщиной, как если б это она ради него пошла на преступление. Рассказ Татьяны Степану о проведенной ею махинации по Ставропольскому филиалу Владислав Петрович прослушал через средства слежения, установленные в квартире Татьяны без ведома Степана. Анализируя проведённую Татьяной махинацию, он вновь задался вопросом, является ли преступлением махинация Татьяны, и вновь получил от себя ответ – безусловно, является. Да, Татьяна ради любимого человека совершила преступление. К счастью, и Степан любит Татьяну, иначе он не стал бы её покрывать. Любит – Владислав Петрович ещё раз мысленно утвердил это, и неожиданная радость разлилась сначала где-то в сознании, потом шире-шире. Радовался Владислав Петрович тому, что единение Татьяны и Степана было благостно для близких ему людей: Степана, Татьяны, Ирины Павловны и её супруга, для него самого и, как-то Владислав Петрович чувствовал это, для Геноки, его любимого Геночки, того, из далёкого прошлого, с первыми шажками.
Обещание Степана умолчать в своём отчёте о махинации Татьяны со Ставропольским филиалом Владислав Петрович признал правильным и был чрезвычайно рад тому, что на это «пустяковое» задание отправил именно Степана. Как правило, Степан не занимался такой «мелочью», но на этот раз, пока Степан не был сильно задействован, толи с воспитательной целью – показать молодым сотрудникам, что Степан, как и все, выполняет любую работу, то ли интуиция его так верно сработала, это «мелочное» дельце он поручил Степану.

***

Следующий рабочий день Владислав Петрович начал рано. Первым делом, усевшись за свой стол, он включил монитор, подключенный к системе слежения за квартирой Татьяны. Комната пуста, постель заправлена, коридор – чист, кухня… Увиденное на кухне вмиг погасило нарастающую в душе Владислава Петровича тревогу и очень понравилось ему, он даже произнёс в слух – «Вот и ладно». В маленькой кухне за столиком, приставленным вплотную к стене, сидели и завтракали двое – Татьяна и Степан.

***

Степан Иванович Простаков был, по мнению Владислава Петровича, лучшим сотрудником ведомства. Он, помимо хорошей технической, спортивной подготовки, знания языков, умения сближаться с людьми разного круга, был  решителен и непредсказуем. Непредсказуемость Степана нравилось не всем, многие считали это своеволием, и неприятно удивлялись тому, что Владислав Петрович допускает такое, а Владислав Петрович ценил это качество в своём подчинённом. За двенадцать лет работы все своеволия Степана были оценены Владиславом Петровичем как правильные и своевременные действия. Самовольное решение Степана укрыть хищение Татьяны тоже было воспринято Владиславом Петровичем как верное. Увиденное им в кухне Татьяны подняло его настроение, ведь он был человеком, черпающим жизненные силы из хорошего.

***

Хорошее это произошло ещё ночью. Степан, приступивший уже к выполнению нового задания, спешил в дорогой ресторан, где должен был «нечаянно» познакомиться с лицом – одним из фигурантов нового дела. Он знал, что всё у него получится, но, сколько это займёт времени, не знал, а тревожная мысль о Татьяне неоцепно висела в сознании. Он понимал, что влюблённые люди способны на отчаянные поступки, Татьяна - не исключение. Какое-то время она будет спать, но что предпримет проснувшись? В мыслях о Татьяне Степан подъехал к нужному ресторану, припарковался на стоянке не у самого входа в ресторан, а чуть за поворотом, привстал с другой стороны дороги, пригляделся. Машины нужного лица ещё не было. В планах Степана было, к моменту прибытия в ресторан клиента быть уже там «тёпленьким». Пора было идти в ресторан, но Степан не торопился. Он сидел и ждал. Дождался, подъехала машина с нужным лицом, припарковалась. Не дав пассажирам выйти из неё, Степан тронулся с места, неуклюже цепанул своей машиной только что припаркованную машину ожидаемого им лица, остановился, вышел. Из подбитой машины вышли трое, в их числе и нужное лицо. Двое подступились к нему, нужное лицо оставалось в стороне. Разборки были беспонтовые. Прощаясь, Степан жал руку нужному лицу и желал приятного вечера.
«Слава Богу, - думал Степан, отъезжая от ресторана, - знакомство состоялось, контакт налажен. Не пришлось сидеть в ресторане, терять время. Теперь к Татьяне».


***

Дверь в квартиру Татьяны Степан отпер своим ключом. Татьяна спала. Степан смотрел на эту как-то неуклюже съёжившуюся женщину с растрёпанными волосами и понимал, что она – очень родной ему человек, возможно, самый близкий. Большим усилием воли он преодалел желание лечь рядом с Татьяной, обнять сзади её съёженное тело, целовать её шею, шептать ей слова любви и устроился спать на маленьком диванчике.
Утром, очень рано, был разбужен вопросом Татьяны:
- Ты чего тут?
Открыл глаза, увидел по-ночному растрёпанную очень родную Татьяну, расцвёл в улыбке и, поднимаясь из лежачего положения в сидячее, сказал:
- Доброе утро, милая! Я вечером пожалел будить тебя. Ты так сладко спала.
- Ты же вечером уехал? - задала Татьяна свой неоформленный вопрос.
- Да, но чтобы вернуться. У меня была вечерняя работа.
-  Новое задание?
- Угу.
- Опять будешь раскрывать хищения?
- Что-то вроде того, - ответил Степан, просовывая ноги в шлёпанцы.
- А тут-то ты что делаешь?
- Любуюсь любимой женщиной, - сказал Степан, вставая с дивана, и протягивая к Татьяне руки для того, чтоб её обнять.
- Нет! - отстранилась Татьяна. - Степан, твоя игра со мной закончилась. Ты …
Договорить Татьяна не успела. Степан со словами «Я не играю, Таня, я люблю тебя», - притянул её к себе. Ноги Татьяны обмякли, она стала оседать, он бережно усадил её на диванчик, садясь рядом, и не выпуская её из объятий,  заговорил:
- Татьяна, нам не надо расставаться никогда. Мы с тобой счастливы как никто, мы нашли друг друга, пусть даже не совсем при романтических обстоятельствах, но нашли. Ты, Танюш, моя судьба. Выходи за меня замуж.
- Господи, Стёпа, - почти шёпотом вымолвила Татьяна, после некоторой паузы, вызванной её большим волнением, - я так люблю тебя, что не могу даже для видимости потянуть с ответом. Да, да, я согласна. Я хочу быть всегда с тобой. Степан прильнул губами к руке Татьяны, она поцеловала его затылок.
За завтраком Степан уверил Татьяну в том, что ведомство не считает её действия хищением, по мнению ведомства проведённая ею операция - это законное предпринимательство.
- А ты, как считаешь ты? – спросила Татьяна, с тревогой заглядывая в глаза любимому.
- И я так считаю, Татьян. Но даже если б ты была настоящей воровкой, я всё равно не разлюбил бы тебя. Это выше моих сил.


