Filius Hominis Сын Человеческий. Глава 11

Ссылка на предыдущую главу http://www.proza.ru/2019/12/24/672

                Глава Одиннадцатая.

       – Тебе надо это видеть!

       Тритон ввалился в каюту весь всклокоченный и с вытаращенными глазами. Он тяжело дышал и зевал ртом, как рыба, пытаясь найти нужные слова, но не нашел – в этом проявлялась вся его натура. Тритон был бестолковым лаборантом и суетливым человеком, от которого проблем было больше, чем толку. Олегу он никогда не нравился.

       – Я только прилег,– признался инженер.– Всю ночь калибровал чертов распределитель. Если на этой посудине опять что-то сломалось, иди разбираться к капитану…

       – Да нет же!– тучный Тритон вошел в каюту прямо в грязных ботинках, оставив на коврике рыжие пятна, и склонился к заспанному инженеру.– Озеро… Там что-то происходит. Такое надо видеть самому…

       Олег поднял руки, чтобы отгородиться от лаборанта, который приблизился настолько, что к неприятному запаху изо рта добавил зловоние пропотевшего тела. Тритон податливо отступил и грузно уселся на кресло у иллюминатора. Каюта была слишком тесной, чтобы этот запоздалый маневр избавил от неприятных запахов.

       – Я, когда принял вахту в смотровой,– лаборант сделал трагичное лицо и замотал головой,– сразу понял, что-то не так…

       – Чего ты от меня хочешь?– Олег не мог отвести взгляд от пятен свежей грязи, которая изуродовала белоснежный коврик. Он не понимал, как этот недотепа умудрился на борту воздушного корабля запачкать обувь.– Если ты там что-то видел, так и шел бы к летягам. У них всегда кто-то на марсе стоит. Пусть разбираются.

       Он сделал попытку снова лечь, но Тритон взвился с места и возмущенно раздул щеки:

       – Когда Валерий Павлович уезжал, однозначно сказал, что оставляет Вас за старшего по научной части! При чем здесь летяги? Я же говорю: там озеро на дыбы встает!

       Олег сел и обреченно потянулся к ботинкам с металлическими носами: их и летную куртку из грубой кожи он надевал, только когда надо было спускаться с корабля на землю. А судя по невнятному рассказу лаборанта, это ему и предстояло.

       Олег ненавидел свою работу. Три года назад он записался в научный отряд, чтобы не угодить в долговую тюрьму и убраться подальше от шпионов Примы. Автор многих изобретений, он когда-то был переполнен идеями и амбициями, пока суровая реальность не поставила его романтичную натуру на место. А место это оказалось на дне общества, в котором правят недалекие и алчные люди, прямолинейные в действиях и простые в желаниях. Его попытка изменить положение вещей и свое место привела его туда, где он и застрял.

       Не обращая внимания на несвязную болтовню Тритона, инженер набросил на плечи теплую куртку: та еще не остыла после тяжелой ночи, проведенной на технической палубе. Олег покачал головой и вышел из каюты, чертыхаясь про себя.

       Научный отряд базировался на берегу Проклятого озера и больше походил на ссылку для неудачников. Редчайшая природная аномалия, которая возникла, согласно преданиям, на месте города Света, была, действительно, удивительным явлением, способным взбудоражить любопытство каждого просвещенного человека. Но за сотню лет исследования выродились в скучное наблюдение за чудом, которое невозможно было ни понять, ни изучить.

       Неожиданно пол под его ногами качнулся, и Олегу даже пришлось ухватиться рукой за поручень, тянувшийся вдоль стены. Он вопросительно оглянулся на Тритона, но тот лишь развел руки, всем видом показывая, что именно об этом он и говорил. Ветры редко поднимались в этих краях, а способные раскачать корабль, закрепленный якорями у земли, тем более.

       Научная миссия, возглавляемая самовлюбленным академиком Расторгуевым, представляла собой два старых воздушных судна, списанных военными из флота еще до рождения Олега. Двухпалубный крейсер «Синяя птица», еще хоть как-то способный летать, постоянно курсировал между Проклятым озером и столицей, чтобы увешанный регалиями академик мог выступать с научными докладами перед такими же бездельниками, как и он сам. По сути крейсер превратился в личный воздушный транспорт непоседливого Расторгуева.

       Олег добрался до лестницы, уводившей в подъем на верхнюю палубу, и предусмотрительно выждал очередной крен судна, прежде чем двинуться вверх. На этот раз толчок был более ощутимым и сопровождался чередой пугающих звуков. Сначала снаружи послышался звонкий хлопок, указывающий на разрыв стального троса, а потом стены «Ретивого» заскрежетали на все лады… Где-то за переборкой отчетливо выстрелили несколько сорванных болтов, но по счастью без последствий – в таких случаях они летят как пули, и оказаться у них на пути было смертельно опасно... А на верхней палубе топтались тяжелые ботинки летяг, словно танцующих под завывание тревожной сирены…

       Глава научной миссии со своим характером не мог продержаться на выселках Проклятого озера и неделю. Уже через день он начинал изводить подчиненных, потом затевал на пустом месте ссору с экипажем летяг, а еще через пару дней со словами «здесь невозможно работать» находил причину для срочного возвращения в столицу. Обычно он отправлялся выбивать «достойные условия», «настоящих ученых» или «мало-мальски приличное оборудование», чтобы через месяц-другой вернуться с пустыми руками и повторить свой исход заново. Так «Синяя птица» и наматывала круги между столицей и Проклятым озером.

       Сам Олег за три года лишь однажды покидал ссылку, чтобы отлежаться в больнице после изматывающей простуды. За исключением этой передышки он безвылазно провел годы в тесной каюте «Ретивого», корабля настолько древнего, что о его службе в хрониках адмиралтейства не нашлось записей. А они велись уже больше столетия: «Ретивый» был старше самой истории воздухоплавания, по крайней мере той ее части, которая нашла отражение в архивах.

       Поднявшись на верхнюю палубу, инженер наткнулся на взъерошенного капитана, чье лицо было багровым, а глаза с красными прожилками – выпученными. Это было повседневное лицо легендарного капитана, даже более знаменитого, чем адмирал Нечаев. Слава Георгия Милюты распространилась далеко за пределы флота: поговаривали, что уже и мавританцы любили помянуть его имя к месту. Всему виной стал единственный день, прославивший его однажды и навсегда.

       Сын богатых и знаменитых родителей, Георгий трижды был отчислен из летного училища за безобразное поведение, пьянство, неспособность к учебе и деяния, несовместимые с честью флота, но был трижды восстановлен стараниями отца. В последний раз его удалось вернуть в альма-матер только через увольнение директора летного училища, который воспротивился даже воле Светоносного Владимира, многим обязанного роду Милюты. По словам очевидцев, директор наотрез отказался выполнять волю правителя, поставив вопрос ребром: «либо он, либо я». Выбор оказался не в пользу директора, и именно в тот момент он, якобы, произнес знаменитое «проклятие Жоры».

       Известно много версий этого проклятия, одно забавнее другого, и ни одного не проверить, учитывая давность истории, но суть сводилась к тому, что Жора летать не будет… Все свершилось на выпускном вечере, посвященном молодым офицерам, будущим капитанам воздушного флота. Влиятельный отец Милюты позаботился, чтобы торжественный выпуск проходил на новехоньком крейсере, где предстояло служить и строить военную карьеру его нерадивому отпрыску. Великолепный воздушный корабль завис над летным училищем и принял на борт всех его обитателей – преподавателей, школяров, выпускников, гостей…

       Версий произошедшего намного больше, чем выживших очевидцев. Кто-то говорил, что Георгий поджег воздушный корабль спьяну, кто-то рассказывал про исполнение условий проигранного пари, а кто-то про одну из его безумных шалостей, которыми он годами изводил педагогов – каждая из историй звучит убедительно и полна достоверных подробностей. Но все заканчиваются одинаково: пылающий корабль рухнул на здание летного училища, похоронив в пожаре сотни людей.

       Трибунал счел происшествие дурным стечением обстоятельств, приняв во внимание сгоревшие доказательства и давление рода Милюты. Знамена корабля и училища сгинули в огне, и их имена вычеркнули из истории, но на пепелище родилась людская молва. Возможно, со временем она бы поутихла и позабылась, но спустя лишь неделю, в один из дождливых весенних дней, Георгий поднялся на борт «Королевы ночи». Транспортное воздушное судно всего-то должно было доставить молодого офицера к северным рубежам Империи, где ему предстояло принять командование крошечным патрульным кораблем подальше от чужих глаз и газетных заголовков.

       Однако разыгравшаяся гроза единственным разрядом молнии сожгла «Королеву ночи», едва Георгий Милюта поднялся на борт… Вот тогда люди и заговорили о «проклятии Жоры», которому не суждено летать. Летяги, живущие между небом и землей, были людьми суровыми и бесстрашными, но также мнительными и суеверными. Стараниями отца Георгий к тому моменту, пусть не очень заслуженно, уже получил чин капитана, и офицерское братство не могло его предать. А, учитывая печать судьбы, которая двумя сожженными кораблями и пепелищем летного училища однозначно указывала на перспективу молодого капитана, адмиралтейство нашло изящный выход.

       Георгий Милюта был назначен капитаном «Ретивого», простоявшего к тому моменту «на якоре» у берега Проклятого озера два десятка лет. Это было воздушное судно, вросшее брюхом в землю, и неспособное подняться в воздух из-за запустения и поломок. Флот давно списал бы «Ретивого», но научный отряд крепко держался за руины корабля, справедливо полагая, что, отказавшись от этого судна, другого не получит, и тогда бессрочная экспедиция у Проклятого озера может вовсе бесславно закончиться.

       «Ретивый» превратился в отстойник флота, настоящее Чистилище, принимавшее всех, по ком плакал трибунал, и не было им места ни на земле, ни в небе. Неподвижный корабль, зависший на якорных тросах всего в метре над землей, словно дожидался капитана, назначенного судьбой – Жору Милюту. По понятным причинам, Георгию пришлось на лошадях по дремучим лесам и болотам добираться до Проклятого озера. Когда он, спустя месяц, поднимался с опущенными плечами на борт «Ретивого», даже представить не мог, насколько известным к тому моменту он уже был.

       В Империи не осталось человека, который бы не знал его истории, пересказанной и перевранной стократно – о нем рассказывали анекдоты, слагали забавные песни, превратили в потешного персонажа, чтобы ухмыляться при одном имени… «Капитан Жора»… «Проклятие Жоры»… «Не раньше, чем Жора взлетит»… «Сразу, после Жоры»… «Там, где Жора ждет…»

       – Вот и отлично! Не пришлось за вами посылать,– Капитан «Ретивого» дыхнул отвратительным перегаром прямо в лицо Олегу.– Что за хренотень творится с этим озером?

       Утро только занималось, и солнце даже не выкатило целиком свой диск из-за щербатого горизонта. В это время капитан еще должен был отсыпаться после вечерней попойки. Он пил как окаянный, самоотверженно и на убой, но к полудню каким-то чудом всегда поднимался на мостик, чтобы нести службу. А вечером все повторялось.

