Глава XX IV Фрам

Они въезжали в Осло.
Забронировать отель на подступах к городу не удалось. Поэтому их ждала трёхзвёздочная гостиница, практически в центре, по провинциальному, тихого и уютного города, при этом ещё и являющегося столицей Норвегии.
- Как тут всё дорого!
- Да, Марин. А, что делать. Минимализм стоит больших денег.
- В каком смысле?
- Я думаю, что для того, чтобы позволить себе жить в атмосфере отсутствия лишних вещей, требуется много денег. Чем меньше ты с собой тащишь по жизни, тем больше тратится на приобретение возможности так жить. Таков закон природы. Поэтому Норвегия самая дорогая страна в мире. Здесь нет мусора в головах, только потому, что ценят то, что и без того бесценно - свободу.
- У них очень большие налоги.
- Да. Ведь нужно же хоть, как-то учить людей расставлять приоритеты. А самый лучший учитель – это деньги. Они способны даже сократить преступность и коррупцию, если отбираются у преступников, как наказание, вместо лет тюрьмы.

* * *
- Надо же, музей так и называется, как сам корабль!
- Они не могли его назвать по-другому.
- Почему? Например, «Музей севера»
- Но, ведь он посвящён, прежде всего, самому кораблю.
- Видимо для Норвегии, освоение севера началось именно с двух своих национальных героев. Нансена и Амундсена.
- А почему тебе это так важно, Захар?
- Я не задумывался раньше. Отец увлекался севером. Даже написал книгу о первооткрывателях северного полюса. Потом, когда пошёл учиться в архитектурный, понял; тут есть что-то общее.
- Где? В чём ты видишь схожесть?
- В пустоте. Вот смотри сама. Бесконечное пространство льда, до самого горизонта и ни одной живой души. Песцы прячутся в своих норах, белые медведи не вылезают из берлог, в ледяных расщелинах. Что же касается оленей, то они и вовсе сидят в низкой лесотундре, скрываясь от ветра. А ты один, наедине со всей этой мощью природы. Разве не здесь зародился конструктивизм?
Мне кажется, именно страны северной Европы и есть колыбель современной архитектуры. И, только юг способен, преподнести нам роскошь, перенасыщенную завитками, розочками и, конечно же снопами пшеницы.
Избыток тепла, рождает жажду к достатку. Холод же учит экономии и рационализму. Разве не так? Как ты думаешь?
- Я думаю о том, что никогда бы не решилась плыть на таком корабле среди льдов.
- Глупая. Тебя никто не отправил бы в путешествие одну.
- И всё равно, мне было бы холодно там, даже, если я не выходила из своей каюты, с жарко натопленной печкой ни на миг.
Вот так и все мои заказчики. Они боятся выйти на палубу и вдохнуть свежего воздуха всей грудью. Им страшно от того, что могут простудиться. Но, простуды нет. Её и не может быть там, на северном полюсе. Это, возможно, такая точка, где человек даже мыслить начинает, как-то по-иному, словно бы он ничем не отвлекаем. Там нет никаких помех. Только снег, холод и надежда.
Я думаю, что именно эти три вещи, способны помочь заглянуть в будущее.
- А оно не страшно, наше будущее?
- Страшно всё, что должно наступить. Именно поэтому человек стремится приблизить его. Только лишь для того, чтобы перестать бояться, увидев, что его ждёт и успокоиться, убив в себе весь, оказавшийся ложным страх.
Как он красиво говорит. Но, неужели так всё и обстоит на самом деле? Неужели он никогда не способен был оказаться там, в завтрашнем дне, приблизив его, каким-то неправильным поступком, делом, обманув кого-то?
И всё же север мне определённо нравится. И, здесь не так холодно, как я предполагала, думала Марина.
Они ходили по музею корабля, с одноимённым названием, Фрам.
- Вперёд, - словно бы сам себе сказал Захар.
- Что вперёд?
- Так переводится слово Фрам.
