Глава XX V Брюген

- Они же все деревянные!
- Да. Надо же!
- Как же им удаётся тут жить?
- А, что тут такого, Марин? Подумаешь, деревянные! С кем не бывает
- Да, но у нас они бы сразу сгнили. А тут, стоят, как новые.
- Наверно климат такой.
- Климат!? Тут же холодно.
- Да, я и сам не понимаю ничего. Но, меня удивляет другое. Почему ни у одного дома нет горбатой крыши?
- Наверно потому, что так больше чердак, а они его максимально используют.
- Конечно Марин. Но, тогда, почему же у нас, в Подмосковье никто не знает об этом?
- Все знают, просто молчат.
- Да нет, не молчат. У меня было много заказчиков, готовых на деле доказать, что горбатая крыша позволяет сделать этаж просторней в своём объеме.
- Ну, это мистики.
- В каком смысле?
- А в том, что им дано понимание другого измерения. Они и живут в нём, вылезая сюда, к нам, только лишь за продуктами.
- Вот, это точно! Я и не додумался до этого! Всё же у нас в средней полосе, народ куда умнее и расчётливее, чем тут, на этом, никому не нужном севере.
- А зачем у них на каждом доме флагшток, с флагом страны?
- Я думаю, что во всём этом виноват снег.
- Как ты связываешь снег и флаг?
- Очень просто. Когда, зимой идёт сильный снег, пурга и ветер, то те, кто сильно заплутал, видят, что они всё ещё в Норвегии, и им от этого становится легче.
- И они спокойно замерзают в снегу.
- Да. Всё именно так.
Они ехали по-тихому, маленькому городу, не ведающему, что такое пробки.
- А ты знаешь Марин, что Берген, или Брюген, как он назывался раньше, прежде был столицей Норвегии.
- Нет, конечно. Но, теперь буду знать.
- Я и сам узнал случайно. Совсем ещё недавно. Город деревянный полностью. Но, старые дома, построенные в начале восемнадцатого века здесь почти не остались. Двадцать пять процентов сохранилось. Город часто горел.
У них были простые, бумажные карты городов, позволяющие ездить, заранее предвидя поворот. Более того, на них перечислены все гостиницы, с их телефонами, и увеличенными схемами проезда. Это сильно помогало, но, в то же время и заморачивало голову. Захар не мог разместить у себя на коленях огромную карту и от этого, путаясь в ней, психовал и терялся в пространстве, а возможно и мире. О стране, или национальности говорить не приходилось.
- Дай мне карту. Я, как-никак твой штурман, - выхватила у него карту, взяв управление на себя, Марина.
Это  обрадовало его, как человека южного, не приспособленного к тому, чтобы на дорогах не было машин, а тем более к тому, что водители того малого их количества, наблюдающегося в городе, были так спокойны, вежливы и предупредительны друг к другу.
- Ерунда! Ты не представляешь, что бы могло случиться здесь в Финляндии, если бы вдруг у нас начались «пробки»? – вспомнил он слова Олега.
- Что? – спросил он его.
- Мы поубивали бы друг друга! – ответил Олег.
Сейчас Захар даже и не хотел думать о возможности такого кровожадного исхода в случае, если бы сложилась данная ситуация. Он наполнялся радостью, что мог приобщиться к этому, такому спокойному, пусть и северному, представлению об окружающем мире, что овладевало им, поражая своей глубиной до мозга костей. Он сейчас считал себя местным. И был прав.
Здесь, в Норвегии, Захару начинало казаться, что архитектура, это всего лишь декорации, за которыми скрыта настоящая жизнь. И они могут быть какими угодно. Барочными, ренессансными, роккокошными, модерновскими, или конструктивистскими, но, главное, то, ради чего они и возведены – домашний уют, преданность, отзывчивость и любовь, не требующая раздвоения личности, всепрощающая и непостижимая, на фоне многоцветности фасадов, скрывающей её от внешнего мира, оставляя в интиме обстановки, и тонкости микроклимата множества обоюдно рождённых мыслей и стремлений.
Марина понимала, что происходит в Захаре. Ей и самой казалось сейчас, что она родилась где-то здесь, на подступах к Брюгену, как ей больше нравилось название этого северного городка. Так оно было ближе к югу. Ведь она ещё не могла окончательно побороть в себе жар.
И, несмотря на то, что люди здесь выглядели куда проще, чем, ну, скажем в том же Стокгольме, или даже Осло, скромность их внешнего вида была не столько деревенской, а, скорее несколько прагматичной, впрочем, как и сами дома, в которых они жили. И, если раньше, в Москве, она и представить себе не могла, как можно уделять, так мало внимания своему внешнему виду, то теперь ей казалось, что возможно это и не главное для жизни – выглядеть современно и чересчур ухоженно. Но, понимая внешне, внутренне она не могла ещё применить такой образ жизни к себе, не испробовав его самостоятельно и не убедившись в том, что он не опасен для её взглядов. Ей казалось, чтобы стать скромнее, нужно поступиться многим, возможно и тем, что она не смогла просто так оставить. Но, наблюдая со стороны, за совершенно не старающимися самоутверждаться местными жителями, внешне радуясь этому, внутренне удивлялась не в силах даже мысленно применить в отношении себя.

