Глава XX VI Тромсё

Это всё так. Знала, чувствовала, что у неё не получится ничего из того, что она себе мыслила. Весь мир менялся у неё на глазах. И все эти изменения были не внешние. Точнее они происходили у неё наяву, но, казались не такими значительными, как-то, что творилось внутри. Всё представление о мире, его законах, по которым жила раньше, считая их единственно верными, рушилось. Она уже не злилась на Захара за то, что сломал её волю. Ей, почему-то это было уже не так важно. Здесь происходило всё иначе, словно бы это была другая планета. С иными, чем на земле законами.

В Му-и-ране они были в четыре дня. Проехав центр города, так и не нашли ни одного отеля.
- Наверно тут их нет вообще?
- Не может такого быть.
- Может Марин. И, вот, что я подумал…
- Не говори.
- Почему?
- Я уже знаю тебя наизусть.
- Тогда едем дальше.

Начинался десятый час. Машин на дороге они не встречали, наверно минут десять, пятнадцать. Солнце и не собиралось садиться, только лишь слегка задумавшись, оно чуть прогнулось своей траекторией к горизонту, касаясь самых высоких скал.
Марина приоткрыла окно в машине.
Захар ехал медленно и ветер не ворвался к ним в кабину, заменив вторжение тишиной, и звуками волн, разбивающихся о прибрежные скалы. Несмотря на то, что это были всего лишь фьорды, врезавшиеся глубоко в материк, вода в них была самая настоящая, морская.
- Мне совсем не страшно.
- Нам нельзя расслабляться. У меня появилась надежда, к ночи оказаться в Тромсё.
Марина ничего не ответила. Она смотрела вдаль. Хорошо зная упрямый характер Захара сегодня совершенно не хотела сопротивляться ему.
- Сколько там ещё, как ты думаешь? – поинтересовался Захар.
Марина всмотрелась в развёрнутую у неё на коленях карту.
- Подъезжаем к Ульсвёг.
- Мне это ни о чём не говорит.
- Нам осталось совсем чуть-чуть. Что-то около двухсот пятидесяти километров.
- Хорошо. Я понял.

Они ехали молча. Ни о чём не хотелось говорить. Природа завораживала.
Через час, Марина сказала:
- Впереди Бёгнес.
- Хорошо.
- Но, там, что-то не так.
- Что? – испугался Захар. Он был сейчас подобен гончей, и остановка ему была смерти подобна, вплоть до разрыва сердца. Все его силы, вся воля были брошены на достижение добровольно поставленной самому себе цели.
- Там дорога по морю.
- Так не бывает, - улыбнулся он, протянув руку за картой.
Быстро заглянув в неё, он сказал:
- Паром. Хоть отдохну.
И, действительно, небольшой отрезок дороги шёл по морю.
Оплатив в терминале стоимость проезда, заехали на паром, уже практически заполненный машинами, который ходил регулярно, словно трамвай.
Море уже не радовало Захара. Они стояли на верхней, открытой палубе, обдуваемые холодным, северным ветром. Захар никак не мог остыть, жар движения вперёд разрывал его изнутри, он мечтал об отдыхе в отеле, с рестораном, или хотя бы баром. Но, впереди было ещё около ста пятидесяти километров. Марина же, сама не понимая почему, так же не пряталась от пронизывающих всех остальных, порывов морского ветра.

- Без пятнадцати одиннадцать, - посмотрел на часы Захар, когда они съехали с парома.
- Не гони.
- Хорошо.

Он уже не соображал, где они, как скоро будет Тромсё. Марина только лишь сверяла на всякий случай маленькие, проезжаемые ими, населённые пункты с картой, разложенной на коленках.
- Двенадцать часов, а светло, как днём. Если бы не это, я бы никогда не доехал.
- Осталось совсем чуть-чуть.
- Сколько? – вцепился Захар в руль.
- Около пятидесяти.