Ешё в детстве, отец показывал Захару марки с изображением этого судна, и он делал его из конструктора, похожего на Лего, а иногда и из пластилина. Его кузов был хорошо знаком ему. Сейчас, когда Захар стоял подле него, ему казалось, что он стал вдруг таким маленьким, что может смотреть на свою детскую поделку снизу-вверх, сильно задрав голову, а, если захочет, то и войдёт внутрь, пройдясь по всем его отсекам, словно матрос, или капитан, а, может и сам Фритьоф Нансен.
Отец никогда не стремился к тому, чтобы заработать больше. Он всю жизнь учился, и знания давали ему деньги. Страна ценила тогда людей не за их успешность, а, прежде всего за умение справляться на своих местах с поставленными задачами.
Любовь к архитектуре преподнёс ему отец ещё в детстве, показывая уголки Москвы, при возможности беря в экскурсии по золотому кольцу. Для него было важно, чтобы сын знал и ценил Русскую историю. Основной темой для отца было всё, что имело отношение к первооткрывателям северного полюса. И сейчас Захар не верил своим глазам, оказавшись в Осло. В детстве он и не думал, что с возрастом север поманит его, но, уже не морскими путешествиями, а тишиной и нетронутостью природы, малыми городами и полупустыми дорогами. Он понимал; только тут, сможет понять и решить для себя, способен ли всю жизнь поневоле заниматься декоративизмом, вперемешку с нервностью какофонии форм, или, всё же спокойная лаконичность и суровость, свойственные северу, возымеют над ним верх.
- Пошли? – протянул руку Марине Захар.
- Да, - дала ему свою она, и они ступили на декоративный трап, ведущий внутрь самого судна. И, это был уже самый настоящий корабль, сохранивший свою атмосферу, интерьеры, мебель и, что самое главное, пахнущий старым деревом, в отличие от того, что был в Васса музеет, покрытого реставраторами толстым слоем воска, в целях консервации.
Современный, лишённый резных барочных фигурок, лаконичный и практичный, Фрам, не нуждался в этом. Для того чтоб сохранятся вечно, ему было достаточно всего лишь сухого и тёплого климата, который обеспечивало здание музея, навечно приютившее в себе, спрятав от бурь, штормов и ледяных торосов, так и жаждущих в своё время, сжать его в своих объятиях.
- А почему он похож на большую шлюпку?
- Ты имеешь в виду, что у этого корабля нет киля? Это так. Да. А всё из-за того, что его шпангоуты сделаны из нижней части дуба. Его корни, переходящие в ствол, и являются самым настоящим ребром жёсткости этого корабля.
Он подглядел это на Русском Севере, у поморов. Они так же строили свои Кочи.
- Зачем же они это делали. Разве корабль должен быть таким прочным? Ведь никто больше не делал так, насколько я знаю?
- Да. Никто. Но и никто не плавал во льдах. А Коч – это самый первый ледокол. С той лишь разницей, что не должен колоть лёд, а, оставаясь хитрее его, врастает в торос и таким образом кочует в нём по океану. Но, чтобы лёд не смог раздавить кузов корабля, выдавливая его из себя раньше, чем тот треснет, и нужны такие дубовые корни, - рассказывал, спускаясь по лестнице в трюм, Захар, держа за руку Марину, словно боялся, что она убежит.
 - Откуда ты всё это знаешь? – спросила Марина, когда они оказались в трюме, сойдя с крутой лестницы, пропуская поднимающихся оттуда экскурсантов.
- Мне это рассказывал в детстве отец. Он не был архитектором, но, мечтал стать им. Вот, смотри. Они, как раз тут и видны, - встав у одного из шпангоутов, взялся за него рукой Захар.
Марина не понимала, почему ей так интересно здесь. Она никогда бы раньше не подумала о том, что деревянный корабль может быть так важен. Что-то происходило с ней, но, что именно не понимала.
И самое необычное заключалось в том, что не хотелось делиться впечатлениями с подругами. Скорее всего из-за того, что они не смогли бы поддержать её восторг.
