Каникулы в деревне

      Как мы проводил свои школьные каникулы? Ох, как по-разному. Кто-то из города ехал в деревню к бабушке. Кто-то, проживающий в сельской местности, покидал свое село и на несколько дней уезжал к родственникам в город. В городе во время нашего детства было много соблазнов. Мороженое, газировка, конфеты, халва, вафли. Город - это поездка за небольшие деньги в трамвае. А рынок. Можно часами ходить по рядам городского рынка, любоваться сладостями, которые раньше никогда не видел, фруктами, завезёнными из-за моря. Разнообразие и разноцветье одежды такое, что трудно отвести взгляд. В одном из небольших торговых павильонов я однажды увидел попугайчика в клетке. К моему великому удивлению он вел беседу. Он непрерывно разговаривал сам с собой. Это был набор связанных между собой выражений. Он воспроизвёл диалог продавщиц этого салона, который видимо, повторялся в его присутствии несколько десятков раз. Это было настолько интересно, что я не мог уйти пока попугай не замолчал. Город, да - город. Город под названием Таганрог. Меня в детстве привлекал он всегда огромным своим миром. Бегущими по улицам разукрашенными троллейбусами, автобусами, стучащими по рельсам трамваями. Вечно спешащими куда-то нарядными людьми. Такое создавалось впечатление, что люди оделись на праздник и шли где-то праздновать. В деревне нарядно одевались лишь по большим праздникам. Но одежда сельских жителей сильно отличалась от нарядов горожан. Начиная от головного убора и заканчивая обувью – различия замечались во всём. Ондатровая или вязаная шапка против заячьей шапки-ушанки. Курточка против фуфайки. Кожаные ботинки против кирзовых сапог. Когда мне было двенадцать-тринадцать лет, мне разрешили самостоятельно на рейсовом автобусе ездить к родственникам в город. Я приезжал на пригородный автовокзал. Шёл на остановку маршрутного автобуса и ехал к дедушке Александру. Родного дедушки я не мог знать, так как он умер, когда меня еще не было. А это был его родной брат. Жили они в микрорайоне Северный. Однажды дома у них никого не оказалось дома. Но для меня это не проблема. Перелез через высокие ворота. Во дворе сад, есть сарайчик. Под тенью деревьев лавочка. Фруктовые деревья, кусты смородины, крыжовника. А от соседей через высокий забор над участком дедушки свисали ветки огромного грушевого дерева, а на них - желтые спелые плоды. Они были очень сладкие. Я не знал, можно ли рвать плоды с чужого дерева, которые растут на ветвях над нашим огородом. Ел и переживал, а вдруг нельзя!? В сарае на полках, на стенах располагались всякие строительные инструменты. Все они лежали, стояли и висели в каком-то строгом порядке. Казалось, возьми из этого ряда один инструмент и разрушится вся цепочка связи между ними. Я, однако, брал по очереди некоторые более яркие предметы, держал их в руках, затем возвращал на место. К вечеру пришли дедушка Саня (так я его называл) с супругой Раисой Васильевной. Они были порядком испуганы, увидев меня в своём дворе. Раньше такого не было, чтобы мне пришлось перелезать через забор. Накормили, угостили всякими вареньями, компотами.

Однако, несмотря на то, что в городе было чудесно, на второй-третий день всё-таки хотелось обратно в деревню. На степные просторы, широкую речку, утреннюю предрассветную рыбалку, ночную охоту на воробьёв, дремлющих под крышами домов и в колхозных соломенных скирдах. 