       Олег не осуждал его, потому что сам стоял на краю отчаяния и с трудом находил силы не переступить черту, как это сделал отец Милюты, когда осознал, что стало с прославленным именем его рода. По словам сторожил «Ретивого», Георгий запил после известия о самоубийстве отца, а до того дня, разбивая пальцы в кровь, без сна и усталости, пытался вернуть утраченную репутацию.

       – Лопнули два швартовы по левому борту!– к капитану подбежал растерянный летяга и бесцеремонно оттолкнул инженера.– Если потеряем еще цепь на корме, нас развернет, и тогда на месте судно уже не удержать…

       – Так чего встал?!– налитое кровью лицо Милюты побагровело.– Не знаешь что делать? Бегом к канатному ящику! Крепите судно! Где офицеры?

       – Не знаю,– отпрянул летяга, который на фоне мощного капитана выглядел хрупким, хотя был на голову выше Олега и вдвое шире его в плечах.– На мостике и на баке никого нет…

       – Тогда будешь ты старшим, пока офицер не объявится,– зашипел на него капитан.– Возьмешь десять летяг… Порванные швартовы не трогать! Пусть двое стравливают канаты через десантные лебедки, а остальным крепить кнехты на земле. Закрепите левый борт на пяти новых тросах. Пошли кого-нибудь проверить остальные швартовы. Когда закончите – выбирайте и вяжите порванные… Чего встал? Повторить?!   

       Не успел озадаченный летяга сделать и нескольких шагов, как палуба под ногами снова качнулась, и Олег взмахнул руками навстречу падению. Тяжелая рука Милюты схватила его за плечо и резко дернула вверх, заставив сохранить равновесие. Тучный Тритон за спиной инженера громко рухнул на палубу, а неприятный хруст, сопровождавший его падение, в равной степени мог исходить и от старых корабельных досок, и от костей неуклюжего лаборанта.

       – Не сверните шею раньше времени,– буркнул капитан и потащил за собой инженера, не убирая руки от его плеча.– Вы мне еще нужны…

       Через завывание штормового ветра, который рвался на верхнюю палубу, послышался громкий щелчок, похожий на выстрел, а в следующее мгновение доски по правому борту взорвались снопом щепок. Пугающий хлесткий свист резанул слух, и лицо обняло легкое дуновение. Один из летяг, пробегавший с озабоченным видом всего в нескольких шагах от них, неожиданно подпрыгнул и стремительно отлетел к корме, бросив напоследок в Олега что-то мягкое и влажное.

       Растирая кровь на лице и руках, инженер не сразу понял, что произошло. Один из стальных швартовых тросов лопнул и, натянутый как струна, стеганул оторванным концом правый борт «Ретивого». Он без труда разрубил доски корпуса и просвистел оторванным концом над баком. Дуновение, которое почувствовал при этом, Олег оставил обрубок смертоносного троса, мелькнувший всего в метре от его головы.

       Летяга, отлетевший к корме, остался лежать в неестественной позе, а его отрубленная рука была прямо перед ногами инженера. Он обернулся к Тритону, который так же неподвижно лежал на палубе, и даже сделал попытку подойти к нему, но удерживавший его капитан с силой потянул за собой.

       – На это нет времени,– крикнул Милюта.– Надо убираться с бака… Вы мне нужны на мостике.

       В отличие от морского флота на воздушных судах летяги называли баком не носовую часть верхней палубы, а всю ее открытую часть. Юта на воздушных кораблях не было. Открытой верхнюю палубу тоже можно было назвать очень условно. Все палубы были закрытыми и находились внутри корпуса, сколько бы их не было предусмотрено конструкцией. Но одна, самая большая по площади, всегда строилась без внешних стен, обнажая стволы несущих мачт, и в лучшем случае имела ставни или канатную обвязку.

       Открытая палуба, нужна была воздушным судам для связи с внешним миром. На ней крепились шпангоуты, лебедки десантных платформ, грузовые подъемники и веревочные снасти, которые покрывали борта снаружи, чтобы летягам можно было по ним выбираться на поверхность корпуса для ремонта. В носовой части бака обычно устанавливались поворотные турели и пушки. Для артиллерии на каждом корабле отводилась отдельная палуба, но там орудия, лишенные обзора, стреляли через крошечные порты. Главный калибр всегда ставили на баке.

       Была в конструкциях бака еще одна особенность: над ним всегда была как минимум одна палуба – мостик, где кроме офицеров, командовавших кораблем, на воздушных судах располагались летяги, управлявшие рулевыми снастями. Поэтому над палубой бака всегда был потолок, а сам он представлял собой продуваемую всеми ветрами щель в корпусе корабля, делившую его на верхнюю и нижнюю часть. Над мостиком, в зависимости от конструкции, могли размещаться и прочие палубы, как правило, технические, используемые для управления парусами и обслуживания несущих баллонов.

       В отличие от морских судов, где прочные мачты толкают корабль, словив ветер в парусах, воздушные корабли висят на мачтах под баллонами. И стихии проверяют прочность их мачт не на изгиб, а на растяжение.

       – Постой,– оказавшись перед лестницей на мостик, капитан подтолкнул Олега к ступеням, а сам схватил спускавшегося навстречу летягу за плечо. Когда тот стал возражать ссылаясь на что-то важное и срочное, Милюта склонился к нему и заорал, перекрикивая ураган.– Закрой рот! И делай, что велено! Или я тебе хребет сломаю! Подними мне на мостик всех офицеров и недотеп из научного отряда, кого сможешь найти! Исполняй бегом!

       Панорамные окна мостика звенели под давлением ветра, а в рассохшихся рамах шипели сквозняки. Как и бак, мостик не имел палубных перегородок, давая круговой обзор. И несмотря на то, что еще на баке, за хлопающими ставнями инженер видел неистовство урагана, сейчас ему открылось безумство стихии во всем величии. Олег замер, не в силах отвести взгляд от клокочущей серой стены, которая проносилась за окнами рекой бурлящих облаков, вставшая на дыбы, щедро раскрашенная зловещим рассветом… Таким насыщенно красным и пылающим в разливах солнце можно видеть лишь на увядающем закате. Но рождение дня под такой необычный свет пугало.

       Капитан отмахнулся от летяги, который попытался ему о чем-то доложить, и, грубо встряхнув Олега, подтащил его к окнам левого борта вплотную:

       – Кто-то мне должен объяснить, что я вижу, и что мне с этим делать… Я должен знать.

       Милюта навис над хрупким инженером, уставившись в него красными, не моргающими глазами, в которых читались решимость, гнев, раздражение – что угодно, но ни тени страха и сомнений.

       Олег поднял взгляд на капитана, после чего пожал плечами и покачал головой. Он не стал напоминать, что в научном отряде занимает скромную должность инженера, который должен присматривать за научным оборудованием, а вместо этого годами занимался ремонтом «Ретивого». Последнее сделало его единственным человеком, в равной степени уважаемым летягами и учеными – два параллельных мира, которые искренне презирали друг друга и практически не общались.

       – Так не пойдет,– возмутился капитан и решительно подошел к двери, выводившей на бортовой марс, увлекая за собой Олега.– Вы мне все расскажете…

       У «Ретивого» было всего четыре марса: на носу, на корме, и по одному по бортам. Это были вытянутые конструкции, иногда называемые «досками», которые крепились канатами к снастям и вывешивались перпендикулярно борту. Палубой ниже, на баке, под ними устанавливались лебедки и поворотные механизмы, что позволяло использовать их как кран-балки, выдвигать или убирать по необходимости. Но с мостика, по ним можно было пройти, как по трамплину, вытянувшемуся над бездной. С марса открывался полный обзор на внешнюю часть корабля, но летяги выходили сюда, чтобы наблюдать за небом и землей. Все научное оборудование тоже было установлено на марсах «Ретивого».

       – Что Вы делаете?– испуганно выдохнул инженер, когда капитан набросил ему на плечи один из грубых плащей, какие надевали в непогоду перед тем как выйти наружу.

       – Пройдемся поближе к источнику моего вопроса,– процедил сквозь зубы капитан Милюта и взял себе такой же плащ-накидку. Он сделал несколько попыток обернуть его вокруг своих огромный плеч, но тот был явно не рассчитан на такую стать.– А-а, к черту…

       Милюта порывисто отбросил плащ и дернул на себя замок двери, выводившей на марс левого борта, которым «Ретивый» был повернут к Проклятому озеру. Олег задохнулся от ветра, ударившего в лицо, и вцепился в канаты поручней, когда капитан вытолкнул его наружу. Инженер даже не пытался сопротивляться. Узкая доска марса едва давала опору для одной ноги, и двоим на ней было не разминуться. Так как капитан настойчиво наседал сзади, инженер пытался идти быстро, как мог, чтобы не дожидаться толчков в спину. Доска раскачивалась и танцевала под ногами в такт ударам ветра и вторила завыванию стихии скрипом удерживающих ее канатов.

       Марс заканчивался огражденной корзиной, где могли разместиться несколько человек, и которая сейчас трепетала, как знамя на параде. Оказавшись в ней, Олег вцепился в жесткие поручни и был рад почувствовать под ногами не изгибающуюся доску, а прочную железную решетку. Хотя «Ретивый» висел всего в метре над землей, и проходя под его днищем, приходилось пригибать голову, между корзиной марса и каменистым берегом озера было не меньше пятидесяти метров. А сейчас, когда корабль раскачивался и бился в спутавших его швартовых, пытаясь вырваться на свободу, эта высота была более чем пугающей.

       – Вы мне говорили, здесь даже ветра не бывает,– Милюта встал рядом с ним и вытянул огромную ручищу в сторону озера. Он кричал, чтобы его можно было услышать.

       Отдышавшись, Олег посмотрел в указанном направлении.

       Действительно, аномалия Проклятого озера отличалась умеренной и спокойной погодой. Теплая зима, прохладное лето, и полное безмолвие в округе – рядом не селилось зверье, не пролетали птицы, и даже из растительности на несколько километров можно было встретить только мох и кривые сосны. Здесь никогда не было сильных ветров и дождей. Здесь не было даже облаков на голом небе: только серый непроницаемый туман, заполнивший чашу озера.

       Туман, скрывающий воду озера, если она в нем и была... Туман, который не пропускал ни единого звука, ни единого излучения... Туман, который растворял все, что в него погружалось, включая Гремучую – реку, без единого шороха уходившую в серую бездну… Туман, с четкой границей по краю, который стоял плотной стеной, а издалека походил на идеально ровный сферический купол, накрывший озеро… Туман всегда был неподвижным и неизменным – самый неблагодарный объект исследований.

       Теперь стена этого тумана вращалась и раскручивалась в гигантский смерч. И скорость, с которой хлопья серой массы проносились по кругу была чудовищной. А вокруг безумствовали разбуженные ветра. Они подняли пыль и мелкие камни, заставляя их струиться поземкой по земле, перемалывая в муку мох, щепки и все, что могло попасться на пути.

