Васька

Автор: Сергей Стасенко

Васька удрал от хозяйки… Нет, не так.
Я удрал от хозяйки!
Я семикилограммовой гладкошерстный британец. Купила меня моя человеко-мамаша на «птичке». Хозяин звал ее почему-то Эй-ты. Видать, у людей это высшая похвала. Так любил ее, что бывало пьяным завалиться под утро, мне подсрачник даст, я бегом на кухню — кушать на нервной почве — а они ругаются до драки, а под утро язычками лижут друг друга. Прямо, как я себя.
Каким-то невообразимым чудом я оказался породистым. Почему? Видно, моя кошачья мамаша таки гульнула с породистым британцем и получился я. Кошачий бог смилостивился и сделал меня первым в помете. Здоровый, крепкий, жирный — а как жирным не быть с шестиразовым кормлением у мамаши — у меня все было в ажуре до года жизни.
Спал на подушке, кормился отборным кормом, катался когтями по кожаному диванчику. И постоянно эти подсрачники за подсрачником! И чего мне не дают этого делать? На нем такие красивые узоры остаются!
Однажды я подслушал странные разговоры папаши и мамаши. В этот раз хозяин не напился, а мамаша в хорошем расположении. Сидят такие, общаются. А я ведь не только «мяу-мяу» понимаю. Глупые человеки! Мы коты умнее всех вас… сапиенсов! Так вот, говорили они о… кастрации. Мол, Васька ссыт где ни попадя. Пора его «выхолостать». Домашний ведь.
А мне, глупенькому созданию, ни в домек, о чем они. Сам думаю: небось папаша с мамашей решили мне новое лакомство подогнать. Порода я! И главное такие: «Поедем к Валере на район. Он быстро все сделает — дрызь и класс. Васька без проблем. А мы без вонища». Я расстроился. Понял, что речь не о еде. Думаю, мамаша с папашей решили новый горшок мне подарить. А мой синенький такой хороший. Я от него без ума. Так нет же. Новый захотели.
Пошел я в свой домик, приуныл. За хвостом, как обычно, не гонялся. Папаша с мамашей любят на это смотреть. Отомщу, думаю. Прыгнул на окошко. А там идет ко мне корефан с соседнего этажа. Альберт! Нет, ну как можно так приличного кота называть? Видать, не породистый. Весь какой-то страшный такой, лысый, ни шерстинки, представляете?! Но подружились мы как-то с ним. Я ж на втором этаже живу. Виноградные грозди до низу спускаются. Надумал я, как подрос, гонять на улицу. Так мне это дело понравилось, что от удовольствия лежал верх пузом на солнце. Однажды ко мне подкралось это страхолюдие. Я как раз беззаботно мечтал о селедке. Какая-то мурашка ползала по моей шерстке на голове, от чего я шевелил одним усом.
Этот гад докопался до моего хвоста, представляете? Давай с ним играться без спроса. А я ж в позе без защиты лежу — верх пузиком. Люди любят в этот момент мне бросать с пятого этажа курочку. А тут этот всю малину портит. Я ж интеллигент. По мордасам ему заехал. А он оказался не из скромных. В общем, повздорили. Потом лежим такие, вылизываемся — хотя не знаю, чего ему вылизываться — завел со мной разговор о жизни своей непростой, о породе, оказывается его никто не брил, само такое выросло с рождения. Сдружились.
Так вот Альберт приходит ко мне на козырек. Весь такой унылый. Или сметаны не дали вечером, или диван не царапал. Я ему:
— Алик, что с тобой?
Лысый отвечает:
— Сделали со мной ужасное. Теперь ни одна пушистиха мне не интересна.
Так мы с ним кошечек называем. Я говорю:
— Как это?