О Вадиме она и не думала. Он остался, где-то там, далеко, в другом мире, который, как она теперь начинала понимать, был создан не для того, чтобы впускать в себя гул шторма, вой вьюги и темноту долгой, заполярной ночи, чередующейся с не менее длинным днём
- Скажите, а вы не могли бы нас сфотографировать, - сам не зная почему, по-русски попросил, не понявшую его намерений, но, скорее машинально остановившуюся, престарелую пару, судя по внешнему виду, из Германии.
Захар с Мариной уже вышли из корабля и, теперь он хотел сфотографироваться на его фоне.
- Soll ich Sie fotografieren? (Вас сфотографировать?) – первым догадался мужчина лет восьмидесяти на вид, с голубыми глазами и тонким, орлиным носом.
Немцы, утвердился в своём предположении Захар.
- Да. На фоне корабля. …  - так же, по-русски, уточнил он, а затем, как бы для подсказки, добавил: - Фрам.
- Oh! Ja, ja! (О! Да! Да!) – с пониманием, принял немец из рук Захара фотоаппарат.
Долго примеряясь, и прицеливаясь, отходя назад, затем возвращаясь, он, всё же сделал несколько кадров, вернув фотик обратно.
- Данке, - поблагодарил Захар.
- Bitte, - ответил немец.
- На здоровие, - вторила его супруга по-русски, - широко улыбнувшись, так, что и Захар и Марина, увидели белоснежные, складской свежести, сомкнутые зубы. Она, явно была в парике.
- Viel Gl;ck (удачи) – дополнил жену немец, уводя в глубину Фрама, вступив первым на трап, ведущий на его палубу, затем подав ей руку.
- Пусть останется на память фотография, - объяснил Захар.
Он ощущал себя сейчас Фритьофом Нансеном, в своём стремлении открыть что-то важное, что и сам пока окончательно не понимал, зная одно – это жизненно необходимо. Но, его кораблём была не столько сама маленькая машинка, на которой передвигался по виляющему среди фьордов шоссе, а, скорее та мечта, что двигала им. Для этого не требовалось разрабатывать принципиально новую конструкцию корабля, а всего лишь прислушаться к зову сердца. Оно не обманывало, вело, ускоряло свой ритм, только лишь для того, чтобы разгонять кровь по бесконечно длинным, извилистым венам, сосудам, капиллярам, наполняя их, позволяя работать организму в целом, снабжая мозг новой энергией, зарождающей незнакомые прежде мысли.
Иногда оно замедляло свой бег. И тогда Захар терялся, его настигали сомнения, и он вспоминал прошлое.
Но, главное, он плыл по волнам своей мечты, ещё не до конца понимая, что она сбывается.

* * *

- А теперь куда?
- Вперёд, к полюсу!
- Зачем?
- Там хранится правда.
- Зачем же она тебе?
- Ведь ты и так всё знаешь в своей профессии?
- Я не знаю главного.
- Чего же?
- Моя ли она.
- Разве ты ещё не понял?
- Вот раньше, примерно три века назад, люди выглядели проще. Особенно, если жили на севере. Шуба, меховые унты, шапка и обязательно длинная, густая борода. И только те, что южнее, позволяли себе роскошь, в виде расшитых золотом кафтанов, утончённых яловых сапожек и лайковых перчаток.
И сейчас мы любим дорогие вещи. Но, никогда с тобой не откажемся от тех магазинов, где привыкли покупать своё барахло. Это-то и пугает меня, наводя на мысль, что не архитектор. Ведь я не способен отрешиться от многого из окружающих меня удовольствий, ради того, чтобы ограничится, ну, скажем, джинсами, походными ботинками и тёплой «Аляской»
- Но, ты бы смог, я знаю, - улыбнулась Марина.
- С чего это ты взяла? – насторожился Захар, не поняв, что она над ним смеётся.
- А с того, что мы очень похожи друг на друга и не можем жить без модных вещей.
- А! Вот ты о чём!?
Погуляв по городу, они сидели у себя в номере, на четвёртом этаже, уставшие и счастливые от того, что всё-таки добрались до своей цели.
Завтра нужно было ехать дальше, в Берген. Этого хотел Захар. Марина не спорила с ним, хотя и не считала нужным углубляться в страну далее самой её столицы.