***

Ровно в назначенное время Степан сидел в кабинете Парачено и выкладывал тому свои отчёты и соображения по ним. Экономические выкладки по филиалам и структуре в целом им были получены в большинстве своём от Татьяны. Степан не скрыл это от Михаила, он так и сказал:
- Большинство предложений, высказанных мною тут, являются результатом расчётов Татьяны Владленовны. Вот, примите.
Степан передал Парачено папки с документами, выкладками и расчётами. При передаче папок он сказал:
- Советую вам выполнить все предписания Татьяны. Она очень хороший экономист.
Парачено показалось, что эти слова Степана прозвучали с каким-то нажимом, особенно ему не понравилось слово «предписания», но он ничего не сказал, а только неопределённо хмыкнул. Степан, ожидая ответ Парачено, молчал. Молчал и Парачено. Время молчания затянулось почти на минуту. Парачено, желая как-то скрыть свои эмоции, в течение этой минуты, начиная с девятой-десятой секунды, перекладывал папки, переданные ему Степаном, на край стола. Он ждал, что дальше. А дальше Степан заговорил об Ольге:
- Мы нашли Ольгу. В четверг вывезем её в Москву.
- Спасибо! – сказал наигранно радостно Парачено, поднимаясь из своего кресла, и протягивая Степану руку для рукопожатия. Степан принял руку Парачено, пожал её и добавил:
- Там была целая отработанная система: девушек вывозили как бы на отдых, одурманивали и передавали в бордели.
- Навсегда?
- Нет, через какое-то время возвращали в Россию, ну, а девушки, не имея возможности назвать какие-то имена, названия местностей, зачастую не понятые родственниками, пристыженные, попросту не поднимали шума. Негодяям всё всегда сходило с рук.
- А Ольгу что, её хахаль вывез и сдал?
- Да.
Степану, знавшему подлый нрав Ольги, и её роль в обществе, хотелось ещё добавить, что хахаль не особо утрудился, обрабатывая её, уже на втором свидании он получил от Ольги согласие поехать с ним в Турцию, но делать этого Степан не стал, а лишь добавил:
- Ольга была не первой девушкой, вывезенной им.
- Ну, и дела! – произнёс Парачено, мотнув головой, то ли возмущённо, то ли восхищённо, и тут же, как бы затаптывая могущий, по его мнению, возникнуть разговор об оплате или каком-то вознаграждении за проведённую работу по высвобождению Ольги, или, упаси Бог, о стоимости билетов на самолёт от Турции до Москвы, спешно заговорил о другом, наиболее волнующем его в настоящий момент:
- Степан Иванович, Вы простите, мы ещё с Вами не договорили. Вы раньше говорили о хищении, обнаруженном Вами. Я так понял, это Татьяна. – В голосе Параченко звучала вкрадчивость. Произнося имя Татьяна, он вперился взглядом в глаза Степана и секунд на пять приумолк, но, не дав Степану что-то ответить, продолжил. - Или кто-то другой? Вы обещали предоставить сегодня отчёт по этому вопросу.
Владислав Петрович, наблюдающий это, сидя в своём кабинете, напрягся. Степан, ни разу не сменивший своего выражения – непроницаемой маски, ответил ровным голосом:
- Я всё представил Вам, Михаил Сергеевич. Расхититель – Вы сами. Изучив представленные мною расчёты, Вы увидите, какие средства теряются Вами только по причине того, что Вы не умеете слушать своих подчинённых, не доверяете им.
- Вы имеете в виду Татьяну?
- Да, Татьяну Владленовну, и не только. Разве не обращался к Вам с предложением построить склад в Набережных Челнах  Емельянов? Там, - указывая на папки, сказал Степан, - приведены расчёты, показывающие упущенную Вами выгоду из-за Вашего упрямства. У Герасимова было неплохое предложение с детским садиком. Вы изучите всё, поймёте сами.
- Что же мы уволили Емельянова, если он был так умён? – Спросил Параченко тоном упрёка. - Почему Вы мне не подсказали…
- Емельянов, зная Ваше отношение к себе, уволился сам. По моей рекомендации он не плохо устроился, и им на новом месте очень довольны.
- Значит, я зря Вас нанимал, зря истратил такие деньги, в моём коллективе все добропорядочны? – не скрывая обиды и злости, почти закричал Параченко.
Степан криво ухмыльнулся и ответил:
- Наши результаты должны были Вас обрадовать, разве не о том мечтают все, быть окружёнными добропорядочными людьми, ну, раз уж у Вас такое большое желание кого-нибудь уволить, можете уволить сторожа Плетнёва на втором складе в Раменском. Он ночами из банок отливает краску, а потом её продаёт. Немного отливает, но портится упаковка, да и вес теряется.
Параченко побагровел от услышанного. Сторож Плетнёв был его родным дядей.

***

После ухода Степана Параченко несколько секунд сидел, упёршись взглядом в лист бумаги, поданный ему Степаном перед самым выходом из кабинета. «По собственному желанию», - процедил он сквозь зубы, ещё раз перечитывая заявление Степана об увольнении, несколько секунд подержал лист в руках, легонько обмахиваясь им как веером, и, открыв бардовую папку, лежащую по левую сторону стола, положил заявление Степана на заявление Татьяны, принесённое ею утром. Заявление от Татьяны, её внутренняя натянутость, как показалось Параченко, и то, что за весь рабочий день Степан ни разу не зашёл к ней в кабинет, утверждало Параченко в мысли, что Татьяна знает от Степана о раскрытии её, как полагал Параченко, махинаций, проведённых в сговоре с подружкой Ларисой, главным бухгалтером общества. Параченко представлял, как он будет о том говорить с Татьяной, он даже мысленно прорепетировал этот разговор. Он наметил себе жёсткий, но вежливый, с его точки зрения, разговор с Татьяной, то есть разговор без крика. И если б разговор о хищении состоялся, возможно, Параченко действительно не стал бы кричать, но каждая его фраза была бы преисполнена желчи и сарказма. Как бы он на ней отыгрался! Он ждал этого ещё со вчерашнего вечера, но вышло по-другому, и это отсутствие возможности выплеснуть свои желчные эмоции, очень расстроило Параченко и даже ухудшило его самочувствие.
«Этот (о Степане) уходит, и слава Богу, а эта-то (о Татьяне) что? Если она не воровка, что ей уходить-то? Наверное, этот гад её уговорил, хочет к себе куда-нибудь перетянуть. Интересно, куда. Наверное, туда же, куда и Емельянова перетащил. Надо будет Ларку порасспросить. Заставить бы обоих отрабатывать две недели. Её да, а его-то я не смогу, да и нафига мне нужна тут его рожа. По-правде и с ней лучше не связываться, похоже, они скорешились. Как он тогда сказал: «смогу обанкротить за полчаса…»  Потом Параченко неприятно цепанулся мыслями за сторожа Плетнёва, представил его наглое выражение лица, неприятный с ним разговор, недобрые косые взгляды его худосочной жены, которая и так-то никогда не жаловала «мужнего племянничка». Потом мыслями ушёл к Ольге: «Значит, послезавтра явится». Подумал, что теперь-то уж она в век с ним не расплатится, представил заискивающее выражение её лица. От этих мыслей ему стало приятно. Но вскоре  мысли Параченко перекинулись на ведомство, его возможности, и тут, он неожиданно испытал внутренний толчок, часы в углу монитора показывали шестнадцать часов сорок девять минут. Вспомнив вчерашние слова Степана о том, что средства на счёт ведомства должны быть переведены до 17 часов,  он поспешно бросил пальцы на клавиатуру для того, чтоб срочно сделать необходимый перевод. «Мало ли что взбредёт в голову этим пацанам, я ж перед ними как яблочко на тарелочке».


***

Встретиться в четверг с Ольгой Параченко не удалось, рейс, которым её привезли из Турции, был поздним. В пятницу, помещённая со слов Степана Ивановича в спецклинику для реабилитации, Ольга позвонила Параченко и плаксивым голосом произнесла:
- Мишенька, спасибо, это ты меня вытащил, да?
Понимая, что разговор этот может прослушиваться, Параченко, желающий дать Ольге утвердительный ответ, всё же поостерёгся и ответил почти безэмоционально:
- Ладно. Ты как?
- Нормально, - всё ещё возбуждённо ответила Ольга, и тут же добавила, - а ты как?
- Ну, мне-то что, я тем более нормально. Ты, вот что, как освободишься там, позвони.
Ждать Ольга себя не заставила. В этот же день вечером позвонила, а с понедельника была восстановлена боссом на работе, но уже в должности помощника руководителя, которую специально для неё Параченко ввёл в штатное расписание.