* * *

Сегодня они не выходили из своей деревянной гостиницы, расположенной, практически в центре города. У них не хватало на это сил. И это не было усталостью от долгого переезда, будучи накопившейся в них тоской по Родине, греющей изнутри, создававшей некий дисбаланс температур, который никак не мог найти какого-то консенсуса. Они лежали на кровати рядом, не в силах пошевельнуться. Им было нестерпимо хорошо от того, что удалось доехать даже до древней столицы той страны, о которой так мало знали. И, как космонавты, приходящие в себя от долгого нахождения в космосе и отвыкшие от земного притяжения, они привыкали, наоборот, к северу, ведь он и был для них настоящим космосом. А полюс, вообще другой планетой, где, если и протекала, то, совершенно иная, не знакомая им жизнь, с белыми медведями, лайками и никогда не сдающимися полярниками, чего бы это им не стоило.
 И цена эта состояла не в таких земных мерках, которые были понятны многим и назывались деньгами. Нет, эта цена заключалась в ином, в чём-то более дорогом, не имеющем эквивалента ни в одной из валют мира. Она была спрятана в самом ветре, земле, воде и солнце, греющими, омывающими и покрывающими эту часть суши.

* * *

Утром не хотелось вставать. И. вовсе не из-за того, что любой подъём подразумевал движение куда-нибудь. Нет, только потому, что, встав, нужно было крутить землю ногами, приближая минуты своего возвращения домой. Им не хотелось этого.
- Слушай, а может быть, попросим политического убежища?
- Нет, Марин. Нас дома ждут дела.
- Но, и тут они есть. Для нас уж точно найдутся.
- Нет.
- Мы доехали сюда. И, теперь не в состоянии сделать главное.
- Главное в другом.
- В чём? В чём может заключаться главное, если мы ничего теперь не хотим!
Они лежали в кровати не в силах подняться, но, нужно было принимать решение, ехать завтра, рано утром, или оставаться ещё на один день.
- Когда едем Марин?
- Завтра, как и планировали.
- Не будем соваться дальше на север?
- Нет.
- Хорошо. Тогда пошли? – резко встал с кровати Захар и первым занял ванную.

- Может рванём в Тромсё? – выйдя из ванной спросил Захар.
- Ты шутишь? – зашла следующей Марина, оглянувшись на него, как на прокажённого.
- Туда приплывают киты, - как искуситель, ехидно улыбнулся Захар ей в спину.
- У нас летняя резина.
- Подумаешь. Через пару недель уже лето.
- Ты смотрел расстояние?
- Да 1800 километров.
- Сумасшедший.
- Я знаю. Едем.
- Нет!
- В Тромсё заплывают киты.
- Ну, и что?
- Мы их увидим.
- Ты меня обманываешь. Тут нет и никогда их не было!
- А, где же они, по-твоему, должны быть? В кино про полярников? Мы обязательно их увидим.
- Нет.
- Завтра, рано утром. В семь.
- А паром из Стокгольма обратно?
- Вернёмся через верх тигра.
- Какого тигра?
- Я имею в виду карту.
- Это же лишних три тысячи километров!
- Бешеной собаке сто вёрст не круг.
- Сто! А не тысяча восемьсот!
- Тем более, если она бешеная.


