46. Про болезни

Самая грустная глава. Но без неё никак не обойтись. Потому что я сама удивляюсь, как я протянула столько лет, переболев тем, о чём многие люди и не догадываются.
Мои родители не сидели на месте. Что их носило по стране с маленькими детьми, непонятно. И непонятно мне, как мы выжили в этой круговерти. У меня постоянно что-то болело. Я постоянно была в компрессах и повязках. Текли уши. И в одном ухе до сих пор дырка. Стоя на морозе, на рынке, уже взрослой, я так простыла, что пришлось лежать в больнице. Семьдесят процентов потеря слуха. Я была как дерево. Для меня исчезла музыка слов и окружающего мира. Почти полгода лечилась.
 
Я страдала вечными ангинами. В конце концов, измучив маму, она дала согласие на мою операцию. И из глухой деревни меня, десятилетнюю, привезли в Благовещенск. Удалять гланды. Это был ужас.  И для меня и для мамы. Вдобавок ко всему в этот день гремела гроза и добавляла жути к моему горю.  Я орала так, что никто уже никакого грома не слышал. Через много лет мне сказали, что этого делать было нельзя. Но… увы. Дело сделано. Всю жизнь у меня болит желудок. И единственная процедура в детстве по глотанию кишки на проверку болезни, была мною же жёстко прекращена.
 
Однажды я болела очень долго-долго. Чем? Не знаю. Думаю, что никто не знал. Начались весенние каникулы и  дети, целыми днями носились по улице. Снег таял, валенки промокали насквозь. В один из вечеров пожаловалась маме на головную боль и всё.На этом моя память обрывается. Урывками вспоминаю: бабушка, склонившись надо мной, что-то шепчет.  Невозможно разобрать слов, но она шепчет, шепчет, шевелит губами, крестит меня, крестит, крестит размашисто, так, что я ощущаю движение воздуха и мне хорошо от этого движения прохлады, я снова теряю себя, проваливаюсь, возвращаюсь. И вновь – бабушка. Вновь её шёпот ласкает мой слух, я вижу её глаза, её взгляд меня согревает, и вновь забытьё…

Бабушка слыла знахаркой. К ней ото всюду ехали больные. И она помогала им. Но бралась за лечение неохотно, не всегда. Болела сама потом, жаловалась на головные боли. Денег тоже не брала. Позже мне мама рассказывала, как бабушка сутками сидела надо мной и читала молитвы. Однажды я проснулась. В доме – никого. Тишина. Пытаюсь встать. Ноги меня не держат. Падаю у кровати, но встаю и по стенке добираюсь до двери. Выхожу на крыльцо. О-о-о! Аромат цветущей черёмухи кружит мою голову, от таявшего снега, который ещё помню,как будто он был вчера, не осталось и следа, на дворе лето. Лето! И я от восторга задыхаюсь. Сажусь на ступеньки, и никаких сил встать, нет сил кричать, нет сил смотреть. Кругом темнота и мама трясёт меня, её горячие слёзы обжигают моё лицо. Как ярко я помню этот летний день, день возвращения в этот мир.
 
Можно удивиться, но цинга меня любила. Помню вечно испачканные кровью подушки. Эта цинга в шесть лет меня чуть не унесла в мир иной. Помню московскую бабушку. Она поит и поит меня вкуснющим смородиновым соком. Свежим, ароматным. У меня сил хватает на пару глотков  и я проваливаюсь в беспамятство.

Года в три у меня были уже шикарные косы. Мама любила их заплетать и гордилась моими «косками», как она любила их называть. Нас с братом устроили в садик. И вот как-то  в садике начался карантин. Скарлатина. Нас из садика увезли в подмосковную инфекционку. А там! Там машинкой состригли мои «коски». Я стала лысой, как и все в это больнице. Я боялась этих детей, так же как и они меня. Мы орали хором, раззинув рты под крики медсестер. Ночью родители нас выкрали и больных повезли на Дальний Восток.   В поезде мы с братом еле выжили. Мама от всех скрывала нашу болезнь. Прятала наши лица и руки. Но в конце пути пассажиры обнаружили обман и чуть не сдали в милицию. Пришлось выходить на полустанке. Благо, там жила мамина сестра.

В Сибири, в первом классе, зимой у меня отнялись ноги. Помню, как в пургу   мама тащила меня на себе в больницу. Я держалась руками за её шею, а она поддерживала меня под зад. Каждые три метра усаживала на завалинку барака. Отдыхали и тащились дальше. Что было со мной?     Никто не знал и не говорил. Само прошло. Ноги болят по сей день.

В четырнадцать лет меня сбили на катке. Я никому не сказала. Подружка отвела к какой-то бабке. Та правила мне голову ремнём. Меня рвало, тошнило. Но я терпела. Само прошло. А в семнадцать лет, уже в Благовещенске - Амуре, мы с подружкой шли по  городскому парку. Навстречу от кого-то убегал парень. Он сбил меня. И я ударилась тем же местом, что и на катке. Симптомы были те же. Коротка потеря зрения, тошнота, звон в голове.   Пережила, никому не сказав.
 
В пятьдесят лет работала продавцом на рынке. Зима. Холодно. Постоянно мёрзла. Постоянные простуды и ангины. Администрация рынка отправила всех сделать  флюрографию. Нашли затемнение. И понеслось! Срочно уложили в больницу. Что только не ставили мне, какие диагнозы я только не пережила. Всем хотелось удалить моё лёгкое. Даже в Москве долго уговаривали это сделать. Не могли понять, что у меня за штука там. Остановились на хондроме. В медицине описано несколько десятков случаев всего.

В средней школе занималась в спортивной школе лёгкой атлетикой и спортивной гимнастикой. Была лучшей гимнасткой в группе.   Послали на соревнование в Кишинёв. Но… врачи обнаружили гипертонию. Так что я старый-престарый гипертоник. Всю жизнь живу с этим.

Адские боли мучили меня. Адские. Стенокардия. Но… оказывается, желчный пузырь залёг вдоль ребра.  И доносила его до гангрены желчного. Ещё немного и всё как сказал хирург. Сложная операция. Клебсиелла. Редкий микроб. Очень редкий. Но, конечно, прожить без него я не смогла. Три литра антибиотиков. Долгое лечение. А в последствии девять послеоперационных грыж. И новая операция. Фу! Не знаю, как пережила всё это!

Всё, об остальных вещах уже не буду рассказывать. Но можно ещё и ещё писать об этом. Спасибо Господи за то, что дал мне все эти испытания.