Цвет любви. Глава VIII

      Глава VIII. БЕЗ НАДЕЖДЫ, НО С ЛЮБОВЬЮ. РАУЛЬ


      Рауль шёл по направлению к огромному залу, в котором происходили свидания элиты со всевидящим оком, распространившим свою власть на Амои и на многое вне её пределов. Он не имеет право расслабляться. Он должен сыграть свою партию блестяще. И Штирлиц идёт по коридору. Уже успев что-то сделать, но ещё не успев спасти радистку Кет с её малышом.

      Рауль был одним из тех немногих избранных, которым удавалось не только скрывать свои мысли от груды железа, напичканной извращённым материнским инстинктом, но и обманывать страстно любящую своих безукоризненных детей матушку. Он был лучшим биоинженером в Галактике, он собаку съел в исследованиях и в познании своих и чужих мозгов. Трудясь над созданием петов, комбинируя гены и расшифровывая их взаимодействия, входя в таинства мышления, он досконально изучил естественное, органическое в себе и знал, как можно заблокировать свои извилины и их мысли от чужого любопытствующего вторжения. Ты сделала нас совершенными исполнителями твоих замыслов, ты подчинила нас своей железной воле — так и дойди до логического конца: признай, что безупречен лишь тот ученик, который может превзойти своего учителя, убедись в его превосходстве. Надменный забывшийся Пигмалион, встречай свою Галатею, пока не ведая, что она готовит тебе.

      Рауль наглухо законсервировал в себе известное только ему и Катце и предстал перед своей создательницей, ещё не оправившейся после вчерашнего.

      — Я скорблю вместе с тобой, сын мой.

      — Матушка, мне очень больно. Кому ты поручишь расследование? Службе безопасности?

      — Возьми это на себя, Рауль. Твои полномочия уже утверждены. С сегодняшнего дня ты — исполняющий обязанности Первого консула.

      — Благодарю за доверие.

      — После того, как анализ ДНК подтвердит гибель…

      «Ого, запнулась. Чуть ли не всхлип».

      — …ты вступишь уже полноправно, без всяких «ио».

      — Кто поведёт чёрный рынок?

      — Всё, чем занимался Ясон, автоматически перекладывается на твои плечи.

      — Я… справлюсь?

      — Должен. В память о нём.

      — А биотехнологии, генная инженерия?

      — Пока оставь, переложи на наиболее сведущих в твоих лабораториях.

      — Хорошо. Официальный траур?

      — Я подумаю. Может, не стоит афишировать. Надо убедиться в том, что всё по-прежнему под контролем.

      — И федералы поймут, что мы по-прежнему сильны вне зависимости от разыгравшейся трагедии, когда мы озвучим её дату задним числом, после проведения расследования.

      — Поймут, что им не на что рассчитывать. Что известно по взрыву сейчас?

      — Идёт разбор завалов. После идентифицирования останков монгрела ситуация должна проясниться. Думаю, в ближайшее время я смогу представить тебе основные версии.

      — Хорошо.

      — Кто будет Вторым консулом?

      — Орфей — завхоз и фат. Остановимся на Розене.

      — А почему не Гидеон?

      — На нём и так много висит. К тому же он абсолютно нечестолюбив и любит полентяйничать.

      — Понятно. Матушка, можно дерзость?

      — Сегодня можно всё.

      — Если бы ситуацию можно было переиграть, если бы ты знала… очевиден след монгрела, может быть, какая-то тёмная разборка… Ты бы разрешила мезальянс официально или, по крайней мере, ослабила бы ограничения?

      — И это говоришь ты, уязвлённый дважды — Катце и Рики? Я помню твои юношеские порывы. Я знаю, что ты невиновен, что инициатива преимущественно шла от Ясона. Она шла — и оправдывала твой ответ. И я решила закрыть глаза на ваши отношения. Но Ясон этим не удовлетворился. Ему всегда было тесно, как бы велики ни были пределы дозволенного. Он оступился, причём не один раз. И ты молча сносил это, но ведь страсть… не изжита полностью? И ревность соответственно?

      — В любом случае я выбрал бы жизнь Ясона.

      — И я.

      — Спасибо. Но сейчас… В память о нём… Чтобы жертва не была напрасной… Даже хладнокровным блонди тесно в узких границах, и Ясон — этому подтверждение…

      — И многие другие. Не тяни.

      — Ты не хочешь немного отпустить узду? Ведь идут толки, думают о неоправданности слишком жёстких рамок, о том, что именно запреты привели к трагедии. Его многие любили, ему многие завидовали. Его многие ненавидели. Иногда не без оснований. Но, если порядки будут мягче, его поступки и его смерть станут жертвенностью во имя лучшего будущего для других, о нём будут вспоминать с благодарностью, его образ станет светлее. Ты этого не хочешь?