* * *

Кажущийся с первого взгляда уютным и ухоженным Берген, показался им по-деревенски скучноват и по киношному декоративен. Нравящийся любому другому путешественнику, для Захара он был лишь промежуточным пунктом на карте. Марина же чувствовала, что Захар, что-то затеял, и была неспокойна рядом с ним. От этого её ощущения от города были схожи.
Нагулявшись, они, уставшие и голодные, поели в маленьком ресторанчике, рядом с портом и направились обратно в гостиницу.
- Семнадцать часов в пути. Игра стоит свеч.
- А гостиница?
- Найдём. Не проблема.
- Я не знаю, что и сказать.
- А ты и не говори, если не знаешь. Просто молчи. Остальное моих рук дело.
- Мне страшно.
- Чего ты боишься?
- А вдруг машина поломается?
- Нас довезут на тросе. Деньги есть.
- А вдруг мы попадём в аварию?
- Это может произойти где угодно.
- Я не поеду.

* * *

В начале девятого, они уже двигались в сторону севера.
Унылое, серое утро, встретило их, как только они сели в машину. Солнце, долго не хотело появляться на небе, как будто оно обиделось на них. Так обмануть можно только незнающего севера и никогда не бывавшего в этих широтах человека.
Но Захар верил в чудо.
Он сам был не рад, что его упрямство так поступало с ним, и не мог противостоять ему, подчинившись беспрекословно, как раб, в глубине души, всё же сомневаясь в верности принятого им решения.
Марина ехала молча, обиженно отвернувшись от Захара. Первое время, машин на дороге было немало. Но, как только они отъехали от древней столицы Норвегии, не только машины начали пропадать с трассы, но и сами, редко встречающиеся поселения и отдельно стоящие, разноцветные, как и в Бергене, домики, также стали исчезать из поля их видимости.
Ехали в тишине. Солнце и не думало появляться на небе, хорошо спрятавшись за облаками, наблюдая за ними в узкие щели, изредка просовывая свою руку-луч, в их сторону, чтобы дотронувшись до машины, показать тем самым, что оно всё же на их стороне. Но, Захар не хотел понимать всех этих жестов. Ему казалось, что облака специально, назло похитили его с неба, и теперь, держат в своих мощных руках.
А через час вообще пошёл снег. Он моментально покрыл собой всю дорогу.
- Может вернёмся?
- Нет.
- Захар, я боюсь тебя.
- Не бойся. Через час выйдет солнце.
- А, если не выйдет?
- Если не выйдет, то вернёмся обратно.
- Ты обещаешь?
- Зуб даю.

Прошло полчаса, но облака сгустились ещё пуще. Снег практически не переставал. И, если бы не плюсовая температура за бортом, то опасность езды на летней резине сильно увеличилась. Захар ехал, как никогда аккуратно, стараясь не допускать малейшего заноса при поворотах трассы. Машин практически не было и всегда можно было справиться с ситуацией за счёт того, что срезать крутой поворот по плавной дуге.
Прошёл час.
- Поворачивай.
- Ты серьёзно?
- Серьёзнее не бывает.
- Марина, дай мне ещё пять минут.
- Оно не выйдет. Сколько бы ты ни просил.
- Я с ним договорился, и оно пообещало мне.
- Что же тогда оно не выходит? – ехидно улыбнулась Марина.
- Выйдет сейчас. Вот только заедем за тот поворот и увидишь.
До поворота было около километра, и Захар старался проехать его, как можно медленнее. Но, поворот неминуемо приближался и, в итоге всё же настал.
Тоненький лучик, пробившийся через низко летящую, разрываемую ветром в клочья тучу, просочился на мгновение вниз и коснулся земли.
- Ты видела?
- Это не считается.
- А ты не спеши.
- Но, час давно прошёл.
- Прошёл. Дай ему разыграться. Оно уже пробивается из-за туч.
И вот уже два, три луча касались земли. Ещё две минуты и солнце на пару мгновений показалось на небе вообще целиком.
- Вот! Ты видишь!? Видишь!?
- Вижу, - ещё больше расстроилась Марина.

