Две сестры
(Встреча)
1
В Испании, где солнце в глубь морскую
Ложится спать, желая доброй ночи
Всему и всем,
где спелые оливки
Чернеют в тёмной зелени листвы.
Где птицы от жары летят в ущелья
Иль прячутся в тени древесных крон –
Разнообразных, как сердца людей;
Где так могуча, так великолепна
Природа, сотворённая Творцом;
Где люди как могучие деревья,
Как горлицы, как коршуны…
Как звери –
То хищные, то кроткие.
Как рыбы –
Акулы, иль мурены.
Как дельфины.
И где сердца людей летать умеют:
Порой летают низко – как стрекозы,
Иль высоко – как горные орлы,
Или как ласточки – почти посередине
Стрекоз повыше, ниже, чем орлы.
И где людские судьбы так различны –
Как вены листьев
иль как день и ночь…
2
В селении приморском – жарком, дивном –
Две девочки росли в простой семье.
Две девочки-погодки – две сестрички…
Ту, что помладше звали Аделитой.
Она была покладиста, мила,
И, кажется, любую просьбу мамы
Исполнила бы тотчас.
Ну, а Сэнча?..
О, Сэнча своенравна и резка!
Её в деревне мало кто любил,
Ведь даже в раннем детстве эта Сэнча
Умела досадить своим соседям:
Не поздоровается, мимо пробежит,
То свиснет вдруг, как парень, то ругнётся,
То задирает тех, кто послабей.
Соседским детям спуску не давала:
Чуть что – и в кулаки! Мальчишки даже
Её остерегались задевать.
Такая грубая, бесстрашная и злая,
Как будто в стае брошенных собак,
Наголодавшихся и одичавших,
Она всю жизнь росла.
Домой являлась
Лишь поздно вечером, когда ложились спать.
Прогуливала школу и врала,
Придумывая дичь и небылицы…
И часто плакали украдкой мать с отцом,
От выходок своей бездумной Сэнчи.
Один и свет был в доме – Аделита!..
И говорили:
– Аделита статью
Вся вышла в мать,
характером – в отца:
Такая же безропотная…
Будет
Свой воз тянуть до гробовой доски.
Глаза спокойно смотрят, – то грустят,
А то бесстрастной ласкою сияют.
И видно, что хорошею женою
Она крестьянину хозяйственному станет
Детишек народят –
и будут рады
Родители помощникам своим,
Опоре в старости, усладе дней печальных.
А Сэнча, видно, только повзрослеет,
Так по рукам пойдёт или сбежит
С каким-нибудь, таким же, как сама
Оторвой, грубияном, хулиганом.
Ведь с самых юных лет она парней
Своими юбками шурша, манила.
И ждали все: ну, вот ещё немного
И доиграется – в подоле принесёт!..
Но… слава Богу, не сбылись пока
Злорадные соседей предсказанья,
Хоть пропадала Сэнча по ночам,
Под утро лишь являяся домой,
Родителям грубила беспощадно,
Не слушалась, не ставила ни в грош
Родительскую ласку и заботу.
3
Но Аделита между тем трудилась,
Весь дом вела, родителям на радость,
И масло выжимала из оливок,
И шерсть пряла, и нежное варенье
Из розы лепестков она варила,
Да из орехов грецких, – что пока
Не обрели ни крепости, ни силы,
Но для варенья были в самый раз.
Ей залюбуешься: вот чудо – Аделита!
И люди говорили:
– Ну, а Сэнча,
Растёт, уж верно, на позор семье,
А может и деревне всей – кто знает?
Чем больше грех, тем шире и позор.
Неясно только: как в семье одной
Такие непохожие родились?
И, кстати говоря, между собою
Не ладили сестрёнки с детских лет.
Ведь Сэнча так завидовала младшей! –
Тому, что все приветствуют сестру,
А на неё так лишь руками машут, –
Мол, что и взять-то с этой грубой Сэнчи?
Она, как кот – лишь бегает, да шкодит!
Такая девушка кому бы ни досталась,
Натерпится с ней бедолага-муж,
И свет ему покажется не мил!
Со временем порядочные парни
Стараться стали Сэнчу обходить.
А подойдут – родители их тотчас
И примут меры:
– Ты ослеп, сынок?
За кем погнался ты? За парнем в юбке?
За кошкой дикою? Да, где ж твои глаза?!
Глаза на месте были у парней:
Красивою была и статной Сэнча!
Да вот – характер чересчур дурной…
Порядочные юноши, подумав,
От Сэнчи отходили насовсем.
Да к слову-то сказать, не так уж много
Осталось юношей в деревне той:
На заработки в город все стремились,
А те, что и остались,
Аделиту
Охотней привечали, чем сестру.
4
Такой-то славой пользовались сёстры
В родном селе.
Но жизни безразлично,
Что люди друг о друге говорят.
Лишь Небо, точно шахматную доску,
Оглядывает сверху нашу жизнь,
И видит ясно все пути людей,
Все их переплетения, перекрестки,
Все их плутания и тупики.
Но Промысел Творца всегда даёт
Свободу людям в выборе дороги.
Зло и добро используя премудро,
Он создаёт хлеб вечности и жизни,
И ни один на свете лабиринт
Без выхода оставлен им не будет.
Раз есть раскаянье и искупленье,
Любое зло на свете поправимо.
На ниве тех, кого настигло зло,
Рождаются цветы.
Причём какие!
Их семена заброшены из рая
И прорастают из душевной боли.
И если расцветёт такой цветок,
Ухаживай за ним –
и сам увидишь,
Как всё вокруг преображает он –
Тот маленький, единственный цветок.
5
Но возвращаясь к южному селенью,
Мы видим снова девочек-сестёр, –
Они опять ругаются и злятся,
И Сэнча так завидует сестре
Что, кажется, убить её способна.
За Аделитой парни день и ночь
Ухаживать пытаются, – но тщетно!
Ей посящают все слова любви
Которые в их душах зародились.
Но Аделита, взор свой опустив,
На них внимания не обращает.
Все удивляются: да как же может
Природа в девушке прекрасной не играть?
Ужель вязание, оливки, да бараны –
И есть предел девической мечты?
Зато уж Сэнча, хоть из юбки вырвись
От нетерпенья,
всё равно не сможет
В деревне соблазнить ни одного –
Ни видом привлекательным, ни пеньем.
И все спешат, лишь увидав её,
Дворами, огородами – подальше
От непокорной, дерзкой на язык,
Нетерпеливой и драчливой Сэнчи.
И плакала порою по ночам,
В хлеву, где жил её любимый ослик
Бунтарка Сэнча.
Были горячи
Бунтарки слёзы,
и на целом свете
Лишь ослик душу Сэнчи понимал.
Она порой делилась с ним мечтами
О женихе богатом и завидном,
Который явится в село нежданно,
Её полюбит и возьмёт с собою,
И увезёт подальше от всего –
Родителей, оливок и овец,
От опостылевшей родной деревни,
Соседей злых и женихов чужих,
От ненавистной сердцу Аделиты –
Тихони и жеманницы.
– Она
Ещё им нрав свой истинный покажет! –
Так Сэнча, ослику уткнувшись в бок,
Пророчила сердито и уныло.
Осёл кивал и длинным языком
Он слёзы Сэнчи слизывал спокойно,
И утешаясь этой скромной лаской,
Душа у Сэнчи утихала вскоре.
6
Однажды заболели мать с отцом,
Причём, слегли почти одновременно:
Отец на поле спину надорвал,
У матери внезапно сдало сердце…
И Сэнче с Аделитою пришлось
Теперь работать больше, чем обычно:
Овец пасти и собирать оливки,
И масло выжимать…
В саду и в поле
Работы им хватало.
Тяжело
Давались Сэнче новые труды,
Она порою просто с ног валилась!
И нет уж силы на былую дерзость…
А Аделита – та, наоборот,
Заметив, что сестра усердна стала
И можно на неё больных оставить,
Всё чаще потихоньку ускользала
Любым удобным случаем за дверь…
И злилась Сэнча, и сестру корила,
Но удержать её была не в силах:
Упряма Аделита, хоть тиха.
Тем временем в соседнюю деревню
Приехал цирк бродячий.
Если встать
На горку ту, что за тремя холмами,
Его легко увидишь:
цирковой
Шатёр так ярок, что затмит и солнце!
Медузой разноцветной колыхаясь,
Он высился
и ветер доносил
На горку звуки музыки призывной,
Такой же яркой, как и сам шатёр.
И, говорят, тихоня Аделита
Повадилась туда ходить украдкой –
К шатру-медузе.
Только вот что странно –
Там видели её, когда уже
Цирк был закрыт, когда его актеры –
Гимнасты, клоуны и акробаты, –
Все уходили дружно отдыхать
Зачем тогда она туда ходила –
Так поздно?
Матери с отцом, теперь
и спрашивать уже не приходилось, –
Лежали оба чуть ли не при смерти.
И Сэнча-непоседа воз везла,
Что подхватить пришлось из рук отцовских.
7
…Там на канате, как на лезвии ножа,
Бесстрашно танцевали акробаты
Или, тела сплетая, воздвигали
Высокие живые пирамиды,
А падая, не падали – летели!
Да, то был цирк – волшебный, несказанный!
Но был один из этих циркачей,
Что самым удивительным казался:
Сражался он с ужасною стихией –
С огнём,
и неизменно побеждал, –
Хоть то был фокус…
Всё равно, опасной
была игра:
на то он и огонь!
Он взбунтоваться мог и погубить
Весёлого и дерзкого артиста.
Но тот играл!
И зрители всегда,
Дыханье затаив, заворожённо
Следили за опасною игрой,
Артисту воздавая честь и славу,
Даря аплодисменты и любовь.
И номер длился,
и его любили –
Веселого глотателя огня,
Но дома забывали сей же час:
Нелегкой жизнь крестьянская была.
Лишь Аделита не смогла забыть
Взгляд огненный прекрасного артиста.
Он в сердце поразил её,
огонь
Зажёг в нем, что палил нещадно деву,
И разум девы он испепелил.
И как-то шла она из цирка…
Вдруг
Глядит – её герой лежит на пляже
И дремлет.
И, глазам своим не веря,
Она подумала:
«Я только подойду
Поближе, чтобы рассмотреть лицо…
И тут же убегу!..
Он не заметит!»
И подошла, стараясь не дышать…
А тот проворен, точно кот,
что дремлет,
Да вдруг и прыгнет!
И прощай, мышонок!
И наш циркач подобен был коту, –
Ведь так ему понравилась тихоня
В неброском платье цвета васильков
С её наивной, чистою любовью…
И ласково повёл он разговор,
И вспыхнул в его взоре тот огонь,
С которым он сражался на арене,
И в сладком жаре этого огня,
Который медленно, но верно разгорался,
И таяла, и млела Аделита,
Но…чтобы дать тепло, огонь всегда
Дотла дрова в камине пожирает.
8
И вот призналась Аделита Сэнче ,
Что полюбила страстно – циркача,
И что зовут её любвь – Габино.
– Габино смел, удачлив, и бесстрашен!
С огнём он борется, и сам красив, как пламя!
Он ест огонь, как мы едим томаты, –
Заглатывает жгучий пламень он, –
И тот не жжёт Габино, не палит!
Габино покорил себе огонь!
Так говорила страстно Аделита,
Влюбленная в лихого циркача.
И Сэнча даже побежала в цирк,
Чтобы Габино рассмотреть получше.
И рассмотрела: правда, был красив
Огня глотатель,
и за ним всегда
Поклонницы прекрасные ходили.
«Да он не промах! – Сэнча поняла. –
Мою сестру он точно куропатку
В силки поймал…
Удачливый охотник!
На что она ему? Ведь он циркач,
И крова собственного не имеет,
И не умеет ничего, –
вот только
Глотать огонь…
Да разве это дело?
На что ему бедняжка Аделита?
В карман её упрячет?! Для чего?
С собой таскать туда-сюда по свету?»
И не из зависти, и не по злобе
Она теперь сестру увещевала,
А точно женщина проснулась в Сенче –
Матрона мудрая и добрая сестра:
– Опомнись, Аделита, посмотри!
Ведь две циркачки юные при нём,
И обе влюблены в него безумно!
– Ну, что ж с того? Они мне не мешают! –
Беспечно Аделита отвечала. –
Мне что за дело?!
Лишь меня одну, –
одну на свете! –
любит мой Габино.
Не слушала сестру! Она любила
так яростно,
что душу потерять
Была согласна за красавца-парня.
– Уйду с Габино! – так она сестре
Сказала как-то – дерзко и надрывно.
– Нет, не уйдешь! Тебя я не пущу! –
И Сэнча запереть сестру пыталась.
Ведь уговоры той не помогали,
Ни доводы, ни грозные слова…
Но Аделита тихо и упрямо
Уйти решила,
затаив, на время,
от Сэнчи «злой» безумное желанье.
Она смирилась видом…
А сама
Лишь случая удобного дождалась –
И убежала.
И уехал цирк.