***

Восстановленная на работе в новой должности, Ольга несколько отличалась от себя прежней. Властные нотки в её голосе, которые и раньше часто проскальзывали в общении с сослуживцами, не занимающими ведущих должностей,  теперь постоянно присутствовали в её разговоре с кем бы то ни было, кроме босса. Внешность её тоже несколько изменилась: она стала шире в тазе, круглее в плечах, тяжёлая её походка ещё более отяжелела, отчего со спины Ольга  стала походить на пожилую, изнурённую работой женщину. Взгляд с момента возвращения её на работу почти всегда был свиреп с тяжёлым прищуром, улыбалась она редко.
На вечерних заседаниях, которые теперь по непонятной Ольге причине проводились не в кабинете босса, а в маленькой душной комнатке, вход в которую был прямо из кабинета Параченко,  обыкновенно Ольга, не знавшая о существующей системе слежения, пробегалась своими рассказами почти по всем сотрудникам общества, забавляя Параченко своими выдумками. Сегодня больше всех досталось секретарю Верочке – улыбчивой стройной девушке с красивым голосом и грамотной речью.
- А что слышно о Татьяне? – спросил Параченко.
- Они со Стёпкой собираются жениться.
- А чем занимается-то она?
- Ларка говорила, что вроде,  она создаёт какое-то общество для детей.
- Как это для детей?
- Не знаю, Ларка сама толком не знает. Может, чего перепутала.
- Ты вот что, Ольга, - вкрадчиво заговорил Параченко, - придумай что-нибудь такое, - Михаил покрутил в воздухе ладонью левой руки, как бы заворачивая лампу, помолчал секунды две и продолжил, - чтоб эти двое не сильно-то героями выглядели в глазах всех наших. Стёпка тут всем много пыли в глаза напустил, и Татьяну прямо ангелом выставил, надо, чтоб люди поняли, кто они на самом деле. «А кто они на самом деле?» - мелькнул в сознании Ольги вопрос, но тут же она быстро сообразила, чего желает босс. Михаил желал того же, чего желала она сама, обиженная на Степана и Татьяну. Степан обидел Ольгу своим невниманием к ней, а Татьяна хамством, проявленным, с точки зрения Ольги, по отношению к ней. Но больше всего Ольге хотелось сделать Татьяне и Степану больно просто из зависти к этим двоим, которых все считали счастливой парой.


***

Новое задание босса заставило Ольгу отказаться от просмотра очередной серии телесериала, в котором её любимой героиней в рабочем коллективе плелись постоянные интриги, строились разные козни. То ли по привычке не спать до трёх часов ночи, то ли из-за дум своих  Ольга уснула лишь в четвёртом часу утра, продумав всё детально, и решив действовать теми же методами, как любимая её героиня – наглым напором.
На следующий день прямо с утра из кабинета босса Ольга направилась в бухгалтерию и без обиняков начала своё пакостное дело.
- Ларис, - ты слышала, что Татьяна проворовалась?
- Как проворовалась? Наша Татьяна? Да ты что, в своём уме? Босс не дал бы ей так просто уйти.
- Во-первых, - с недобрым нажимом в голосе и несколько растягивая слова, стала отвечать Ольга, зло прищурив глаза, - Татьяна не наша. Как известно тебе, она давно уже смоталась от нас. Думаешь, просто так? Нет, дорогуша, - тут голова Ольги на белой несколько вытянутой вперёд шее часто и быстро задёргалась в знак отрицания, - с тёплых местечек просто так не уходят. Во-вторых, - тут голова Ольги в помощь её словам кивнула в бок, но уже не быстро, а умеренно с растяжкой шейных мышц, - ум свой, я, слава Богу, - опять мелкое частое потряхивание головой как в знак отрицания, - не теряла. – Снова голова девушки мотнулась в правый бок. - Думаешь, раз меня выпер Стёпка за то, что я ему не дала, так я уж и умом с горя тронулась? Нет уж, не на ту нарвались! – Опять тряска головой в знак отрицания, но уже более медленная и не от шеи, а неожиданно для несколько полноватой шеи женщины вместе с ней. - Похоже, он сам тронулся умом – позарился на такую… - Ольга, сделав ударение на слове «такую»,  не назвала определение, считая, что это слово уже является определением. - А в третьих, зря ты думаешь, что босс её просто так отпустил. С волчьим билетом она отсюда вытурилась! Он просто не стал поднимать шум. Зря, что ли, она не может никуда устроиться?
Говоря это, Ольга, стояла, широко расставив ноги, в нескольких шагах от двери, практически в центре бухгалтерии напротив стола Ларисы, упираясь руками в бока и  тряся головой.
«Вот дура!» - злился на неё Параченко, наблюдавший эту сцену по системе слежения. - «Тут вкрадчивость нужна, а эта, как гром средь белого дня!»
Действительно, слова Ольги ошеломили всех четверых сотрудниц бухгалтерии, буквально застывших на своих местах.  Лариса, желающая что-то сказать после слов Ольги о том, что Татьяна не может никуда устроиться,  не успела, Ольга продолжила:
- Эти двое вообще в заговоре. Похоже, они давно скорешились, ещё до поступления к нам Стёпки, а перед нами ломали комедию. Эта Татьяна такая всегда была недотрога, а тут бац, и в дамках! Цветочки, стишочки. Да спектакль это всё был! Спектакль! – Ольга всё больше и больше входила в раж. - Помните, Завальный за Танькой приухлёстывал, ну, и где он? Стёпочка его уволил!  Надо же, даже Емельянова Стёпка уволил! А ведь неспроста! Емельянов вёл проект по Татарстану, ну вот, его, чтоб не мешал, и убрали.
«Хорошо поёт!» - уже восхищался Ольгой Параченко. – «А может, тут так и надо - как гром на голову».
Ольга продолжала, чуть нагнувшись торсом вперёд:
- Уж Емельянова-то, все знают, он такой чистюля был, он бы уж точно воровства не допустил. А меня, меня, думаете, за что Стёпка выгнал? За то, что я не легла под него! Сначала он мне пригрозил, я думала, шутит, а на следущий день вызвал в кабинет к себе и спрашивает, ну, так как, Ольга Васильевна, будем жить в мире, или будешь увольняться? - Тут Ольга остановила себя, ожидая реакции присутствующих. Она одела ни лицо почти плаксивое выражение. Все молчали. Ольга, не меняя выражения лица, добавила к сказанному:
- А что мне оставалось делать? Вот вы как бы на моём месте поступили?
- Жить в дружбе, это же не постель, - высказалась с нотками недоумения в голосе бухгалтер Светлана.
Плаксивое выражение с лица Ольги вмиг исчезло, в глазах быстро мелькнула злоба, но и та была быстро погашена. - Ну, конечно, он не так мне сказал. Это уж я вам, а он сказал мне так категорично, сегодня в двадцать жду у гостиницы «Валет». - Ольга назвала маленькую гостиницу на окраине города, в которой когда-то провела три встречи с приезжим командировочным.
- Господи, где это? – не к месту спросила кассир Нонна Дмитриевна.
Не обращая внимания на вопрос, Ольга продолжила:
- А у меня, вы же знаете, ежедневная планёрка с шефом. – Ольга всех, даже Нонну Дмитриевну, которую зачастую показно игнорировала, обвела многозначительным взглядом и продолжила. - Мы заканчиваем только в двадцать тридцать, а то и в двадцать один. – В голос Ольга при этих словах впустила некоторую томность.
«Дрянь, намекает на то, что имеет со мной интимные отношения», - опять разозлился на Ольгу Параченко, но тут же себя успокоил. «Получается, я каждый день её трахаю, как супермен». Для Параченко, имеющего очень низкую потенцию, ежедневное сношение считалось сверхсилой. Настроение его заметно улучшилось. «Пусть все думают, что я такой». Лариса сидела, уставившись снизу вверх на Ольгу широко открытыми глазами, и почти не шевелилась. Слушая Ольгу, она думала – «Господи, что ещё ей от меня надо? Татьяна, видишь ли, не наша. Проворовалась… Так я и поверила! Что она может в Татарстане спереть? Да не такой Татьяна человек. Вот если б Ольга так же как Татьяна кумекала и была на её месте, она бы уж точно обкрадывала босса. Да как тут сопрёшь-то? Я же вижу все цифры». Эту мысль Лариса озвучила:
- Ну, если б Татьяна что-то спёрла, мы бы это усекли, все же цифры проходят через бухгалтерию.
- Дура ты, Ларка! – почти закричала Ольга, обиженная тем, что с темы её, якобы, унижения Степаном, Лариса соскочила на тему Татьяны, да ещё пытается оправдывать свою подругу. – Все, да не все! Хотя, как знать, – в голосе Ольги появились ехидство и угроза, - босс просил меня как раз прозондировать, были ли у Татьяны сообщники. – При этих словах, произнесённых Ольгой с особым ударением, она вцепилась взглядом в Ларисины глаза так, что лицо Ларисы мигом покрылось красными пятнами, глаза заморгали.
- Ты на что намекаешь? - с неожиданной угрозой в голосе, приподнимаясь из-за стола, завопила Лариса. – Все у тебя воры, все нехороши, одна ты у нас, босская подстилка, ангел! Степан её сильно жаждал! Да все видели, как ты перед ним жопой своей крутила, а он на тебя даже не глянул! Гостиницу «Валет» вспомнила, где с командировочным кувыркалась! Сама же нам хвасталась. Ты бы хоть гостиницу-то какую-нибудь другую назвала, а не эту захолустную. Босс тебе приказал выяснить что-то, выясняй, а нам дай работать! Пошла отсюда!
- Чтоо?! – тоже почти завопила Ольга, надвигаясь на Ларису. Кто я? Это я-то пошла? Да ты сама вылетишь отсюда кубарем! Что так заволновалась-то? Боишься разоблачения?! Видно немало дров вы наломали со своей подружкой-то! Я перед Стёпкой крутилась, видали? – Быстро обвела остальных взглядом, ища их поддержки своему возмущению. - Ты сама забавлялась со Стёпкой! Это же знают все! Надо бы ещё и муженька твоего известить. – Глаза Ольги при этих словах сузились, она тут же наметила себе непременно узнать, кто муж Ларисы, найти его и сообщить ему о давней субботней встрече Ларисы со Степаном, о которой ей поведал босс, причём преподнеся это так, что как будто узнал это от Степана. – Шлюха! – Выкрикнув это слово, Ольга гордо развернулась и пошла к выходу.
- Ольга! – окрикнула её бухгалтер Свелана. Ольга остановилась, обернулась к Светлане, спросила с нотками высокомерия:
- Что тебе?
- Вы не правы в отношении Фёдора. – Речь шла о Емельянове. – Он вовсе не  был уволен, он уволился сам и по рекомендации Степана Ивановича устроился в … Светлана назвала правительственный департамент. Федя очень благодарен Степану Ивановичу. И если б речь шла о каком-то хищении, известном Феде, он не стал бы молчать. Он считает Татьяну Владленовну хорошим специалистом и честным сотрудником.
- Ой, а тебе-то откуда это знать?
- Федя, - Света немного зарделась, - мой жених. Мы живём вместе.
Услышанное больно хлестнуло Ольгу. «И эта замухрышка (Светлана была худощавой девушкой невысокого роста) замуж выходит! И, тварь такая, мой план рушит, выставляет меня вруньей. Вот сучка!»
- Ну, ясно, не станет же твой Емельянов катить бочку на своего благодетеля, - скривив губы в презрительной ухмылке, парировала Ольга, - конечно, он эту парочку проворовавшихся выгораживает. В такой департамент с улицы не примут, Феде твоему здорово повезло. Ладно, сиди, работай! – С этими словами, произнесёнными с нотками угрозы, Ольга развернулась и ушла. Эмоции сильно захлестнули её, не так она представляла этот ход. Ей казалось, что её заявление всех ошарашит, все будут подавлены, а её воспримут как страдалицу, но сейчас она понимала, что её слова работницами бухгалтерии воспринялись в штыки. «Надо же, как Ларка развопилась, с чего бы это! Смелая больно!», - идя тяжёлыми шагами к кабинету босса, думала Ольга.