       «Ретивый» был пришвартован в нескольких километрах от берега, возле скальной плиты и череды каменных валунов, позволивших прочно закрепить якоря и тумбы кнехт. Лет десять назад к баку корабля пристроили каркасную конструкцию трапа: лестницу, обвивавшую шахту механического лифта. Кораблю все равно было не взлететь, а ученым стало удобнее бегать к кромке озера, где всего в десятке-другом метров от границы тумана, стоял их лагерь. Это была небольшая группа нежилых построек, укрывавших оборудование, куда раз в день наведывались лаборанты, чтобы снять показания многочисленных приборов. Сейчас на берегу не было даже намека на то, что когда-то там были постройки. А поднятая пыль поднималась все выше и выше…

       Капитан продолжал что-то говорить, а Олег всматривался в чудовищных размеров смерч, который раскручивался всего в паре километров от них. И смерч этот был настолько велик, что его стена лежала от горизонта до горизонта. Инженер давно не слушал Милюту, пораженный тем, что рассмотрел в камнях. Он отказывался верить в увиденное, ощущая волну панического ужаса. Но когда краешек скалы, в которую он всматривался, нырнул под стену тумана, Олег повернулся к Милюте и завопил:

       – Скорее! Скорее!– инженер толкнул капитана, и тот, увидев страх в глазах Олега, торопливо двинулся к мостику.

       Они только успели прикрыть за собой дверь, как к Милюте подскочил тот самый летяга, которого отправили крепить тросы. Рядом с ним был седой офицер, одетый хоть и по уставу, но небрежно, в качестве одолжения.

       – Мы потеряли уже двоих,– затараторил летяга.– Когда спустились… Там такое началось… Короче, как только…

       – Еще два швартовых порваны,– офицер бесцеремонно пнул возбужденного летягу, заставив того замолчать.– Якорные цепи если и выдержат, то вырвут нам кнехты и вьюшки из опор бака. А если их ослабить, распорем правый борт о трап…

       Капитан никак не отреагировал на слова седого офицера, напряженно всматриваясь в лицо инженера, а Олег смотрел на него, порывисто вздыхая, и не мог найти слов.

       – Он растет… Он приближается к нам,– наконец выдохнул он.

       Все молча смотрели на инженера и ждали.

       – Кто растет?– нетерпеливо засопел Милюта.

       – Через полчаса стена смерча, который мы видим, будет здесь,– мысли роились в голове Олега, и он не понимал, что именно из очевидного нужно донести до капитана в первую очередь.– Аномалия активировалась… Она растет… Она источник урагана… Если смотреть на камни, видно, как они уходят под туман… Он расширяется… Мы должны взлететь…

       Его последние слова заставили Милюту замереть, а седого офицера и летягу вздрогнуть. Было понятно, что реакция последовала не на предложение грубо нарушить летный устав, который предписывал в таких ситуациях приземлить воздушное судно и прочно его крепить к земле, чтобы переждать непогоду. И вовсе не потому, что «Ретивый» не был исправным кораблем, готовым бороздить небесные просторы. Олег предложил взлететь… тому самому Жоре…

       – Куда лететь?– зашептал летяга.– Это корыто развалится, если его от земли отвязать…

       – Это не ураган,– покачал головой Олег, не отводя взгляд от прищуренных глаз капитана.– Это что-то другое… аномалия. Там такая скорость ветра… Он железную цепь в стружку перемелет... Нас ничто не удержит. Надо поднять корабль… Я знаю, что рули не работают, парусов нет, но паровой двигатель работает… энергия есть, нам достаточно разницы гравитационных потенциалов, чтобы подняться… Не надо ничем управлять кроме высоты, а это у нас есть. Ветер сам отнесет нас от озера. Мы снизимся уже подальше отсюда, когда ураган ослабеет, и снова закрепимся…

       – Капитан,– осторожно перебил инженера офицер.– Мы ложимся на правый борт. А там трап! В его конструкции железные балки. Швартовы не удержат судно, и мы распорем брюхо о чертов трап. Дайте разрешение заложить взрывчатку пока не поздно, и я выбью основание под ним…

       – Капитан,– взмолился Олег.– Я не знаю, сколько выдержат чехлы на несущих баллонах. Но если ветер их порвет, пластины окислятся меньше чем за минуту, и мы потеряем разность гравитационных потенциалов. Тогда корабль ляжет, и у нас не останется ни единого шанса…

       – Руби связку с трапом!– Милюта положил руку на плечо закивавшему офицеру.– Мы взлетаем!

       – Как?– вздохнул опешивший офицер.– Без парусов и рулей?

       – Трубить команду на взлет!– взревел капитан.

       – А почему просто не посадить корабль на землю и не переждать?– женский голос прозвучал сиреной в повисшей тишине.

       Они не заметили, как на мостик поднялись несколько ученых в сопровождении расторопного летяги, посланного за ними. Говорила Настенька, высокая, худощавая блондинка с вечно спутанными волосами и впавшими глазами. В научном отряде она считалась самой компетентной и перспективной, хотя и излишне увлеченной аномалией Проклятого озера. Обычно в ее взгляде читалась придурковатая отвлеченность, но сейчас это было, скорее, недоумение.

       Милюта поморщился в ответ на вопрос, после чего отвернулся и зашагал к носу мостика, где застыли растерянные летяги. Капитан, чередуя команды с мотивирующей бранью, стал быстро готовить воздушный корабль к взлету.

       – А что я такого спросила?– Настенька требовательно повернулась к Олегу, когда офицер смерил ее презрительным взглядом и, покачав головой, удалился следом за капитаном.

       – Воздушные корабли никогда не садятся на землю,–нехотя ответил инженер, вслушиваясь в команды капитана.– Долго объяснять… Я думал, это все знают.

       – А ты постарайся объяснить коротко,– Настенька требовательно дернула его за воротник плаща, который он так и не снял.– Я не самая дура на этом корабле, чтобы каждый немытый летяга корчил мне рожи, когда я задаю вопросы…

       Олег с удивлением посмотрел на настойчивую девушку и заметил, что остальные собратья по научному отряду, включая Тритона с огромным синяком в пол лица, смотрят на него с ожиданием.

       – Да ладно,– не поверил он, но быстро смирился.– Все дело в конструкции кораблей. Они, по сути, висят на мачтах… Баллоны держат вертикальные столбы, а все палубы, все балки висят на них… Не стоят, не лежат, не упираются в них, а висят… Это десятки и сотни тонн… Прочность конструкции рассчитана именно на такую опору… Не на сжатие, ни на давление, а наоборот, на растяжение… Понимаете?

       Он видел по их глазам, что они не понимают.

       – Представьте себе каменный дом с крышей, печной трубой… тяжелый, прочный, монументальный. Его стены выдержат ветер, землетрясение, давление дождя и снега… Но нельзя поднять в воздух дом, ухватившись за крышу, или печную трубу… Вы их оторвете. Если его взять за основание и перевернуть, он скорее всего рассыплется. Потому что все элементы сложены друг на друга… Его прочность обеспечивается гравитацией. А воздушный корабль сконструирован… наоборот, вверх ногами – его опора вверху, а не внизу. Если опустить корабль на землю, он сложится как карточный домик. Нижние палубы просто сомнет под собственным весом…

       – Так бы и сказал,– фыркнула Настенька.– И не надо было умничать. Просто корабли не могут стоять на земле: они от этого ломаются… Вот и все. Но разве этот корабль может летать?

       Олег пропустил ее слова и невнятный ропот остальных ученых. Он вслушивался в громкую перебранку капитана с офицерами, но из-за нарастающего шума ветра до него доносились только обрывки фраз.

       «Это безумие! При таком ветре мы не сможем выбрать швартовы…»

       «…черт на них… сбросьте… надо только якоря поднять… одного хватит…»

       «Не ставь жизнь людей на кон… за свою репутацию… как мы сядем без якорей и канатов…»

       «Приказ… Устав… хребты сломаю… Исполнять…»

       Их голоса становились громче, а взаимные угрозы более резкими и конкретными. Олег понимал, что призрачная надежда на спасение ускользала с каждой минутой.

       – Если мы хотим улететь, то у нас осталась пара минут…

       – Что ты сказала?– инженер повернулся к Настеньке.

       – Говорю, у нас осталось минут пять,– безучастно ответила та, указав рукой на окно.– Фронт рядом. Это не видимая граница тумана, а там, где плотность воздуха меняется. За ним воздушные потоки уже завихряются к эпицентру. Если взлетим сейчас ветер нас понесет вдоль фронта и отшвырнет в сторону как катапульта камень. Но если фронт нас настигнет, он затянет в воронку и забросит километров на десять вверх… за пару секунд… по кускам… От нас даже щепок не останется. Надо бежать вниз и забиться под какой-нибудь камень, пока не поздно… И надеяться.

       – Повтори это им!– Олег схватил девушку за руку и потащил к офицерам, которые обступили капитана.– Время почти вышло!

       Он вмешался вовремя. Они еще не вытащили оружие, но уже отвели руки к поясу. Милюта выглядел свирепым медведем, окруженным стаей волков.

       – Говори!– инженер подтолкнул Настеньку к застывшим от напряжения летягам. И пока она своим бесцветным голосом кратко и емко рисовала перспективы гибели в воронке смерча, активно кивал головой и подбрасывал уточняющие фразы.– Чудовищной силы ураган… камни сотрет в песок… будет расширяться, пока не исчерпает энергию, а он ее черпает из аномалии… вот именно: отбросит подальше… главное, быть далеко… лучше разложить корабль о землю, чем угодить в смерч… время уходит! Или сейчас, или никогда!

       – Сейчас или никогда,– громко повторил Милюта.– Хватит собачиться…

       Он хотел сказать что-то еще, но несколько громких последовательных щелчков перебили его. А в следующее мгновение корабль со скрежетом накренился и начал быстро разворачиваться носом к Проклятому озеру.

       – Швартовы…– сквозь зубы процедил седой офицер.

       – И еще кормовой якорь потеряли!– выкрикнул капитан.

       Словно в этих словах прозвучала команда, летяги сорвались с места, но в их движениях не было паники. Они действовали быстро и слаженно, четко понимая, кому и что надо делать. Только капитан остался на месте, угрюмо уставившись через панорамные окна на серую пелену, которая проносилась с безумной скоростью прямо перед носом корабля. Ветер не шипел больше в щелях окон – он выл. Звонкий удар, и одно из стекол рассыпалось, брызнув острыми осколками как при взрыве и удушливая пыль хлынула на мостик, обжигая кожу острыми прикосновениями.

       Олег зажмурился и беспомощно вытянул руку перед собой. Он почувствовал прикосновение грубой ладони Милюты, а через несколько секунд капитан вывел его и Настеньку к широкой лестнице, уводившей вверх.

       – Я могу помочь с паровой машиной!– инженер перекрикивал оглушающий ветер, который бесчинствовал на мостике, выбивая стекла.

       – Не пройдешь по баку,– покачал головой капитан.– Поднимись с ней наверх. Найдите радиста. Надо отправить в столицу рапорт о том, что здесь произошло… Пусть она свою научную часть расскажет. А ты отпиши, что «Ретивый» снялся со стоянки. Напиши: мы улетаем…

       Он произнес слово «улетаем» так, словно смаковал каждый звук, словно в нем собралась квинтэссенция всей его жизни.