      — Сексуальную революцию и регистрацию браков не обещаю, об остальном подумаю.

      — Спасибо.

      — Целую тебя, мальчик мой. Теперь ты Первый.



      Выйдя от Юпитер, Рауль со всей силы вмазал по стенке кулаком. Старая ревнивая сучка! Что теперь толку в этом запоздалом «и я»? Ладно, он вывернулся, железная тварь ни о чём не догадалась. И идейку вбросил, пусть поплавит в глубоких раздумьях свои схемы. Теперь можно передохнуть.

      Вернувшись в свои апартаменты, Рауль принял у Лика чашку бульона, вызвал секретаря и отложил на три часа все текущие дела, посетителей, просителей, поздравителей и прочую казёнщину. Что перед собой притворяться: ему скучно без Первого (да, и именно так, Ясон всегда для него будет Первым, каким бы ни стал сам Рауль), он тоскует, он любит, он пеняет себе за свою робость и неуступчивость, он, как и Катце, уходит в воспоминания…



      Впервые Рауль увидел Ясона в шесть лет, когда окончил подготовительные курсы и поступил в школу. Ясону было восемь, он уже был серьёзным взрослым третьеклассником, который через год станет выпускником. Его дальнейшее обучение пойдёт по тщательно разработанной программе: политика, администрирование, экономика, управление и всё сопутствующее в объёме, необходимом для охвата ситуации в целом. Финансирование науки, новейшие технологии, информационное обеспечение, торговля, СМИ, теневая экономика, туризм, системы жизнеобеспечения Амои и, конечно же, политика — независимость гордой планеты и сила накопленных её элитой знаний, надёжно прикрытая от алчных федералов мощным оборонным щитом, всегда управлялись Первым консулом. Армия и вооружения, военно-промышленный комплекс, служба безопасности и внутренние дела находились в руках других элитников, но курировались той же верховной властью. Ясона готовили именно для неё, а Раулю, с его страстью к биологии и великолепным отточенным умом в анализе и синтезе, было предназначено стать его правой рукой — наукой и знаниями, составлявшими свободу и финансовое могущество маленькой планеты.

      Безусловно, всего этого шестилетний мальчик не знал. Поступив в школу и набивая на уроках свои мозги интегральными вычислениями и расширенной теорией относительности, на переменах и после занятий он превращался в очарованного странника: так притягателен был для него авторитет старшеклассников, они были такими красивыми, важными, значительными, умными, такими недоступными в сверкавших алмазах своих достоинств, что перед ними хотелось преклонить колени. Сначала. А потом — дотянуться, стать вровень: ведь Раулю тоже когда-то будет и восемь, и девять лет! Он вступит в это созвездие, в это сияющее братство, надо только выбрать себе путеводную звезду, которая укажет ему дорогу и не даст уклониться.

      И он выбрал. Самого красивого, с самыми замечательными волосами, с самыми непостижимыми, драгоценными синими очами. Он будет равняться на него, он поднимется до его уровня! Так прихотливое воображение и необузданные, как и в любом человеке, желания поймали прелестного мальчика с изумрудными глазами в облаке золотых густейших волос в свой плен. Ответственность, долг и честолюбие, внушаемые каждому блонди едва ли не с младенчества, заставляли Рауля трудиться много и упорно: он поставил себе цель закончить четырёхлетку за три года, чтобы расставание с идеалом длилось не более двенадцати месяцев. Как же его кумир удивится, когда второкурсником повстречается с девятилетним Раулем! Вот тогда он смело подойдёт к нему и скажет: «Здравствуй, Ясон! Не ожидал увидеть меня здесь так рано? А я — вот он я, — и как бы безразлично закончит: — Скучновато что-то без тебя в школе стало — вот и пришлось сдать один курс экстерном».

      Но это были мечты перед сном, а днём между трудами праведными в свободные минуты… Больше всего Рауль любил перемены: на них можно было увидеть Ясона в стайке одноклассников, оживлённо переговаривавшихся и шедших в гимнастический зал; Ясона, обсуждавшего что-то важное, полусекретное с двумя мальчишками; задиравшего выпускников последнего года школы; травившего анекдоты про Юпитер и элиту. Увидеть — и приблизиться, а потом пройти мимо, вроде бы не обращая внимания, вроде бы по своим делам… Один раз Рауль всё же не выдержал и подошёл к Ясону в ту редкую минуту, когда рядом с ним никого не было. Подошёл — и робко тронул за руку:

      — Извини, я слышал, что здесь есть библиотека с настоящими старыми книгами. Не подскажешь, где именно?