А с ним уехала и Аделита.
От горя сердце матери её
Не выдержало и остановилось.
И Сэнча от досады на сестру,
Какого зла той только не желала!
Бессильно кулаком грозя сестре
В невидимую даль, где та скиталась,
Она стирала слёзы рукавом,
И вновь покорно шла к отцу больному…
И снова только ослик слышал тайны,
Что утаила Сэнча от людей:
Ведь и сама она сбежать мечтала,
Уйти из дому, точно Аделита,
Куда – не важно, и не важно, с кем!..
Вот только жаль недужного отца…
И ослик, тихо шевелил ушами, –
Всё, верно, понимал он.
Погрустив,
Они вздыхали, собирались с духом,
И вновь вдвоём работать начинали.
Так Сэнча с осликом несли на пару
Все грузы, что судьба на них сложила.
9
А Аделита, между тем, жила
С своим Габино где и как придётся.
Ведь цирк – бродячий,
и её дружок –
Бродяга тоже самый настоящий.
Он фокусы придумывать умел
И ничего на свете не боялся,
Но был непостоянен, точно ветер –
Из женщин ни одну не пропускал.
Наплакалась с ним вдоволь Аделита…
А тут и вовсе разорился цирк,
И разбрелись бродячие артисты
По свету –
новое пристанище искать.
И стал Габино собираться в путь,
А Аделите предложил остаться
В деревне,
где тогда их цирк стоял, –
В деревне незнакомой и чужой…
Он заплатил немного за постой
Своей подруги,
и пообещал,
Что возвратится непременно к ней,
Лишь только пропитание найдёт.
Но Аделита поняла давно
Что ничего хорошего не будет
У ней с Габино больше никогда…
Уж так она устала голодать,
И ревновать, и без толку скитаться
Что, кажется, в лесу б теперь осталась
И вместе с волком выла на луну.
Ушёл Габино, а за ним вослед
Две юные циркачки увязались.
И он, их под руки охотно подхватив,
Посвистывая, влёк в свой путь туманный.
«Он не вернётся! – думала она,
Глотая слезы. –
Если ж и вернётся,
Что будем делать? Как устроим жизнь?
Ведь он такой нелепый!..
Да и я-то –
Давно уже – не больше чем нелепость!»
Потом и деньги вышли за постой.
И, никому не нужная, она
Отправилась, куда глаза глядят.
Нам жаль её, – мы ей рукою машем:
– Эй, Аделита! Подожди! Постой!
Зачем ты прочь уходишь из деревни?
Здесь ты нашла бы кров –
пусть неказистый.
А этот лес кишмя кишит зверями
И змеями…
Постой! Остановись!
Не слышит, нет!.. Идёт, понурясь, дальше
Навстречу неизвестной нам судьбе.
10
Так сильно нынче уставала Сэнча,
Ухаживая за больным отцом,
Что, кажется, не помнила уже,
Что молода.
Теперь и не мечтала
Она о женихе – красавце чудном,
Который из прекрасных дальних стран
Придёт за ней, –
как в снах её волшебных…
Соседи хоть и видели, что Сэнча
Другою стала –
ходит за отцом,
Как за ребёнком малым! –
всё равно,
Они от Сэнчи продолжали ждать
Внезапной выходки, ужасного подвоха.
И злилась Сэнча, и дерзила им
Чтоб чаянья соседей оправдать,
Хотя б отчасти.
А сама тихонько
Всё плакала с ослом в его хлеву
И говорила плача:
– Милый ослик,
Как надоела мне такая жизнь!
Соседи злы, – да и вообще все люди…
И доля беспросветна у меня.
Отец же отболел и тихо умер.
И как ни трудно бедной Сэнче было
За немощным отцом своим ходить, –
Теперь она одна осталась в мире:
Ей нечем жить и некому служить!
Сестра-притворщица с Габино убежала,
А он, небось, её давно оставил!..
«Я видела Габино-ловеласа, –
Так Сэнча думала, –
противный, скользкий тип!
Красотку Аделиту соблазнил он –
Наивную и глупую сестру…
Та за большой любовью побежала…
Ну, что же ты, притворная тихоня,
Нашла ли ты теперь свою любовь?!
Нет, невозможно верить человеку
Который, не стесняется ничем,
А лишь питается добычей лёгкой
То тут, то там…» –
И, ненависть забыв
К сестре былую, горестно вздыхала,
И становилось жалко ей до слез
Свою сестру, обманутую грубо.
11
Однажды Сэнча в лес пошла зачем-то –
Толь ягод поискать, а то ли просто
Тоску свою несносную развеять
В сени высоких шелестящих крон,
Венчающих шершавые стволы.
Не диким, не дремучим был тот лес,
Но был то стар и мудр, – то юн и весел.
Он был живой, как и душа её,
И сам на встречу Сэнче протянул
Свои ветвистые и жилистые руки, –
Так радовался, словно ждал её.
И чувствовала Сэнча, удивляясь,
Что и она на свете не одна.
А с кем ещё?!
Да с лесом, с облаками,
И с пением неугомонных птиц,
С букашками, что носятся без дела, –
Иль с делом, но понятным им одним…
Дожди недавно почву омочили,
Грибницы оживили, напоив
Всех мелких обитателей подлеска,
Но было сухо и тепло в лесу…
Да только вдруг –
и отчего бы это? –
Шум дождика послышался в ветвях.
– Как, снова дождь? – спросила Сэнча вслух.
Но небо было ясно.
Облака –
Такие кроткие и нежные, как овцы –
Паслись спокойно в высоте небесной.
Одна лишь тучка – вольная овечка –
Вдруг потемнев,
решила стать дождём.
Деревья, правда, дождик не пускали
Пока на землю. Очень поиграть
Хотелось им с проказницею-тучкой
И капли удержать среди листвы.
Но капли, наливаясь, тяжелели
И вниз срывались, в мох, в сухой песок…
«Ох, всё-таки придется мне укрыться:
Ну, как окрепнет этот дождь грибной!»
Глазами дерево большое отыскала
Пошла к нему и видит –
чуть живой
Младенец меж корней его лежит.
– О, Господи! Неужто мёртв ребёнок?! –
И Сэнча изумлённо наклонилась
К ребёнку, к мальчику…
Глаза закрыты…
Нет, слава Богу, – он живой, живой!
И Сэнча бережно берёт его на руки.
– Малютка, чей ты, бедный?! И откуда?
Кто потерял тебя?
Иль бросил? Вот злодей!
На вид ему не больше полугода.
Глаза открыл и смотрит.
Протянул
Ручонки к Сэнче…
– Ах, моя малютка! –
Она, прижав ребёнка, говорит.
Растрогалась сама и чуть не плачет…
Вот так и принесла его домой
И выходила.
Год прошёл, другой…
И, разумеется, соседи Сэнчи
Злословили её на всех углах:
В рассказ о том, что был подброшен мальчик,
Никто не верил.
– Что за чепуха!..
И тотчас все решили:
«Наша Сэнча
Его с каким-то хватом прижила,
И прятала от своего отца
В каком-то неизвестном нам селенье.
Отец отмучился, она освободилась,
И вот он здесь – её внебрачный сын!»
И, вспоминая бегство Аделиты
С заезжим циркачом, они презренье
К обеим сёстрам
обращали к ней,
Лишь к ней одной, – она-то здесь, в деревне,
А Аделиты след давно простыл!
Но Сэнча дерзкая свои грехи,
Хоть что случись – не прячет!
«Вот так Сэнча!
Теперь ещё ребёнка принесла,
Которого с прохожим нагуляла!
Ну, нравы… Две сестры – одно семейство!
Родителей порядочных позор!»
Так зло судачили они о Сэнче,
Как будто сердце у деревни целой
На всех одно, –
и сделано из камня:
Большое, злое, каменное сердце…
А разбери по камушкам, –
и боль
Из каждого кусочка просочится.
Ведь жизнь не баловала никого…
И всё-таки, как бык на красный плащ,
На Сэнчу ополчилась вся деревня,
Так, словно за печали их, за беды
Должна ответ нести она одна.
12
Прошло три года, и устала Сэнча
Бороться с миром
и изнемогла…
Чужого сына, что спасён был ею,
Она тогда же назвала – Джасино.
С сестрою Аделитой как-то в детстве
Они, о будущем своём мечтая,
Придумывали женихам прозванья,
И приглянулось им обеим имя –
Джасино.
И на выборе таком
Они сошлись сперва,
а после вновь
Рассорились, – да чуть ли не до драки:
Всё спорили, кому из них Джасино
Воображаемый
однажды станет мужем.
А оказалось после – им обеим
Не суждено и вовсе выйти замуж.
Габино Аделиту соблазнил,
Увез куда-то, – да уже и бросил,
А Сэнча здесь живёт с чужим ребёнком
И клеветой соседской, –
ничего
У бедной Сэнчи больше нет на свете.
И вот она приёмного ребёнка,
Джасино дорогого своего,
Решила твёрдо отнести в приют.
«Ах, Аделита, глупая сестра!
Вот если б ты живою оказалась!..
Ведь я тебе уже давно простила
Всё, что когда-то вызывало зависть
И гнев,
и что родителей больных
Ты на меня оставила, сестрица;
И что казалась скромной, а была
Лишь скрытною, предательство тая;
Что послушанье ложное твоё
Вдруг обернулось дерзостью ужасной
И глупостью.
Зачем ты с ним сбежала, –
С пустым, никчёмным, лживым циркачом?!
И где теперь нашла приют ты в мире –
Таком жестоком, грубом
и таком,
Не верящим ни в доброту, ни в жалость…»
И повздыхав о доле Аделиты, –
Наверное, не сладкой! –
о себе
Она печально думать принималась:
«Не вырастить, Джасино, мне тебя,
Как следует…
Работать – руки вяжешь!
А подрастешь – тебя задразнят здесь…
Не думаю, что в мире есть деревни
Злей и глупее нашей.
Так-то вот!
Я скоро отведу тебя в приют.
В горах, слыхала я, есть монастырь,
При нём приют…
Тебя оставлю там,
А на ноги лишь встану да окрепну,
Вернусь немедля, заберу тебя,
И мы уедем из дурной деревни
Туда, где люди не настолько злы!»
И думала она: «Да есть ли место
На свете,
где лишь добрые живут?»
И утвердительно сама себе кивала:
«Кончено, есть! Ведь мой отец, и мать
Такими добрыми при жизни были!
И даже Аделита – разве зла?
Да нет, не зла – глупа она всего лишь.
Ну, значит, люди могут быть добры!
Лишь отыскать бы, где они живут…»
13
Там за горами, за сквозистым лесом
Стоял старинный, скромный монастырь.
При нём, как слышно, учреждён приют
Для брошенных, потерянных детей, –
Так говорили…
И сегодня Сэнча
Взялась проверить истину тех слов.
«Ведь не в лесу ж ребёнка оставлять
Подобно той, что бросила его!
Вот горе-мать!
Какие только люди
Теперь по свету белому не бродят!..
Уж, как я ни плоха, а мне такого
И в голову прийти бы не могло».
И шли они вдвоем к монастырю…
Джасино был ребёнком тихим, милым
И ликом светлым,
и спокойно шёл
Он вслед за Сэнчей, словно был уверен:
Его ведут не из дому –
домой! –
И радовался птичкам и травинкам…
«Не мой ребёнок – думала она,
Смотря на мальчика с улыбкой нежной, –
А был бы мой – таким он хулиганом,
Наверно, рос, что все вокруг рыдали б,
Страдая от его лихих проделок!
Ведь я сама проказницей лихой
Была –
покуда жизнь не обломала,
Не сорвала дурацкий мой колпак,
Чужую злобу на меня обрушив.
И за себя, и за сестру страдаю!»
14
Уж монастырь виднеется вдали –
Мал, неказист, и келий в нём немного,
И подниматься в гору тяжело…
Да есть ли там ещё такой приют?
Устала Сэнча и устал Джасино.
Присели отдохнуть они на склоне,
Достала Сэнча скудную еду,
И стали подкрепляться понемногу.
Тут слышат шорох, вздох
и видят – к ним
Идёт монахиня.
Лица не разглядеть:
Склонила голову и в землю смотрит.
Джасино между тем щебечет нежно,
И словно бы на этот детский лепет
Идёт монахиня, –
иль просто дева,
Одетая по-монастырски –
в чёрный
И длинный балахон до самых пят.
Под чёрным платом не видать лица.
И вдруг Джасино, прочь отбросив хлеб,
Помчался вверх по тропке
и обнял
С разбегу ноги этой чёрной девы.
– Да что с тобой, Джасино?! –
поспешила
К ребёнку Сэнча, на руки взяла,
И с удивлением на деву поглядела:
Зачем так резво к ней бежал Джасино?
Та подняла глаза и смотрит молча.
И вдруг –
сестру свою узнала Сэнча.
– Ты ль это, Аделита?! – прошептала.
– Я! – ей в ответ монахиня кивает.
И обнялись, заплакав, две сестры.