            После седьмого класса мы уже участвовали в колхозной уборочной страде. Работали грузчиками. Грузовой автомобиль мчится по грунтовой дороге в поле. Это производственное звено. Водитель и двое грузчиков. Вот наше поле. Там работают четыре комбайна. Мы только что остановились на краю поля и ждем. Как только один из комбайнов наполнит свой бункер, он подаёт сигнал: над кабиной механизатора мигает красный фонарь. Машина быстро подъезжает к комбайну. И зерно с помощью выгрузного шнека засыпается в кузов. А задача грузчиков состояла в том, чтобы успевать разравнивать быстро растущую горку зерна равномерно по кузову. Тут приходилось орудовать деревянной лопатой быстро и непрерывно. Иногда этот процесс происходил во время синхронного движения комбайна и автомобиля. Комбайн убирал и молотил зерно, а кузов в это время пополнялся. Ни минуты простоя. Но вот автомашина загружена. Мы садимся к водителю в кабину и поехали на ток. Там зерно веют, сушат и еще оно хранится до отправки на элеватор. Водитель останавливает автомобиль на весах и идет отдыхать в весовую, то есть помещение, где весовщик фиксирует общий вес автомобиля с зерном, производит запись в журнал. Пока он работает, водитель отдыхает. А мы после взвешивания садимся по очереди за руль и перегоняем машину к месту разгрузки. Это нелегко, когда ты имеешь мало опыта. Необходимо подогнать её к бурту с зерном, затем развернуться в несколько приёмов. Место разворота ограничено, потому что площадки для хранения зерновой продукции имеют в сечении полукруглую поверхность, чтобы во время дождя вода быстро стекала в канавы между буртами. Развернулся, подал назад. И тут же сам полез в кузов. Вдвоём разгрузили всё зерно. Это не так тяжело потому, что зерно лёгкое, лопаты деревянные. Скользят по днищу кузова и толкают зерно. Теперь нужно подъехать к весовой. Времени прошло не больше получаса. Весовщик взвесил пустой грузовик, чтобы вычислить  и записать чистый вес привезённого зерна. Водитель сел за руль и опять в поле. Главное во время уборки – чтобы не было простоя у комбайнов. Пока нет дождей, уборку нельзя прекращать ни на час. Поэтому работаем и в тёмное время суток. Когда уже звёзды стали яркими, когда все участники процесса, можно сказать «валятся с ног», едем на этом же автомобиле на речку. Купаемся и – по домам. Смотрю на время – половина одиннадцатого вечера. Кушать и спать. Казалось бы, ну что там интересного: ездить, пыль за тобой клубами, грести целый день лопатой, чувствовать усталость, не выспаться и опять на работу. Но в этом было много приятного. Ездить за рулём автомобиля – это здорово. Иногда водители разрешали ехать от тока до самого поля, а это четыре – пять километров по грунтовым дорогам среди полей, лесопосадок. Тут уж получаешь настоящий опыт вождения. Не то, что по территории тока - пять километров в час. Потом ведь заработная плата была не маленькая. Мы здесь зарабатывали по три – четыре рубля в день. Зарплата в то время в колхозе составляла от восьмидесяти до ста двадцати рублей в месяц. И мы в уборочную страду за пятнадцать дней могли получить свои сорок пять-пятьдесят рублей. Это для нас, четырнадцатилетних пацанов были огромные деньги. Можно полностью одеться к школе. Ну и конечно при нашем школьном комсомольском воспитании нам было очень приятно внести свой вклад в общее колхозное дело.
Уборка зерновых культур закончилась, потом начиналась заготовка силоса. Это зелёная масса. Убирали специально посаженные смешанные культуры: кукурузу, сорго и многие растения в незрелом состоянии. Потому и называется зелёная масса. Комбайн выгружает скошенную массу в кузов грузовика и далее та же процедура. Только выгружается она в силосную яму, где её трамбует трактор, катаясь по ней вперёд-назад. При этом добавляют соль и всякие приправы для консервации и сохранения этой массы в течение всей зимы. В морозные зимние дни крупный рогатый скот будет с удовольствием поглощать эту продукцию. Здесь повезло тому, кого приняли грузчиками. Заработная плата иногда до десяти рублей в день. Но на эту работу принимали ребят и девчат постарше. Всё-таки работа была физически тяжелее. Зелёная масса – тяжёлая масса.
О том, как я развозил на волах воду по полям уже где-то рассказано.

Но каникулы это ведь не только работа. Это еще рыбалка, купание в реке до рези в глазах, путешествие по степям.