— Да понимаешь, братец, поймали меня хозяева за пометкой. Я же каждую среду нахожу новые тапки хозяина и доброе дело ему делаю. Мечу, обновляю, чтоб пахло приятно. Чтоб про меня, Алика, все время помнил. А тут сделал, а хозяин как надавал мне тапком по усам. Я аж рыбу перестал унюхивать у соседки в квартире. Удрал я под диван. На следующий день повезла меня хозяйка в какое-то белое помещение. Кольнули меня. Заснул. Очнулся в дурмане и без… — тут Алик захныкал, первый раз видел таким лысого.
— Без чего, Алик?
Он увалился на другой бок и я увидел…
— Чего это, Алик?
— А уже ничего. И назвали еще так интеллигентно это. Кастрация.
Я вскочил. Передернуло меня. Помчался вниз по винограду. Заметался по дворику. Алик поковылял ко мне. Говорю:
— Мамаша с папашей то же со мной хотят сделать. Мяуууу, — я жалобно заскулил.
— Беги, Вася, беги. Ты еще пока можешь так мужественно мяукать. А у меня получается только так — мяу-мяу.
Мяуканье Алика напоминало мелкий скрип двери, которую только-только поставили на петли, еще не успела притереться. И я побежал. Я бежал так долго… По дороге цеплялся за ветки. Теряя свою перламутровую шерстку. Два раза вбухался в дерево. Чуть сознание не потерял. Думал, что усов уже нет. Пролежал так долго. Очнулся и побежал дальше. Помню — дома мог бегать вокруг люстры часа два в день. Потом уставал. А на ночь, как назло, дочка мамаши — я звал ее мини-мамаша — включала какую-то люстру особую. Она так переливалась разными фонариками и ничего не оставалось — бегал полночи за синеньким шариком. Эх! Были времена. Мне так жалко свою себя стало. Думаю, так и помру, не увидевши короля… Да что там короля? Императора всех селедок в мире. Осетра!
Мне про него Алик рассказывал. И тут я понял, что в темноте. Я немедленно заметался, четыре раза на что-то наткнулся и уснул на нервной почве. Проснулся от странных голосов.
— Слышь, Мерсик, это что за куча шерсти?
— По ходу салага из домашних, Джипик.
В этот момент я убрал свою лапку с мордочки и огляделся. На меня глядели две пары страшных, глупых, злых, неотесанных глаз. Я проговорил:
— Позвольте.
— Ха! Мяу-мяу-мяу, Джип, он, кажись, только с квартирки соскочил. Не чухается… Точняк. Блох еще нет. Алё, ваше кошачье высочество, ты по-нашему понимаешь, мяу-мяу?
Они были совсем черными. Ни рыжего, ни серого с белым. Одна черная смоль. Никогда таких страшных не видел в своей жизни.
— Позвольте, товарищи, я уже сейчас должен быть к завтраку…
— Мяу-мяу-мяу, — Джип и Мерседес хором замяукали, смеясь.
— Ты что это? От хвоста своего в нашу лачугу забежал? Или малая хозяйки по комнате раскрутила и шваркнула с девятого этажа? Слышь, Мерседес, на той недели в третьем подвале новенького Пух нашел. А Пух, сволочь, унюхает всех. Даже, когда я в песочнице через две улицы мечу, унюхает, козел, бежит Дульсинее стучать. Я потом три дня все подвалы от крыс стерег.
— Упырь бесхвостый. А кто ему хвост оторвал?
— Погодь, Мерс, давай с этим жирным разберемся. Ку-ку, мяу-мяу!
— Гав-гав! — Мерседес психанул.
— Цить, Мерсик. Как зовут?
— Васька! — гордо ответил я, они уже не казались такими страшными.
— Чего в наших подвалах шастаешь?
— Я не шастаю. Я потеряшка.
— На тебя что ли наш Михась нагавкал? От него все память теряют.
— Нет. А кто это?