15
Играл в сторонке с палками Джасино
А Аделита точно приросла
К мальчонке взором – и смотрела так,
Что Сэнче тормошить пришлось сестру:
– Да где скиталась ты? И где живёшь?
По виду ты монахиня теперь!
Очнись же! Что с тобой, моя сестра?!
– Я не монахиня пока, –
в монастыре
на послушании:
грехи не позволяют
Постриг принять…
Вот каюсь и тружусь.
И утерев слезу, она спросила:
– Откуда этот мальчик у тебя? –
И так спросила горестно она,
Что Сэнча вздрогнула:
– Откуда? Да из лесу!
В лесу его нашла. А мне не верят!
Лежал один малютка, – верно брошен
Злодейкой-матерью иль кем-нибудь ещё…
Но, вспомнив, что сама вела его
В приют, к чужим,
на миг умолкла Сэнча,
оставив осуждение своё.
– Не прокормить его мне, – вот беда!
Оставить не с кем, а деревня злая
Меня совсем со свету сжить готова!
Все говорят: ребёнка прижила
Я где-то тайно,
а потом укрыла
От матери с отцом.
Ну, что ж молчишь-то?!
Очнись же, дорогая Аделита!
Скажи мне: есть приют в монастыре?
– Да, есть приют сиротский, –
отвечала
Ей Аделита – и глаза её
Наполнились тяжёлой мутной влагой:
– Так значит, умерли отец и мать?
– Да! И давно… – ответила ей Сэнча,
Слегка нахмурясь…
Аделита вдруг
Упала на колени пред сестрою
И зарыдала так, что капли слёз
Босые ноги обжигали Сэнче.
И, удивленно глядя на сестру,
Она подумала: «Не слёзы, а смола!»
– Да встань, сестра! Ну, что теперь скорбеть?
Глаза тогда обоим я закрыла.
Скончались мирно. Перестань, не плачь!
Что было, то прошло.
А ты-то как?
Намаялась, поди, моя бедняжка! –
И подняла сестру она с колен.
– Нет, Сэнча, – ты ответь на мой вопрос:
Как назвала ты мальчика, скажи?
– Я назвала его Джасино. Помнишь, мы
Когда-то вместе имена искали
Для наших женихов?
Ну, вот – нашли!
Без женихов остались мы с тобою.
Злосчастная судьба!..
Тут Аделита
Пред Сэнчей вновь упала на колени.
– Да что с тобою? – Сэнча рассердилась
Ведь я тебе про мальчика толкую!
– И я, я тоже! – плачет Аделита.
Ведь это сын мой! –
И опять твердит,
Как в забытьи:
– Ведь твой Джасино – сын мне!
16
– Ты?! Бросила его в лесу?! – ушам не веря,
Ей Сэнча в изумленье говорит.
– Не бросила! Его я потеряла!
Когда распался цирк и мой Габино
Меня покинул,
я пошла по свету
Искать приют, сама не зная, где.
И поплутав, домой пойти решилась.
Но был не близок этот путь домой
Из мест, где мы с Габино разлучились.
На полпути я выбилась из сил
И к старой женщине одной прибилась, –
Не доброй и не злой, а безразличной…
Ей помогла ухаживать за садом,
И всё, что нужно делала по дому…
Она меня терпела до поры.
Потом… потом, ребёнку моему
Пришла пора родиться.
И хозяйка
Меня решила выгнать тот же час,
Но, рассудив, сменила гнев на милость:
Пока ещё могла я по хозяйству
Полезной быть.
И даже после родов
Она меня не трогала с полгода.
Вдруг лопнуло терпенье у неё:
– Как хочешь, но избавься от младенца! –
Она сказала мне.
– Да как же так?! –
Я плакала:
– Ведь это мой сынок! –
И знаешь, я ведь назвала его
Джасино!
Ты мой выбор угадала!
Хозяйка же уняться не желает:
– Избавиться не можешь – уходи!
Нет никакой подмоги от тебя,
А есть мой хлеб за здорово живёшь
Я женщине без чести не позволю!
Достаточно того, что все соседи
Твердят: мол, я блудницу приютила,
Гулящую мерзавку в дом взяла!
Да так и есть.
Но за свои грехи
В ответе ты одна. Мне не резон
Тебя держать!
И мне пришлось убраться.
И вновь пошла я дом родной искать.
Однажды мы с Джасино в лес пришли
И я, с тропинки сбившись, растерялась.
Под дерево сыночка положила,
Сказав:
– Лежи, малютка мой, Джасино!
Я отыщу дорогу и вернусь! –
Я только на два шага отошла –
И заблудилась!
И потом два дня,
Металась, плача, волосы рвала,
Но отыскать сыночка не сумела.
Упала я на землю, обессилев,
И стукнулась о камень головой, –
Сознание надолго потеряла.
Меня монахиня одна нашла в лесу,
В сознанье привела и проводила
В тот монастырь, что стал теперь моим.
Вот видишь, он виднеется над нами!
Но перед этим вместе мы искали
Джасино моего,
хоть понимали,
Что он давно от голода погиб.
Но мы мечтали только об одном:
Похоронить несчастного младенца…
А ты его спасла!
Не знаю, Сэнча,
Как мне теперь тебя благодарить
За то, что ты, сестра, живёшь на свете?
Как искупить вину мою большую
Перед тобой,
пред матерью с отцом?
Джасино ты несла, чтоб мне вернуть!
17
– Но, видит Бог, я этого не знала! –
Потерянная Сэнча говорит.
И вдруг задумалась:
– Теперь ты заберёшь
Малютку!
Чем же я-то стану жить?!
Ведь я хотела вновь прийти за ним,
Когда сумею на ноги подняться…
А что теперь?
Есть у Джасино мать!
А я-то кто? Я не нужна ему!
Но, встав с колен, сказала Аделита:
– Останься, Сэнча, здесь, в монастыре!
Останься и живи со всеми вместе!
– Как?! С вами? Жить монашеским уставом?
Но разве я достойна?
И потом
Я слышала, что всем монахам нужно
От воли собственной отречься навсегда…
Ведь это правда? Правда, Аделита?
– Да, это правда.
Только ты, сестра,
Давно от воли собственной ушла.
И до конца моих немудрых дней
Я у тебя теперь учиться стану
Смирению и кротости великой.
К тому же воспитательница нам
Нужна в приюте…
Ты пойдёшь, сестра?
Останешься? –
И снова на колени
Пред нею падает.
– Ну, Аделита, встань!
Конечно, я останусь! Я останусь!
18
И обнялись они.
Но тут Джасино,
Соскучившись без взрослых,
подошёл
И за руки схватил сестёр обеих,
И детским языком своим спросил:
– Когда же мы поднимемся на гору,
Где домики красивые стоят?
– Сейчас! – сияя, отвечала Сэнча.
Молчала Аделита из-за слёз,
Которые, ей говорить мешали,
И радостно смотрела на Джасино,
И на сестру, что ей спасла дитя,
Что грех с души сняла и боль прогнала.
И все втроём пошли они на гору, –
Навстречу новым трудностям, паденьям,
Победам, и всему, что суждено,
Навстречу жизни – новой и желанной.
Две сестры
(Встреча)
1
В
Испании, где солнце в глубь морскую
Ложится спать, желая доброй ночи
Всему и всем,
где спелые оливки
Чернеют в тёмной зелени листвы.
Где птицы от жары летят в ущелья
Иль прячутся в тени древесных крон –
Разнообразных, как сердца людей;
Где так могуча, так великолепна
Природа, сотворённая Творцом;
Где люди как могучие деревья,
Как горлицы, как коршуны…
Как звери –
То хищные, то кроткие.
Как рыбы –
Акулы, иль мурены.
Как дельфины.
И где сердца людей летать умеют:
Порой летают низко – как стрекозы,
Иль высоко – как горные орлы,
Или как ласточки – почти посередине
Стрекоз повыше, ниже, чем орлы.
И где людские судьбы так различны –
Как вены листьев
иль как день и ночь…
2
В селении приморском – жарком, дивном –
Две девочки росли в простой семье.
Две девочки-погодки – две сестрички…
Ту, что помладше звали Аделитой.
Она была покладиста, мила,
И, кажется, любую просьбу мамы
Исполнила бы тотчас.
Ну, а Сэнча?..
О, Сэнча своенравна и резка!
Её в деревне мало кто любил,
Ведь даже в раннем детстве эта Сэнча
Умела досадить своим соседям:
Не поздоровается, мимо пробежит,
То свиснет вдруг, как парень, то ругнётся,
То задирает тех, кто послабей.
Соседским детям спуску не давала:
Чуть что – и в кулаки! Мальчишки даже
Её остерегались задевать.
Такая грубая, бесстрашная и злая,
Как будто в стае брошенных собак,
Наголодавшихся и одичавших,
Она всю жизнь росла.
Домой являлась
Лишь поздно вечером, когда ложились спать.
Прогуливала школу и врала,
Придумывая дичь и небылицы…
И часто плакали украдкой мать с отцом,
От выходок своей бездумной Сэнчи.
Один и свет был в доме – Аделита!..
И говорили:
– Аделита статью
Вся вышла в мать,
характером – в отца:
Такая же безропотная…
Будет
Свой воз тянуть до гробовой доски.
Глаза спокойно смотрят, – то грустят,
А то бесстрастной ласкою сияют.
И видно, что хорошею женою
Она крестьянину хозяйственному станет
Детишек народят –
и будут рады
Родители помощникам своим,
Опоре в старости, усладе дней печальных.
А Сэнча, видно, только повзрослеет,
Так по рукам пойдёт или сбежит
С каким-нибудь, таким же, как сама
Оторвой, грубияном, хулиганом.
Ведь с самых юных лет она парней
Своими юбками шурша, манила.
И ждали все: ну, вот ещё немного
И доиграется – в подоле принесёт!..
Но… слава Богу, не сбылись пока
Злорадные соседей предсказанья,
Хоть пропадала Сэнча по ночам,
Под утро лишь являяся домой,
Родителям грубила беспощадно,
Не слушалась, не ставила ни в грош
Родительскую ласку и заботу.
3
Но Аделита между тем трудилась,
Весь дом вела, родителям на радость,
И масло выжимала из оливок,
И шерсть пряла, и нежное варенье
Из розы лепестков она варила,
Да из орехов грецких, – что пока
Не обрели ни крепости, ни силы,
Но для варенья были в самый раз.
Ей залюбуешься: вот чудо – Аделита!
И люди говорили:
– Ну, а Сэнча,
Растёт, уж верно, на позор семье,
А может и деревне всей – кто знает?
Чем больше грех, тем шире и позор.
Неясно только: как в семье одной
Такие непохожие родились?
И, кстати говоря, между собою
Не ладили сестрёнки с детских лет.
Ведь Сэнча так завидовала младшей! –
Тому, что все приветствуют сестру,
А на неё так лишь руками машут, –
Мол, что и взять-то с этой грубой Сэнчи?
Она, как кот – лишь бегает, да шкодит!
Такая девушка кому бы ни досталась,
Натерпится с ней бедолага-муж,
И свет ему покажется не мил!
Со временем порядочные парни
Стараться стали Сэнчу обходить.
А подойдут – родители их тотчас
И примут меры:
– Ты ослеп, сынок?
За кем погнался ты? За парнем в юбке?
За кошкой дикою? Да, где ж твои глаза?!
Глаза на месте были у парней:
Красивою была и статной Сэнча!
Да вот – характер чересчур дурной…
Порядочные юноши, подумав,
От Сэнчи отходили насовсем.
Да к слову-то сказать, не так уж много
Осталось юношей в деревне той:
На заработки в город все стремились,
А те, что и остались,
Аделиту
Охотней привечали, чем сестру.
4
Такой-то славой пользовались сёстры
В родном селе.
Но жизни безразлично,
Что люди друг о друге говорят.
Лишь Небо, точно шахматную доску,
Оглядывает сверху нашу жизнь,
И видит ясно все пути людей,
Все их переплетения, перекрестки,
Все их плутания и тупики.
Но Промысел Творца всегда даёт
Свободу людям в выборе дороги.
Зло и добро используя премудро,
Он создаёт хлеб вечности и жизни,
И ни один на свете лабиринт
Без выхода оставлен им не будет.
Раз есть раскаянье и искупленье,
Любое зло на свете поправимо.
На ниве тех, кого настигло зло,
Рождаются цветы.
Причём какие!
Их семена заброшены из рая
И прорастают из душевной боли.
И если расцветёт такой цветок,
Ухаживай за ним –
и сам увидишь,
Как всё вокруг преображает он –
Тот маленький, единственный цветок.
5
Но возвращаясь к южному селенью,
Мы видим снова девочек-сестёр, –
Они опять ругаются и злятся,
И Сэнча так завидует сестре
Что, кажется, убить её способна.
За Аделитой парни день и ночь
Ухаживать пытаются, – но тщетно!
Ей посящают все слова любви
Которые в их душах зародились.
Но Аделита, взор свой опустив,
На них внимания не обращает.
