Стоя в толпе

Однажды днем ко мне пришел Ангел. Ангел говорил мне, что бараны отличаются цветом от тигров, но еще раньше утром Сатана говорил мне, что Владыке угодно, чтобы бараны стали подобны тиграм, и он пользовался моей хитростью и моим серебром, моим золотом и моим шелком. Ныне я знаю, что и Ангел и Сатана заблуждались и что всякий цвет отвратителен.
 
Когда я смотрю на радугу в небе, я думаю о смерти.
 
Истина, Истина, Аз есмь  Истина! (Хакк, Хакк, Ана аль Хакк!)
 
2.
В 933 году во время казни Хусейна ибн Мансура аль Халладжа в Багдаде халиф приказал толпе кидать камни в святого и ликующая, жадная до развлечений публика с радостью взялась исполнять приказ своего повелителя. Халладж не уклонялся от летящих в него камней и не выказывал страха. Там же среди прочих стоял его верный друг, ученик Шибли. Он держал в своих руках розу. Чтобы не выделяться из толпы Шибли бросил в Халладжа цветок, который задел плечо святого. Халладж, до этого не выказывавший никаких признаков страдания вскрикнул от боли и заплакал.
 
Казнь продолжалась долго и была жестокой даже по меркам тех времён. Свидетели утверждают что после аль Халладж не издал не единого стона и не проронил ни одной слезы. Он улыбался и был доброжелателен до самой смерти, несмотря на невыносимые мучения, которым его подвергали и этим приводил в трепет своих ненавистников.
 
Палач собрался вырезать ему язык, когда он попросил мгновение помедлить. Его последними словами были: "Для тех, кто прозрел, достаточно одного - Возлюбленного". Однако, существовали свидетели, которые утверждали, что мученик перед смертью сказал: "Испытавшему восхищение достаточно, когда в нем его Единый и лишь Он один свидетельствует о Себе". Именно эту редакцию, во всяком случае, приводит Мирча Элиаде в своей "История веры и религиозных идей". (Том 3; "От Магомета до Реформации")
 
Однако, еще раньше, ещё до цветка Шибли, обведя светлым взором стотысячную толпу, собравшуюся вокруг эшафота посмотреть на его казнь, он снова сказал: "Хакк, Хакк, Ана аль Хакк!"
 
3.
Мансура аль Халладжа рассекли на части, затем на третий день его расчлененное тело завернули в камышитовую циновку пропитали нефтью и сожгли, а пепел развеяли с минарета над Тигром. Голова в течение двух дней была выставлена на мосту, потом отправлена в Хорасан для показа в различных частях этой провинции.
 
Когда пепел Мансура упал в воду, то, как утверждают очевидцы, частицы его сложились на воде в буквы таким образом, что можно было прочитать Имя Аллаха, начертанное стилем насх.
 
Тирания
Фарид ад-дин Аттар, чьему каламу принадлежит жизнеописание Халладжа, в своем "Поминовении святых" начинает рассказ о Мансуре, с комментария, в котором пишет: "Я удивляюсь тому, что мы признаем пылающий куст купины [отсылка к библейскому эпизоду беседы Бога с Моисеем], говорящий Ана аль Аллах "Аз есмь Аллах" и веруем, что это речение есть слово Бога Всемогущего, но не в состоянии признать слов Халладжа Ана аль Хакк "Аз есмь Истина", хотя и эти слова могут быть словами Самого Бога! Какая жалость, что такого великого святого плохо понимали его современники. Вы можете преклоняться перед горящим деревом, если из него раздастся звук, но человека, произнесшего эти слова, вы отправляете на плаху. Вам следует знать, что все великие святые, которые говорят в состоянии экстаза, говорят от имени Бога. Их устами глаголет Всевышний, а их сущность собственная мертва".  В эпической поэме "Масневи" Руми сказал: "Слова "Аз есмь Истина" - это лучи света на устах Мансура, а "Аз есмь Господь", исходящие от фараона, - это тирания".
 
Много позже Шибли написал, что, хотя он и Мансур произнесли одни и те же слова, его, сочтя сумасшедшим, оставили в покое, а Мансура четвертовали на основании того, что он в здравом уме и памяти произнес богохульство.
 
Люди всегда готовы распять Бога, для того чтобы потом воспевать тех, кто не понял Его.
 
Сон Шибли
В ночь после казни аль Халладж явился Шибли во сне, и тогда во сне Шибли спросил у него: "Как собирается Бог судить этих людей?"  Халладж ответил ему, что те, кто знал, что он был прав, и поддерживал его в желании умереть, делали это во имя Божие. Те же, кто хотел видеть его мертвым, были несведущи в Истине и, следовательно, хотели его смерти во имя Божие. Так что Бог дарует прощение и тем и другим; и те и другие были помилованы.
 
