чешь

Чешись не чешись - репа толще не станет, а ситуация именно в том заключалась что тебе позарез репа толстая нужна была при том все знают что любишь ты только чесаться. чёрный хлеб в газете по тебе заплакал.
Кто в уныние впал, кто себе изменять начал усиленно, кто на витрине третьи сутки шайбу моросит, а вот мы, мы как неслюнтяи завязали шнурки потуже (коричневые шнурки) и к тебе пришли с мыслью.

Мы тебе говорим мол Антоха, Антоха не мотай ты так головою ( ты тогда головою мотал) , не суетись мы к тебе с мыслью пришли. После этих слов наших ты присел мгновенно на табурет, колени под руки и говоришь мол что слушаешь. Ну тут мы как начнём тебе объяснять наперебой что положение обязывает, голоса начали повышать, ладоши топырить; и уже за плечи друг друга ловим и вперёд продвигаемся за счёт партнёра (за счёт того что партнёр назад продвигается), чтобы только к лицу твоему приблизиться плотнее и донести тебе в самое это лицо ... как ты поднял руку и мы стихли, мы остепенились, мы присмирели.

Суть всегда в обмене. С самого начала. Пашка вышел из тени и добавил мол не важно чем меняться: картофельными клубнями или непосредственным теплом, свитерами или впечатлениями... Ты кивнул, мы кивнули, Пашка в тень ушёл. Продолжили. Растолковали тебе об том ,что сроки поджимают и перспектива есть  ярмо затаскать, а последнее своё наоборот - отдать, и чтобы утекать от перечисленного мрака успешно, тебе необходимо к обмену перейти да поскорее.

А ты сидишь весь у стола, весь смотришь исподлобья, говоришь мол братцы да кто же такое на такое обменять захочет. А мы тебя сразу ладонями успокоили, газет вытащили, расстелили на столе. Кто флаконы достал-расставил, кто шерстяную нить из кармана потащил, кто фломастеров высыпал, а Пашка папиросы изорвал на записки.
Пошло. Стол как карусель, и лампы свет, и мы руками туда и сюда. Вот этому значит надо такое-то вот, а за это нам во, ишь ты, да-а, как на тарелочке. Так-с, а вот этому уже... Матушка твоя по чаю раздала всем. А этот разве согласится? Мы же проверяли. Ты уж волосы на бок. Мы всё нитками исплели, всё записками изрезали. Уж кто табак жуёт, кто носом клюёт, ты носом клюёшь. Что и так кому-то надо? Надо, надо, надо, надо - отвечали мы с пылом. И нити уж натянуты, и мы уж не те, а всё ж к последнему флакону стремимся неумолимо. Пашка к тебе всё плотнее подвигается с историей про Вадима Козлова с Перепелицыных, 26. Аккурат в прошлом году этот самый Вадим, через бабушек, репу вырастил, при том дёшево и неожиданно для всех. И уважение заимел, и все поверили ему, и вроде даже не о чём не спрашивать стали. Ты последний раз клюнул и к Пашке, и за воротник его, нет за лацкан, нет за воротник, нет за лацкан, да чего же надо этому Вадиму? этому Козлову?

Пашка тебе в ушко. Ты как услыхал, так сразу руками выплеснул, аж чай матушкин опрокинул кружкой об пол. Да ну и пусть. Железная. Что ей станется? А чай весь убежал, а ты внимания не обратил, и мы не обратили, а он бежит всё и бежит по деревянным половицам, преодолевая неровности и огибая столбы, и со всего маху в чёрные ботинки ударяет, а в ботинках человек, а за ним ещё один, в дверях стоят в общем-то, и каждому чёрное пальто как море - по колено.
Мы говорим вот мол у них...

- Валляй! - прохрипел один из них. Мы закрыли глаза. Матушка твоя из кухни смотрела, как ты на середину комнаты вышел и ,как чечётку плясать, чесаться начал перед ними. Смотрела как ты выворачивался, как наклонялся перед ними. а головы не наклонял, как всё сильнее чесался и сильнее. И одежду уж изорвал. Жарко. Исчесал, исцарапал себя в кровь, половицы все попачкал. И сильнее всё и сильнее.
- Хоррош - хрипанул всё тот же. Другой спичку изо рта сплюнул и два пузырька наградных на стеллаже оставил.
Они ушли. И мы уходим. Рассвет. Нам смену открывать. А тебе не надо смену открывать.