Все удивляются: да как же может
Природа в девушке прекрасной не играть?
Ужель вязание, оливки, да бараны –
И есть предел девической мечты?
Зато уж Сэнча, хоть из юбки вырвись
От нетерпенья,
всё равно не сможет
В деревне соблазнить ни одного –
Ни видом привлекательным, ни пеньем.
И все спешат, лишь увидав её,
Дворами, огородами – подальше
От непокорной, дерзкой на язык,
Нетерпеливой и драчливой Сэнчи.
И плакала порою по ночам,
В хлеву, где жил её любимый ослик
Бунтарка Сэнча.
Были горячи
Бунтарки слёзы,
и на целом свете
Лишь ослик душу Сэнчи понимал.
Она порой делилась с ним мечтами
О женихе богатом и завидном,
Который явится в село нежданно,
Её полюбит и возьмёт с собою,
И увезёт подальше от всего –
Родителей, оливок и овец,
От опостылевшей родной деревни,
Соседей злых и женихов чужих,
От ненавистной сердцу Аделиты –
Тихони и жеманницы.
– Она
Ещё им нрав свой истинный покажет! –
Так Сэнча, ослику уткнувшись в бок,
Пророчила сердито и уныло.
Осёл кивал и длинным языком
Он слёзы Сэнчи слизывал спокойно,
И утешаясь этой скромной лаской,
Душа у Сэнчи утихала вскоре.
6
Однажды заболели мать с отцом,
Причём, слегли почти одновременно:
Отец на поле спину надорвал,
У матери внезапно сдало сердце…
И Сэнче с Аделитою пришлось
Теперь работать больше, чем обычно:
Овец пасти и собирать оливки,
И масло выжимать…
В саду и в поле
Работы им хватало.
Тяжело
Давались Сэнче новые труды,
Она порою просто с ног валилась!
И нет уж силы на былую дерзость…
А Аделита – та, наоборот,
Заметив, что сестра усердна стала
И можно на неё больных оставить,
Всё чаще потихоньку ускользала
Любым удобным случаем за дверь…
И злилась Сэнча, и сестру корила,
Но удержать её была не в силах:
Упряма Аделита, хоть тиха.
Тем временем в соседнюю деревню
Приехал цирк бродячий.
Если встать
На горку ту, что за тремя холмами,
Его легко увидишь:
цирковой
Шатёр так ярок, что затмит и солнце!
Медузой разноцветной колыхаясь,
Он высился
и ветер доносил
На горку звуки музыки призывной,
Такой же яркой, как и сам шатёр.
И, говорят, тихоня Аделита
Повадилась туда ходить украдкой –
К шатру-медузе.
Только вот что странно –
Там видели её, когда уже
Цирк был закрыт, когда его актеры –
Гимнасты, клоуны и акробаты, –
Все уходили дружно отдыхать
Зачем тогда она туда ходила –
Так поздно?
Матери с отцом, теперь
и спрашивать уже не приходилось, –
Лежали оба чуть ли не при смерти.
И Сэнча-непоседа воз везла,
Что подхватить пришлось из рук отцовских.
7
…Там на канате, как на лезвии ножа,
Бесстрашно танцевали акробаты
Или, тела сплетая, воздвигали
Высокие живые пирамиды,
А падая, не падали – летели!
Да, то был цирк – волшебный, несказанный!
Но был один из этих циркачей,
Что самым удивительным казался:
Сражался он с ужасною стихией –
С огнём,
и неизменно побеждал, –
Хоть то был фокус…
Всё равно, опасной
была игра:
на то он и огонь!
Он взбунтоваться мог и погубить
Весёлого и дерзкого артиста.
Но тот играл!
И зрители всегда,
Дыханье затаив, заворожённо
Следили за опасною игрой,
Артисту воздавая честь и славу,
Даря аплодисменты и любовь.
И номер длился,
и его любили –
Веселого глотателя огня,
Но дома забывали сей же час:
Нелегкой жизнь крестьянская была.
Лишь Аделита не смогла забыть
Взгляд огненный прекрасного артиста.
Он в сердце поразил её,
огонь
Зажёг в нем, что палил нещадно деву,
И разум девы он испепелил.
И как-то шла она из цирка…
Вдруг
Глядит – её герой лежит на пляже
И дремлет.
И, глазам своим не веря,
Она подумала:
«Я только подойду
Поближе, чтобы рассмотреть лицо…
И тут же убегу!..
Он не заметит!»
И подошла, стараясь не дышать…
А тот проворен, точно кот,
что дремлет,
Да вдруг и прыгнет!
И прощай, мышонок!
И наш циркач подобен был коту, –
Ведь так ему понравилась тихоня
В неброском платье цвета васильков
С её наивной, чистою любовью…
И ласково повёл он разговор,
И вспыхнул в его взоре тот огонь,
С которым он сражался на арене,
И в сладком жаре этого огня,
Который медленно, но верно разгорался,
И таяла, и млела Аделита,
Но…чтобы дать тепло, огонь всегда
Дотла дрова в камине пожирает.
8
И вот призналась Аделита Сэнче ,
Что полюбила страстно – циркача,
И что зовут её любвь – Габино.
– Габино смел, удачлив, и бесстрашен!
С огнём он борется, и сам красив, как пламя!
Он ест огонь, как мы едим томаты, –
Заглатывает жгучий пламень он, –
И тот не жжёт Габино, не палит!
Габино покорил себе огонь!
Так говорила страстно Аделита,
Влюбленная в лихого циркача.
И Сэнча даже побежала в цирк,
Чтобы Габино рассмотреть получше.
И рассмотрела: правда, был красив
Огня глотатель,
и за ним всегда
Поклонницы прекрасные ходили.
«Да он не промах! – Сэнча поняла. –
Мою сестру он точно куропатку
В силки поймал…
Удачливый охотник!
На что она ему? Ведь он циркач,
И крова собственного не имеет,
И не умеет ничего, –
вот только
Глотать огонь…
Да разве это дело?
На что ему бедняжка Аделита?
В карман её упрячет?! Для чего?
С собой таскать туда-сюда по свету?»
И не из зависти, и не по злобе
Она теперь сестру увещевала,
А точно женщина проснулась в Сенче –
Матрона мудрая и добрая сестра:
– Опомнись, Аделита, посмотри!
Ведь две циркачки юные при нём,
И обе влюблены в него безумно!
– Ну, что ж с того? Они мне не мешают! –
Беспечно Аделита отвечала. –
Мне что за дело?!
Лишь меня одну, –
одну на свете! –
любит мой Габино.
Не слушала сестру! Она любила
так яростно,
что душу потерять
Была согласна за красавца-парня.
– Уйду с Габино! – так она сестре
Сказала как-то – дерзко и надрывно.
– Нет, не уйдешь! Тебя я не пущу! –
И Сэнча запереть сестру пыталась.
Ведь уговоры той не помогали,
Ни доводы, ни грозные слова…
Но Аделита тихо и упрямо
Уйти решила,
затаив, на время,
от Сэнчи «злой» безумное желанье.
Она смирилась видом…
А сама
Лишь случая удобного дождалась –
И убежала.
И уехал цирк.
А с ним уехала и Аделита.
От горя сердце матери её
Не выдержало и остановилось.
И Сэнча от досады на сестру,
Какого зла той только не желала!
Бессильно кулаком грозя сестре
В невидимую даль, где та скиталась,
Она стирала слёзы рукавом,
И вновь покорно шла к отцу больному…
И снова только ослик слышал тайны,
Что утаила Сэнча от людей:
Ведь и сама она сбежать мечтала,
Уйти из дому, точно Аделита,
Куда – не важно, и не важно, с кем!..
Вот только жаль недужного отца…
И ослик, тихо шевелил ушами, –
Всё, верно, понимал он.
Погрустив,
Они вздыхали, собирались с духом,
И вновь вдвоём работать начинали.
Так Сэнча с осликом несли на пару
Все грузы, что судьба на них сложила.
9
А Аделита, между тем, жила
С своим Габино где и как придётся.
Ведь цирк – бродячий,
и её дружок –
Бродяга тоже самый настоящий.
Он фокусы придумывать умел
И ничего на свете не боялся,
Но был непостоянен, точно ветер –
Из женщин ни одну не пропускал.
Наплакалась с ним вдоволь Аделита…
А тут и вовсе разорился цирк,
И разбрелись бродячие артисты
По свету –
новое пристанище искать.
И стал Габино собираться в путь,
А Аделите предложил остаться
В деревне,
где тогда их цирк стоял, –
В деревне незнакомой и чужой…
Он заплатил немного за постой
Своей подруги,
и пообещал,
Что возвратится непременно к ней,
Лишь только пропитание найдёт.
Но Аделита поняла давно
Что ничего хорошего не будет
У ней с Габино больше никогда…
Уж так она устала голодать,
И ревновать, и без толку скитаться
Что, кажется, в лесу б теперь осталась
И вместе с волком выла на луну.
Ушёл Габино, а за ним вослед
Две юные циркачки увязались.
И он, их под руки охотно подхватив,
Посвистывая, влёк в свой путь туманный.
«Он не вернётся! – думала она,
Глотая слезы. –
Если ж и вернётся,
Что будем делать? Как устроим жизнь?
Ведь он такой нелепый!..
Да и я-то –
Давно уже – не больше чем нелепость!»
Потом и деньги вышли за постой.
И, никому не нужная, она
Отправилась, куда глаза глядят.
Нам жаль её, – мы ей рукою машем:
– Эй, Аделита! Подожди! Постой!
Зачем ты прочь уходишь из деревни?
Здесь ты нашла бы кров –
пусть неказистый.
А этот лес кишмя кишит зверями
И змеями…
Постой! Остановись!
Не слышит, нет!.. Идёт, понурясь, дальше
Навстречу неизвестной нам судьбе.
10
Так сильно нынче уставала Сэнча,
Ухаживая за больным отцом,
Что, кажется, не помнила уже,
Что молода.
Теперь и не мечтала
Она о женихе – красавце чудном,
Который из прекрасных дальних стран
Придёт за ней, –
как в снах её волшебных…
Соседи хоть и видели, что Сэнча
Другою стала –
ходит за отцом,
Как за ребёнком малым! –
всё равно,
Они от Сэнчи продолжали ждать
Внезапной выходки, ужасного подвоха.
И злилась Сэнча, и дерзила им
Чтоб чаянья соседей оправдать,
Хотя б отчасти.
А сама тихонько
Всё плакала с ослом в его хлеву
И говорила плача:
– Милый ослик,
Как надоела мне такая жизнь!
Соседи злы, – да и вообще все люди…
И доля беспросветна у меня.
Отец же отболел и тихо умер.
И как ни трудно бедной Сэнче было
За немощным отцом своим ходить, –
Теперь она одна осталась в мире:
Ей нечем жить и некому служить!
Сестра-притворщица с Габино убежала,
А он, небось, её давно оставил!..
«Я видела Габино-ловеласа, –
Так Сэнча думала, –
противный, скользкий тип!
Красотку Аделиту соблазнил он –
Наивную и глупую сестру…
Та за большой любовью побежала…
Ну, что же ты, притворная тихоня,
Нашла ли ты теперь свою любовь?!
Нет, невозможно верить человеку
Который, не стесняется ничем,
А лишь питается добычей лёгкой
То тут, то там…» –
И, ненависть забыв
К сестре былую, горестно вздыхала,
И становилось жалко ей до слез
Свою сестру, обманутую грубо.
11
Однажды Сэнча в лес пошла зачем-то –
Толь ягод поискать, а то ли просто
Тоску свою несносную развеять
В сени высоких шелестящих крон,
Венчающих шершавые стволы.
Не диким, не дремучим был тот лес,
Но был то стар и мудр, – то юн и весел.
Он был живой, как и душа её,
И сам на встречу Сэнче протянул
Свои ветвистые и жилистые руки, –
Так радовался, словно ждал её.
И чувствовала Сэнча, удивляясь,
Что и она на свете не одна.
А с кем ещё?!
Да с лесом, с облаками,
И с пением неугомонных птиц,
С букашками, что носятся без дела, –
Иль с делом, но понятным им одним…
Дожди недавно почву омочили,
Грибницы оживили, напоив
Всех мелких обитателей подлеска,
Но было сухо и тепло в лесу…
Да только вдруг –
и отчего бы это? –
Шум дождика послышался в ветвях.
– Как, снова дождь? – спросила Сэнча вслух.
Но небо было ясно.
Облака –
Такие кроткие и нежные, как овцы –
Паслись спокойно в высоте небесной.
Одна лишь тучка – вольная овечка –
Вдруг потемнев,
решила стать дождём.
Деревья, правда, дождик не пускали
Пока на землю. Очень поиграть
Хотелось им с проказницею-тучкой
И капли удержать среди листвы.
Но капли, наливаясь, тяжелели
И вниз срывались, в мох, в сухой песок…
«Ох, всё-таки придется мне укрыться:
Ну, как окрепнет этот дождь грибной!»