Но время для предательства каждый выбирал сам.
 
4.
Слёзы Хусейна ибн Мансура аль Халладжа, а также его слова о прощении,  сказанные во сне, меняют судьбу Шибли. Они становятся для него главным мотивом непрерывного духовного поиска. Этот процесс занимает, по крайней мере, следующие 12 лет, которые он проводит в странствиях. Он оставляет свое имущество и  живет словно бродяга, нищий, оплакивая святого и виня себя, в неимоверных сердечных страданиях. Всю свою последующую за казнью Халладжа жизнь он раскаивается. Он говорит:
- Я убил Мансура. Никто, кроме меня, не мог этого сделать, но я мог понять, мог защитить его. А я пошёл за толпой: я бросил цветок в этого человека.
 
Девять лет до своей казни Мансур аль Халладж провел в заточении. Говорят, что его учителями были суфий Сахла ат-Тустари и выдающиеся мистики Амр ал-Макки и Джунайд. И ещё он трижды совершал хадж в Мекку.
 
Написанное им сохранилось лишь частично: это фрагменты толкования Корана, некоторые письма, несколько максим и поэм и небольшая книжечка "Kitab at-tawasin", в которой аль-Халладж рассуждает о единобожии и профетологии. Его стихи проникнуты глубокой тоской по высшему слиянию с Богом; иной раз он прибегает к выражениям, заимствованным из "алхимического деяния" или дает намеки на тайный смысл арабского алфавита.
 
Любовь
Своею смертью Халладж показал, что Любовь означает страдание во имя других.
 
5.
Однако, больше истории Халладжа, достаточно подробное жизнеописание которого было опубликовано Эрихом Шредером под названием "Святой и его судьба", меня сейчас интересует судьба Шибли. Сегодня ночью, когда я сел записывать этот текст, мне показалось, что я смотрю на эту историю его глазами. Стоя в толпе с цветком для учителя, я озираюсь и вижу эти лица вокруг - вялые и перекошенные от бухла, похоти, злобы и страха. В определенный момент любая публика всегда превращается в парад уродов. И мне становится стыдно, за то, что я среди них, внизу, а не с Мансуром на эшафоте.
 
В одной из апокрифических биографий аль Халладжа рассказывается, что когда Мансур вдруг заплакал, люди, до того швырявшие в него грязь и камни удивились и спросили его о причине слёз. Мансур сказал:
- Люди, бросающие камни в меня, не знают, что они делают, но Шибли знает. Ему будет очень трудно получить прощение Бога.
 
После казни Халладжа Шибли много странствует. Надежда на преображение не оставляет его ни на минуту. Он знает, что Бог простил его проступок, также как и аль Халладж. Об этом святой сам поведал другу во сне. Но Шибли ищет иного прощения - как простить себя, но так, судя по всему, и не находит.. Ведь для того чтобы простить себя, надо забыть что знал и перестать быть тем, кто есть..
 
Соль
В поисках света Шибли не не спит ночами. Чтобы не спать, он натирает глаза солью. Когда ему задают вопрос, для чего он это делает, и он отвечает так: "Бог спросил меня, как я могу спать, когда мой Возлюбленный бодрствует?"
 
В смертный час перед ним выросла стена тьмы. Он попросит людей посыпать его голову пеплом и все время пребывает в страшном волнении. Когда его спрашивают о причине такого беспокойства, он отвечает: "В этот час я завидую дьяволу. Огонь зависти сжигает меня. Причина ее в том, что Бог, по крайней мере, дал ему халат осужденного, который он будет носить до Судного дня"
 
6.
Но сегодня в оправдание Шибли, и вероятно, себя самого я склонен думать, что безусловная жестокость предопределения у джабаритов в исламе, у Лютера и, особенно, у Кальвина в христианстве - принуждает нас осознать очень простой кармический факт - раз полновластная воля Бога предопределяет все человеческие действования, то Он не имеет права никого наказывать (этот логический ход был продуман ещё Лукианом на заре теизма в диалоге "Зевс Уличаемый") ибо всякая вина есть и Его вина тоже. И, возможно, именно поэтому Аллах отходит в сторону и Шибли до конца своих дней остается наедине с самим собой.
 
Чужак
Странствуя в пустыне, я повстречал женщину.
Она спросила меня: „Ты кто?"
Я ответил: „Я чужак".
Тогда она спросила:
„Разве рядом с Аллахом Всевышним может быть печаль чужбины?”