***

Босс тоже воспринял рассказ Ольги не так, как она хотела.
- Ну, а чего ты ожидала? – без всякого сочувствия в голосе, и даже несколько насмешливо спросил её Парачено. – Ты думала, они станут трепетать перед тобой? Ты для них по-прежнему та Ольга, которую выставил Стёпа, а Стёпа, как я тебе уже говорил, много пыли напустил тут всем в глаза. Ты должна суметь завоевать новый авторитет. Ты сумела нормально ответить зарвавшейся Лариске?
- Конечно!
- Что ты ей сказала?
Ольга замешкалась. – Ну, я же рассказывала, сказала ей, что, похоже, они с Татьяной тут хорошо пошуровали. Ларка была готова вцепиться мне в горло.
- Не хватало мне только драк бабьих в офисе. Ты вот что, Ольга… - Не договорив, Параченко вдруг спросил другое. – А ты что о Стёпке говорила?
- Сказала, что они в сговоре были с Татьяной, что для нас разыгрывали спектакль, что он устроился сюда по её наводке. Сказала, что Емельянова он уволил, чтоб тот не мешал им воровать.
Ольга практически повторяла боссу свой рассказ, из которого, как и первый раз, упускала своё заявление о том, что Степан уволил её по причине отказа вступить с ним в интимную связь. Параченко, наблюдавший всю сцену, разыгранную Ольгой в бухгалтерии, очень желал поругать её за название гостиницы, которое Ольга назвала совсем не к месту, но выдавать Ольге информацию о том, что всё им проглядывается и прослушивается, ему не хотелось. Потоптавшись ещё по этой теме, Параченко, якобы, сделал Ольге подсказку:
- А ты намекнула бы там всем, что Простаков домогался тебя.
- Так я так и сказала! – радуясь тому, что босс одобрил её ход, почти выкрикнула Ольга. - Сказала, потому он меня и уволил, что я ему не дала.
- Так и сказала? А что ж молчишь? – Не дав Ольге ответить, ну, что ей громоздить новую ложь, тут же похвалил Ольгу за умный ход в отношении Степана.  Понимая, что сама Ольга в промахе не признается, Параченко сказал ей:
- Ты, в случае чего, просто говори о Стёпке, домогался, и всё. В подробности там всякие не лезь. Не их это собачье дело, что да как. Тут суть важна. Не вздумай называть какие-то там названия гостиниц, или ещё что-нибудь.
«Да уж назвала», - подумала о себе Ольга.