      Ясон развернулся и подарил заговорившего с ним таким взглядом, что у того сразу же зарделись щёки, потемнело в глазах и зашумело в ушах. Ответ Рауль, конечно, не разобрал.

      — Где? Прости, не расслышал.

      — А ты сам где? Очнись, зеленоглазик!

      Рауль постепенно пришёл в себя и улыбнулся:

      — Извини, у нас сейчас химия была, и мне пришла в голову одна реакция по синтезу белков.

      — Трёх извинений за минуту я ещё не слышал. На четвёртом, в правом крыле.

      — Спасибо.

      Ясон пошёл дальше и дважды обернулся, Раулю достались один заинтересованный и один испытующий взгляды. Почему-то сладко замерло сердце, спутались мысли, смутился разум. Это в первый раз, поэтому так подействовало. Больше такого не случится, он же хочет общаться с Ясоном на равных. А на следующий день…

      — Привет, зеленоглазик! У меня к тебе накопилась куча вопросов. Нашёл ли ты библиотеку? Как поживает синтез белков? Почему у тебя такие зелёные глаза? А место рядом с тобой свободно? И что ты взял сегодня на обед? — Не дожидаясь ответа на предпоследний, Ясон поставил свой поднос на стол, за которым сидел Рауль, и спокойно уселся.

      Краешком глаза Рауль окинул столовую. Свободных столов было предостаточно…

      — Ты такая малявка, но очень хорошенький — будешь моим подшефным, а то на меня навесят какую-нибудь скучнейшую общественную нагрузку*, — Ясон с восьми лет умел сочетать приятное с полезным.

------------------------------
      * Элита — ум, честь и совесть нашей эпохи, руководящая и направляющая… и т. д. Какую партию ни строй, всё равно получится КПСС, даже если Генеральный секретарь — железная леди. Вывод: «Зарница», политпросветработа и еженедельный выпуск стенгазет для школы №1 на Амои были обязательными, само собой разумеющимися делами.
------------------------------

      На дружбу Ясона с Раулем преподаватели посмотрели благосклонно: элита — всегда элита, и если она оказалась не в фешенебельных покоях Эос, а всего лишь за учительским столом, глаз у неё был всё равно точен и верен. Несомненно, Ясон будет Первым консулом, несомненно, Рауль станет Вторым, и их взаимопонимание и доверие друг другу обеспечат дальнейшее процветание Амои.

      Сперва их общение было непринуждённым и целомудренным, свободным даже от платонического влечения, они могли разговаривать часами и обсуждать всякую всячину, полезную и не очень, но уравновешенный Рауль никогда не забывал о том, что должен закончить четырёхлетку за три года, и ограничивал болтовню, обоснованно ссылаясь на нехватку времени.

      — Не сердись. Я немного позанимаюсь, а вечером погуляем. Не обижайся, ладно?

      — Ладно, праведник, трудись, но не забывай: вечером ты обещал.

      — Конечно.

      Но потом Рауль, ложась в постель и закрывая глаза, начинал спасать Ясона от напавших на него пиратов, выносить на руках с поля боя и устало клонить голову на грудь того, кому подарил свободу, кого вылечил от смертельных ран, кому сохранил жизнь. Утром он запирал свои мечты в потайной ларчик, а вечером не решался признаться другу, чем станет заниматься, когда они разойдутся по своим комнатам, не решался спросить, не приходит ли в голову Ясону что-то подобное. Это было настолько личное, что об этом не должен был догадываться никто, и Рауль молчал, хотя чувствовал сладкую тоску и острое желание выговориться. Только железная дисциплина заставляла его держать себя в руках. Реальность и иллюзия, когда же пропасть между вами перестанет мучить людей?



      Впрочем, Раулю было хорошо. Мечтательность сделала его скрытным, сердце роптало, но подчинялось, зная, что каждый день будет вырывать у погружающегося в покой сознания минуты наслаждения в свободе игры воображения. Так неразрешавшееся стремление поило своего носителя и заставляло жаждать, насыщало благом и отравляло, берегло и разрушало, отпускало на волю и держало в заточении. Опыт детства впечатывается в личность намертво и порабощает надолго; и спустя десятилетия Рауль, ставший психологом поневоле, длинными холодными вечерами будет сидеть с бокалом вина в руке, кляня свою беспомощность, власть Первого консула над своим сердцем и его больно ранящие измены. До Дана-Бан, ибо, если не всё на свете, то многое когда-нибудь всё же заканчивается.