— Ясно. Мерсик, слыхал? Совсем салага. Михася не знает. Сенбернар это местный. С первого этажа третьего дома. Как станет на окно. Заведет свое «Гав-гав-гав» на полтора часа. Мы с Мерседесом как-то там под окном спали голубей гоняли. Михась в окно как заорет. Так потом два дня не слыхали ни хрена. Я привыкший, а Мерс орал потом под окном у ветеринара. Еле спас его. Чуть кирпичом по уху не схлопотал. Ветеринар нервный у нас стал.
— Товарищи, я убежал от мамаши с папашей…
— Ха! Мяу-мяу-мяу! Мерс, слыхал? Это твои людишки, ага?
— Мяу! То есть — да.
— И чего здрызнул?
— От кас… кас… Кастрации, — я стыдливо поджал хвостик от себя.
— Мяуууууу, — черные понимающе кивнули, — Да ты счастливчик. Среди нашей компашки только Пух и вальнул от этой низости. Все остальные корефаны сидят уже готовенькие. В морде ноль эмоций, усами не шевелят, за хвостами не гоняются, кошек десятой дорогой обходят. Жрут сметану с китикэтом. Никакой инициативы к селедке. Никаких мусорников. Жирнеют и спят. Кошачий ад на земле, Васька. Мы поначалу решили тоже, что ты из этих…
— Нет, мяу-мяу!
— Ну теперь понятно. Ну че, Мерсик? Покажем новенького Дульсинеи?
— Надо. Ты не из сцикливых? А то Дульсинея запахов не любит. Мы все по песочницам бегаем. В подвале у нас тут своя иерархия. Никаких запахов. Дульсинея прогонит. А зимой без подвала никак. Скоро холода. Без подвала сдохнешь.
— А кто эта Дуль…
Внезапно в подвал ворвался огромный бело-рыжий бесхвостый нахал. Стал гоняться из стороны в сторону.
— Вот блин! Опять Пух валерьянки нанюхался. Сволочь. Где он ее добывает? Мерс пни его, а то опять в трубу врежется. Откачивай потом.
Черный Мерседес принялся гоняться за Пухом, но никак не мог его догнать. И тут появился он. Зайчик! Нет, не просто зайчик. Солнечный зайчик. Я бешено замяукал и прыгнул на него. Поймал! В этот момент в меня врезался нанюханный Пух, а за ним и Мерседес в придачу. Я был повержен. Мерседес взял в зубы Пуха за шкурку, оттащил под батарею. Тот принялся перекатываться пузом к верху.
— Готов, Джип. А салага молоток. С первого раза Пуха уронить, такого громилу. Молодец!
— Да я…
— Молодец-молодец, — подхватил Джип.
— Это… — меня безумно мучал вопрос. — Мяу… То есть, а почему вас так странно зовут? Никогда не слыхал таких имен.
— Эх! Мерс, поведаем братцу нашу историю?
— Мяу, — согласился неразговорчивый Мерседес.
— В общем взял нас, котят, как-то к себе домой один крутой человек. Здоровенный такой. Бритоголовый. Вечно ходил с какой громадной кривой палкой под пиджаком и приговаривал: «Мой «кольт» мне жену заменяет. Молчаливый, тяжелый, красивый». Мы никогда ничего не понимали, что он говорит. Ездил на двух машинах, таких черных-черных. Ласково звал их Мерюшка и Джипушка. Видно поэтому так и назвал. Кормил нас отменно. Какая-то женщина раз в неделю вычесывала, купала бывало, и море рыбы круглую неделю. Как мы много ее ели.
— Мяу, — Мерседес мечтательно уселся возле друга.
— А сметаны сколько… Эх. Ты столько сметаны в лавке «У Кузьмы» не видел. А этот молочник… Мяу, — Джип погрустнел, — До чего же глупость кошачья доводит… А эта женщина все нас кормила. Хозяин ей за это платил. А иногда они закрывались в комнате и кричали. Я думал, что она петь училась, а Джип, он у нас тогда немного дурноватым был, пугался и начинал орать. Я его заткнуть не могу. Хозяин как зарядит тапком. Этот сознание теряет и спит сутки.