* * *

До Бергена было всего 300 километров. Это не пугало Захара. Он понимал - это лишь два с небольшим часа в пути.
Но, они, опять же, с запасом на непредвиденные обстоятельства, выехали заранее.
На деле всё оказалось не совсем так. Дорога, хоть и была идеальной, но, разогнаться на ней стоило большого риска, и Захар не хотел остаться в этой стране навсегда.
Примерно через полтора часа, оказались на краю скалистого берега. Самые настоящие Норвежские фьорды сопровождали их теперь по правому боку. Дорога петляла. И, несмотря на то, что машин им встречалось мало, Захар не старался догнать впереди идущую, старенькую Вольво. Он получал удовольствие от того, что мог наблюдать в правое окно широкий залив, который, скорее всего, судя по своей ширине, сообщался с океаном.
Марина не отрывалась от окна, разглядывая, бьющиеся о скалы волны. Она думала сейчас о юге. Точнее пыталась сравнивать тёплое чёрное море, на берегу которого прошло её детство, с тем, что ей сейчас открывалось перед глазами.
Неужели это и есть север? Почему же я так боялась его? Что мне казалось в нём страшным? Холод? Но, я сижу в машине, и градусник показывает пять градусов тепла за бортом, а внутри двадцать. Светит солнце и рваные, низкие облака стелются над самым морем.
Мне кажется, что я начинаю привыкать к нему. Этому северу. Более того, я бы смогла и жить тут. Ну, конечно, с условием, если это будет обязательно крупный город. А так, среди диких, пустынных скал, даже, если рядом с ними проходит дорога, я бы не выдержала и недели, умерев со скуки, прячась от дикого ветра за тонкими стенами каркасного домика.
Сама природа всем своим видом говорила им, своим гостям: - «Посмотрите на меня! Я вовсе не такая, как вы могли обо мне подумать раньше. Я могу быть разной. И снежной, и ветреной, и холодной, словно бы ворую холод у самого полюса. Но, коварной я с вами не буду. Ведь вы не стремитесь попасть туда, где я не отвечаю за свои поступки, туда, где море неподвластно мне и ветер неуправляем. А снег, падает столько, сколько захочет и с ним нельзя договориться даже мне самой»
- Знаешь Захар. Я бы смогла тут жить. Но, вот, мои подруги, посмеются надо мной.
- Это их дело. Но, теперь, ты можешь считать себя умнее.
Марина вспомнила южное море. Теперь оно показалось другим. Как же она не ценила и не понимала тогда его теплоту и ласку! Неужели, чтобы понять это требуется отъехать так далеко.
Они заехали в низкое облако. И, несмотря на то, что Захар ехал с включёнными фарами, как этого требовали правила, видимость резко упала до десяти метров. Он быстро уменьшил скорость и включил задние фонари.
Множество колючих от холода, мгновенно залепивших собой лобовое стекло, снежинок, набросилось на их машину, одновременно со стремительно ударившим ей в бок сильным порывом ветра, так и грозящим скинуть её в пропасть, прямо в руки злых, пенистых волн.
И, это не предел, а, всего лишь лёгкая шуточка с моей стороны. Только для того, чтобы вы, приехавшие сюда из дальних краёв, навсегда запомнили эту страну, хотя и не пытались даже понять меня, проехав ещё километров на пятьсот севернее. А там тоже есть жизнь, посёлки, люди, машины, и даже поезда ходят в том направлении. Но, не часто, пару раз в день. Но, большего и не надо. Зачем? Мне не нужно перенаселять мой любимый север никчёмными людишками с юга. Пусть остаются там, плавясь на солнце и грея свои спины в его лучах, до полного опустошения. Я не люблю тех, кто ленится мыслить. Мне нужны те, кто способен жить в одиночестве, как отшельник, будучи самодостаточен. Только такие люди способны уважать меня и любить. Думала так местная природа.
Так же внезапно, как и въехал в это, опустившиеся к самой земле облако, «Пежо» выехал из него, продолжая движение в сторону Бергена, но, настолько медленно, что Захару стало стыдно перед встречной машиной, и он резко увеличил скорость.