До самого вечера солнце не покидало небосвод. Иногда, облака пытались закрыть собой его свет, но, у них ничего не выходило. Оно прожигало их своими лучами.

- Сколько мы проехали? – нарушил тишину Захар.
- Точно не скажу
- Посмотри по карте, примерно.
- Сейчас, - Марина раскрыла карту, и тут же сказала:
- Проехали Тронхейм. Ещё около тысячи километров.
- Так мы до вечера не доберёмся. Нужно ночевать.
- Что там следующее покрупней?
- Му-и-рана, какая-то.
- Там и заночуем.
- А будет ли там гостиница?
- Если не будет, то спросим, где есть.

Поезд шёл через тайгу. Плацкарт был заполнен новобранцами. Сначала, перед выездом из Владивостока, состав продирался сквозь гранитные скалы, иногда оказываясь на самом краю крутых откосов, стремительно уходящих своим основанием прямо в Японское море. Достаточно крутые изгибы железнодорожного полотна, говорили о трудностях при возведении этого участка дороги.
Захар ехал в свою будущую воинскую часть, где должен был провести два года, полагающихся отдать на защиту Родины. Он никогда не думал раньше, что попадёт на дальний Восток.
Ещё сегодня рано утром, самолёт, прилетевший из Москвы, высадил их, молодых, оторванных от дома впервые, ребят, в Артёме, под Владивостоком.
- Ну, всё братки, теперь на остров Русский прямиком, - констатировал один из двух матросиков, словно бы по палубе корабля, гуляющих подле их только что приземлившегося самолёта. Тихоокеанский флот, красовалось на бескозырках, ленточки которых беспомощно свисали вниз, в утреннем безветрии.
- А, что там на острове? – ничуть не заморачиваясь вопросом, откуда они здесь взялись, поинтересовался у матросиков один из Московских новобранцев.
- Там вешалка. ДШБ. Три года, как минимум, - переглянувшись с товарищем, - снисходительно улыбнувшись, ответил один из матросов. Другой, в знак подтверждения смачно сплюнул на асфальт.
Час от часу не легче. Что это за ДШБ? И зачем ему это всё нужно, судорожно думал Захар.
Было только половина пятого утра и день явно не задался.
Перекантовавшись до вечера на морвокзале, они перешли на железнодорожный, где и сели в этот ночной поезд.
Значит не остров Русский, знал теперь Захар, но это почему-то нисколько не радовало его.
В вагоне с ними находилось два сержанта, готовящихся к осеннему дембелю. Была, как и сейчас весна, самый её край. Лето брало свои права.
Отъехав подальше от моря, они углублялись в материк, для того, чтобы теперь ехать параллельно краю земли, как думал он. Ведь для него это был именно он, несмотря на то, что Россия ещё продолжалась. Но, Сахалин и Камчатка были дальше, а Приморский край пересекался сейчас колёсами поезда, где он ехал.
Тайга загадочно светилась множеством сказочных огоньков, в треснутых стёклах, старого плацкарта. Что его ждало впереди и как пройдут эти два года, он не понимал. Да и не хотел думать об этом. Важнее было другое – эти таинственные, переливающиеся зелёным, бело-жёлтым, и даже с отливом в синеву, огоньки.
Он подсел к окну и посмотрел на небо. Там не было облаков, и множество звёзд заполнило небосвод так плотно, что казалось будто, кто-то пролил молоко, точно так же, как он видел в детстве, на юге, в Крыму.
Ну, конечно же, это отражение! Осенило его. Небо отобразилось звёздами в густых, диких травах местной тайги и ему там даже лучше, чем в пустом и холодном космосе. Но, зачем? Почему он никогда не видел этого прежде? Почему это произошло именно здесь и в то время, когда ехал в неизвестность, ждавшую впереди?
- Что это может быть? – спросил кто-то из новобранцев сержанта с изрытым кратерами, словно бы он, когда-то перенёс оспу, лицом. Оно делало его старше лет на десять.
- Это духи встречают вас.
- Какие духи? – испугавшись, поверил ему призывник, который, судя по всему, попал сюда из, какой-то отдалённой от Москвы деревни. У него были выпученные глаза, толстые губы и большой нос, картошкой, на покрытом веснушками лице.
- К которым вы едите. Они соскучились и вышли к вам навстречу.
- Зачем? – ещё больше запутался парубок.
- А затем, чтобы вы их сменили на грязных работах.
- Брось голову ему морочить Булижник, - с Молдавским акцентом произнёс, встрявший в разговор второй сержант, с кривым носом, и загадочно улыбнувшись, уже для новобранца, добавил: - Светлячки это.
Ну, конечно светлячки. Но и духи этих мест. И сержант прав. Мы встречаем всех вас. И только потому, что переживаем за то, что будет тяжело с непривычки, прижиться в нашем климате, где летом жара, а зимой холод. Да, так и должно быть везде на земле, где выпадает снег. Но, как раз в том-то всё и дело, что зимой зима, а летом лето, может быть только там, где народ не так испорчен цивилизацией и не знает многого из всех современных благ. Вы научитесь жить здесь. Более того, вас будет всегда тянуть сюда, обратно в эти места. Ведь они волшебны.
Так думали все эти маленькие, незаметные из окна вагона поезда, мчащегося мимо них, светлячки, передавая одну и ту же мысль, друг другу. Казалось, она от своей массовости становится материальной, приобретает вес, объём, и, что самое важное – свет.
Лёгкое шуршанье разносилось вдоль железнодорожной колеи. И это не был стук колёс на стыках рельс, давно приобретший монотонность. Нет, это была именно та самая мысль, заполнившая собой весь мир, или хотя бы ту его часть, что умела излучать свет, в эту пока ещё холодную, но, уже практически летнюю ночь.