***

Следующим пунктом для распространения сплетен ею был намечен отдел сбыта, где работали шустрые сотрудницы под командованием Дины Халиловны, женщины, любившей распространять сплетни. В этом отделе Ольге повезло больше, она не встретила ни с чьей стороны противление, напротив, даже вызвала у сотрудниц интерес. Метод вкрадчивости, применённый ею на этот раз, сработал лучше.
- Надо же, - возмущалась Дина Халиловна - полная неопрятная женщина, - а с виду никак о ней (о Татьяне) и не подумаешь! Такая правильная вся! А много украла-то?
К этому вопросу Ольга не была готова, но, не тушуясь, ответила:
- Думаю, не мало, раз босс об этом заговорил. Зря, что ли она (Татьяна) всё к Ларке подмазывалась, а ведь провести Ларку – раз плюнуть! Но Босс по своим каналам дал ей волчий билет, теперь она никуда не сумеет устроиться.
- А вчера её показывали по новостям! – неожиданно заявила менеджер по продажам Людмила. - Я вот только что девчонкам рассказывала. По ТНТ, кажется. Показывали Татьяну, она учредила какое-то общество для детей.
- Ну, конечно, денежки-то есть! Можно и в благотворительность поиграть! И рекламу на телевидении заказать. Знаете, сколько это стоит? А Стёпа что, тоже с ней?
- Я не знаю, - пожимая плечами, отчего-то виноватым тоном ответила Людмила, – его не показывали.
- Да, из-за этого Стёпки у меня прервался стаж. Представляете, выставил меня как последнюю. А почему? Я же сразу усекла его связь с Татьяной. Им хотелось, чтоб все думали, что они не знакомы, а я нечаянно подслушала их разговор, в первый же день, и всё поняла. Вот он меня и выставил.
- Подожди, подожди, - воодушевилась Дина Халиловна, - так ты говоришь, они были уже знакомы? А что же он розочки ей всё таскал?
Параченко, вернувшись из туалета, где застрял по нужде минут на десять, нервно стал настраивать систему на кабинет отдела продаж, куда направилась Ольга. Сразу после выхода её из его кабинета он был вынужден отправиться в туалет по неотложной нужде. Уходя из кабинета, систему он всегда отключал, отключил и в этот раз, а потому сейчас пришлось включать её снова. Услышал окончание вопроса Дины Халиловны и понял, о ком она спрашивает.
- Это был для нас, простачков, хорошо разыгранный спектакль от Простакова! – излишне эмоционально, покачивая всем торсом и головой, ответила Ольга. – У них был хорошо разработанный план, и им было не выгодно, чтоб мы знали об их отношениях. Разыграли перед всеми нами спектакль, как будто бы только тут у нас и познакомились. Ну, так же им проще было свои делишки прокручивать. Представляете, и чистюлю Емельянова на свою сторону перетащили. Сейчас Стёпка устроил Емельянова в департамент (назвала департамент), думаю, тоже неспроста. Не удивлюсь, если и там будет прокручена какая-нибудь махинация.
- А что же босс-то наш? Как он это всё допустил?
Михаил, слыша это, неприятно напрягся. Следующие слова Дины Халиловны немного поуспокоили его. Халиловна добавила к вопросу:
- Он же у нас голова!
- Голова то у него варит, - ответила Ольга, - а вот доверчивость его подвела.
«Ещё что!» - мысленно возмутился Михаил, будучи очень недоверчив к людям.
- Сам не способен на воровство, так думает, что все такие, – продолжала Ольга. - А Стёпка сумел вкрасться ему в душу.
- А кто кражу-то обнаружил, Лариса что ли? – спросила Дина Халиловна.
- Ну да! – возмутилась Ольга, - Лариска ни сном, ни духом, или, может, притворяется, что ничего не знала. Зря, что ли, они всегда вместе тусовались.
- Так, а как же всё выяснилось-то?
- Ну, - втаскивая в голос нотки достоинства и гордости, стала отвечать Ольга, - у нашего босса имеются свои связи. – Тут Ольга многозначительно умолкла. Помолчав несколько секунд, она продолжила, - Так что ждите новостей о большой краже. Хотя, может, босс и не станет поднимать шум, он же не дурак.


***

Следующий выброс фальшивой информации Ольга произвела на центральном складе, куда специально съездила под каким-то незначительным предлогом. Тут, так же, как и в отделе продаж, она высказала очень понравившуюся ей выдуманную ею на ходу версию о том, что Степан её уволил за её нечаянное подслушивание интимного разговора его с Татьяной, из которого явствовало, что Степан и Татьяна давно в паре.  О домогательстве её Степаном она тоже соврала.

***

На следующее утро, вызванная по связи боссом, Ольга, подкрасив губы, вылетела из своего кабинета, некогда занимаемого финансовым директором Воробьёвой Татьяной Владленовной, и, больно толкнув на ходу бедром сотрудника Ушакова, хотя ширина  коридора позволяла беспрепятственно разойтись двоим, и даже троим, помчалась в кабинет Параченко, где была минут десять назад. Босс был не один. Кроме него в кабинете присутствовал знакомый ей доктор из спецклиники и два санитара в голубых халатах. Ольга, по привычке бодро влетевшая в кабинет босса, увидев доктора и санитаров, опешила. Не выпуская из рук ручку как всегда плотно закрытой ею двери в кабинет босса, она, забыв поздороваться с присутствующими, обратилась к Параченко:
- Вызывали?
- Ольга, - зачем-то приподнимаясь из кресла, несколько натянуто заговорил Параченко, - эти люди пришли к тебе.
Ольга посмотрела на доктора, сидящего справа от босса, который тут же приветствовал её кивком, потом на санитаров, сидящих в креслах слева. Санитары, может, видя, что приветствие доктора осталось безответным, может, по другой причине, сидели молча, угрюмо глядя на неё.
- Зачем?  - испуганно спросила Ольга, переводя взгляд на босса.
- Они тебе объяснят сами, - ответил Михаил и сел на место.
- Вам, Ольга Васильевна, придётся проехать с нами, - безапелляционным тоном сказал доктор, поднимаясь из кресла и направляясь к двери, то есть прямо на Ольгу. - Прошу Вас забрать свои вещи. Пройдёмте.
Санитары при словах доктора тоже поднялись и тоже двинулись.
- Зачем? – опять испуганно спросила Ольга. Я в порядке!
- На месте Вам всё объяснят, идите за своей сумкой, - легонько подталкивая Ольгу за локоть, ответил доктор. Так они, Ольга и доктор,  вышли из кабинета директора, она подталкиваемая им за локоть, а за ними два санитара. Секретарь Верочка, наблюдавшая эту сцену, сделала вид, что это её не интересует. Она нарочито ткнулась взглядом в лежащие перед ней бумаги. Зато сотрудник Ушаков, две минуты назад больно толкнутый Ольгой, очень заинтересовался увиденным. Он, выходивший из архитектурного отдела, увидев идущую на него Ольгу в сопровождении доктора и санитаров, тут же шмыгнул назад за дверь и, влетев в кабинет, зычным голосом объявил:
- Внимание, Белодонну уводят! Сейчас увидите! – С этими словами Ушаков немного приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Так он проторчал в дверях секунд пятнадцать-двадцать, дожидаясь, пока Ольга вошла в свой кабинет,  вышла из него с сумкой и в сопровождении доктора и санитаров двинулась назад, то есть опять на него только с другой стороны. Разумеется, Ольга видела выглядывающего из кабинета Ушакова, бросила на него свирепый взгляд, но тут же сделала вид, что ей безразлично его любопытство. Она шла, преисполнена достоинства, как если бы её сопровождали не санитары, а почётный эскорт. Как только Ольга двинулась на Ушакова, он с весёлой улыбкой на лице втянул голову назад в кабинет, сделал рукой какой-то жест, напоминающий театральный, и широко открыл дверь. Через открытую дверь несколько секунд спустя сотрудники архитектурного отдела увидели Ольгу в сопровождении троих мужчин, двое из которых, в голубых халатах, были на одном уровне с нею по обе стороны от неё, а третий в дорогом элегантном костюме шёл сзади. У самой двери в архитектурный отдел был поворот коридора, четверо свернули и оказались к зрителям спинами. Можно было уже не смотреть, но все, пытаясь что-то понять, провожали их взглядами до самого рецепшена. Дальше был следующий поворот коридора к курилке, а там на  выход. Четверо ушли, открыв обзор на Верочку, которая, казалось, вовсе и не видела прошедших мимо. Кроме Верочки, архитекторов и Ушакова Ольгу, сопровождаемую санитарами, видели из-за стеклянных дверей курилки четыре сотрудника, в числе которых была и Лариса, а так же охранники, очень недолюбливающие Ольгу, от которых и стало известно, что Ольгу увезли в «карете скорой помощи».