Вспомнилось одно интересное мероприятие, которое на некоторое время увлекло всех ребят с нашей и соседней улицы. У реки везде крутые берега, кроме тех мест, где рельеф пересечен большими оврагами. Там есть спуск к самой воде. Здесь к самому берегу реки могут подъезжать автомобили. Однажды на берегу у самой воды мы обнаружили покрышку от грузового автомобиля. Видимо местный водитель заменил пробитый скат прямо здесь и оставил его на месте ремонта. Кому-то пришла в голову мысль: если влезть в эту шину, свернуться калачиком, то можно прокатиться в ней. Ну и проверили тут же. Получилось. Только возникала опасность, что при остановке шина падает на бок и может повредить плечо, локоть, голень, колено и т.д. Выход один: нужно сопровождать шину, пока она ещё не набрала скорость и неустойчива. Затем успеть на финише, когда она замедляет ход, поймать и остановить в вертикальном положении. Начали с малого: у самого берега реки уклон маленький. Запускали «пилота», он катился в покрышке метров десять на малой скорости и потом его останавливали. Ребята бежали рядом и не давали шине опрокинуться. Но трудность как раз и состояла в том, что она из-за низкой скорости виляла влево-вправо. Решили выкатить её выше под уклон, чтобы увеличить пробег и скорость движения. Как раз подошла моя очередь. Влез вовнутрь. Проем не такой широкий, чтобы целиком занять весь объем, но если немного повернуться, половина тела частично проваливалась в шину, остальная часть повторяла внутреннюю окружность. И вот я сижу, согнувшись колёсиком, и жду, когда меня запустят. Неприятно, когда тебя опрокидывают головой вниз. Получается, что чем быстрее шина катится, тем легче переносить это испытание. Наконец скорость возросла и перед моими глазами вначале менялась земля с проблесками неба, затем просто окружающий мир менялся: темнее-светлее. Ребята не рассчитали место финиша и я уехал вперёд. Пока догнали шина, покружившись на одном месте упала. Её подхватили руками, но не удержали, потому что не хватило сил. Легко удерживать, когда она ещё не наклонилась. Потом уже поздно. То, что на руке и ноге получил ссадины, я вначале не почувствовал. Меня вытащили из «болида», помогли встать и моё туловище пошло по кругу, шатаясь из стороны в сторону. Одна нога обгоняла другую. Речная гладь колыхалась из стороны в сторону и никак не могла принять горизонтальное положение. Все хохотали, показывая на меня пальцами. Видимо мой рот тоже расплылся в улыбке, но я не ощущал этого. Меня слегка тошнило, в глазах круги, в небе темные пятна. И самое главное, трудно было держаться в вертикальном положении. Меня тянуло всё время в одну сторону. Наконец кто-то догадался усадить меня на край шины. Теперь стали расспрашивать об ощущениях. Я улыбался и что-то лепетал. Через пять минут обо мне забыли и покатили шину наверх. Всем хотелось поучаствовать в эксперименте. Все без исключения попробовали прокатиться в этом средстве передвижения. Причем, чем меньше рост, тем удобнее принимать положение «сидя в колесе». Среди нас был мой одноклассник Ваня на два года старше. Он рос в многодетной семье, и так получилось, что в школу пошел с девяти лет. Он был самый рослый, но ему тоже очень сильно хотелось прокатиться. С первой попытки не получилось принять нужное положение. Наконец мы его впихнули в шину, но не полностью: плечо влезло, а голова торчала сбоку. Так он и поехал. Главное, чтобы не приземлился на голову. Но мы успели остановить шину в вертикальном положении, и «рейс» оказался удачным. Это мероприятие продолжалось несколько дней, пока взрослые не заметили и не увезли шину в неизвестном направлении.  В памяти у каждого из нас остались редкие впечатления от испытания головокружительной поездки в прямом смысле слова и ссадины на конечностях.

Перед самыми каникулами в пятом – седьмом классах школа посылала своих учеников на помощь колхозам. Интересно, что учеников отправляли по месту жительства. Восьмилетняя школа находилась в селе Ивановка. В ней  учились дети из четырех сельских населённых пунктов: Александрово-Марково,  по местному определению -  Рябиновка, находится в трех километрах западнее. Хутор Таврический, а по-нашему Таврия, это севернее четыре километра. Наконец четвёртая деревенька – Калиновка, это маленькое поселение, состоящее из одной улицы, расположено восточнее в километре от Ивановки вдоль берега реки Миус. О реке Миус я много рассказывал. В этих краях это Миусский лиман. Он перед впадением в Азовское море на протяжении свыше тридцати километров раздвинул свои высокие крутые берега на ширину от полутора до трёх километров. Раньше в его описании я приводил меньшие размеры, теперь проверил; оказалось больше. Но речь идёт о том, что учеников восьмилетней школы перед каникулами распределяли помогать работой на полях по своим селениям. И вот рано утром позавтракав, взяв с собой еду на обед, называемую интересным словом «тормозок», мы собирались на «наряде». Опять кто-то не поймёт. Наряд, это пункт, обычно возле служебного здания местного бригадира, или вагончика, находящегося рядом с местом расположения сельскохозяйственной техники колхозной бригады. Здесь выдавались задания на день звену полевых работников, плотникам, механизаторам, ремонтникам и т.д. Бригада, это производственная единица колхоза. В каждом населённом пункте имелась своя колхозная бригада. А в этой единице еще была тракторная бригада. В колхоз, то есть коллективное хозяйство могло входить до десятка населённых пунктов. А так как все эти селения располагались вдоль побережья реки, то занимали они по длине около двадцати километров и до пяти по ширине. 