Глазами дерево большое отыскала
Пошла к нему и видит –
чуть живой
Младенец меж корней его лежит.
– О, Господи! Неужто мёртв ребёнок?! –
И Сэнча изумлённо наклонилась
К ребёнку, к мальчику…
Глаза закрыты…
Нет, слава Богу, – он живой, живой!
И Сэнча бережно берёт его на руки.
– Малютка, чей ты, бедный?! И откуда?
Кто потерял тебя?
Иль бросил? Вот злодей!
На вид ему не больше полугода.
Глаза открыл и смотрит.
Протянул
Ручонки к Сэнче…
– Ах, моя малютка! –
Она, прижав ребёнка, говорит.
Растрогалась сама и чуть не плачет…
Вот так и принесла его домой
И выходила.
Год прошёл, другой…
И, разумеется, соседи Сэнчи
Злословили её на всех углах:
В рассказ о том, что был подброшен мальчик,
Никто не верил.
– Что за чепуха!..
И тотчас все решили:
«Наша Сэнча
Его с каким-то хватом прижила,
И прятала от своего отца
В каком-то неизвестном нам селенье.
Отец отмучился, она освободилась,
И вот он здесь – её внебрачный сын!»
И, вспоминая бегство Аделиты
С заезжим циркачом, они презренье
К обеим сёстрам
обращали к ней,
Лишь к ней одной, – она-то здесь, в деревне,
А Аделиты след давно простыл!
Но Сэнча дерзкая свои грехи,
Хоть что случись – не прячет!
«Вот так Сэнча!
Теперь ещё ребёнка принесла,
Которого с прохожим нагуляла!
Ну, нравы… Две сестры – одно семейство!
Родителей порядочных позор!»
Так зло судачили они о Сэнче,
Как будто сердце у деревни целой
На всех одно, –
и сделано из камня:
Большое, злое, каменное сердце…
А разбери по камушкам, –
и боль
Из каждого кусочка просочится.
Ведь жизнь не баловала никого…
И всё-таки, как бык на красный плащ,
На Сэнчу ополчилась вся деревня,
Так, словно за печали их, за беды
Должна ответ нести она одна.
12
Прошло три года, и устала Сэнча
Бороться с миром
и изнемогла…
Чужого сына, что спасён был ею,
Она тогда же назвала – Джасино.
С сестрою Аделитой как-то в детстве
Они, о будущем своём мечтая,
Придумывали женихам прозванья,
И приглянулось им обеим имя –
Джасино.
И на выборе таком
Они сошлись сперва,
а после вновь
Рассорились, – да чуть ли не до драки:
Всё спорили, кому из них Джасино
Воображаемый
однажды станет мужем.
А оказалось после – им обеим
Не суждено и вовсе выйти замуж.
Габино Аделиту соблазнил,
Увез куда-то, – да уже и бросил,
А Сэнча здесь живёт с чужим ребёнком
И клеветой соседской, –
ничего
У бедной Сэнчи больше нет на свете.
И вот она приёмного ребёнка,
Джасино дорогого своего,
Решила твёрдо отнести в приют.
«Ах, Аделита, глупая сестра!
Вот если б ты живою оказалась!..
Ведь я тебе уже давно простила
Всё, что когда-то вызывало зависть
И гнев,
и что родителей больных
Ты на меня оставила, сестрица;
И что казалась скромной, а была
Лишь скрытною, предательство тая;
Что послушанье ложное твоё
Вдруг обернулось дерзостью ужасной
И глупостью.
Зачем ты с ним сбежала, –
С пустым, никчёмным, лживым циркачом?!
И где теперь нашла приют ты в мире –
Таком жестоком, грубом
и таком,
Не верящим ни в доброту, ни в жалость…»
И повздыхав о доле Аделиты, –
Наверное, не сладкой! –
о себе
Она печально думать принималась:
«Не вырастить, Джасино, мне тебя,
Как следует…
Работать – руки вяжешь!
А подрастешь – тебя задразнят здесь…
Не думаю, что в мире есть деревни
Злей и глупее нашей.
Так-то вот!
Я скоро отведу тебя в приют.
В горах, слыхала я, есть монастырь,
При нём приют…
Тебя оставлю там,
А на ноги лишь встану да окрепну,
Вернусь немедля, заберу тебя,
И мы уедем из дурной деревни
Туда, где люди не настолько злы!»
И думала она: «Да есть ли место
На свете,
где лишь добрые живут?»
И утвердительно сама себе кивала:
«Кончено, есть! Ведь мой отец, и мать
Такими добрыми при жизни были!
И даже Аделита – разве зла?
Да нет, не зла – глупа она всего лишь.
Ну, значит, люди могут быть добры!
Лишь отыскать бы, где они живут…»
13
Там за горами, за сквозистым лесом
Стоял старинный, скромный монастырь.
При нём, как слышно, учреждён приют
Для брошенных, потерянных детей, –
Так говорили…
И сегодня Сэнча
Взялась проверить истину тех слов.
«Ведь не в лесу ж ребёнка оставлять
Подобно той, что бросила его!
Вот горе-мать!
Какие только люди
Теперь по свету белому не бродят!..
Уж, как я ни плоха, а мне такого
И в голову прийти бы не могло».
И шли они вдвоем к монастырю…
Джасино был ребёнком тихим, милым
И ликом светлым,
и спокойно шёл
Он вслед за Сэнчей, словно был уверен:
Его ведут не из дому –
домой! –
И радовался птичкам и травинкам…
«Не мой ребёнок – думала она,
Смотря на мальчика с улыбкой нежной, –
А был бы мой – таким он хулиганом,
Наверно, рос, что все вокруг рыдали б,
Страдая от его лихих проделок!
Ведь я сама проказницей лихой
Была –
покуда жизнь не обломала,
Не сорвала дурацкий мой колпак,
Чужую злобу на меня обрушив.
И за себя, и за сестру страдаю!»
14
Уж монастырь виднеется вдали –
Мал, неказист, и келий в нём немного,
И подниматься в гору тяжело…
Да есть ли там ещё такой приют?
Устала Сэнча и устал Джасино.
Присели отдохнуть они на склоне,
Достала Сэнча скудную еду,
И стали подкрепляться понемногу.
Тут слышат шорох, вздох
и видят – к ним
Идёт монахиня.
Лица не разглядеть:
Склонила голову и в землю смотрит.
Джасино между тем щебечет нежно,
И словно бы на этот детский лепет
Идёт монахиня, –
иль просто дева,
Одетая по-монастырски –
в чёрный
И длинный балахон до самых пят.
Под чёрным платом не видать лица.
И вдруг Джасино, прочь отбросив хлеб,
Помчался вверх по тропке
и обнял
С разбегу ноги этой чёрной девы.
– Да что с тобой, Джасино?! –
поспешила
К ребёнку Сэнча, на руки взяла,
И с удивлением на деву поглядела:
Зачем так резво к ней бежал Джасино?
Та подняла глаза и смотрит молча.
И вдруг –
сестру свою узнала Сэнча.
– Ты ль это, Аделита?! – прошептала.
– Я! – ей в ответ монахиня кивает.
И обнялись, заплакав, две сестры.
15
Играл в сторонке с палками Джасино
А Аделита точно приросла
К мальчонке взором – и смотрела так,
Что Сэнче тормошить пришлось сестру:
– Да где скиталась ты? И где живёшь?
По виду ты монахиня теперь!
Очнись же! Что с тобой, моя сестра?!
– Я не монахиня пока, –
в монастыре
на послушании:
грехи не позволяют
Постриг принять…
Вот каюсь и тружусь.
И утерев слезу, она спросила:
– Откуда этот мальчик у тебя? –
И так спросила горестно она,
Что Сэнча вздрогнула:
– Откуда? Да из лесу!
В лесу его нашла. А мне не верят!
Лежал один малютка, – верно брошен
Злодейкой-матерью иль кем-нибудь ещё…
Но, вспомнив, что сама вела его
В приют, к чужим,
на миг умолкла Сэнча,
оставив осуждение своё.
– Не прокормить его мне, – вот беда!
Оставить не с кем, а деревня злая
Меня совсем со свету сжить готова!
Все говорят: ребёнка прижила
Я где-то тайно,
а потом укрыла
От матери с отцом.
Ну, что ж молчишь-то?!
Очнись же, дорогая Аделита!
Скажи мне: есть приют в монастыре?
– Да, есть приют сиротский, –
отвечала
Ей Аделита – и глаза её
Наполнились тяжёлой мутной влагой:
– Так значит, умерли отец и мать?
– Да! И давно… – ответила ей Сэнча,
Слегка нахмурясь…
Аделита вдруг
Упала на колени пред сестрою
И зарыдала так, что капли слёз
Босые ноги обжигали Сэнче.
И, удивленно глядя на сестру,
Она подумала: «Не слёзы, а смола!»
– Да встань, сестра! Ну, что теперь скорбеть?
Глаза тогда обоим я закрыла.
Скончались мирно. Перестань, не плачь!
Что было, то прошло.
А ты-то как?
Намаялась, поди, моя бедняжка! –
И подняла сестру она с колен.
– Нет, Сэнча, – ты ответь на мой вопрос:
Как назвала ты мальчика, скажи?
– Я назвала его Джасино. Помнишь, мы
Когда-то вместе имена искали
Для наших женихов?
Ну, вот – нашли!
Без женихов остались мы с тобою.
Злосчастная судьба!..
Тут Аделита
Пред Сэнчей вновь упала на колени.
– Да что с тобою? – Сэнча рассердилась
Ведь я тебе про мальчика толкую!
– И я, я тоже! – плачет Аделита.
Ведь это сын мой! –
И опять твердит,
Как в забытьи:
– Ведь твой Джасино – сын мне!
16
– Ты?! Бросила его в лесу?! – ушам не веря,
Ей Сэнча в изумленье говорит.
– Не бросила! Его я потеряла!
Когда распался цирк и мой Габино
Меня покинул,
я пошла по свету
Искать приют, сама не зная, где.
И поплутав, домой пойти решилась.
Но был не близок этот путь домой
Из мест, где мы с Габино разлучились.
На полпути я выбилась из сил
И к старой женщине одной прибилась, –
Не доброй и не злой, а безразличной…
Ей помогла ухаживать за садом,
И всё, что нужно делала по дому…
Она меня терпела до поры.
Потом… потом, ребёнку моему
Пришла пора родиться.
И хозяйка
Меня решила выгнать тот же час,
Но, рассудив, сменила гнев на милость:
Пока ещё могла я по хозяйству
Полезной быть.
И даже после родов
Она меня не трогала с полгода.
Вдруг лопнуло терпенье у неё:
– Как хочешь, но избавься от младенца! –
Она сказала мне.
– Да как же так?! –
Я плакала:
– Ведь это мой сынок! –
И знаешь, я ведь назвала его
Джасино!
Ты мой выбор угадала!
Хозяйка же уняться не желает:
– Избавиться не можешь – уходи!
Нет никакой подмоги от тебя,
А есть мой хлеб за здорово живёшь
Я женщине без чести не позволю!
Достаточно того, что все соседи
Твердят: мол, я блудницу приютила,
Гулящую мерзавку в дом взяла!
Да так и есть.
Но за свои грехи
В ответе ты одна. Мне не резон
Тебя держать!
И мне пришлось убраться.
И вновь пошла я дом родной искать.
Однажды мы с Джасино в лес пришли
И я, с тропинки сбившись, растерялась.
Под дерево сыночка положила,
Сказав:
– Лежи, малютка мой, Джасино!
Я отыщу дорогу и вернусь! –
Я только на два шага отошла –
И заблудилась!
И потом два дня,
Металась, плача, волосы рвала,
Но отыскать сыночка не сумела.
Упала я на землю, обессилев,
И стукнулась о камень головой, –
Сознание надолго потеряла.
Меня монахиня одна нашла в лесу,
В сознанье привела и проводила
В тот монастырь, что стал теперь моим.
Вот видишь, он виднеется над нами!
Но перед этим вместе мы искали
Джасино моего,
хоть понимали,
Что он давно от голода погиб.
Но мы мечтали только об одном:
Похоронить несчастного младенца…
А ты его спасла!
Не знаю, Сэнча,
Как мне теперь тебя благодарить
За то, что ты, сестра, живёшь на свете?
Как искупить вину мою большую
Перед тобой,
пред матерью с отцом?
Джасино ты несла, чтоб мне вернуть!
17
– Но, видит Бог, я этого не знала! –
Потерянная Сэнча говорит.
И вдруг задумалась:
– Теперь ты заберёшь
Малютку!
Чем же я-то стану жить?!
Ведь я хотела вновь прийти за ним,
Когда сумею на ноги подняться…
А что теперь?
Есть у Джасино мать!
А я-то кто? Я не нужна ему!
Но, встав с колен, сказала Аделита:
– Останься, Сэнча, здесь, в монастыре!
Останься и живи со всеми вместе!
– Как?! С вами? Жить монашеским уставом?