       Инженер взбирался по лестнице, толкая перед собой Настеньку, которая что-то пыталась ему кричать о Тритоне и остальных, оставшихся на мостике, но он не обращал на нее внимания, прислушиваясь к скрипам и хрусту корабля. Он боялся услышать треск сломавшихся мачт или ощутить мгновение свободного падения перед ударом о землю…

       И вдруг он почувствовал толчок. Олег замер, закрыв глаза: это было хорошо знакомое чувство подъема – «Ретивый» быстро набирал высоту. Их с неумолкающей Настенькой резко прижало к стене, когда ветер подхватил корабль и быстро увлек его в воздушном потоке.

       Ему стоило думать о призрачных шансах на спасение, которые только появились, и о том, что самое страшное у них еще впереди, и пришло самое время молиться всем богам, в которых верит и в которых нет, чтобы удача не отвернулась от них.

       А он думал о Жоре, и о том, что никто больше не посмеет смеяться над его именем.

                *****

       Ночь у реки особенно холодна. Бегущая вода быстро остывает после захода солнца и жадно впитывает тепло земли. Нагретый за день воздух поднимается к звездам, а прохлада темного неба спускается к реке – ее влечет движение воды и сырость берегов.

       Митька не просто замерз – он словил озноб. Пробираясь вдоль топких берегов реки, им часто доводилось пробираться через грязные заводи и откровенную трясину болот. Вымокли не только ноги: воду набрали рукава куртки, ее подолы потяжелели и провисли, а штаны с налипшей грязью приходилось придерживать рукой. Ступни ног опухли и хлюпали в раскисших ботинках при каждом шаге.

       Он шел последним, стараясь не потерять из виду спину Ингварра. На удачу высокая луна в безоблачном небе залила долину призрачным светом, таким же холодным, как и сама ночь. Изредка Митьку начинало колотить. Это было похоже на конвульсии или судороги, когда все тело сотрясалось в безудержной пляске, а дыхание в груди становилось леденящим, словно душа пыталась вырваться из морозного плена. Ему даже приходилось останавливаться, чтобы протрястись несколько секунд и постепенно, усилием воли, унять дрожь обезумевшего тела.

       Кузнец стал чаше оглядываться на него и изредка шикал на Анникин, которая уводила их все дальше от монастыря. И тогда они терпеливо дожидались, пока паренек их нагонит. Больше они не смеялись над ним и не пытались угрожать кулаками по любому поводу. Он оказался прав: вывел их подвалами монастыря наружу, как и обещал! Они обязаны ему и только ему своим спасением…

       Когда зарево легкой бледностью коснулось небосвода, Анникин, видевшая ночь своими чудесными звериными глазами, наконец, повернула от реки и направилась вдоль ручья к холмам долины, за которыми вставал старый лес. Она отлично выбирала дорогу, чтобы не оставить следов для погони. А когда через пару часов взойдет солнце, они уже будут под защитой густых зарослей…

       – Что ты плетешься?– на этот раз Ингварр не просто подождал его, а дал возможность поравняться.

       – Промерз в холодной воде,– с трудом прошептал Митька и согнулся пополам, преодолевая одышку. Всего сотня шагов в подъем по склону отняла у него все силы и дыхание. Он хотел повалиться прямо на камни, вымытые мелким ручьем, чтобы отлежаться. Но продолжал упрямо переставлять ватные ноги, не давал слабости одолеть себя.

       – Замерз?– Ингварр был удивлен.

       – Весь промок,– выдавил из себя паренек.

       – Что стряслось?– Анникин бесшумно скользнула к ним, сливаясь со своей лунной тенью: только желтые звериные глаза выдавали ее.

       – Говорит, замерз…

       – Спятили?– зашипела она угрожающе.– Скоро рассветет… а мы еще до леса не добрались. В любой момент наше отсутствие заметят, а мы в чистом поле…

       Митька хотел ей напомнить, что в лес можно было уйти сразу, как выбрались из подземелий. Именно она настояла уйти на другой берег, а потом повела вверх по течению через заливные луга к зарослям дальнего леса… Но его перебил настоящий колотун, лишив не только возможности говорить, но и дышать. Митька присел, обхватив колени руками, и не удержался – повалился на бок. От прикосновения к холодной земле затрясло еще сильнее, а дыхание превратилось в шипение.

       Он пытался обуздать дрожь, прикладывая к этому невероятные усилия. Иногда она почти отпускала, чтобы потом с новой силой подняться откуда-то изнутри и сжать горло. Однажды он почти овладел ей, и тогда отчетливо ощутил, что не все толчки рождались в его измученном теле. Это были методичные удары крепкого и теплого плеча кузнеца. Потребовалось бесконечно много времени, чтобы осмыслить, что это не Ингварр бьет его под ребра при каждом шаге… а он, Митька, висит на его плече, как старый плащ, переброшенный через спинку стула, потому что кузнец нес его на себе.

       Сделав это открытие, от которого веяло покоем и уютом, паренек сдался и провалился в забытье. Он уступил и теперь просто отмахивался от безумных снов, норовивших прокричать ему о позабытых страхах и заботах – он искал уединения в беспамятстве.

       Гигантская крыса распевала песнь странника и совершала головокружительные прыжки через сервированный стол под рукоплескания нордиков. Среди ее восторженных почитателей выделялся мертвый Пронин, который забавно кивал головой на сломанной шее и многозначительно водил бровями, поглядывая на седовласого адмирала. А шепот ведьмы за спиной звал в угрюмую чащу леса, где в тени кудрявых крон замерли хищные твари со щупальцами вместо лап. Ведьмы не было видно, но ее голубые глаза сверкали так, что бликовали на серебряной посуде.

       Крыса… глаза… вепрь, подыхающий в грязи Ямы… падающий корабль… надменная улыбка бледной девчонки… – все смешалось в пекле головной боли. Митька чувствовал жар в голове, то как он сжимает виски и выдавливает глаза, как горит румянцем на щеках. От него кожа на лице превратилась в воспаленный нерв, и любое прикосновение жгло ее раскаленными иглами…

       Шершавая ладонь кузнеца легла на лоб, и паренек выгнулся в ответ всем телом: казалось, сварившаяся кожа лопается и сползает с кости под пальцами Ингварра. Митька глубоко вдохнул и почувствовал, как прохладные капли упали на пересохший язык. Они были настоящие, мокрые, с вкусом дождя и хмурого неба. Сырой ветер потрепал его волосы и обдул лицо, возвращая телу знакомые ощущения.

       «Что ты делаешь?!– в шепоте Анникин звучали одновременно упрек и ужас. Ее интонации были отчетливыми, как никогда.– Он же болен!».

       «Он весь горит»,– в низком голосе кузнеца было что-то клокочущее, дрожащее, гортанное.

       «Плохая болезнь,– девушка говорила иначе, чем Ингварр. Звуки ее речи рождались прямо под языком, ударялись о ее острые зубки, разлетались звонко и высоко.– Слишком быстро… Не знаю, какую дрянь он подцепил в подвалах, но лучше держаться от него подальше»

       «Подальше? Хочешь его бросить?– голос кузнеца загустел, пригнулся к земле, раздавленный возмущением.– Можешь убираться. Я его не брошу.»

       «Дурак!– слова Анникин зазвенели острым битым стеклом.– Это была не просто плесень. Железные люди прятали там чуму. А мы ее разбудили. Нордики говорили правду, когда обещали, что она вернется».

       «Уходи,– его слова хищной стаей кружили вокруг, скалили клыки, угрожающе рычали.– Я не брошу его здесь… Он застудился в подвалах монастыря, пока ночами искал выход для нас… А потом холодная река…».

       «Для нас?– она шипела, извивалась змеями, сворачивалась в ядовитые клубки.– Он позвал тебя, потому что боялся сгинуть один. Думаешь, он бы сделал такое для тебя? Потащил бы на себе, рискуя накликать чумную погибель?»

       «Что ты заладила с этой чумой?– голос Ингварра загудел ураганным ветром.– Отлежится, отогреется у костра. Надо просушить его одежду, дать согреться…»

       «Ты не слышишь меня!– шепот Анникин был тихим и вкрадчивым, но она кричала каждым словом, каждым звуком.– Это не болезнь! Так быстро не бывает… Он меняется. Я чувствую… У него теперь даже запах изменился! Чужой. Говорю: это чума!»

       Запах… Какофония ароматов, о которых Митька вспомнил при одном упоминании о запахе, ударила его в нос, как вода, когда, нырнув неосторожно, захлебываешься с ощущением острой боли в голове и жжением в груди. Он сухо закашлялся и жадно вдохнул полной грудью холодный утренний воздух.

       – Очухался?– Ингварр вовремя подставил ладонь под спину выгнувшегося паренька и помог ему сесть.– Идти сможешь?

       Митька зажмурился, когда солнце коснулось лица. Его свет пробивался даже через закрытые веки, разливаясь пульсирующим оранжевым теплом. Ощущение было приятным и волнующим – оно быстро заслонило панический страх перед холодом, а источник дрожи мгновенно угас. Паренек повертел головой, с удовольствием подставляя солнечному теплу то одну, то другу щеку.

       – Конечно, смогу,– ответил он уверенно, и звук его голоса сплелся лианами, потянулся гибкими стеблями к чистому и теплому небосводу.– Но вымок и устал.

       – Мы только зашли в лес,– Анникин звучала напряженно.– Надо углубиться в чащу. Солнце высоко. Нас уже ищут.

       – Солнце еще низко,– покачал головой Митька.– А в низине все еще лежит утренний туман… Даже если они бросились нас искать… даже, если обнаружат тот самый выход из катакомб… им понадобится очень хороший следопыт, чтобы пройти за нами по заболоченным берегам… Нет, они будут искать нас сверху…

       «… нам нужны не заросли, а плотные кроны… и держаться подальше от таких солнечных полян… в тень… в сумрак…». Он быстро вяз в трясине звуков – каждое слово давалось с трудом.

       «Я же говорила. Посмотри не него. Он же не в себе!»,– Анникин выглядела странно. Она казалась размытой, прозрачной, словно испарина поднималась с земли и колыхала вокруг нее воздух, мешая рассмотреть.

       «Я понесу его»,– Ингварр взвалил паренька на плечи, и весь мир перевернулся у того вверх ногами.

       «Не надо! Я сам. Со мной все…»,– Митька замер на полуслове, осознав тщетность попыток заговорить. Его тело безвольно висело, а руки как плети раскачивались при каждом шаге кузнеца. Он осознал, что тело уже давно отвергло его сознание, и никто его не слышит.

       Он видел поляну, залитую солнцем, видел спину Анникин, которая грациозно и неторопливо двигалась между деревьев – он даже видел себя на плече Ингварра. Он все слышал, ощущал запахи, но не понимал, где он… Но он точно знал, что не болен.

                *****

       Никто не любит тревожные побудки ранним утром, особенно после праздника, затянувшегося до глубокой ночи. Рыжий гвардеец пучил глаза, пока натягивал форму и пытался попасть ногой в непослушный ботинок, но все равно ничего не видел перед собой. Вой сирены гнал вперед, а веки пытались снова сомкнуться. Он двигался скорее на ощупь, чувствуя плечо товарищей, толкающихся рядом, таких же растерянных и неуклюжих.