***

Место, куда привезли Ольгу, ей очень не нравилось, оно  напоминало тюрьму. Она сидела на краю кровати в палате спецклиники, где недавно провела сутки, и тревожилась: прошло уже три часа с тех пор как её увезли из офиса, а она всё ещё не знала, почему она тут. В кабинете босса доктор сказал «Там вам всё объяснят», в дороге она сидела в кузове автомобиля между двумя хмурыми санитарами, спросить что-то у которых не решилась. При входе в здание клиники у неё отняли сумку, потом провели в душ, заставили принять его и переодеться в казённую одежду. Одежду Ольги куда-то унесли. Женщина, по виду санитарка, проводившая её в душ, выдавшая ей переобувку и одежду, и приведшая её в эту палату, тут же пресекла попытку Ольги что-то спросить словами «Это не ко мне, простите». Сестра, сидящая на посту в коридоре, строго заявила подошедшей к ней с вопросом Ольге:
- Женщина, вернитесь в палату! К вам подойдут.

***

Подошли к Ольге не скоро. Подошла женщина, ранее сопровождавшая её в душ, похожая на санитарку, и пригласила:
- Пройдёмте со мной. Вас ждут.
«Господи, кто ещё!» - внутренне съёживаясь, подумала Ольга.
Вышли из отделения, спустились на лифте, прошли длинный коридор, свернули в другой, опять лифт, опять спуск, ещё коридор. Встречающиеся по пути двери никак не обозначены, только пронумерованы. Всё кругом в светлых бежевых тонах, всё чисто.
Ольга шла за женщиной и в мыслях перебирала тех, кто по её мнению мог её ждать: доктора, привезшего её сюда, доктора-венеролога, взявшего у неё несколько дней назад анализы, следователя, допрашивающего её, Антона. Не угадала. Её ждал незнакомый ей молодой мужчина. Ольге нравились такие: в нём она чувствовала силу и власть, к тому же он был хорошей выправки и элегантен. То был сотрудник ведомства Звягин. Он сидел за столом лицом к двери и спокойно смотрел на входящую Ольгу с блеклым без макияжа, смытого в душе, лицом, одетую в тёмно-синий фланелевый халат, обутую в серые бескаблучные  шлёпанцы. Жестом указал ей на кресло, стоящее напротив стола на расстоянии двух метров от него, и без приветствия, чего Ольга и не заметила, предложил ей:
- Садитесь.
Ольга села и выжидательно уставилась на Звягина. Он спросил:
- Восстановились на работе?
- Да, - с некоторым натягом в голосе ответила Ольга, пытаясь одновременно ответить себе на вопрос, откуда у него сведения о том, что она была уволена, или, может, он просто имеет в виду возвращение на работу после «отдыха» в Турции. Второй вопрос Звягина подтвердил её догадку о том, что он знает о её увольнении и восстановлении.
- Новая должность Вам нравится больше? Вы ведь давно мечтали быть помощником руководителя, даже уже называли себя им, будучи секретарём.
- Я? – спросила Ольга, думая о том, откуда этому так много о ней известно, куда он клонит, кто он, в конце-концов.
- Да, сейчас мы говорим о Вас, Ольга Васильевна.
- Да когда? – тут в голосе Ольги прозвучали нотки возмущения.
Звягин, не отрывая взгляда от Ольги, подтянул левую руку под свой подбородок, отчего голова его несколько отклонилась набок, помолчал секунды две, убирая руку из-под подбородка, назвал дату знакомства Ольги с Антоном и добавил:
- Так вы сказали Красикову.
- Какому ещё Красикову? – ещё более возмущаясь, спросила Ольга повышенным тоном.
- Вы не помните Красикова Антона Дмитриевича?
- А кто это? – роняя ноты возмущения, спросила Ольга собеседника, но одновременно и себя. Свой ответ она нашла  быстро – это Антон, вывезший её в Турцию. Не дав Звягину ответить, сказала сама:
- Так это Антон что ли? Ну, я просто забыла, что он Красиков. Я ему так назвалась ради пантов. Для солидности то есть.
- Да, должность помощника руководителя солиднее должности секретаря. Вы быстро вжились в роль. Доктор говорил, что вы ещё не скоро оправитесь после столького пережитого: съёмки в порнографических фильмах, ежедневное насилие над вами сразу нескольких мужчин, личные драмы – неразделённое влечение к Зауру, - Звягин не захотел марать слово «любовь», применяя его к этой противной, аморальной,  с его точки зрения, женщине, - предательство дружка Антона и убийство старика. Хотя, уверен, последнее вас волновало меньше всего.
- Да что вы, - тут Ольга еле сдержала рвущееся к сказанию слово «несёте» и вымолвила – говорите!
- Я вам говорю о вас, о недавно пережитом вами. Думаю, плёнка сериала порнофильма с вашим участием вам ни к чему, но вот с заключением экспертизы вас следует ознакомить.
Звягин протянул Ольге листок.
Впившись в буквы плохо видящими от волнения глазами, Ольга прочла название порошка, подсыпанного ею в бокал старику-клиенту. Сознание пробила мысль «Пронюхали! Старик значит, мёртв. Но я тут ни при чём!» Подумав это, Ольга цепко схватилась за эту мысль и почти поверила в неё сама. «Не признаваться!» - приказала она себе и не призналась. Возвращая лист Звягину, она без видимого волнения сказала:
- Я что-то не поняла, о чём речь? Тут назван какой-то препарат, а я при чём?
«Эту просто не возьмёшь» - подумал об Ольге Звягин, принимая лист с результатами анализа.
- Этот препарат найден в пакетике на дне вашего чемодана, препарат, которым был отравлен ваш клиент.
- А я при чём?
- Экспертизой доказано, что кроме вас к пакетику с порошком никто не притрагивался.
- Господи! Валите всё на меня! Ну, давал мне там какой-то мужик пакет дури, ну, брала я его в руки, да, кстати, ему же и вернула, я же дурь-то не потребляю. Мужик мне прямо сунул его в руки, я покрутила его, помяла и вернула. А уж как потом этот пакетик, якобы, оказался в моём чемодане, большой вопрос.
- Это вопрос для вас, Ольга Васильевна. Нам он и не важен, и не интересен. При желании мы можем выдать вас турецким властям, с ними вы и будете искать ответ на этот вопрос. Думаю, ещё им будет интересна плёнка с видеозаписью, на которой чётко видно, как вы подсыпаете порошок старику.
Говоря о видеозаписи, Звягин блефовал. Не было никакой видеозаписи, но он был уверен, что порошок старику подсыпала Ольга, и ему очень хотелось «прижать эту зарвавшуюся бабу».
- Так я тут по этому вопросу? – как-то вяло, почти вовнутрь спросила Ольга, размышляя, - «Что этому от меня надо?» По каким-то внутренним соображениям она догадывалась, что это не главное, что выдавать  её турецким властям не собираются, смерть старикашки этим тоже не интересна, как и ей самой. Это шантаж. А вот что от неё требуется, она не понимала. «Может, хотят, чтоб я работала на них»? Эта, промелькнувшая в её сознании мысль, несколько подняла ей настроение. Ей даже очень захотелось работать в одной команде с сидящим перед ней  мужчиной.
- Нет. Не по этому. Порно, проституция, убийство – ваш жизненный багаж, который вы усиленно дополняете грязной ложью, вынуждает нас отстранить вас от людей.
- Не поняла, - Ольга сделала ударение на букве «о», - как это устранить?
- Вариантов несколько. Как я уже говорил, вас можно выдать турецким властям. Думаю, срок вам будет обеспечен. Ещё вас можно надолго оставить пациенткой этой клиники. Причины есть: нервное расстройство после многих потрясений. Здесь вы не сумеете распространять свою ложь о ваших бывших сослуживцах. Не сумеете гадить нынешним.
«Вот оно что!» - зло прорвалась мысль в сознании Ольги. - «Мой трёп о Стёпке с Танькой! Видно крыса-Светка через своего Феденьку уже передала Стёпке. А этот кто? Со Стёпкой работает? Видно, Стёпка не простой чел, жалко, что не сумела его подцепить».
- Ну, и, поверьте, есть ещё парочка интересных вариантов, которые тоже изолируют вас от общества.
Ольга, путавшаяся в своих мыслях, молчала. Звягин продолжил:
- В вашей фирме  не знают о ваших отпускных похождениях?  Нет? А ведь Степан Иванович, организовавший операцию по вашему высвобождению, мог всё скромно без всяких подробностей, просто даже в двух словах, сказать кому-нибудь из ваших сослуживцев о том, что с вами приключилось, а там бы уж сработало сарафанное радио. Всех очень бы позабавила ваша история. Вас никто на работе не любит. Немного нашлось бы людей, кто посочувствовал бы вам. Вот я б, к примеру, не стал. Из записей видно, что насилие над вами было условно, вам всё нравилось самой. – Тут Звягин снова блефовал. Кроме фильмов, конфискованных у Заура, других записей в ведомстве не было. Запланированная Зауром съёмка порнографических сцен с участием Ольги не удалась по причине возражения хозяина. Тот не повёлся на деньги и не позволил вести у себя съёмки, зная, что заснятые клиенты вряд ли возрадовались бы этому, и уж вряд ли оставили бы это безнаказанным. Один из них даже при отсутствии съёмок устраивал скандал по этому поводу, считая, что через камеры, установленные в комнате Ольги, ведётся видеонаблюдение и съёмка. В действительности же это были муляжные камеры для устрашения пленниц.
Не дождавшись от Ольги ответа, Звягин продолжил. - Думаю, даже те, кто посочувствовал бы вам, как женщине, не очень-то поняли бы вас, кинувшуюся за границу с человеком, фамилию которого вы даже не знали, которого и видели-то всего два раза. Вы, Ольга Васильевна, побили все рекорды. С другими вывезенными девушками Антону пришлось поработать, с вами нет. Вы сразу на втором свидании дали Красикову согласие, ехать с ним в Турцию.
Слова Звягина о рекорде неприятно задели Ольгу, на них она среагировала – гневно закричала:
- Я ехала с Антоном на отдых, а не в бордель! – Выкрикнув это, проронила звук, похожий на всхлипывание, и, закрыв лицо руками, наклонила голову вниз.
- Конечно на отдых. Если б Степан Иванович стал рассказывать вашу историю, он не стал бы утверждать, что вы с дружком своим Антоном отправлялись в бордель. Он сказал бы правду, что вы попали туда, обманутая им и его подельником Зауром. Но, как  вы поняли, Степан Иванович не обмолвился о вас ни словом. Так почему же вы так нагло обливаете его лживой грязью? Его и любимую им женщину - Татьяну Владленовну?
Слова «любимую им женщину» Звягин нарочно произнёс, желая сделать Ольге больно. Он понимал, что Ольга относится к числу людей, сильно завидующих чужому счастью.
Ольга сидела, низко  опустив голову, так, что Звягин не видел её лицо, и цепко держалась за подлокотники. Он понимал, что не стыд заставляет женщину прятать лицо. Она лихорадочно обдумывала своё положение, искала выход. Ответа от неё он не ждал скоро, думал, просидит так несколько минут, но она тут же подняла голову и сказала, выкидывая слова, как грязные тряпки:
- Я выполняла задание босса! Это он заставил меня разносить по офису сплетни. Я сама ничего не имею против Степана с Татьяной, но что я могу поделать, когда босс приказал?
Ольга ждала, что сейчас Звягин её начнёт расспрашивать о боссе, о том, что именно тот приказал говорить, но Звягин, еле сдерживая раздражение, сказал всё с той же твёрдостью в голосе:
- Вы сами сумеете себе ответить на этот вопрос. Идите, отдыхайте.
- Отдыхайте! – со злой истерикой крикнула Ольга, соскакивая с кресла. -Нафиг мне ваш отдых! Я что, из-за босса должна тут кантоваться? И сколько?
- Успокойтесь, - почти ласково сказал Звягин. - Вам сегодня лучше выспаться, так как завтра у вас будет нелёгкий день.