Тигр посмотрел ему прямо в глаза. Нет, он не испугался его. Ни тигр Захара, ни он его.
Их разделял забор воинской части, в завалившийся модуль которого Захар и видел тигра.
Снег покрыл собой Приморскую тайгу. Пар шёл из жадно дышащих ноздрей животного. Тигр смотрел на Захара не как на добычу. Он был ему не интересен.
А вот Захара тигр интересовал. Он напоминал ему о свободе. Он не был дома уже полгода, и ему ещё предстояло провести в этой тайге полтора. Захар видел в глазах зверя непокорность, дикий нрав и, граничащую с этим незащищённость и хрупкость того мира, который он представлял. Зима подходила к концу, но весна ещё даже и не пыталась вступать в свои права.
Словно бы появившись из другой реальности, зверь не мог понять, что это за человек стоит сейчас перед ним? Кто этот, одетый в одежду зелёного цвета, не похожий на охотника мужчина?  Зачем он здесь, и откуда приехал? На местного он не похож. Его «дом», всё больше и больше уменьшался, занимаемый людьми. И он уже не то, чтобы перестал их бояться, скорее потерял веру, что найдёт когда-нибудь покой и уединение в своём царстве, под названием тайга. Он был царём и знал это. Но, не мог понять, как же такое возможно, когда эти двуногие, не умеющие спать на снегу, отнимают у него его земли. Зачем они им? Ведь они всё равно живут в домах и только попусту вытаптывают лес своими пахнущими глупостью ногами. И, как только они не падают, передвигаясь всего на двух конечностях!?
Ты свободен, в отличие от меня. А я никто в этом мире, хотя и опасен тебе, как представитель всего человечества. Мы не хотим друг другу зла, но так обоюдно опасны своими, совершенно противоположными интересами.
Тайга не мой дом. Я уеду отсюда и вернусь обратно в Москву. Я хочу стать архитектором.
Какая глупость. Архитектура.
Улавливал мысли человека тигр.
 Кому она нужна? Тем, кто ничего в ней не понимает? Да, если бы мы, звери поменялись с вами людьми местами, только тогда могла быть польза от всей архитектуры. Ведь мы бы уж точно не просили себе строить дома с декором. А вы, изменились, попав в лес, поняв, что для жизни так мало нужно. Еда, шерсть и тишина, вот из чего состоит она.
Захар пошёл дальше по тропинке, соединяющей казарму и, стоящие вдали от неё локаторы космической связи.
- Тигр, так же побрёл своей дорогой, вдоль забора, чтобы за ним спуститься к не замерзающей на зиму речке.
Захар не принадлежал тогда себе, впрочем, как и сейчас. Но, что это такое – свобода? Зачем она даётся людям? Неужели она так уж и нужна нам? Неужели так плохо от кого-то зависеть, заботясь о нём, делая его жизнь лучше и радостней?

Человек видит землю, и она предстаёт перед ним теми местами, где уже побывал; дорогами, соединяющими их, домами, скалами, побережьями, ущельями, тиграми, светлячками. Воспоминания формируют внутри его внутренний мир, который зиждется на карте. И эта карта земли. Человек, не имеющий возможности путешествовать, видит землю плоской, такой, словно она покоится на трёх слонах, стоящих, в свою очередь, на гигантской черепахе. Тот же, кто хоть где-то уже побывал, умеет видеть её скруглённость сверху. Будто пролетает над ней и под ним хорошо читаются все направления, по которым уже прошёл, проехал, или проплыл. И, даже если он где-то и не успел побывать, то возможность представить себе, додумать и мысленно пройти, помогает связать те участи земных направлений в одну, единую паутину дорог, что окутала планету.
Те, кому открылось это, начинают любить свою планету, и эта любовь уже не к собственной Родине, а ко всей земле, с её многочисленными народами, населяющими свои, разбросанные по всем мало-мальски приспособленным к жизни местам. Эта любовь сродни той, что зарождается у многих к Богу, к тому, что необъятно и непостижимо, но нуждается в нашей поддержке, ибо существует для нас, и немыслима отдельно.
Пронизываясь единением с миром, человек и сам становится его продолжением, сливаясь с его звуками, запахами, дуновениями ветра, шорохом песка, шелестом листьев, грохотом волн. Распадаясь мысленно на составляющие, молекулы, атомы, из которых состоит он, и окружающий мир, понимает: сам есть одно целое с ним.
Захар был так же жив, как и всё, что находилось вокруг него сейчас в дороге, и он отчётливо понимал это. Лишь тоненькая оболочка тела, отделяла от окружающей реальности, что пролетая за окнами машины, отступала далеко назад, оставаясь в его памяти навсегда, формируя картину мира, такого, какой требовался ему для жизни. Он жил воспоминаниями, оставаясь в реальном времени, вырабатывая своё прошлое, упаковывая его в файлы, и складывая на полки памяти. Ему было хорошо. Всё смешалось в голове; прошлое, настоящее, и даже будущее мерещилось, мелькая тут и там, между уносящихся вдаль деревьев, по обочине извилистой дороги.
Ему было хорошо и спокойно. Казалось, он больше не нуждается в выборе. Самое главное для него, как человека творческого, теперь было ясно. Ему показалось, что знает, как жить дальше, к чему стремиться и зачем это ему нужно. Захар чувствовал у себя под ногами землю. Она была твёрдой, и он основательно, уверенно стоял на ней. И даже сама архитектура уходила теперь куда-то на задний план, оставляя лишь только сладкое, приятное воспоминание о том, что важен лишь процесс постижения, достижения, понимания, осознания цели. Ему теперь казалось, что важно только само движение, а результат, становился второстепенным, уходил далеко на задний план, открывая всё новые пути постижения, приобретения, достижения…  но, …  чего? Чего он мог достигнуть в жизни? ...  Это не открывалось ему, пряталось вместе с мелькающим за придорожной порослью будущим.
Но, Захар был спокоен, счастлив и уверен в себе, как никогда. Он знал сейчас, что вернувшись обратно в Москву, уже не будет в ней весь, оставаясь своей частичкой где-то в других местах, здесь, или ещё дальше, но там, где думалось легко, решения принимались быстро и солнце светило даже ночью.
- Ты смотри не усни, - отвлекла его от воспоминаний Марина.
- Да, смешно будет разбиться под самым Тромсё.
- Ещё совсем чуть-чуть.
- Сколько?
- Километров десять.