Но разве я достойна?
И потом
Я слышала, что всем монахам нужно
От воли собственной отречься навсегда…
Ведь это правда? Правда, Аделита?
– Да, это правда.
Только ты, сестра,
Давно от воли собственной ушла.
И до конца моих немудрых дней
Я у тебя теперь учиться стану
Смирению и кротости великой.
К тому же воспитательница нам
Нужна в приюте…
Ты пойдёшь, сестра?
Останешься? –
И снова на колени
Пред нею падает.
– Ну, Аделита, встань!
Конечно, я останусь! Я останусь!
18
И обнялись они.
Но тут Джасино,
Соскучившись без взрослых,
подошёл
И за руки схватил сестёр обеих,
И детским языком своим спросил:
– Когда же мы поднимемся на гору,
Где домики красивые стоят?
– Сейчас! – сияя, отвечала Сэнча.
Молчала Аделита из-за слёз,
Которые, ей говорить мешали,
И радостно смотрела на Джасино,
И на сестру, что ей спасла дитя,
Что грех с души сняла и боль прогнала.
И все втроём пошли они на гору, –
Навстречу новым трудностям, паденьям,
Победам, и всему, что суждено,
Навстречу жизни – новой и желанной.
Две сестры
(Встреча)
1
В
Испании, где солнце в глубь морскую
Ложится спать, желая доброй ночи
Всему и всем,
где спелые оливки
Чернеют в тёмной зелени листвы.
Где птицы от жары летят в ущелья
Иль прячутся в тени древесных крон –
Разнообразных, как сердца людей;
Где так могуча, так великолепна
Природа, сотворённая Творцом;
Где люди как могучие деревья,
Как горлицы, как коршуны…
Как звери –
То хищные, то кроткие.
Как рыбы –
Акулы, иль мурены.
Как дельфины.
И где сердца людей летать умеют:
Порой летают низко – как стрекозы,
Иль высоко – как горные орлы,
Или как ласточки – почти посередине
Стрекоз повыше, ниже, чем орлы.
И где людские судьбы так различны –
Как вены листьев
иль как день и ночь…
2
В селении приморском – жарком, дивном –
Две девочки росли в простой семье.
Две девочки-погодки – две сестрички…
Ту, что помладше звали Аделитой.
Она была покладиста, мила,
И, кажется, любую просьбу мамы
Исполнила бы тотчас.
Ну, а Сэнча?..
О, Сэнча своенравна и резка!
Её в деревне мало кто любил,
Ведь даже в раннем детстве эта Сэнча
Умела досадить своим соседям:
Не поздоровается, мимо пробежит,
То свиснет вдруг, как парень, то ругнётся,
То задирает тех, кто послабей.
Соседским детям спуску не давала:
Чуть что – и в кулаки! Мальчишки даже
Её остерегались задевать.
Такая грубая, бесстрашная и злая,
Как будто в стае брошенных собак,
Наголодавшихся и одичавших,
Она всю жизнь росла.
Домой являлась
Лишь поздно вечером, когда ложились спать.
Прогуливала школу и врала,
Придумывая дичь и небылицы…
И часто плакали украдкой мать с отцом,
От выходок своей бездумной Сэнчи.
Один и свет был в доме – Аделита!..
И говорили:
– Аделита статью
Вся вышла в мать,
характером – в отца:
Такая же безропотная…
Будет
Свой воз тянуть до гробовой доски.
Глаза спокойно смотрят, – то грустят,
А то бесстрастной ласкою сияют.
И видно, что хорошею женою
Она крестьянину хозяйственному станет
Детишек народят –
и будут рады
Родители помощникам своим,
Опоре в старости, усладе дней печальных.
А Сэнча, видно, только повзрослеет,
Так по рукам пойдёт или сбежит
С каким-нибудь, таким же, как сама
Оторвой, грубияном, хулиганом.
Ведь с самых юных лет она парней
Своими юбками шурша, манила.
И ждали все: ну, вот ещё немного
И доиграется – в подоле принесёт!..
Но… слава Богу, не сбылись пока
Злорадные соседей предсказанья,
Хоть пропадала Сэнча по ночам,
Под утро лишь являяся домой,
Родителям грубила беспощадно,
Не слушалась, не ставила ни в грош
Родительскую ласку и заботу.
3
Но Аделита между тем трудилась,
Весь дом вела, родителям на радость,
И масло выжимала из оливок,
И шерсть пряла, и нежное варенье
Из розы лепестков она варила,
Да из орехов грецких, – что пока
Не обрели ни крепости, ни силы,
Но для варенья были в самый раз.
Ей залюбуешься: вот чудо – Аделита!
И люди говорили:
– Ну, а Сэнча,
Растёт, уж верно, на позор семье,
А может и деревне всей – кто знает?
Чем больше грех, тем шире и позор.
Неясно только: как в семье одной
Такие непохожие родились?
И, кстати говоря, между собою
Не ладили сестрёнки с детских лет.
Ведь Сэнча так завидовала младшей! –
Тому, что все приветствуют сестру,
А на неё так лишь руками машут, –
Мол, что и взять-то с этой грубой Сэнчи?
Она, как кот – лишь бегает, да шкодит!
Такая девушка кому бы ни досталась,
Натерпится с ней бедолага-муж,
И свет ему покажется не мил!
Со временем порядочные парни
Стараться стали Сэнчу обходить.
А подойдут – родители их тотчас
И примут меры:
– Ты ослеп, сынок?
За кем погнался ты? За парнем в юбке?
За кошкой дикою? Да, где ж твои глаза?!
Глаза на месте были у парней:
Красивою была и статной Сэнча!
Да вот – характер чересчур дурной…
Порядочные юноши, подумав,
От Сэнчи отходили насовсем.
Да к слову-то сказать, не так уж много
Осталось юношей в деревне той:
На заработки в город все стремились,
А те, что и остались,
Аделиту
Охотней привечали, чем сестру.
4
Такой-то славой пользовались сёстры
В родном селе.
Но жизни безразлично,
Что люди друг о друге говорят.
Лишь Небо, точно шахматную доску,
Оглядывает сверху нашу жизнь,
И видит ясно все пути людей,
Все их переплетения, перекрестки,
Все их плутания и тупики.
Но Промысел Творца всегда даёт
Свободу людям в выборе дороги.
Зло и добро используя премудро,
Он создаёт хлеб вечности и жизни,
И ни один на свете лабиринт
Без выхода оставлен им не будет.
Раз есть раскаянье и искупленье,
Любое зло на свете поправимо.
На ниве тех, кого настигло зло,
Рождаются цветы.
Причём какие!
Их семена заброшены из рая
И прорастают из душевной боли.
И если расцветёт такой цветок,
Ухаживай за ним –
и сам увидишь,
Как всё вокруг преображает он –
Тот маленький, единственный цветок.
5
Но возвращаясь к южному селенью,
Мы видим снова девочек-сестёр, –
Они опять ругаются и злятся,
И Сэнча так завидует сестре
Что, кажется, убить её способна.
За Аделитой парни день и ночь
Ухаживать пытаются, – но тщетно!
Ей посящают все слова любви
Которые в их душах зародились.
Но Аделита, взор свой опустив,
На них внимания не обращает.
Все удивляются: да как же может
Природа в девушке прекрасной не играть?
Ужель вязание, оливки, да бараны –
И есть предел девической мечты?
Зато уж Сэнча, хоть из юбки вырвись
От нетерпенья,
всё равно не сможет
В деревне соблазнить ни одного –
Ни видом привлекательным, ни пеньем.
И все спешат, лишь увидав её,
Дворами, огородами – подальше
От непокорной, дерзкой на язык,
Нетерпеливой и драчливой Сэнчи.
И плакала порою по ночам,
В хлеву, где жил её любимый ослик
Бунтарка Сэнча.
Были горячи
Бунтарки слёзы,
и на целом свете
Лишь ослик душу Сэнчи понимал.
Она порой делилась с ним мечтами
О женихе богатом и завидном,
Который явится в село нежданно,
Её полюбит и возьмёт с собою,
И увезёт подальше от всего –
Родителей, оливок и овец,
От опостылевшей родной деревни,
Соседей злых и женихов чужих,
От ненавистной сердцу Аделиты –
Тихони и жеманницы.
– Она
Ещё им нрав свой истинный покажет! –
Так Сэнча, ослику уткнувшись в бок,
Пророчила сердито и уныло.
Осёл кивал и длинным языком
Он слёзы Сэнчи слизывал спокойно,
И утешаясь этой скромной лаской,
Душа у Сэнчи утихала вскоре.
6
Однажды заболели мать с отцом,
Причём, слегли почти одновременно:
Отец на поле спину надорвал,
У матери внезапно сдало сердце…
И Сэнче с Аделитою пришлось
Теперь работать больше, чем обычно:
Овец пасти и собирать оливки,
И масло выжимать…
В саду и в поле
Работы им хватало.
Тяжело
Давались Сэнче новые труды,
Она порою просто с ног валилась!
И нет уж силы на былую дерзость…
А Аделита – та, наоборот,
Заметив, что сестра усердна стала
И можно на неё больных оставить,
Всё чаще потихоньку ускользала
Любым удобным случаем за дверь…
И злилась Сэнча, и сестру корила,
Но удержать её была не в силах:
Упряма Аделита, хоть тиха.
Тем временем в соседнюю деревню
Приехал цирк бродячий.
Если встать
На горку ту, что за тремя холмами,
Его легко увидишь:
цирковой
Шатёр так ярок, что затмит и солнце!
Медузой разноцветной колыхаясь,
Он высился
и ветер доносил
На горку звуки музыки призывной,
Такой же яркой, как и сам шатёр.
И, говорят, тихоня Аделита
Повадилась туда ходить украдкой –
К шатру-медузе.
Только вот что странно –
Там видели её, когда уже
Цирк был закрыт, когда его актеры –
Гимнасты, клоуны и акробаты, –
Все уходили дружно отдыхать
Зачем тогда она туда ходила –
Так поздно?
Матери с отцом, теперь
и спрашивать уже не приходилось, –
Лежали оба чуть ли не при смерти.
И Сэнча-непоседа воз везла,
Что подхватить пришлось из рук отцовских.
7
…Там на канате, как на лезвии ножа,
Бесстрашно танцевали акробаты
Или, тела сплетая, воздвигали
Высокие живые пирамиды,
А падая, не падали – летели!
Да, то был цирк – волшебный, несказанный!
Но был один из этих циркачей,
Что самым удивительным казался:
Сражался он с ужасною стихией –
С огнём,
и неизменно побеждал, –
Хоть то был фокус…
Всё равно, опасной
была игра:
на то он и огонь!
Он взбунтоваться мог и погубить
Весёлого и дерзкого артиста.
Но тот играл!
И зрители всегда,
Дыханье затаив, заворожённо
Следили за опасною игрой,
Артисту воздавая честь и славу,
Даря аплодисменты и любовь.
И номер длился,
и его любили –
Веселого глотателя огня,
Но дома забывали сей же час:
Нелегкой жизнь крестьянская была.
Лишь Аделита не смогла забыть
Взгляд огненный прекрасного артиста.
Он в сердце поразил её,
огонь
Зажёг в нем, что палил нещадно деву,
И разум девы он испепелил.
И как-то шла она из цирка…
Вдруг
Глядит – её герой лежит на пляже
И дремлет.
И, глазам своим не веря,
Она подумала:
«Я только подойду
Поближе, чтобы рассмотреть лицо…
И тут же убегу!..
Он не заметит!»
И подошла, стараясь не дышать…
А тот проворен, точно кот,
что дремлет,
Да вдруг и прыгнет!
И прощай, мышонок!
И наш циркач подобен был коту, –
Ведь так ему понравилась тихоня
В неброском платье цвета васильков
С её наивной, чистою любовью…
И ласково повёл он разговор,
И вспыхнул в его взоре тот огонь,
С которым он сражался на арене,
И в сладком жаре этого огня,
Который медленно, но верно разгорался,
И таяла, и млела Аделита,
Но…чтобы дать тепло, огонь всегда
Дотла дрова в камине пожирает.
8
И вот призналась Аделита Сэнче ,
Что полюбила страстно – циркача,
И что зовут её любвь – Габино.
– Габино смел, удачлив, и бесстрашен!
С огнём он борется, и сам красив, как пламя!
Он ест огонь, как мы едим томаты, –
Заглатывает жгучий пламень он, –
И тот не жжёт Габино, не палит!
Габино покорил себе огонь!
Так говорила страстно Аделита,
Влюбленная в лихого циркача.
И Сэнча даже побежала в цирк,
Чтобы Габино рассмотреть получше.
И рассмотрела: правда, был красив
Огня глотатель,
и за ним всегда
Поклонницы прекрасные ходили.
«Да он не промах! – Сэнча поняла. –
Мою сестру он точно куропатку
В силки поймал…
Удачливый охотник!
На что она ему? Ведь он циркач,
И крова собственного не имеет,
И не умеет ничего, –
вот только
Глотать огонь…
Да разве это дело?