      Кто же был инициатором отношений, которые сплелись через тринадцать лет в тугие косы больно хлещущих двоих и, прежде всего, Рауля, страстей? Действительно ли Ясон, как считала Юпитер? В плане провоцирования, первых прикосновений — безусловно. Но Рауль влюбился раньше, с первого взгляда, пусть и не отдавал себе в этом отчёта, и Юпитер, каким бы совершенным механизмом ни была, не смогла уловить всеми своими премудрыми блоками и схемами трепет шестилетней мальчишеской души. Сердце с замиранием ждало очередного свидания с Ясоном, рвалось из груди навстречу, бешено стучало, когда любимый садился рядом. Рауль был так захвачен новыми ощущениями, что не мог ни о чём думать в первые минуты — просто плыл в океане любви и обожания. Он чувствовал дыхание Ясона, касание волос — и упивался. Так прошли первые месяцы. Потом Рауль стал ловить взгляды, пытался разгадать их значение. Влюблённые проницательны — и здесь Рауля ожидал первый удар. Во взгляде Минка не было сокровенного, стремящегося наружу, выплёскивающегося восторженным сиянием, — просто симпатия, интерес, незамысловатые приятельские отношения. «Он же должен понять, что не просто друг для меня, — мучился Рауль. — Или понял, а я не чувствую? Надо идти дальше», — и стал исследовать прикосновения. Их было достаточно, но… Ясон брал Рауля за руку, сгребал в охапку, дёргал за золотую прядь, разворачивал к выходу и одновременно нахлобучивал шапку, когда они собирались на прогулку в холодное время года, — во всём этом опять-таки не было юного томления, которое изливалось из Рауля жаркими потоками, если он сам трогал Ясона: нежно клал руку на плечо, прикрывал пальцами глаза, подкрадываясь сзади, скользил по ладони, обнимал за талию — якобы просто дружески, осторожно отводил платиновую волну, залившую клавиатуру, и еле заметно прижимался щекой к щеке, склоняясь ближе к дисплею, как бы пытаясь рассмотреть что-то получше. В касаниях Ясона был призыв, если не понукание: не теряй время, делай быстрее, посмотри на это, сакцентируй внимание на том — а жесты Рауля были извержением влечения, осознаваемого мальчишеским сердцем всё больше и больше. Несмотря на всю свою порывистость и невосприимчивость крайней молодости к чужим переживаниям, Минк усёк, что его подшефный потёк и подсел на иглу несравненной красоты, — и решил: терять свою власть негоже. Власть — ведь тоже удовольствие, самовыражение, самоутверждение; авторитарность режима закладывала желание повелевать, особенно в первых из избранных.

      Ясон стал поощрять влюблённость Рауля: не отводил его руку, задерживался в объятиях, не уклонялся от прикосновения гладкой горячей щеки, перестал дёргать за пряди и ласково гладил или погружал руки в их глубину, откровенно любуясь золотым переливом и наслаждаясь ощущениями. Собственно говоря, больше всего он ждал, что Рауль предпримет дальше, но и понятия о нежности, ласке, сладости ответа ворвались в его сердце, прижились и пробились первыми ростками. Рауль млел, замечая перемену, но Ясон молчал; Рауль испугался, что возлюбленный, ограниченный пассивностью друга, остановится на этом, и понял, что и ему, и Ясону чего-то не хватает и что-то ещё должно делать. Рауль думал-думал и наконец пошёл в библиотеку, набрал старых фолиантов и удивился их тяжести и своеобразному запаху. Прочитанное его поразило; частью своего удивления он поделился с преподавателем литературы, который по совместительству работал и хранителем древности (письмо и речь в профильные предметы учёбы элитников не входили, и педагог часто ворчал и сетовал на педсоветах на малое количество часов и соответствующий оклад).

      — Я просто поражён, господин учитель, я не ожидал, что столкнусь с подобными извращениями. Мужчина вожделеет женщину — это же отвратительно! Допустим, в первобытном обществе, при относительно малом количестве особей и очень низком духовном развитии люди могли поступать так, но позже — после Платона и Сократа, при Леонардо да Винчи… омерзительно! Что спровоцировало эту перверсию в террианской Европе?

      — Христианство, мой мальчик.

      — Христианство? Но как они могли отказаться от античности? Все языческие культы — стройная прекрасная гармония. Верховный бог — Юпитер. Это так просто, это разумно, это справедливо. Как можно предать такое имя?