Захар спал за рулём, с открытыми глазами. Он вспоминал. Ему казалось, что тот сон, который снился ему первые десять лет после армии, сначала часто, а потом уже всё реже и реже, снился и сейчас. Что это за сон? Почему он снился ему?
Захар не знал. Точнее он догадывался, что причина его повторяемости заключается в самом сюжете, который был неизменен. Во сне он снова был новобранцем.
И всё же он не спал сейчас, а это было видение, конечно же не такое всеобъемлющее, как оно могло быть, если бы он закрыл глаза. Его встроенный автопилот не позволял сделать это, только лишь, где-то в глубине его мозга, прокручивая в памяти ощущения, состоящие из звуков, цветов и запахов, что являлись иногда ему по ночам.
Многие говорили, что так бывает у всех. Каждому, кто отслужил в армии срочную службу, снится, что его призывают вновь и вновь. Во сне они возмущаются, врут, доказывают, что уже отслужили своё. А, затем просыпаются.
Захар же никому, ничего не доказывал. Он просто спал сейчас с открытыми глазами, и перед ним проходило его прошлое.
Ему показалось, что, еле заметная грань, между реальностью и сном исчезала теперь, превращаясь в реальность, видимую им перед собой. Он ехал к своей цели, которая принимала его уже не во сне, а наяву. А это могло означать только одно – он доедет до Тромсё.
Теперь всё должно быть иначе. Именно с этого дня. С этого момента.
Марина не спала. Но, ему показалось, что она находится где-то далеко от него.
Они въехали в низкое облако. Пошёл мелкий, колючий дождь.
- Мне очень нравится, когда идёт дождь, - нарушила тишину Марина.
- И мне.
- Все самые важные события происходят под дождём.
- Да, Марин. Это так. И теперь я окончательно понял, почему.
- Почему?
- Дождь в Москве напоминает север. А север, это рассредоточенность населения, одиночество и возможность сосредоточиться самому. Север очень важен. Да и дождь там, где нет севера, важен. Он помогает создать эффект одиночества.
- Тут на севере он и не нужен, - продолжила мысль Марина.
- Захар на мгновение повернул голову и посмотрел на неё. Марина еле заметно, одними глазами улыбалась.