       Толпа вынесла Рыжего к оружейной стойке, где он схватил карабин и каску, прижав их к груди. Только на выходе из казармы, он окончательно проснулся. Его разбудил голос сержанта, который бранился, не разбирая слов, и поминал все, на чем свет стоит, включая слоников и черепаху. Сержант был старым воякой, с помятым лицом, изрезанным морщинами и шрамами. Не каждому гражданскому суждено дожить до старости, а для солдата, прошедшего десяток войн, это настоящее проклятье. Сержант разливал желчь на недотеп, позоривших форму, и норовил каждого пнуть для убедительности.

       На этот раз Рыжему повезло, и удалось увернуться от ноги сержанта. Он сделал несколько шагов и уже готов был припустить бегом, как кто-то дернул его за рукав с самым бессмысленным вопросом в такой ситуации: «Знаешь, что стряслось?». Рыжий отдернул руку, даже не обернувшись к новобранцу – еще полгода назад сам был таким болваном. Никто, из бегущих рядом, не знал, что случилось! Даже офицеры, покрикивавшие на них с напускным негодованием, не представляли, кто и зачем поднял гарнизон «в ружье». Таков порядок, и сейчас самое главное – добраться до своего поста «на стене».

       Толпа быстро редела и, добежав до башни, Рыжий топал ботинками по винтовой лестнице уже в полном одиночестве. Его пост был на обзорной вышке, которая поднималась над городской стеной и открывала хороший вид не только на провинциальный городок, но и на его окрестности.

       Он пробежался вдоль бруствера, защищавшего смотровую площадку башни, выглянув в каждую из бойниц. Убедившись, что во всех направлениях угрозы не видно, Рыжий подбежал к мачте и поднял сигнальный флажок – теперь офицер будет видеть, что пост занят и готов к бою.

       Деревянный люк, прикрывавший лестницу, шумно запрокинулся, и на площадку выскочили два бойца с массивным деревянным ящиком в руках. Следом поднялись полный достоинства сержант с фанерным ларцом и сутулый долговязый снайпер – пост был в сборе.

       – Живо по местам!– скомандовал сержант и кивнул Рыжему, похвалив его расторопность.– Что высмотрел?

       – Чисто,– ответил тот.– На западном тракте только несколько гражданских.

       – На западном?– сержант открыл ларец, достав офицерский бинокль, и устроился у бойницы, выходившей в нужном направлении.

       Пока начальство отвлеклось, Рыжий запустил руки в ящик с амуницией, и рассовал по карманам обоймы патронов, флягу и гранаты. В ящике еще были уложены консервы, а это означало, что тревога вовсе не учебная, и никто теперь не скажет, сколько придется торчать в этой башне.

       Кроме сержанта Рыжий не знал никого из сидящих рядом. Только накануне праздника он вернулся в гарнизон из госпиталя, а роту уже расформировали, и даже его койку в казарме занял щуплый новобранец. Теперь он не торопился заводить новые знакомства, понимая, что через несколько дней его тоже переведут. В гарнизонах служили новобранцы – здесь их обучали воинским обязанностям и выбивали дурь из головы. Порой вместе с дурью выбивали и полезное, чтобы заполнить освободившееся место уставом.

       Границы Империи быстро расширялись, и защищенные пограничные города однажды оказывались далеко в тылу. Как и это поселение, они деградировали в провинциальные захолустья, а гарнизон вырождался в потешный полк, пригодный только для парадов и муштры новичков. А теперь Рыжему предстояло отправиться на реальную службу.

       Если повезет, то переселится в такую же казарму, но уже на границе, где придется столкнуться с двумя бедами: дикими поселениями нечисти и новоявленными гражданами Империи, падкими на восстания, бунты и провокации. А если нет, то припишут десантом к какому-нибудь крейсеру или, еще хуже, отправят в поход жечь Вольницу и разгонять кочевников – тогда понадобится много солдатской удачи, чтобы уцелеть.

       – А ты за долги, или хочешь учебу отработать? Я про службу…

       Рыжий в недоумении повернулся к долговязому парню с оттопыренными ушами и длинноствольной снайперской винтовкой. Тот бесцеремонно уселся рядом, как старый приятель, и теперь вопросительно смотрел на него. Однако по выражению его лица снайпер сообразил, что разговор не склеится, и, пожав плечами, отвернулся.

       – Чертовы отшельники!– запричитал сержант, глядя в бинокль.– Все дороги заполонили… И откуда их столько берется!? Как падальщики стягиваются к городам… Их уже больше чем крыс. Возьми-ка их в прицел.

       Он повернулся к долговязому и требовательно сощурился:

       – Последи за незваными гостями. Если начнут чудить, сразу стреляй по капюшонам.

       Парень неторопливо устроился у бойницы и, уперев приклад в плечо, приложился к прицелу:

       – А как я узнаю, что они чудят?

       – Сам решай,– буркнул сержант.– Если что-то не понравится или странное приметишь, сразу действуй. Не сомневайся! В бою сомнения хуже страха…

       – А что считать странным?– не унимался долговязый, рывками перемещая ствол от одной цели к другой. По тому, как он держал оружие и уверенно выбирал цель, Рыжий понял, что парень умел с ним обращаться: возможно, был охотником или одним из тех безумцев, которые мечтают о службе и готовятся к ней с малолетства.– Странным, как если бы беркута увидел?

       – Беркута?– опешил сержант и даже убрал бинокль от лица.– При чем здесь беркут?

       – А вон он над кромкой леса кружит, где монахи идут… Здоровый…

       – Какой еще беркут?   

       Рыжий тоже привстал и выглянул за бруствер, куда теперь устремили свои взоры и остальные. Сержант резко дергал биноклем, но никак не мог навести его на птицу.

       – Здесь же лес кругом,– не переставал говорить долговязый.– Ему простор нужен, местность открытая. Вона, крылья какие здоровущие. С такими между деревьями не полетаешь… Неоткуда ему тут взяться… Не водятся беркуты здесь. Да вон он, выше… над деревьями… чуть правее  от парусов…

       – Паруса…

       Сержант опустил бинокль и замер, всматриваясь вдаль. А Рыжий уже вскочил с места и бросился к сигнальной мачте. Он зацепил красный флажок тревоги за узел и вздернул его вверх как раз в тот момент, когда старый вояка вышел из оцепенения:

       – Сигналь тревогу!– захрипел он, развернувшись. Его лицо было бледным, от чего белесые рубцы шрамов проявились особенно четко. Какое-то время он смотрел на Рыжего, а потом резко вытянул в его сторону руку.– Беги к полковнику… Скажи «Блестящий» с запад идет. И он не один… Они в атакующем строе!

       Отрывистые стоны сирены «в ружье» сменились протяжным воем воздушной тревоги в тот момент, когда Рыжий спустился со смотровой башни. Это означало, что командование уже знало об атаке воздушных кораблей, но это не означало, что придется вернуться к сержанту – ему отдали приказ, и он будет исполнен.

      Рыжий успел сделать несколько шагов и пригнулся от неожиданности, когда забарабанили гарнизонные пушки. Пара скорострельных орудий – все что осталось от батареи – стреляли только по праздникам на забаву горожанам. Даже на учениях их старались не использовать, чтобы изношенные стволы не разорвало стрельбе. А теперь они истерично молотили, выдавая по залпу в секунду.

       Рыжий остановился и повернул голову в направлении северных ворот – там, на площадке сторожевой башни, размещалась батарея. Он не мог ее видеть за крышами домов: между ним и воротами лежал город. Но он вздрагивал при каждом выстреле и тревожно всматривался в голубое небо города, над которым разрасталось белое облако. Пушки выплевывали огромное количество порохового дыма, и ветер не успевал его разносить по окрестностям, небрежно разрывая бесформенное облако на комки и сгустки.

       Облако приковывало взгляд не зрелищем, а осознанием происходящего. Это был настоящий бой, настоящее сражение, а каждый удар пушки отсчитывал мгновение до ответного удара с кораблей. Пара орудий и две сотни новобранцев бросили вызов флотилии из нескольких воздушных судов. На оружейной палубе каждого крейсера не меньше полусотни таких же орудий и сотни обученных десантников, не считая летяг. Но прежде чем повернуться к противнику бортом и дать залп, который просто сотрет этот городок в пыль и пепел, корабли сначала прицельно ударят с носа главным калибром – пристрелка по месту.

       Рыжий услышал вдали приглушенное эхо раскатистых ударов и вибрирующий свист над головой одновременно. А уже в следующее мгновение оглушающий звук сотряс землю под ногами и толкнул его на щербатую брусчатку. Это было странное ощущение, но парня повалил с ног именно звук, плотный, осязаемый, непреодолимо мощный.

       Рыжий упал вовремя. Разлетевшаяся от попадания крупного калибра смотровая вышка щедро рассыпала камни и щепки на сотню метров. Огромные куски каменной кладки долетели даже до жилых зданий, стоявших поодаль от городской стены, и разворотили им крыши. Еще несколько секунд булыжники гулко падали на мостовую рядом, высекая при падении искры. Любого из них хватило бы, чтобы размозжить голову, или раздробить кости, но парню повезло и его лишь присыпало щебнем и удушливой пылью.

       Оглушенный он с трудом встал на ноги, отплевываясь от песка и пыли, которые лезли в рот, душили кашлем и резали слипшиеся глаза. Задыхаясь, он схватил флягу с пояса и стал торопливо плескать воду в лицо, растирая грязь руками. Понадобилось время, чтобы прочистить глаза и отдышаться: тяжелая пыль быстро оседала, покрыв землю плотным слоем. Удушливый жар висел в воздухе, но не было ни пламени, ни гари – вокруг стоял запах жженой пыли.

       Рыжий оглянулся туда, где раньше стояла обзорная вышка: он был на ее площадке всего несколько минут назад, рядом с сержантом, снайпером и еще парой ребят, которых впервые увидел сегодня, а может быть, вчера. Вышка была частью трехметровой оборонительной стены – широкая цилиндрическая башня с винтовой лестницей внутри возвышалась над землей метров на двадцать и была выше любой постройки в городе. Она могла поспорить даже с причальной мачтой городского порта.

       Теперь на ее месте была гигантская дыра в крепостной стене до самого ее основания, а останки башни даже не лежали грудой, а были равномерно разбросаны вокруг и на внешней насыпи городского вала. Не было ни воронки от взрыва, ни следов этого строения, словно неведомая сила просто смахнула ее с городского ландшафта вместе с жизнями тех, кого она укрывала.

       Рыжий несколько раз широко зевнул, но от звона в ушах избавиться не смог. Он понимал, что пройдет время, прежде чем слух вернется, а потому пока приходилось полагаться на зрение. Когда-то сержант говорил ему, что в сражении надо верить ушам, а не глазам – звук расскажет тебе всю картину боя, даже если ты лежишь мордой в землю и головы поднять не можешь… а глаза служат страху и любят прятаться от угрозы. Теперь он понимал, что тот имел в виду.

       Он обреченно ковырнул ботинком осколки камней, покрытые пылью, и понял, что не сможет в этом мусоре найти карабин, даже если будет стоять на нем. Он не услышал – почувствовал толчок воздуха, и над городом поднялся иссиня-черный клуб дыма. Раздуваясь как пузырь, вперемешку с бордовыми сполохами пламени, черный клуб свернулся в шар и поднялся выше, а затем расползся уродливой медузой и погас, превратившись в серое облако гари.