***

Минут за пятнадцать до общения с Ольгой Звягин в этом же кабинете общался с Параченко, представившись ему просто сотрудником ведомства. Разговор обоим был неприятен, а для Параченко особенно. Спортивного вида тело его было вяло опущено и имело вовсе неспортивный вид, руки, цепко уложенные одна на другую, выдавали в нём большой напряг, но выражение своего лица Параченко почти контролировал.
- Нет, нет, - нервно возражал Параченко собеседнику, старательно пряча панический испуг, - Вы не так всё поняли. Я объясню.
Параченко сглотнул подступивший к горлу воздух и умолк. Звягин поощрил его:
- Слушаю Вас. Что вы объясните?
- Вы всё не так поняли, - повторился Параченко. – Я тут ни при чём! Что там она болтает, я не знаю. А потом, - тут голос Параченко несколько изменил свой окрас, - может быть, она вообще ничего такого не говорила, может, её оклеветали. Знаете, как бывает.
- Знаю, знаю, - ответил Звягин. - На примере вас двоих я знаю о клевете больше, чем хотел бы. Вот, полюбуйтесь.
С этими словами он поднёс к лицу Параченко устройство, напоминающее планшет с активным экраном, на котором Параченко узнал себя со спины и Ольгу, преданно уставившуюся на него. Просматривая мини-фильм, в котором он давал указание Ольге придумать что-нибудь такое, чтоб эти двое не сильно-то героями выглядели в глазах сотрудников общества, Параченко лихорадочно думал, как ему выкрутиться из этого.
- Так вы шпионите за мной! Это же нарушение моих гражданских прав! – превозмогая страх, с большим усилием втаскивая в голос нотки негодования, заявил Параченко. «Значит, там камера. Мы оставили эту комнату нетронутой. Стёпка-сволочь всё-таки и туда пролез, всё установил, но когда?» - эти короткие мысли роились даже не в голове, а как будто где-то рядом с Параченко.
- О Ваших гражданских правах Вы, возможно, сумеете поговорить в другом месте с другими лицами.  Да, - кивая головой в знак согласия с самим собой, ровным и немного вкрадчивым тоном отвечал Звягин, - Вам представится такая возможность. А сейчас поясните, что Вы имели в виду, говоря, «надо, чтоб люди поняли, кто они на самом деле».
Параченко молчал, не зная, что сказать. Сотрудник ведомства продолжил:
- Уверен, договор вами изучен досконально. Согласно пункту 6.3 этого договора, - Звягин указал на лежащую перед собой копию договора, - вы обязуетесь от всех, подчёркиваю, от всех, не только от своих сотрудников, а от всех скрыть информацию о том, кем на самом деле является посланный ведомством человек. Нарушение этого пункта договора влечёт наложение на ваше общество, то есть на вас, штрафных санкций в трёхкратном размере  от стоимости услуг по настоящему договору.
- Да вы что! – трусовато возмутился Параченко. - Я ж другое имел в виду! Я не собирался никому, даже этой дуре, - слово «дура» Параченко произнёс с ненавистью, - рассказывать про этот договор и тем более про вашего сотрудника. Я-то имел в виду совсем другое.
Параченко умолк.
- Ну, ну, что вы имели в виду? – подтолкнул его Звягин.
- Да, собственно, ничего, - пытаясь выдумать байку, но, так и не сумев, Параченко, поднимая плечи к голове, неестественно растягивая слова,  стал говорить правду, - просто, понимаете, Стёпа, он человек не плохой, мы даже с ним в какой-то степени сдружились, но он действительно напустил много пыли. - Понимая, что сотрудник не удовлетворён сказанным, ждёт продолжения, не дожидаясь его подталкивания, продолжил. -  Вы знаете, с приходом Стёпы - Степана Ивановича, всё в обществе изменилось, я для всех стал номером два. Это, конечно, напрягло меня. Я, понимаете, не был готов к этому. Я создавал эту, как принято говорить, империю, я собрал этот коллектив, и вот я остаюсь на задворках.   - Тут Параченко умолк, надеясь, что сказанного им достаточно, но по выражению лица собеседника понял, что надо продолжать и продолжил:
- Думаю, Вам бы тоже такое не понравилось.
Ответ не прозвучал. Параченко продолжил:
- Нет, упаси Бог, я не намеревался никому говорить о том, кто на самом деле был их любимец Степан, я просто хотел, чтоб … - тут Параченко замялся ещё больше и продолжил говорить ещё больше растягивая слова, - люди не были о нём столь высокого мнения. Мне хотелось, чтоб все думали, что я выставил Степана, чтоб все поняли, что я тут главный. Вот и всё, больше я ничего не хотел!
- Вы считаете, что клевета усилит Вашу репутацию?
- Да, да, - поспешно согласился Параченко, радуясь тому, что понят сотрудником. – Я не собирался навредить Степану Ивановичу или Татьяне, просто хотел, чтоб в обществе признали мою власть.
- Вы полагаете, можно оклеветать кого-то без вреда ему?
- Конечно! – голос Параченко зазвучал бодрее. – Вот расскажите всем в своём ведомстве, что я гей. Да ради Бога! Я то, о том ни сном, ни духом! Какой же мне от этого вред?
- В ведомстве о вас знают столько, что гейство на фоне других ваших проступков просто ничто. И вряд ли кто из ведомства имеет желание водить с вами знакомство. А вы с клеветой, придуманной вами, понеслись к людям, которые хорошо знают Степана Ивановича и Татьяну Владленовну, с которыми они общаются.
Из этих слов, да ещё и раньше, в самом начале беседы, Параченко понял, что ведомство оставило под наблюдением его и всё общество. «Вот влип! Надо будет менять всю аппаратуру или лучше вообще переехать в другой офис», - думал Параченко, выкрикивая:
- Да не я понёсся, это всё Ольга! Я завтра же накажу её!
- Это вряд ли завтра удастся вам, Михаил Сергеевич.
- Что с ней? – с неподдельным интересом спросил Параченко.
- У Ольги Васильевны некоторые проблемы.
- Проблемы? Что-то со здоровьем?
- И не только. Мы вынуждены на какое то время изолировать её от общества.
- Она что-то натворила? – подаваясь немного вперёд, спросил Параченко.
- Мы с того начали с вами свой разговор, она оклеветала людей.
- Да, ладно! Бросьте! За бабьи сплетни изолировать человека? – с облегчением и в то же время с негодованием воскликнул Параченко.
- Двоих! – немного резко ответил сотрудник и добавил. – Её и вас.
- Меня-то за что? – испуганно выкрикнул Параченко.
- За бабьи сплетни, - убирая в папку бумаги, всё так же, с жёсткими нотками в голосе, ответил Звягин.
- Вы не имеете право! – вскакивая со стула, снова выкрикнул Параченко.
- Мы действуем по уставу нашего ведомства, - еле заметно улыбаясь уголком рта, сказал Звягин, поднимаясь со стула. Со словами - «Задержитесь немного, вас проводят» - вышел из-за стола и, не прощаясь, удалился.