— Мяу-мяу-мяу! — запротестовал Джип.
— Пожалуйста, продолжай.
— Однажды хозяин что-то принес в черной мантии. В шкаф повесил. Мы заподозрили неладное. Он ушел с утра. Я с Мерседесом забрался в шкаф. Так на этой мантии замочек такой был, открытый. Ну я лапой за него зацепился. Съехал разок, полностью открыл мантию, а там… М-м-м-мечта всех котов! Кожаное нечто. Это уже потом хозяин орал, что эта фиговина кожаным пальтом зовется за пять тысяч долларов. И что такого в этом «пальто» с его «долларами»? В общем, страсть покататься взяла свое и мы с Мерседесом катались целый день. Вдоль и поперек. Пока оно в ленточки не превратилось. А вечером пришел хозяин, — Джип резко вздернул лапу и принялся там что-то выкусывать, — Проклятые блохи. Тьфу! Так вот. Хозяин на нас так посмотрел. Я все понял и дернул сам вниз по лестнице. Дверь, благо, была открыта. А вот наш дурень, — Джип указал мордой на Мерседеса, — Ни черта не понял. Полез к хозяину обтираться о брюки. Вечно подлизой был. Ну тот его и швырнул через окно. А этаж тринадцатый. Теперь хромой он.
— Хорош трындеть, кошачий умник.
— Как печально, — я понимающе подошел к Мерседесу и провел хвостом по его морде, тот чихнул.
— Мяууууууууу! Мяууууу! — в подвал вошла громадная рыжая кошка, зло зыркнула на меня, на черных, а Пух без памяти продолжал валяться. — Это еще, что за серое недоразумение.
Джип чихнул и сказал:
— Мяу. Дульсинея, мы его привели к тебе на смотрины. От кастрации дернул. Васькой зовут. Крутой малый. Пуха припадочного с одного удара завалил. Вон в углу валяется.
— Та-а-ак. Ну нам бойцы нужны. Васька, говоришь?
— Мяу! То есть да. Хочу сказать, что у меня с детства страсть к рыжим.
Дульсинея возмущенно обошла меня, нюхнула под хвостом.
— Наглец, — Джип настороженно шепнул Мерседесу.
— Мяу, — согласился тот.
— Ну страсть, не страсть, а в деле себя покажешь уже вечером.
— Мяу? — я не знал, чего думать.
— А у нас тут своя бригада. Я, Джип, Мерседес и этот унюханный, — она кивнула на Пуха, — Вечером на дело идем. В магазин вечером рыбу привозят. Мы уже их третий раз бомбим. Ничему жизнь не учит. Джип и Мерседес — ударная группа. Рыбу таскать будут. Я отвлекать. А ты черным поможешь. Больше рыбы утащим. Пух на шухере будет стоять. Все равно после бутылки валерьянки ни на что не годен.
Черт возьми! Никогда не видел такой огромной рыжей. А какие формы! Хвост больше пухового платка бабульки в старом моем доме мамаши. А какие усы! Это произведение котоискусства. Никаких ребер. Только мягкий пузик. Я влюбился. Вслух мяукнул и сказал:
— Ну раз такое дело, красавица. То свиданка у тебя со мной сразу же после дела. Сегодня рыбный день!
Я козырнул, нагло обошел ее, лизнул в усы. Надоело потакать своему боязливому хвосту. Я у них стану главным. А Дульсинея… Я мяукнул и первым вышел из подвала, бросив:
— За мной, бригада! У меня есть доработки по плану.
Дульсинея пошатнулась.
— Муррррр, — она громко замурчала.
— Я буду называть тебя Дулькой. Дульсинея слишком долго.
— Ну рискни, — она обворожительно мурчала.
Джип и Мерседес недоуменно посмотрели друг на друга.
— Видишь, как это быстро делает. А ты все травку ей полгода носишь, болван! — Джип свысока бросил Мерседесу.
— Мяу… — вздохнул Мерседес.