       Рядом вырастали новые шары маслянистых разрывов и поднимались столбы пожарищ, застилая небо черным покрывалом, которое просыпалось пеплом, как снегом. И на этом темном фоне были хорошо различимы трассеры летящих снарядов, которые расчертили небо над городом: канониры воздушного флота любили использовать снаряды, оставляющие за собой дымный след. Это позволяло им корректировать стрельбу в условиях непрерывного движения корабля и цели.

       Пушки воздушной флотилии уничтожали городок быстро и беспощадно.

       Рыжий постучал кулаком по каске, стряхивая с нее пыль, но, разочарованный результатом, сорвал ее с головы и отбросил в сторону. Он зевнул еще несколько раз, раздраженный глухотой и звоном в ушах, и развернулся к дыре в городской стене.

       Реальность никогда еще не была настолько яркой, острой и очевидной. Военные парады, уставы, звания и приказы обнажили свою смехотворную сущность, суетную и бессмысленную. Люди очень увлечены играми и заблуждениями, которыми отгораживаются от простых и вечных истин. Империя… законы… карьера… образование… долг… чума…

       Рыжий шел к пролому в стене по хрустящему под ногами мусору, и при каждом следующем шаге его сознание избавлялось от очередной глупости, навязанной заблудшим обществом. Деньги… чистота крови… родной дом… первый учитель… Прима… границы…

       Подойдя к острому краю обрушившейся стены, он на мгновение замешкался: не мог вспомнить слов сержанта, но, сделав еще один шаг, уже забыл, что значит «сержант»… звания… титулы… имена… родители… страх… сомнение…

       Рыжий спустился по внешнему склону городского вала к дороге, петлявшей у подножья, и подошел к одинокому отшельнику, отставшему от остальных монахов. Тот безучастно взирал на агонию пылающего города и провожал взглядом хищные силуэты удаляющихся воздушных кораблей – они даже не замедлили ход и прошли мимо на значительном удалении.

       – Здесь его тоже нет,– хрипло выдохнул Рыжий, встав прямо перед щуплым отшельником, хотя понимал, что сказал это напрасно: все было очевидно еще до первого выстрела.

       Не сговариваясь, они оба повернулись вслед удаляющейся группы монахов и неспешно последовали за ними.

       «Беркут?» – пронеслась последняя мысль в сознании Рыжего, и забылась.

       Огромная птица ударила крыльями о воздух и, выбросив перед собой когтистые лапы, крепко ухватилась за плечо парня, который даже не вздрогнул и не сбился с шага. Беркут сложил крылья и пригнул голову, всматриваясь в линию горизонта между верхушками деревьев и серыми тучами, рассыпающими гарь и пепел.

       Отшельник, шедший рядом, несколько раз споткнулся и упал на колени, опустив голову, а через мгновение повалился лицом вперед. Рыжий остановился и аккуратно, чтобы не потревожить сосредоточенную птицу, стал сбрасывать с себя одежду. Оставшись абсолютно голым, он неторопливо снял хламиду с мертвого монаха и облачился в нее сам. Беркут все это время сидел на плече, лишь несколько раз подпрыгнув в воздух, чтобы позволить парню переодеться.

       Они продолжили свой путь, озабоченные поисками: отшельник пустошей и ослабевшая уставшая птица. А на дороге осталось лежать тело мертвеца, обтянутое сухой кожей с язвами и шрамами. По блеклым глазам и острым скулам его можно было принять за дряхлого старца, давно пережившего собственную смерть, но цветная татуировка на плече была яркой и четкой, набитой не больше года назад. Она должна была напоминать владельцу о самом ярком пережитом событии – окончании военного училища, после чего судьба открывала для него безграничные перспективы взрослой жизни. 

                *****

       Ольга вышла из «тюремного бокса» последней и позволила себе немного отстать от остальных. За ней шел крепкий летяга и тоже выдерживал комфортное расстояние, чтобы открыто не выглядеть конвоиром. Капитану стоило отдать должное – на «Молоте» их сопровождали не вооруженные десантники, а безоружные летяги, пусть и атлетически развитые.

       После аудиенции у Примы накануне гостей больше ни разу не побеспокоили, оставив в запертом блоке на целые сутки. И это оказалось крайне неприятным времяпрепровождением. Дело было даже не в том, что они ощущали на себе взгляды наблюдателей и осознавали, что те слушают каждое слово. Откровения при общении с Примой создали напряженность между ними, заставили задуматься об очевидном. Ольга избегала разговоров с Александром и Ириной и заметила, что те тоже предпочитали затворничество и молчание. Они так ни разу и не заговорили.

       Их вели по кораблю новым маршрутом и неизвестными коридорами, а значит, направлялись к помещению, в котором еще не бывали. Ольгу, принявшую свое положение элитной пленницы, это не особо беспокоило, но она не переставала удивляться монументальности летающего сооружения, в котором хранилось еще много сюрпризов. В голове не укладывалось, как такой многоуровневый небоскреб мог парить в воздухе.

       По пути Ирина несколько раз обернулась, украдкой посмотрев на подругу, но отворачивалась, едва взгляды встречались. Ольга понимала, о чем та хотела спросить, но тоже проявляла сдержанность. На одной чаше весов было то, что она почувствовала сегодня утром, даже несмотря на корабль, блокирующий их способности. Но на другой оставалось невысказанное возмущение тем, в какую глупую ситуацию оказалась втянута по милости беспечной и заносчивой подруги. А баланс весов находился в молчании.

       Неожиданно они вышли в роскошный вестибюль, больше подходящий дворцовой застройке. Широкое пустынное помещение с громоздкой люстрой, усыпанной гранеными стекляшками и слепящими лампочками, под высоченным потолком выглядело пафосно. Пол укрывал ковер с длинным ворсом, а на стенах в дорогом обрамлении висели портреты и гобелены. Напротив массивной двустворчатой двери в три человеческих роста располагалось панорамное окно во всю стену. С него открывался вид на солнечный день в облаках, под покрывалом которых прятались кудряшки лесов и сверкающие лужицы озер.

       Сопровождавшие их летяги исчезли, но возле дверей стоял почетный и невероятно нарядный караул: белые мундиры с эполетами и кисточками, витиеватые шлемы с перьями, сверкающие золотой росписью ножны. К ним даже подходить было страшно.

       Мазур сразу отошел к окну, возле которого были расставлены уютные кресла для ожидающих, и потерялся взглядом в пейзаже поднебесья. Тень корабля ложилась на рябь облаков и была такой же впечатляющей по размерам, как и сооружение, ее отбрасывающее. В блоке для гостей не было окон, и преимущества пребывания в небесах так себя и не раскрыли – другое дело у окна.

       Ольга встала рядом с Александром и уже готова была раствориться в созерцании плывущих облаков, как почувствовала легкое касание руки. Она повернулась и встретилась взглядом с Ириной, которая смотрела на нее исподлобья с непередаваемым выражением лица. Это был угрюмый и колючий взгляд из-под сдвинутых бровей, но вместе с тем виноватый и покорный: только Ирина умела с детской непосредственностью извиниться и укорить в одном взгляде.  А через мгновение, она бросилась на Ольгу и жарко ее обняла:

       – Не знаю, что будет дальше,– прошептала она,– но прости меня за все…

       – Входите!– громогласно воскликнул караульный, и вместе с напарником они ритуально распахнули обе створки двери, словно гостям предписывалось войти в помещение шеренгой, взявшись за руки.

       – Не может быть!– воскликнула Ирина, едва они перешагнули через порог.

       Огромная зала была намного более впечатляющей, чем вестибюль и по размерам, и по вычурному дворцовому убранству. Но не это впечатлило вошедших. Ирина не могла отвести взгляд от пары черных силуэтов в тяжелых рыцарских доспехах. Чем-то отдаленным эта пара была схожа между собой, но различия сильнее бросались в глаза.

       – Приятно видеть вашу реакцию,– хрипловатый голос Примы вывел Ольгу из оцепенения.– Это мой личный музей… Попросила перенести его на «Молот», потому что со многими экспонатами расстаться слишком тяжело.

       Она была права: огромное помещение совмещало в себе залу для приемов и выставочную экспозицию с редкими и ценными экспонатами. В отличие от музеев для челяди, где картины вывешиваются чуть ли не внахлест, а скульптуры прячут в стеклянные коробы и завешивают заградительными канатами и заборами, здесь для каждого артефакта был свой пьедестал и вдоволь свободного места.

       – Эта знаменитые Черные рыцари Белого братства. Оригинал, так сказать, и его пародия,– Прима встала рядом перед грозными доспехами, которые были по меньшей мере вдвое больше женщин.– Этот, как вы видите, робот, идеальная машина убийства. Помимо разнообразного энергетического вооружения он был оснащен портативным генератором магнитного поля. Самый современный его аналог сейчас питает двигатели «Молота», но по размерам он в сотни раз больше этого образца и во столько же уступает в мощности. И эта технология никогда не принадлежала прежним людям.

       Она неспешно прошлась перед притихшими гостями, придерживая подол великолепного бордового платья, шлейф которого струился за ней по мозаике пола. Прима непринужденно водила плечами и вела себя по-свойски, словно беседовала со старыми друзьями. Она подошла ко второй скульптуре, которая в отличие от цельной вороненой стали механического воина состояла из многочисленных элементов и накладок, присущим доспехам, и провела ладонью в белой перчатке по его неровной поверхности:

       – А этот урод,– она сделал паузу и повернулась к гостям,– всего лишь скорлупа, которая скрывала, как вы, наверное, знаете, одного из грязнокровных мутантов. Забавно… Славу непобедимым и безжалостным Черным рыцарям, которые вычищали нечисть Чумы в первые годы, принесли именно те бездушные красавцы. Но Белое Братство состояло из пораженных чумой мутантов, которые одевали эту маску, чтобы искоренять себе подобных. Как думаете, это было поклонение совершенным созданиям, на которых они хотели быть похожими... или ненависть к собственной природе, которую они не могли принять?

       – Славу Черным рыцарям принесли именно эти уроды, как Вы выразились,– тихо ответила Ольга, выдержав испытывающий взгляд Примы.– Их отвагу и самопожертвование оценили люди, а не мощь оружия.

       – Вы так думаете, или знаете это?– наигранно улыбнулась правительница.

       – Я это сама видела, если Вы об этом спрашиваете.

       – Да, об этом. Мне все еще сложно… смириться с тем, что Вы старше этого мира и помните события, о которых остальные узнали из сказок и легенд. 

       – Хотите, чтобы мы оценили собрание частной коллекции?

       Но Прима проигнорировала сарказм в голосе Ольги и широко повела рукой:

       – Будьте любезны. Я на это и рассчитывала. Дмитрий сказал, что у нас еще часа три до прибытия на место, и я решила провести время в вашем обществе. Это будет уместно, прежде, чем к нам присоединятся остальные.

       – Мы ждем гостей?– Ирина выступила вперед, но Прима прошла мимо, не повернувшись к ней.