На что ему бедняжка Аделита?
В карман её упрячет?! Для чего?
С собой таскать туда-сюда по свету?»
И не из зависти, и не по злобе
Она теперь сестру увещевала,
А точно женщина проснулась в Сенче –
Матрона мудрая и добрая сестра:
– Опомнись, Аделита, посмотри!
Ведь две циркачки юные при нём,
И обе влюблены в него безумно!
– Ну, что ж с того? Они мне не мешают! –
Беспечно Аделита отвечала. –
Мне что за дело?!
Лишь меня одну, –
одну на свете! –
любит мой Габино.
Не слушала сестру! Она любила
так яростно,
что душу потерять
Была согласна за красавца-парня.
– Уйду с Габино! – так она сестре
Сказала как-то – дерзко и надрывно.
– Нет, не уйдешь! Тебя я не пущу! –
И Сэнча запереть сестру пыталась.
Ведь уговоры той не помогали,
Ни доводы, ни грозные слова…
Но Аделита тихо и упрямо
Уйти решила,
затаив, на время,
от Сэнчи «злой» безумное желанье.
Она смирилась видом…
А сама
Лишь случая удобного дождалась –
И убежала.
И уехал цирк.
А с ним уехала и Аделита.
От горя сердце матери её
Не выдержало и остановилось.
И Сэнча от досады на сестру,
Какого зла той только не желала!
Бессильно кулаком грозя сестре
В невидимую даль, где та скиталась,
Она стирала слёзы рукавом,
И вновь покорно шла к отцу больному…
И снова только ослик слышал тайны,
Что утаила Сэнча от людей:
Ведь и сама она сбежать мечтала,
Уйти из дому, точно Аделита,
Куда – не важно, и не важно, с кем!..
Вот только жаль недужного отца…
И ослик, тихо шевелил ушами, –
Всё, верно, понимал он.
Погрустив,
Они вздыхали, собирались с духом,
И вновь вдвоём работать начинали.
Так Сэнча с осликом несли на пару
Все грузы, что судьба на них сложила.
9
А Аделита, между тем, жила
С своим Габино где и как придётся.
Ведь цирк – бродячий,
и её дружок –
Бродяга тоже самый настоящий.
Он фокусы придумывать умел
И ничего на свете не боялся,
Но был непостоянен, точно ветер –
Из женщин ни одну не пропускал.
Наплакалась с ним вдоволь Аделита…
А тут и вовсе разорился цирк,
И разбрелись бродячие артисты
По свету –
новое пристанище искать.
И стал Габино собираться в путь,
А Аделите предложил остаться
В деревне,
где тогда их цирк стоял, –
В деревне незнакомой и чужой…
Он заплатил немного за постой
Своей подруги,
и пообещал,
Что возвратится непременно к ней,
Лишь только пропитание найдёт.
Но Аделита поняла давно
Что ничего хорошего не будет
У ней с Габино больше никогда…
Уж так она устала голодать,
И ревновать, и без толку скитаться
Что, кажется, в лесу б теперь осталась
И вместе с волком выла на луну.
Ушёл Габино, а за ним вослед
Две юные циркачки увязались.
И он, их под руки охотно подхватив,
Посвистывая, влёк в свой путь туманный.
«Он не вернётся! – думала она,
Глотая слезы. –
Если ж и вернётся,
Что будем делать? Как устроим жизнь?
Ведь он такой нелепый!..
Да и я-то –
Давно уже – не больше чем нелепость!»
Потом и деньги вышли за постой.
И, никому не нужная, она
Отправилась, куда глаза глядят.
Нам жаль её, – мы ей рукою машем:
– Эй, Аделита! Подожди! Постой!
Зачем ты прочь уходишь из деревни?
Здесь ты нашла бы кров –
пусть неказистый.
А этот лес кишмя кишит зверями
И змеями…
Постой! Остановись!
Не слышит, нет!.. Идёт, понурясь, дальше
Навстречу неизвестной нам судьбе.
10
Так сильно нынче уставала Сэнча,
Ухаживая за больным отцом,
Что, кажется, не помнила уже,
Что молода.
Теперь и не мечтала
Она о женихе – красавце чудном,
Который из прекрасных дальних стран
Придёт за ней, –
как в снах её волшебных…
Соседи хоть и видели, что Сэнча
Другою стала –
ходит за отцом,
Как за ребёнком малым! –
всё равно,
Они от Сэнчи продолжали ждать
Внезапной выходки, ужасного подвоха.
И злилась Сэнча, и дерзила им
Чтоб чаянья соседей оправдать,
Хотя б отчасти.
А сама тихонько
Всё плакала с ослом в его хлеву
И говорила плача:
– Милый ослик,
Как надоела мне такая жизнь!
Соседи злы, – да и вообще все люди…
И доля беспросветна у меня.
Отец же отболел и тихо умер.
И как ни трудно бедной Сэнче было
За немощным отцом своим ходить, –
Теперь она одна осталась в мире:
Ей нечем жить и некому служить!
Сестра-притворщица с Габино убежала,
А он, небось, её давно оставил!..
«Я видела Габино-ловеласа, –
Так Сэнча думала, –
противный, скользкий тип!
Красотку Аделиту соблазнил он –
Наивную и глупую сестру…
Та за большой любовью побежала…
Ну, что же ты, притворная тихоня,
Нашла ли ты теперь свою любовь?!
Нет, невозможно верить человеку
Который, не стесняется ничем,
А лишь питается добычей лёгкой
То тут, то там…» –
И, ненависть забыв
К сестре былую, горестно вздыхала,
И становилось жалко ей до слез
Свою сестру, обманутую грубо.
11
Однажды Сэнча в лес пошла зачем-то –
Толь ягод поискать, а то ли просто
Тоску свою несносную развеять
В сени высоких шелестящих крон,
Венчающих шершавые стволы.
Не диким, не дремучим был тот лес,
Но был то стар и мудр, – то юн и весел.
Он был живой, как и душа её,
И сам на встречу Сэнче протянул
Свои ветвистые и жилистые руки, –
Так радовался, словно ждал её.
И чувствовала Сэнча, удивляясь,
Что и она на свете не одна.
А с кем ещё?!
Да с лесом, с облаками,
И с пением неугомонных птиц,
С букашками, что носятся без дела, –
Иль с делом, но понятным им одним…
Дожди недавно почву омочили,
Грибницы оживили, напоив
Всех мелких обитателей подлеска,
Но было сухо и тепло в лесу…
Да только вдруг –
и отчего бы это? –
Шум дождика послышался в ветвях.
– Как, снова дождь? – спросила Сэнча вслух.
Но небо было ясно.
Облака –
Такие кроткие и нежные, как овцы –
Паслись спокойно в высоте небесной.
Одна лишь тучка – вольная овечка –
Вдруг потемнев,
решила стать дождём.
Деревья, правда, дождик не пускали
Пока на землю. Очень поиграть
Хотелось им с проказницею-тучкой
И капли удержать среди листвы.
Но капли, наливаясь, тяжелели
И вниз срывались, в мох, в сухой песок…
«Ох, всё-таки придется мне укрыться:
Ну, как окрепнет этот дождь грибной!»
Глазами дерево большое отыскала
Пошла к нему и видит –
чуть живой
Младенец меж корней его лежит.
– О, Господи! Неужто мёртв ребёнок?! –
И Сэнча изумлённо наклонилась
К ребёнку, к мальчику…
Глаза закрыты…
Нет, слава Богу, – он живой, живой!
И Сэнча бережно берёт его на руки.
– Малютка, чей ты, бедный?! И откуда?
Кто потерял тебя?
Иль бросил? Вот злодей!
На вид ему не больше полугода.
Глаза открыл и смотрит.
Протянул
Ручонки к Сэнче…
– Ах, моя малютка! –
Она, прижав ребёнка, говорит.
Растрогалась сама и чуть не плачет…
Вот так и принесла его домой
И выходила.
Год прошёл, другой…
И, разумеется, соседи Сэнчи
Злословили её на всех углах:
В рассказ о том, что был подброшен мальчик,
Никто не верил.
– Что за чепуха!..
И тотчас все решили:
«Наша Сэнча
Его с каким-то хватом прижила,
И прятала от своего отца
В каком-то неизвестном нам селенье.
Отец отмучился, она освободилась,
И вот он здесь – её внебрачный сын!»
И, вспоминая бегство Аделиты
С заезжим циркачом, они презренье
К обеим сёстрам
обращали к ней,
Лишь к ней одной, – она-то здесь, в деревне,
А Аделиты след давно простыл!
Но Сэнча дерзкая свои грехи,
Хоть что случись – не прячет!
«Вот так Сэнча!
Теперь ещё ребёнка принесла,
Которого с прохожим нагуляла!
Ну, нравы… Две сестры – одно семейство!
Родителей порядочных позор!»
Так зло судачили они о Сэнче,
Как будто сердце у деревни целой
На всех одно, –
и сделано из камня:
Большое, злое, каменное сердце…
А разбери по камушкам, –
и боль
Из каждого кусочка просочится.
Ведь жизнь не баловала никого…
И всё-таки, как бык на красный плащ,
На Сэнчу ополчилась вся деревня,
Так, словно за печали их, за беды
Должна ответ нести она одна.
12
Прошло три года, и устала Сэнча
Бороться с миром
и изнемогла…
Чужого сына, что спасён был ею,
Она тогда же назвала – Джасино.
С сестрою Аделитой как-то в детстве
Они, о будущем своём мечтая,
Придумывали женихам прозванья,
И приглянулось им обеим имя –
Джасино.
И на выборе таком
Они сошлись сперва,
а после вновь
Рассорились, – да чуть ли не до драки:
Всё спорили, кому из них Джасино
Воображаемый
однажды станет мужем.
А оказалось после – им обеим
Не суждено и вовсе выйти замуж.
Габино Аделиту соблазнил,
Увез куда-то, – да уже и бросил,
А Сэнча здесь живёт с чужим ребёнком
И клеветой соседской, –
ничего
У бедной Сэнчи больше нет на свете.
И вот она приёмного ребёнка,
Джасино дорогого своего,
Решила твёрдо отнести в приют.
«Ах, Аделита, глупая сестра!
Вот если б ты живою оказалась!..
Ведь я тебе уже давно простила
Всё, что когда-то вызывало зависть
И гнев,
и что родителей больных
Ты на меня оставила, сестрица;
И что казалась скромной, а была
Лишь скрытною, предательство тая;
Что послушанье ложное твоё
Вдруг обернулось дерзостью ужасной
И глупостью.
Зачем ты с ним сбежала, –
С пустым, никчёмным, лживым циркачом?!
И где теперь нашла приют ты в мире –
Таком жестоком, грубом
и таком,
Не верящим ни в доброту, ни в жалость…»
И повздыхав о доле Аделиты, –
Наверное, не сладкой! –
о себе
Она печально думать принималась:
«Не вырастить, Джасино, мне тебя,
Как следует…
Работать – руки вяжешь!
А подрастешь – тебя задразнят здесь…
Не думаю, что в мире есть деревни
Злей и глупее нашей.
Так-то вот!
Я скоро отведу тебя в приют.
В горах, слыхала я, есть монастырь,
При нём приют…
Тебя оставлю там,
А на ноги лишь встану да окрепну,
Вернусь немедля, заберу тебя,
И мы уедем из дурной деревни
Туда, где люди не настолько злы!»
И думала она: «Да есть ли место
На свете,
где лишь добрые живут?»
И утвердительно сама себе кивала:
«Кончено, есть! Ведь мой отец, и мать
Такими добрыми при жизни были!
И даже Аделита – разве зла?
Да нет, не зла – глупа она всего лишь.
Ну, значит, люди могут быть добры!
Лишь отыскать бы, где они живут…»
13
Там за горами, за сквозистым лесом
Стоял старинный, скромный монастырь.
При нём, как слышно, учреждён приют
Для брошенных, потерянных детей, –
Так говорили…
И сегодня Сэнча
Взялась проверить истину тех слов.
«Ведь не в лесу ж ребёнка оставлять
Подобно той, что бросила его!
Вот горе-мать!
Какие только люди
Теперь по свету белому не бродят!..
Уж, как я ни плоха, а мне такого
И в голову прийти бы не могло».
И шли они вдвоем к монастырю…
Джасино был ребёнком тихим, милым
И ликом светлым,
и спокойно шёл
Он вслед за Сэнчей, словно был уверен:
Его ведут не из дому –
домой! –
И радовался птичкам и травинкам…
«Не мой ребёнок – думала она,
Смотря на мальчика с улыбкой нежной, –
А был бы мой – таким он хулиганом,
Наверно, рос, что все вокруг рыдали б,
Страдая от его лихих проделок!
Ведь я сама проказницей лихой
Была –
покуда жизнь не обломала,
Не сорвала дурацкий мой колпак,
Чужую злобу на меня обрушив.
И за себя, и за сестру страдаю!»