***

- Круто ты с ним, - заметил Владислав Петрович Звягину, оставившему Параченко в соседнем кабинете. Оба, и Владислав Петрович, и Звягин, посмотрели через прозрачную со стороны кабинета, в котором находились сами, стену на Параченко, сидящего, упираясь локтями в стол, с головой, опущенной на ладони.
- Да не нравится он мне, пусть понервничает. А, кстати, что делать-то с ним? – спросил Звягин.
- Надо было бы отпустить, но, раз уж ты обещал ему изоляцию, придётся на какое-то время изолировать.
Говоря это, Владислав Петрович бросил взгляд на  Параченко, уводимого вошедшими в соседний кабинет двумя людьми в штатской одежде.
Звягин, виновато глядя на начальника, несколько оправдывающимся тоном сказал:
- Простите, сорвалось как-то. Но он же гад. Будь моя воля, я изолировал бы его на подольше.
Это был первый случай, когда Звягин превысил свои полномочия, пусть косвенно, но превысил, отойдя от темы  указанного разговора в сторону.
- Понимаю, - ответил Владислав Петрович, кивнув в знак согласия головой, - потому придётся его действительно где-то у нас подержать.
- Думаю, его лучше в учебку.
Учебкой в ведомстве именовался специальный комплекс из нескольких корпусов, расположенный в подмосковье, где сотрудники проходили обучение различным навыкам, а так же в одном из корпусов, изолированном от других, учили уму-разуму нуждающихся в том с точки зрения ведомства лиц.
- Хорошо, - согласился Владислав Петрович, - денька на два-три можно. Подумай, какую сделать огранку, доложишь.
- Есть, - отозвался Звягин.
- А что нам делать со Светлаковой?
- Тоже изолировать.
- Да, теперь уж и эту придётся изолировать. Ну, с этой проще, отсутствие её более двух месяцев никто и не заметил. Мать даже отдыхала без неё. Замучила она мать своими понуканиями, упрёками, оскорблениями.
- Так и на работе всех достала. Надсмотрщик какой-то!
- А это, Борис, идея! – весело заявил Звягину Владислав Петрович. Вчера как раз обращались за помощью: в трудовую исправительную колонию требуется надсмотрщица, там у них прежняя уходит в декретный отпуск. Давай Светлакову зашлём туда, там она себя почувствует человеком.
- А не жалко заключённых-то? – с иронией в голосе спросил Звягин.
-  Да там как карта ляжет, может эти заключённые наоборот Светлакову обучат уму-разуму. Заключённые ведь тоже люди разные.
- Ну что ж, это дело. Будем оформлять. На какой срок?
- На срок, пока не найдётся замена той, что уходит в декрет.
- Есть. Разрешите заняться Светлаковой?
- Да, давайте, она на подходе, я её вызвал.

***

Со своего номера, внесённого Параченко в чёрный список, дозвониться до босса Ольга не смогла, дозвонилась с номера сменщицы. Параченко, не желавший поначалу общаться с ней, всё-таки стал её слушать, любопытство и ещё какое-то чувство взяли верх. Ольга, кинув в знак приветствия короткое «привет!», сразу сообщила боссу, что находится в женской трудовой исправительной колонии,  работает надсмотрщиком. Параченко подумал: «Ладно, что хоть тут не соврала», - он знал, где находится она, в качестве кого и за что, но всё же спросил:
- Это за какую такую провинность тебя туда определили?
- Да, просто приказали. Разве им откажешь, - ответила Ольга давно заготовленной фразой, опасаясь, что их разговор прослушивается.
- И на долго?
На этот раз в голосе босса слышалось участие.
- Ой, не знаю, - ответила Ольга и тут же спешно прибавила:
- Миш, я скучаю.
Михаил помолчал секунд семь, потом сказал:
- Ну, ты как освободишься, звони.
- Ой, до тебя не дозвониться! – почти отчаянно выкрикнула Ольга, которой показалось, что этими словами босс заканчивает разговор.
- Да, я не пользуюсь этим номером. – После  некоторой паузы. - И офис мы сменили. У тебя твой телефон при себе? Сейчас я скину смс с новым своим номером.
Набирая с нового аппарата смс, Параченко думал, правильно ли он поступает, ведь ещё недавно он был уверен, что Ольга, так подло предавшая его, никогда не должна больше появляться в его жизни. В ведомственном заточении, где его продержали пять дней, ему показали плёнку с записью той части разговора с Ольгой, где она заявила, что клеветать на Татьяну и Степана её принудил он, Параченко. Параченко понимал, что слова Ольги ничего не меняли, ведь ведомство уже располагало записью, где он отдавал Ольге такое распоряжение, но всё равно ему было обидно, ведь она так запросто его выдала. Ей-то не было известно о том, что ведомство располагает записью их «вечерней планёрки», на которой он давал ей распоряжения о клевете. В раздумьях Параченко остановился, так и не отправив Ольге обещанный смс, ему захотелось позвонить ей, кинуть ей в лицо обвинение в предательстве, но и этого он не сделал, передумал. «Освободится, приползёт, куда она денется, вот тогда и поговорим» - решил он.