       Она подошла к следующей тумбе, на которой серебристый скелетообразный робот стоял в позе мыслителя, подперев голову механической рукой.

       – А эта модель КМ, коммуникативный модуль. Его обычно так и звали «КаЭм»,– Прима отвернулась от «мыслителя» и указала рукой на дальнюю стену.– Там собрана полная коллекция известных нам роботов, которые летали, воевали, копали, строили… и делали уйму прочих дел. Но этот был самым… заметным, контактным. Именно таким привыкли видеть того, кто за ними стоит.

       Приняв то, что никто из гостей не последовал за ней на экскурсионный обход, Прима медленно вернулась к ним, еле заметно раскачиваясь при ходьбе, и заговорила более жестким тоном.

       – Ведь вы знаете, что все они являются одним и тем же созданием,– она остановилась напротив Мазура.– Не связанные между собой в какую-то сеть, а, как пальцы одной руки, были и есть части целого. Они лишь отражение величайшего разума, который когда-либо существовал в этом мире. Вам доводилось с ним общаться?

       – Если такое и было, то давно,– Ольга развела руками.– К тому же мы не знали, что это величайшее создание.

       Прима сверкнула глазами, но сдержалась и улыбнулась:

       – Признаюсь, из всех легенд прошлого меня больше всех привлекала именно эта. Удивительное творение, настолько мощное, совершенное. Оно было обречено править новым миром. По моему убеждению, оно и стало причиной гибели прежних людей. Ни чума, ни прототип черной крови, а именно он, наследник человечества, его полноправное дитя. Что думаете?

       Ольга нахмурилась, озадаченная темой разговора. Она уже успела понять, что правительница нордиков никогда не была прямолинейной и открытой: умная и коварная всегда говорила с подтекстом, и в ее словах был скрытый смысл.

       – Если он такой совершенный, почему же исчез?

       – Вот именно,– Прима отвернулась от гостей и направилась к небольшому островку мебели в центре приемной залы.

       Она шла размеренно, увлекая за собой шлейф роскошного платья, и лишь один раз приостановилась, молча повернув голову в пол оборота, словно хотела продемонстрировать утонченный профиль. Более изящного невербального приглашения последовать за собой, Ольга даже вообразить не могла. Она вынуждена была признать – Прима умела держаться сообразно статусу. Претензии Ирины на трон, при всей ее непосредственности, в такие мгновения казались особенно наивными. Она сгодилась бы только нести шлейф платья за великодушной королевой.

       Скромность –добродетель челяди. Власть имущих отличает безграничное высокомерие. Природа не может одарить аристократа без меры ни умом, ни красотой, ни здоровьем – нет того достоинства в их обычной человеческой плоти, которое дало бы им право вершить судьбы других. Они взяли это право сами, возвеличив собственное эго над безропотным стадом людей, которым в добродетели вменяется покорность, послушание и раболепие перед властителями.

       Ольга криво улыбнулась своим мыслям, последовав с остальными за Примой – она всегда отчетливо видела убогую конструкцию человеческого социума и во времена прежних людей, и в новом мире. Поэтому у нее всегда были проблемы с подчинением: не могла встроиться в общественную иерархию и принять доктрину «пастухов» и «овец» ни в государственных законах, ни в церковных обрядах. Ольга была изгоем – не хотела власти над другими и не способна была принять ничью над собой. Поэтому всегда предпочитала жить одна, поодаль от людей.

       – Вы задали правильный вопрос,– подытожила Прима, расположившись в кресле с высокой спинкой. Она небрежно, но ловко забросила шлейф на подлокотник и села, выпрямив спину и подавшись вперед.– Искусственный интеллект, обладающий невероятной мощью и откровенным превосходством над всеми разумными формами жизни, бесследно исчезает. И он исчезает сразу после того, как с его участием одержана победа над ангелами и ведьмами Черной крови…

       – Думаю, это не совсем…– попыталась возразить Ирина, устроившись рядом с Александром на жестком диванчике, который хоть и выглядел эффектно, был крайне неудобным.

       – Исчез город Света, исчез Жнец,– повысила голос Прима, демонстративно игнорируя ту,– и царствование Черной крови в смутные времена чумы закончилось. Боги были свергнуты. Но и он ушел. Все роботы погасли, словно их выключили.

       Она громко щелкнула пальцами и сощурилась, всматриваясь в Ольгу и всем своим видом давая понять, что разговаривает только с ней:

       – Как это произошло? Что могло заставить его уйти?

       Ольга, единственная оставшаяся стоять в центре расставленной в круг мебели, перевела взгляд с августейшей Примы на Ирину с Мазуром, в глазах которых читался тот же вопрос. Она посмотрела под ноги, где мозаика собралась в странный концентрический орнамент. Круг, образованный мебелью, напоминал бордюр, опоясывающий арену цирка, и она стояла в центре, а в шорохах залы для приемов даже померещился ропот зрителей.

       – Думаю, Ирина хотела сказать, что у Вас утрированное понимание истории тех времен,– заложив руки за спину, Ольга подошла к краю «арены» и стала мерно вышагивать по кругу. Никто ее не остановил, и не сказал ни слова, даже когда пауза затянулась.– Это все из-за того фолианта, написанного последовательницами Катерины. Новые времена всегда лишены летописцев. Некому было записать факты, а истории и легенды, передаваемые язычниками из уст в уста, обрастают новым враньем с каждым следующим сказителем. Поэтому Вы уверены, что Белое братство оказалось втянуто в междоусобную войну наследников Черной крови. Так ведь?

       Прима церемониально развела руки и подняла брови с немым вопросом: «а разве может быть иначе?».

       – Это и неудивительно,– задержавшаяся возле нее Ольга снова отвернулась и продолжила вышагивать по кругу воображаемого цирка.– Ведьмовской гримуар написала Катерина, а она была в то время еще ребенком. Обо всем, что происходило, узнавала от нас, а мы были озабочены только своими проблемами. Поэтому в ее книжке перечислены все наследники Черной крови. Поэтому там столько подробностей о пришествии Жнеца. Но не помню даже упоминания о Белом братстве, родентах, мародерах из железных городов и нашествии гигантских муравьев с юга.

       Произнося последние слова Ольга бросила взгляд на Приму и по ее напускному безразличию, догадалась, что смогла верно истолковать интерес императрицы нордиков. Она продолжала говорить, параллельно обдумывая, как распорядиться этим преимуществом:

       – Ваше представление о событиях тех времен основано на заблуждениях единственного доступного автора,– рассуждала Ольга.– И вы это понимаете! Вы знаете, что пересказанная история исказила истину. Поэтому были так терпимы к Ирине многие годы и теперь проявляете заботу о нас. Ведь в Ваших руках появились очевидцы той эпохи.

       – Вы это произносите так, словно разоблачили мой коварный замысел,– снисходительно улыбнулась Прима.– Наверное, Вы были невнимательны. С первой нашей встречи я не скрывала этот интерес. Он очевиден.

       – Интерес очевиден, но не его причина,– Ольга остановилась и повернулась к Ирине, которая напряженно вслушивалась в ее слова.– Чем обусловлена маниакальная жажда правителя Империи нордиков к истории? Вокруг плетутся заговоры, на границах идет непримиримая война с прокаженными, на виселицах городов болтаются полукровки… Ваше царствование, Прима, это непрерывная борьба: океан крови плещется у Ваших ног. И неоткуда взяться иным помыслам, кроме желания сразить следующего врага. Потому что если Вы ослабите хватку, Вас растерзают собственные волки, которые сейчас прислуживают Вам и подают кофе…

       – Кофе?– Прима расплылась в улыбке и даже встала со своего импровизированного трона. Она тоже сделала шаг по арене и, подобрав подол платья, пошла по кругу следом за Ольгой. Они шли, у противоположных краев арены, глядя друг на друга, с непроницаемыми лицами и неизменными улыбками.– Верно заметили, нельзя ослаблять хватку. Проще предотвратить угрозу, чем выиграть уже объявленную войну. Настоящий правитель должен видеть свое будущее и будущее своего народа. Тогда он сможет уничтожать врагов в тот момент, когда они еще не осознали себя врагами.

       – Всегда надо бить первым?– Ольга сделала еле заметный поклон: она не спрашивала она утверждала.

       – Бить надо наверняка,– поклоном на поклон ответила та.– Сильный враг не даст второго шанса. Если лидер достаточно прозорлив, он всегда бьет первым и так, чтобы добивать не пришлось… Дмитрий, организуйте нам кофе и принесите сегодняшние сводки. Да, наверное, уже начинайте сервировать стол к ужину.

       Последние слова были обращены к капитану, который бесшумно появился в зале для приемов и, кивнув головой в ответ, также бесшумно удалился. Описав полный круг по арене, Прима подошла к своему трону и так же с достоинством устроилась на нем. Склонившись вперед, она посмотрела на Ольгу:

       – Присядьте,– ее хрипловатый голос прозвучал властно и требовательно, но через несколько секунд, в течение которых женщина молча смотрела на нее, добавила с напускной вежливостью.– Пожалуйста, прошу… Сейчас подадут кофе и напитки.

       – Вы хотели рассказать мне истинную историю тех времен,– так же вежливо напомнила она, когда Ольга села рядом с Ириной.

       – Конечно. Но сначала стоит уточнить причину, по которой она Вас так интересует.

       Перед ними появились несколько холеных официантов, которые к каждому подкатили по ажурному столику с горячим кофе и сладостями. Они двигались бесшумно, размеренные и точные в движениях, вышколенные до каждого жеста. Когда они также безмолвно растворились за пределами «цирка», Прима пригубила напиток и спросила тихо, но с вызовом, граничащим с угрозой:

       – Хотите, чтобы я сначала перед Вами выступила с объяснениями?

       – Нисколько,– возразила Ольга.– Я сама сделаю предположение. А Вы правите, если сочтете нужным. Но если я окажусь права, не придется рассказывать долгих и скучных историй из своей молодости. Вы получите ответ сразу.

       Прима взяла пирожное и кивнула, но сделала это так, чтобы собеседница поняла, что уже очень близко подошла к грани, за которой заканчивается терпимость к дерзости.

       – Нордики всегда проявляли интерес к наукам и технологиям, но не к истории и тем более к раскопкам,– уверенно начала Ольга.– Технологии прошлых людей, давно не интересуют Империю, и этот корабль тому подтверждение. Интерес к прошлому проявился в период, когда Империя начала активно расширять границы. Превосходство нордиков позволяет без сопротивления поглощать свободные города и поселения с той скорость, с которой готовы ассимилировать новых граждан. Не думаю, что западные территории, включая Вольницу и Мавританию станут серьезным препятствием. А на востоке и севере Империя уже лежит до океанов.

       Она сделала паузу на заварную конфету и глоток кофе, но остальные, включая Мазура, который против обыкновения не притронулся к угощениям, продолжали внимательно на нее смотреть.

       – Если бы я была правительницей,– Ольга шутливо поклонилась, оправдываясь за вынужденную вольность.– Я бы заранее позаботилась все разузнать о том, что лежит за границами видимого. Разведчикам не сложно выяснить, что прячется в Заброшенных землях за Вольницей и тем более, что лежит за Дикими Пустошами. Я бы постаралась выяснить это еще до того, как отправила флот завоевывать новые земли. Думаю, Вы так и поступили… или попытались.