Но наконец мы подошли к работам школьников на полях. Это всего несколько дней перед каникулами. Более всего запомнились работы по прополке молодых ростков кукурузы и подсолнуха. Для этого каждый ученик, равно как и ученица брали с собой тяпку. Тяпка – это ручной инструмент для взрыхления почвы, подрезки сорняков на грядке или прополки лишних побегов культурных растений: кукурузы, подсолнечника, проса и т. п. Прежде всего нужно было наточить рабочий орган тяпки – лезвие. Мы выстраивались в очередь к кузнецу, который буквально за несколько секунд правил инструмент. Потом взбирались в кузов грузовика и нас везли в поле. Обычно поле простиралось на несколько сот метров. Мы складывали свои вещи в тени лесополосы. Бригадир или звеньевой бригады расставлял нас по рядкам проросших побегов растения. Нужно было пройти один ряд до конца поля и пройти обратно уже по другому ряду. Как пройти этот ряд? Сеялка помещала в почву зёрна с рассчитанным интервалом. Здесь учитывается скорость движущегося механизма, глубина посадки. Еще должен учитываться процент всхожести зёрен. Всхожесть также зависит от качества почвы, наличия в ней минеральных веществ, достаточного количества влаги. Так что обычно агроном контролировал время роста всходов до такого состояния, когда можно быть уверенным, что они уже не погибнут и лишние ростки можно срезать, чтобы они не мешали развиваться остальным. Поэтому перед нами ставилась задача срезать тонкие недоразвитые ростки, оставить более крупные и здоровые через определённое расстояние. Попутно необходимо было подрезать сорняк, который также шёл в рост, мешая развитию культурного растения. А ещё мы взрыхляли своими тяпками почву вокруг каждого молодого стебля кукурузы или подсолнечника.
Утро. Солнце радует и вдохновляет на труд, касаясь наших щёк и рук своими нежными лучиками. Мы с усердием срезаем ненавистных сорняков, убираем лишние ростки кукурузы или подсолнуха, Рыхлим загрубевшую поверхность почвы вокруг стеблей, и вначале нам кажется, что эта работа легкая и интересная. Но вот проходит час, а мы еще и до половины рядка не дошли. А колхозницы, это наши односельчане, в основном женский состав, мамы и бабушки, – они  уже возвращаются обратно по другим рядкам.
Да еще бригадир за нами прошёл и кое-кого вернул за огрехи. Да, недоработки имели место. Опыта у нас не было, иногда пропускали или недорезали сорняк. Иногда по ошибке устраняли хороший дородный стебель. Но тут можно было найти выход и скрыть промах: этот стебелёк вставляли в вырытую ямку, присыпали землёй и притаптывали вокруг башмаком. Сегодня до контрольного просмотра бригадира он простоит, а потом нас уже не касается. Это обстоятельство недолго нас волновало. Однажды мы с другом прошли по рядкам, которые обработали наши старшие коллеги - колхозники. Мы были поражены качеством работы. Вернее его отсутствием. Земля была взрыхлена кое-как. То есть не полностью. Сорняки: часть срезана, а часть просто присыпана землёй. И ведь теперь мы поняли, почему они так быстро справлялись с заданием: скорость проходки. Они шли без остановок, руками успевали делать ровно столько, сколько могли сделать при такой скорости передвижения. Но огрехи успевали присыпать землёй. Машинально, профессионально, не специально. Сегодня оставленный сорняк присыпан слоем земли и его не видно, завтра он уже поднялся в рост. Но это завтра, когда они будут уже на другой делянке, а возможно и на другом поле. Кстати, однажды дома на огороде я посмотрел работу моей бабушки. Я много сделал выводов. Во-первых, приобретённый опыт в данном виде деятельности позволял применять идентичную тактику работы, как на колхозном поле, так и на домашнем огороде. Во-вторых, это было у них, давних колхозников в крови. Этот опыт приобретался в течение многих лет, и изменить его было невозможно. Они этого даже не замечали. Но это я мимоходом вспомнил о ходе прополочных работ. Мы там еще участвовали в борьбе с грызунами. Выливали из нор сусликов, которые центнерами портили зерно. Колхоз организовал привоз воды в больших деревянных бочках. Вёдрами мы разносили воду по норам и заливали в них всё живое.