…Поезд плутал, извиваясь своим длинным, змееподобным телом вдоль берега моря. В широко открытую створку откатной деревянной двери мелькала между скрюченными, как бы старающимися опереться о землю своими руками-ветвями, северными берёзами, его гладь. А море ли это, подумал Захар. Сколько ему лет? Какой это год? Что происходит с ним? Почему он вдруг оказался в этом старом, скрипучем, сделанном из металлического каркаса, оббитом доской, вагоне? Куда он едет? Почему на нём военная форма? Сколько вопросов родилось в его голове. И, разве можно получить на них сразу ответ?
Нет, это не море. Да и не может оно быть здесь, в Восточной Сибири, море. Это озеро…  озеро…  озеро…  но, какое? Что за озеро? Байкал…  Байкал…  Байкал – стучали в ответ колёса, словно бы отвечая ему.
Ну, конечно же Байкал! И он едет в поезде из дальнего Востока, в Казахстан, на стрельбище, полигон Эмба.
Эмба…  Эмба…  Эмба…  стучали колёса.
И вот уже на изгибах, взбирающейся на сопку магистрали виден самый последний вагон железнодорожного состава. Множество платформ с боевой техникой вьётся между северных, скрюченных на ветру берёз. Их полк едет на учения… 
Он в армии… 
Зачем он там? Для чего это видится ему сейчас?
…Берёзы…  берёзы…  берёзы…  мелькают за окном машины. Такие же скрюченные и низкие, как там, давно, у Байкала. Они везде, там, где ветер и мало людей. Но, это не Байкал, не Сибирь. Это Норвегия. Он едет по ней к своей цели. Но, зачем и какая же у него была цель тогда, много лет назад, когда он служил в армии? И была ли она?
Была. Но, другая. Тогда он пытался сохраниться, выжить, остаться человеком. Но, зачем? Для чего? Только лишь для того, чтобы оказаться сегодня, сейчас, здесь, на берегу Норвежского моря, чтобы увидеть китов. Китов? Да. Китов…
Захар чувствовал; на севере ему думается лучше, тут, где нет этого каждодневного страха, мысли, наполняют голову, поднимаемые воспоминаниями с самого дна памяти ближе к поверхности.
И, чем более проста мысль, тем пронзительнее. Глубокие же отличаются еле заметным мерцанием. И уловить их тяжело. Для этого нужно особое, приученное к видению в темноте зрение, которое проявляется, смешиваясь с прошлым.