       Женщина изменила голос и, сделав паузу, продолжила без игривых интонаций:

       – Солдаты Империи топчут самые дальние западные рубежи, но очень сдержаны у границ Диких пустошей, хотя там пролегают торговые пути с Мавританией. А сами пустоши еще хранят руины застав и фортов, которые оставил Ваш отец вдоль Южного тракта. Думаю, Вы столкнулись на юге с врагом, о котором не имеете не малейшего представления. И этот враг очень могучий и опасный, а главное, неизвестный. Я большую часть своей жизни провела у границ Диких пустошей. И могу сказать, что никто не знает, что за ними прячется. Никто и никогда не возвращался оттуда.

       Ольга повернулась к Александру, который изменился в лице при упоминании Диких пустошей:

       – Самый страшный враг – неизвестный враг,– она снова посмотрела на Приму, которая неподвижно держала чашку с кофе уже больше минуты.– И я бы на месте правительницы, потеряв многочисленных разведчиков, отправленных на юг, поискала бы упоминание о могущественном хозяине этих территорий в прошлом. Ведь не может такая угроза возникнуть на ровном месте. Скорее всего, этот враг уже проявлял себя когда-то. И вот тогда я бы обратила внимание на некоторые парадоксы истории. Уверена, родентов Вы отмели сразу, осколки прежней цивилизации людей тоже. Из сил, о которых Вам известно остаются рассказы о Жнеце и статуи, в которых превратились роботы, созданные не прежними людьми, а искусственным интеллектом…

       Ольга набрала в легкие воздух и, с вызовом посмотрев в глаза Примы, выдохнула:

       – Вам нужны были эти изыскания в истории и свидетели тех событий, чтобы выяснить, кто прячется за Дикими пустошами. Жнец или Искусственный интеллект.

       Она демонстративно взяла пирожное и принялась тщательно его разжевывать. Прима изобразила легкое разочарование на лице и, наконец, поставила чашку кофе.

       – Вы бы произвели впечатление на моего отца,– она положила руки на подлокотники и откинулась на высокую спинку кресла.– Он не мог пройти мимо умной женщины... Поэтому и настрогал стольких наследников. Хорошо, что Вы в свое время не попались ему на глаза… И он был уверен, что обширную территорию за Дикими пустошами контролирует нечеловеческий разум и роботы… Совершенное создание, которое за два десятилетия свободы от человечества достигло технологического уровня, который нам недоступен даже спустя триста лет. Представляете, какого уровня достиг бы искусственный интеллект за это же время? Это было бы что-то непостижимое…

       – Но Вы так не считаете,– вкрадчиво произнесла Ирина, впервые вступив в разговор.– Вы не верите, что это он Ваш враг с юга…

       – Почему?– на этот раз улыбка Примы была искренней.– Вот в то, что это Жнец, я, действительно, не верю. Потому что слишком хорошо знаю историю вашей семейки. Еще в детстве выучила писание о Черной крови наизусть. И в моем распоряжении была масса свидетельств и артефактов. Поймите, вы трое для меня как оживший гобелен со стены, как персонажи детских сказок, ввалившиеся в дом прямо с театральной сцены… Я тоже умею летать и призывать зверей. Это не чудеса, а знания. А вот Черную кровь создал он. Выпустил чуму на людей тоже он. И ядерная бомбардировка, которая произошла под занавес семидневной войны его не задела…

       Она резко встала и высоко подняв подбородок посмотрела поверх голов гостей. Прима требовательно протянула руку, и на арену «цирка» вышел капитан «Молота» со стопкой твердых листков бумаги. Она забрала у него сводки и кивком головы отпустила:

       –Да, Ирина, мне тоже известно, что часть ядерных ударов в той войне пришлась по территории, где кроме чумы и нечисти никого быть не могло,– она перебирала листки с донесениями, отбирая из них некоторые в другую руку.– Это были железные города и монастыри Белого братства. Сокрушительный удар в одно мгновение стер черных рыцарей с лица земли, подвел черту под их историей. А уцелевшие роботы превратились в чучела. Потом нордики стали наследниками идей Белого братства. Даже крысы пытались по-своему возродить рыцарское братство… Но лабораторию в центре заброшенных земель, где располагался центральный компьютер Искусственного интеллекта, ядерный взрыв не достал. Мой дед нашел ее на задворках Вольницы.

       Она резко подняла взгляд на Ольгу:

       – Он едва не погиб в том походе… Лаборатория имела защиту на случай ядерной атаки и просто опустилась вместе с реактором на дно шахты. Там даже электричество еще работало, когда мой дед нашел это место. Та же картина: неподвижные роботы и отключенное оборудование. Но все исправное. Такое впечатление, что кто-то просто ушел, и даже дверь за собой не запер… Он не прятался, не инсценировал свою гибель – ушел. И тем дал понять, что еще вернется. 

       Прима подошла к дивану, на котором сидели гости и бросила отобранные листки со сводками на столик Ольги:

       – А спустя почти триста лет неведомая сила, захватила на южной границе «Блестящего» и три крейсера, посланные на его поимку. Эта флотилия двинулась прямиком к Белгороду, сжигая на своем пути города и превращая людей в безумцев. А их траектория изменилась, когда мы обнаружили, о чудо, работоспособного и активного робота Каэма, взявшегося невесть откуда. Теперь «Блестящий» направляется к руинам монастыря, где нас покорно дожидается тот самый робот. Я бы сказала, это похоже на демонстрацию силы и приглашение к переговорам. В любом случае, ждать не долго. Через час в этом зале будет парламентер и сопровождающая его свита.

       – Но Вы все-равно в это не верите,– настойчиво повторила Ольга.

       – Почему?– Прима постучала пальцем по листкам сводки.– Это факты. С ними приходится считаться. В отличие от деда и отца, которые посвятили жизнь поискам остатков Черной крови и работоспособных роботов, я всегда допускала… именно допускала существование третьей силы. Кого-то еще, затаившегося и незаметного. Кого-то, кто мог напугать Жнеца и Искусственный интеллект настолько, что они предпочли забиться в дальний угол и не попадаться на глаза. Но теперь все встало на свои места. И старая история, наконец, закончится.

       Из стопки сводок, которые она положила перед гостями, Прима взяла одну и протянула ее Ольге:

       – Прочтите. Вам это будет интересно,– она дождалась пока та возьмет листок из руки, и вернулась в свое кресло.– У нас была научная станция у Проклятого озера, которое образовалось в воронке исчезнувшего города Света. Вчера произошел инцидент. Мы получили это сообщение от научной миссии. И больше они на связь не выходили. Похоже, уже не выйдут. Адмиралтейство сегодня направило туда группу кораблей. Не хочу загадывать, но думаю, город Света возвращается.

       – Уже вернулся,– Ольга положила сводку на стол, даже не взглянув в нее.– «Молот» притупляет наши способности, но мы умеем чувствовать друг друга. Это дар Черной крови.

       – Я помню,– поморщилась Прима.– И знаю, что Ваш сын умел прятаться от остальных так, что его никто не мог почувствовать.

       – Сейчас не прячется. И направляется сюда. Где-то рядом его сестра Альфа. Я чувствую ее.

       – Уверена, она в свите парламентера,– Прима криво улыбнулась и откинулась на спинку кресла.– Значит, и Жнец будет рядом. Забавно, а я думала, только крысы объявились без приглашения. А оказывается общий сбор намечается.

       Она махнула рукой, и прислуга мгновенно выбежала на арену, убирая столики со сладостями. В другом конце залы уже беззвучно сервировались столы для вечернего ужина и приема новых посетителей. Лицо императрицы стало задумчивым и отстраненным – она получила то, что хотела, и уже намеревалась распрощаться с гостями, присутствие которых теперь заметно тяготило ее.

       – Но Вы оказались правы,– неожиданно произнесла Ольга, дожидаясь, когда постепенно наливающийся любопытством взгляд Примы окончательно сконцентрируется на ней. Теперь она знала, как использовать полученное преимущество.– Есть еще одна сторона. Еще один наследник рода человеческого. И это он идет с юга.

       Прима смотрела на нее глазами, горящими гневом – было заметно, что императрица находится на пределе терпения и больше не готова жонглировать словами в угоду этикету.

       – Та война не была междоусобицей наследников Черной крови,– Ольга торопилась насытить любопытство Примы.– Мы, люди, рыцари и роботы вместе противостояли одному врагу, который пришел с юга. Это была тварь, рожденная в той же лаборатории, где и обосновался Искусственный интеллект, и был создана Черная кровь. Александр, наверное, лучше тебе рассказать о ней?

       Мазур вздрогнул и заговорил сразу, словно ждал этого момента:

       – Это был экспериментальный проект «Фурии». В лаборатории создали трех тварей, способных управлять человеческим сознанием на расстоянии. Уцелела одна из них. Примечательно, что они были названы именами мифических фурий: Мегеры, Тисифоны и Алекто. В мифологии древних даже их происхождение противоречиво. По одной версии, они дочери Никты, божественного воплощения ночной темноты, и Эреба, олицетворения вечного мрака. А по другой, рождены первым в истории мироздания преступлением, когда Кронос ранил своего отца Урана, и упавшие капли его крови породили фурий…

       – Достаточно,– нетерпеливо перебила его Прима.– Мне не интересно, как звали старых богов.

       – Алекто,– кивнул Александр.– Ее… Их зовут Алекто. Еще до чумы, во время вооруженного рейда в лабораторию, мы случайно выпустили на волю много всякой заразы и разных тварей. Среди них была и она. Последняя, выжившая из трех фурий. Не знаю, что с ними делали, как их натаскивали и пытали, но она искренне ненавидит людей и все живое… И она умеет делать то, для чего ее создали. Она способна подчинять себе любую тварь с нервной системой – и человека, и таракана. Она просто входит в твой разум как нож в масло и не оставляет от тебя ничего…

       Он начал говорить громче, а суетливая мимика выдала всплеск эмоций, который мгновенно захлестнул его. Сидящая рядом Ирина положила ладонь на его руку и заставила замолчать.

       – Мы так и не победили ее в той войне,– продолжила Ольга.– Она просто забрала свой трофей, Александра. И это было то, ради чего она пришла с юга. Заполучив Сашу, Алекто ушла и увела свои полчища гигантских насекомых. Бойня, которую она устроила, утопив в крови половину континента, была затеяна из-за единственного человека. Тогда и возникла граница, южнее которой она нам советовала не появляться. Эту границу для нас начертила она. Так возникла Дикая пустошь.

       – Все верно,– кивнула Ирина.– Катерина написала правду… Была и междоусобица, было пришествие Жнеца, и город Света исчез вместе с Валом тогда. Так и было. Но войну мы все вели против той девчонки с волосами, которые шевелятся как змеи. Она ее начала, она же и остановила. И это она ушла тогда на юг…

       – Девчонка, способная подчинять людей,– бесстрастно повторила Прима. И по ее интонации трудно было понять, серьезно она восприняла услышанное, или не поверила ни единому слову.

       – Нет, не девчонка!– замотал головой Мазур.– Вы не понимаете! Она… они не человек!

Следующая глава в работе...