С умиротворением вспоминаю процесс обеда. После того как мы возвратились с противоположного конца поля по другому пройденному ряду, наступает время обеденного перерыва. Что там было в авоське, завёрнутое в газету? Хлеб, варёные яички, кусок свареной курицы или шматок сала. Огурец, помидор, соль. Но самое главное – молоко в солдатской алюминиевой фляжке. Её дал мне дедушка Павел. Какое удовольствие пообедать на природе в кругу одноклассников, сидя на мягкой траве в тени густых деревьев. Душа наслаждалась не утолением голода, а самим процессом обеда своей продукции в таких природных красочных условиях. Трава пахнет, деревья цветут, бабочки летают, сверчки поют, птицы щебечут. Да еще молоко из фляжки. Вначале я как и все ребята носил стеклянную бутылку. Пластиковой посудой нас ещё тогда не травили. А потом вот нашел у дедушки среди всякого отжившего свой век имущества, и он мне её подарил. Она была без стандартного брезентового чехла и вместо утерянной крышки закрывалась точно подогнанной деревянной пробкой. На ней были нарезаны ножом инициалы: П.П.Т. Поливец Павел Трофимович. Сколько с тех пор фляжек прошло через мои руки? Три или четыре, новые в чехлах. Не помню, куда подевались. Но эту я сохранил.
После приёма пищи еще полчаса на отдых. Кто дремал, кто просто лежал, слушая напевы птиц, кто сидел и наслаждался самим фактом полной свободы души и тела. Ни двора, ни дома, ни огорода. Ни родителей. Никто не мог прервать эти минуты уединения и соединения с природой. Но отдых заканчивался, и нужно было пройти еще один ряд туда и один обратно. Тут уже тяжелее. Во-первых, ощущалась усталость от первой половины дня, во-вторых, солнце в зените. Но в конце мая-начале июня было еще не так жарко.   

Ещё одно влечение – ловля воробьёв. Это особый вид охоты. Детской охоты.
И так, воробьи. Эти вечные спутники человека. Они живут рядом, питаются со стола человека, спят под крышей дома, чирикают сидя на открытых оконных ставнях. Уничтожают насекомых. Раздражают домашних кошек, которые никогда не оставляют безуспешных попыток их поймать. А мы на них охотились и называли их в своей деревне почему-то «жидами». Однажды я смастерил рогатку. Мы все это изделие называли «Рикошет». И вот я взял камешек, запустил его из «рикошета» в стаю сидящих на чистой лужайке огорода воробьёв. Вся стая сразу взлетела, кроме одного. Он сидел, распустив дрожащие крылья. Камешек попал ему в спину. Ни граммы жалости не испытал, только радость была. Надо же: попал! Потом, через несколько лет я с жалостью вспоминал это маленькое безобидное существо. Еще помню один случай непосредственного контакта. Два воробья так рьяно дрались на крыше дома, что не заметили как оказались на земле. Драка не прекращалась. Чтобы их разнять я подбежал и попытался схватить обоих. Но поймал только одного, который был внизу. Мне стало жаль его, он ведь и так пострадал от драчуна, который его подмял. Я его отпустил. Но вернёмся к охоте. Воробьи ночевали под крышей, а точнее под «стрехой».  Это значит под краем нижней части крыши. Часто они там свивали и гнёзда. Но птенцов мы не трогали. Вечером, когда у воробья крепкий сон, мы подставляли лестницу к стене и доставали их руками. Иногда применялся другой метод: к деревянному удилищу прикрепляли обыкновенную старую вилку, у которой от старости истончились и заострились концы. Снизу птица хорошо вида от света фонарика, а сверху защищена кровлей. Этим орудием снизу вверх вонзали в воробья. Но этот метод во-первых, жестокий (это мы и сами чувствовали), а во-вторых, раненая птица начинает кричать и находящиеся рядом немедленно улетают. Жуть какая! Но «из песни слов не выкинешь».

На окраине деревни стояли огромные скирды соломы. Здесь воробьи устраивали неглубокие норы и проводили в них ночь. Норы эти располагались выше нашего роста. Это для того, чтобы не достали кошки. Нам приходилось влезать друг другу на спину, чтобы дотянуться до ночлежки. Конечно, во избежание лишнего шума воробьи сразу же обезглавливались. Утром предстояла большая работа по приготовлению супа или того блюда, которое теперь бы назвали барбекю. Прямо на костре. Вкусно. Вот такая охота. При воспоминании становится не по себе от жестоких приемов ловли и охоты. Что же…. Все мы прошли через детские игры, увлечения. Порой они приносили только одно удовольствие или пользу. Другие потом с трудом можно оправдать и невозможно вспомнить без чувства стыда или душевной горечи.
Теперь не часто увидишь воробьев в современных селениях. Всё потому что крыши домов устраивают так, что места для гнездовья нет.