Они въезжали в Тромсё около половины первого ночи, или дня. Определить было сложно. Северное солнце светило в глаза. Вокруг было очень тихо, и только ветер иногда обрушивался на землю и море своими руками-крыльями, так и не сумевшими остановить Захара, в его стремлениях.
Тишина всегда там, где подлинная история. Потому, что она доступна лишь единицам. Массы же ломятся туда, куда их направляют. Хорошо уметь выбирать направления самостоятельно. В этом кроется промысел Божий, подумал Захар, и произнёс:

- Красиво, наверно въезжать сюда полярной ночью. Город находится большей своей частью на острове, и этот высокий мост, тогда очень красив, в городских огнях полярной ночью.
- Согласна. Но, тут и днём тоже хорошо. А сейчас, когда светит солнце, но совсем нет машин, кажется, что здесь совсем никто не живёт. Все ушли недавно, оставив после себя дома, улицы, мосты, корабли.
- Главное киты.
- Киты?
- Мы должны их увидеть. Думаю, завтра нужно будет отъехать от города куда-то. Но, куда? Наверняка в гостинице будет, какая-то информация об этом.
- Киты хитрые и не станут показываться нам. Ведь мы им никто.
- Нет. Мы важны им, также, как и они нам.
- Не думаю.
- А я уверен.
А, может всё это уже и не имеет никакого значения; фасады, планы, фронтоны, мезонины, капители, балясины, порталы и портики - всё плыло перед глазами Захара, может быть от усталости, а может и от того, что он смирился. И это были не декорации, а настоящие дома, просто они перемешались перед его глазами своими фрагментами. Ему сейчас почему-то было всё одинаково приятно, и не имело никакого значения, что именно предстоит когда-то в жизни проектировать. Нет, всё же не от усталости свалилось на него это чувство, просто оно формировалось в нём на протяжении всего пути и вот, наконец, окончательно сформировавшись, предстало перед его глазами в виде некоего миража.
Захар спал наяву.
Оставив машину на парковке, в центре города, перед гостиницей, они шли к её входу, точнее шла Марина, а Захар послушно плёлся за ней. Теперь он знал главное. И ему было настолько легко ступать, что он словно бы утопал ногами в асфальте, и от этого старался делать осторожней каждый свой шаг, чтобы не оставить след. Земля словно была рада, что ему удалось доехать, и теперь она, такая мягкая, податливая, ведёт его по себе, показывая тем самым, что согласна с его мыслями и станет твёрдой под каждым его новым объектом, в каком бы стиле он его ни запроектировал.

* * *

Захар отрешился от всего, оставив только главную цель – китов. Сам город его не интересовал. Послужив им приютом, он уже сделал всё, что только мог для них, предоставив гостиницу, где они переночевали сегодня. Теперь надо было срочно двигаться дальше.
Всё оказалось так, как и думал Захар. Экскурсия в китовый фьорд, на сравнительно небольшом корабле, была подробно расписана на специально вывешенном для этого на стене рядом с реципшеном, стенде.
- Едем?
- Плывём.
- Да. Именно это я и хотел сказать.
- А хватит денег?
- Хватит. Смотри, сегодня можно ещё успеть! – посмотрел на часы Захар. Они показывали половину десятого.
- Отплытие в десять. Мы не успеем. Давай завтра?
- Рискнём, - Захар еле сдержал в себе пыл мореплавателя, практически сделавшего открытие.

- Экскурсия длится шесть часов. Отплытие в десять утра, если не штормит. Но, на сегодня есть места, - перевела Марина с Английского, то, как она поняла слова, дежурившего на рецепшене пожилого мужчины, когда тот изображал, отчаянно жестикулируя руками, шторм в океане, Захар подумал о том, что в этом человеке погиб актёр.
- Берём! – выдохнул он.

* * *

Разбросанные на горе, многочисленные, маленькие, порою, даже одноэтажные, деревянные домики, провожали их своими цветными, яркими фасадами, смотря вслед отплывающему кораблю большими, лишёнными штор, окнами.
Шёл мелкий снег, но океан был спокоен.
- Тебя не укачивает? Я никогда не спрашивал об этом, но, думаю, что нет. Ведь в машине с тобой всё было в порядке.
- Не укачивает. Я ведь выросла рядом с морем. А тебя?
- Нет.
- Откуда ты знаешь?
- В детстве, я попал в шторм. Мы возвращались вместе с мамой с косы Тузла под Керчью. Шторм начался ещё при нашем отплытии, но катер не мог оставаться у причала, иначе бы его выкинуло на берег. И капитан не отменил рейс. Всех просто выворачивало наизнанку. А я смотрел на это и спросил маму, ничего не понимая:
- А, что это с людьми?
- Их укачивает, - ответила она, и тогда я понял, что это очень серьёзно, и, что нас с мамой эта разновидность множества болезней, минула.