      — Не всё так просто, мой милый. Для объяснения распространения этой чумы придётся углубиться в историю. Но… всё хорошо, что хорошо кончается, — так ведь? Пусть целых две тысячи лет, но они прошли, террианцы поняли свою дремучесть и раскаялись в ней. И, потом, это было на определённый период на определённой планете, то есть всё локализовано по времени и месту. Население других планет до этого не опускалось.

      — Да, это меня успокаивает. Я бы хотел, господин учитель, узнать ваше мнение ещё по одному вопросу. Любовь, эти элементарные физиологические отправления, которыми занимаются в Мидасе и… простите, я нечаянно услышал про это чёрное пятно… в Церере, она не распространена у аристократии, так?

      — Так.

      — Самые возвышенные отношения между нами — симпатия, доверие, искренняя дружба. Мы спаяны в этом братстве, мы трудимся на благо нашей планеты, нас ведёт наш патриотизм, а его, в свою очередь, ведёт наша страстная любовь, обожание к нашей матушке — это единственное сильное чувство, приличествующее элите, так?

      — Так.

      — Но тогда, если принять во внимание, что блонди созданы воспроизведением белковых структур в плане энергетической подпитки, поглощения калорий, пищеварения, дыхания, регенерации кожного покрова и прочего, и наша мочеполовая сфера повторяет аналогичное у самцов живородящих млекопитающих, то и выведение спермы естественно так же, как и фекалий, мочи, выделения пота и кожного сала, так?

      — Так.

      — Тогда мастурбация будет рациональней, чем поллюции. Во-первых, с точки зрения более спокойного сна и, следовательно, более полного отдыха, во-вторых, с точки зрения уменьшения занятости фурнитуров в смене постельного белья, прачечных в его стирке, его меньшей изнашиваемости и отсутствия необходимости частого обновления: давным-давно известно, что для онанизма более удобна ванная. Так?

      — Так.

      — Таким образом, подводя итоги, можно сказать, что мастурбация, а так же и эякуляция под влиянием запаха, цвета, тактильных ощущений, в отличие от сексуальных контактов, не греховны и допускаются?

      — Ну конечно.

      — Благодарю вас, господин учитель, мне надо было уточнить это, чтобы лучше уяснить правила поведения.

      «Блонди есть блонди, и этот — один из лучших», — подумал преподаватель, проставил Раулю высшие баллы по литературе и начал писать отчёт о своём златокудром воспитаннике с крайне лестными отзывами и характеристиками.

      «Усыплять бдительность наставников всегда уместно», — подумал Рауль, выйдя из кабинета. Кроме того, изучение памятников литературы привело его к ещё одному выводу: он был слишком пассивен, просто вверяясь своей страсти, а свою любовь надо было проявлять более зримо, активными действиями. Льстить, хвалить, устраивать сюрпризы, подарки, казаться то загадочным, то откровенным, заинтересовывать, интриговать — в общем, ухаживать. Действие продолжилось…

      Конечно, подарки. Стоит попробовать.

      Элиту снабжали небольшими суммами с первого класса — своего рода стипендией. Что Рауль мог позволить себе на подарки для Ясона, что могло прийти в голову семилетнему? Разумеется, конфеты, сласти, фрукты и мороженое. Для Ясона началась сладкая жизнь. К конфетам и шоколаду он был в целом равнодушен, а вот против фруктов и мороженого устоять не смог. Бесспорно, он и сам время от времени услаждал свой желудок, но одно дело — добывать самому и совсем другое — получать в подарок. Апельсины и бананы, ванильное и клубничное, кексы и бисквиты, соки и фанта — чего только Ясон не поглощал в избытке! Приятели только завидовали втихомолку: надо же было так угадать с подшефным! В очередной раз поглаживая набитый живот, Ясон всё-таки сообразил, что долг платежом красен. Тривиально задаривать тем же он не стал — и на Рауля посыпались сигареты и зажигалки. Курение в школе запрещалось, и в один прекрасный день нарушителей поймали с поличным.

      — Господин Минк! Господин Ам! Что вы делаете?

      — Это была моя инициатива, господин учитель. — Рауль встал и гордо выпрямился. — Господин Минк согласился стать добровольным участником моего эксперимента. Я нашёл способ безболезненно выводить адсорбированные лёгочными тканями…

      Ясон смотрел на Рауля с откровенным восхищением: самоотверженность всегда притягательна.

      — …таким образом, отвыкания от курения не потребуется, так как в любой момент все негативные последствия могут быть удалены, и значительная часть поступлений в казну, складывающаяся из…

      О, любовь научила будущего Второго консула заморачивать и дурить многих!

      — Супер, Рауль! Ты мой спаситель!

      — Я надеюсь, ты этого не забудешь…