14
Уж монастырь виднеется вдали –
Мал, неказист, и келий в нём немного,
И подниматься в гору тяжело…
Да есть ли там ещё такой приют?
Устала Сэнча и устал Джасино.
Присели отдохнуть они на склоне,
Достала Сэнча скудную еду,
И стали подкрепляться понемногу.
Тут слышат шорох, вздох
и видят – к ним
Идёт монахиня.
Лица не разглядеть:
Склонила голову и в землю смотрит.
Джасино между тем щебечет нежно,
И словно бы на этот детский лепет
Идёт монахиня, –
иль просто дева,
Одетая по-монастырски –
в чёрный
И длинный балахон до самых пят.
Под чёрным платом не видать лица.
И вдруг Джасино, прочь отбросив хлеб,
Помчался вверх по тропке
и обнял
С разбегу ноги этой чёрной девы.
– Да что с тобой, Джасино?! –
поспешила
К ребёнку Сэнча, на руки взяла,
И с удивлением на деву поглядела:
Зачем так резво к ней бежал Джасино?
Та подняла глаза и смотрит молча.
И вдруг –
сестру свою узнала Сэнча.
– Ты ль это, Аделита?! – прошептала.
– Я! – ей в ответ монахиня кивает.
И обнялись, заплакав, две сестры.
15
Играл в сторонке с палками Джасино
А Аделита точно приросла
К мальчонке взором – и смотрела так,
Что Сэнче тормошить пришлось сестру:
– Да где скиталась ты? И где живёшь?
По виду ты монахиня теперь!
Очнись же! Что с тобой, моя сестра?!
– Я не монахиня пока, –
в монастыре
на послушании:
грехи не позволяют
Постриг принять…
Вот каюсь и тружусь.
И утерев слезу, она спросила:
– Откуда этот мальчик у тебя? –
И так спросила горестно она,
Что Сэнча вздрогнула:
– Откуда? Да из лесу!
В лесу его нашла. А мне не верят!
Лежал один малютка, – верно брошен
Злодейкой-матерью иль кем-нибудь ещё…
Но, вспомнив, что сама вела его
В приют, к чужим,
на миг умолкла Сэнча,
оставив осуждение своё.
– Не прокормить его мне, – вот беда!
Оставить не с кем, а деревня злая
Меня совсем со свету сжить готова!
Все говорят: ребёнка прижила
Я где-то тайно,
а потом укрыла
От матери с отцом.
Ну, что ж молчишь-то?!
Очнись же, дорогая Аделита!
Скажи мне: есть приют в монастыре?
– Да, есть приют сиротский, –
отвечала
Ей Аделита – и глаза её
Наполнились тяжёлой мутной влагой:
– Так значит, умерли отец и мать?
– Да! И давно… – ответила ей Сэнча,
Слегка нахмурясь…
Аделита вдруг
Упала на колени пред сестрою
И зарыдала так, что капли слёз
Босые ноги обжигали Сэнче.
И, удивленно глядя на сестру,
Она подумала: «Не слёзы, а смола!»
– Да встань, сестра! Ну, что теперь скорбеть?
Глаза тогда обоим я закрыла.
Скончались мирно. Перестань, не плачь!
Что было, то прошло.
А ты-то как?
Намаялась, поди, моя бедняжка! –
И подняла сестру она с колен.
– Нет, Сэнча, – ты ответь на мой вопрос:
Как назвала ты мальчика, скажи?
– Я назвала его Джасино. Помнишь, мы
Когда-то вместе имена искали
Для наших женихов?
Ну, вот – нашли!
Без женихов остались мы с тобою.
Злосчастная судьба!..
Тут Аделита
Пред Сэнчей вновь упала на колени.
– Да что с тобою? – Сэнча рассердилась
Ведь я тебе про мальчика толкую!
– И я, я тоже! – плачет Аделита.
Ведь это сын мой! –
И опять твердит,
Как в забытьи:
– Ведь твой Джасино – сын мне!
16
– Ты?! Бросила его в лесу?! – ушам не веря,
Ей Сэнча в изумленье говорит.
– Не бросила! Его я потеряла!
Когда распался цирк и мой Габино
Меня покинул,
я пошла по свету
Искать приют, сама не зная, где.
И поплутав, домой пойти решилась.
Но был не близок этот путь домой
Из мест, где мы с Габино разлучились.
На полпути я выбилась из сил
И к старой женщине одной прибилась, –
Не доброй и не злой, а безразличной…
Ей помогла ухаживать за садом,
И всё, что нужно делала по дому…
Она меня терпела до поры.
Потом… потом, ребёнку моему
Пришла пора родиться.
И хозяйка
Меня решила выгнать тот же час,
Но, рассудив, сменила гнев на милость:
Пока ещё могла я по хозяйству
Полезной быть.
И даже после родов
Она меня не трогала с полгода.
Вдруг лопнуло терпенье у неё:
– Как хочешь, но избавься от младенца! –
Она сказала мне.
– Да как же так?! –
Я плакала:
– Ведь это мой сынок! –
И знаешь, я ведь назвала его
Джасино!
Ты мой выбор угадала!
Хозяйка же уняться не желает:
– Избавиться не можешь – уходи!
Нет никакой подмоги от тебя,
А есть мой хлеб за здорово живёшь
Я женщине без чести не позволю!
Достаточно того, что все соседи
Твердят: мол, я блудницу приютила,
Гулящую мерзавку в дом взяла!
Да так и есть.
Но за свои грехи
В ответе ты одна. Мне не резон
Тебя держать!
И мне пришлось убраться.
И вновь пошла я дом родной искать.
Однажды мы с Джасино в лес пришли
И я, с тропинки сбившись, растерялась.
Под дерево сыночка положила,
Сказав:
– Лежи, малютка мой, Джасино!
Я отыщу дорогу и вернусь! –
Я только на два шага отошла –
И заблудилась!
И потом два дня,
Металась, плача, волосы рвала,
Но отыскать сыночка не сумела.
Упала я на землю, обессилев,
И стукнулась о камень головой, –
Сознание надолго потеряла.
Меня монахиня одна нашла в лесу,
В сознанье привела и проводила
В тот монастырь, что стал теперь моим.
Вот видишь, он виднеется над нами!
Но перед этим вместе мы искали
Джасино моего,
хоть понимали,
Что он давно от голода погиб.
Но мы мечтали только об одном:
Похоронить несчастного младенца…
А ты его спасла!
Не знаю, Сэнча,
Как мне теперь тебя благодарить
За то, что ты, сестра, живёшь на свете?
Как искупить вину мою большую
Перед тобой,
пред матерью с отцом?
Джасино ты несла, чтоб мне вернуть!
17
– Но, видит Бог, я этого не знала! –
Потерянная Сэнча говорит.
И вдруг задумалась:
– Теперь ты заберёшь
Малютку!
Чем же я-то стану жить?!
Ведь я хотела вновь прийти за ним,
Когда сумею на ноги подняться…
А что теперь?
Есть у Джасино мать!
А я-то кто? Я не нужна ему!
Но, встав с колен, сказала Аделита:
– Останься, Сэнча, здесь, в монастыре!
Останься и живи со всеми вместе!
– Как?! С вами? Жить монашеским уставом?
Но разве я достойна?
И потом
Я слышала, что всем монахам нужно
От воли собственной отречься навсегда…
Ведь это правда? Правда, Аделита?
– Да, это правда.
Только ты, сестра,
Давно от воли собственной ушла.
И до конца моих немудрых дней
Я у тебя теперь учиться стану
Смирению и кротости великой.
К тому же воспитательница нам
Нужна в приюте…
Ты пойдёшь, сестра?
Останешься? –
И снова на колени
Пред нею падает.
– Ну, Аделита, встань!
Конечно, я останусь! Я останусь!
18
И обнялись они.
Но тут Джасино,
Соскучившись без взрослых,
подошёл
И за руки схватил сестёр обеих,
И детским языком своим спросил:
– Когда же мы поднимемся на гору,
Где домики красивые стоят?
– Сейчас! – сияя, отвечала Сэнча.
Молчала Аделита из-за слёз,
Которые, ей говорить мешали,
И радостно смотрела на Джасино,
И на сестру, что ей спасла дитя,
Что грех с души сняла и боль прогнала.
И все втроём пошли они на гору, –
Навстречу новым трудностям, паденьям,
Победам, и всему, что суждено,
Навстречу жизни – новой и желанной.
Две сестры
(Встреча)
1
В
Испании, где солнце в глубь морскую
Ложится спать, желая доброй ночи
Всему и всем,
где спелые оливки
Чернеют в тёмной зелени листвы.
Где птицы от жары летят в ущелья
Иль прячутся в тени древесных крон –
Разнообразных, как сердца людей;
Где так могуча, так великолепна
Природа, сотворённая Творцом;
Где люди как могучие деревья,
Как горлицы, как коршуны…
Как звери –
То хищные, то кроткие.
Как рыбы –
Акулы, иль мурены.
Как дельфины.
И где сердца людей летать умеют:
Порой летают низко – как стрекозы,
Иль высоко – как горные орлы,
Или как ласточки – почти посередине
Стрекоз повыше, ниже, чем орлы.
И где людские судьбы так различны –
Как вены листьев
иль как день и ночь…
2
В селении приморском – жарком, дивном –
Две девочки росли в простой семье.
Две девочки-погодки – две сестрички…
Ту, что помладше звали Аделитой.
Она была покладиста, мила,
И, кажется, любую просьбу мамы
Исполнила бы тотчас.
Ну, а Сэнча?..
О, Сэнча своенравна и резка!
Её в деревне мало кто любил,
Ведь даже в раннем детстве эта Сэнча
Умела досадить своим соседям:
Не поздоровается, мимо пробежит,
То свиснет вдруг, как парень, то ругнётся,
То задирает тех, кто послабей.
Соседским детям спуску не давала:
Чуть что – и в кулаки! Мальчишки даже
Её остерегались задевать.
Такая грубая, бесстрашная и злая,
Как будто в стае брошенных собак,
Наголодавшихся и одичавших,
Она всю жизнь росла.
Домой являлась
Лишь поздно вечером, когда ложились спать.
Прогуливала школу и врала,
Придумывая дичь и небылицы…
И часто плакали украдкой мать с отцом,
От выходок своей бездумной Сэнчи.
Один и свет был в доме – Аделита!..
И говорили:
– Аделита статью
Вся вышла в мать,
характером – в отца:
Такая же безропотная…
Будет
Свой воз тянуть до гробовой доски.
Глаза спокойно смотрят, – то грустят,
А то бесстрастной ласкою сияют.
И видно, что хорошею женою
Она крестьянину хозяйственному станет
Детишек народят –
и будут рады
Родители помощникам своим,
Опоре в старости, усладе дней печальных.
А Сэнча, видно, только повзрослеет,
Так по рукам пойдёт или сбежит
С каким-нибудь, таким же, как сама
Оторвой, грубияном, хулиганом.
Ведь с самых юных лет она парней
Своими юбками шурша, манила.
И ждали все: ну, вот ещё немного
И доиграется – в подоле принесёт!..
Но… слава Богу, не сбылись пока
Злорадные соседей предсказанья,
Хоть пропадала Сэнча по ночам,
Под утро лишь являяся домой,
Родителям грубила беспощадно,
Не слушалась, не ставила ни в грош
Родительскую ласку и заботу.
3
Но Аделита между тем трудилась,
Весь дом вела, родителям на радость,
И масло выжимала из оливок,
И шерсть пряла, и нежное варенье
Из розы лепестков она варила,
Да из орехов грецких, – что пока
Не обрели ни крепости, ни силы,
Но для варенья были в самый раз.
Ей залюбуешься: вот чудо – Аделита!
И люди говорили:
– Ну, а Сэнча,
Растёт, уж верно, на позор семье,
А может и деревне всей – кто знает?
Чем больше грех, тем шире и позор.
Неясно только: как в семье одной
Такие непохожие родились?
И, кстати говоря, между собою
Не ладили сестрёнки с детских лет.
Ведь Сэнча так завидовала младшей! –
Тому, что все приветствуют сестру,
А на неё так лишь руками машут, –
Мол, что и взять-то с этой грубой Сэнчи?
Она, как кот – лишь бегает, да шкодит!
Такая девушка кому бы ни досталась,
Натерпится с ней бедолага-муж,
И свет ему покажется не мил!
Со временем порядочные парни
Стараться стали Сэнчу обходить.
А подойдут – родители их тотчас
И примут меры:
– Ты ослеп, сынок?
За кем погнался ты? За парнем в юбке?
За кошкой дикою? Да, где ж твои глаза?!
Глаза на месте были у парней:
Красивою была и статной Сэнча!
Да вот – характер чересчур дурной…
Порядочные юноши, подумав,
От Сэнчи отходили насовсем.
Да к слову-то сказать, не так уж много
Осталось юношей в деревне той:
На заработки в город все стремились,
А те, что и остались,
Аделиту
Охотней привечали, чем сестру.
4
Такой-то славой пользовались сёстры
В родном селе.
Но жизни безразлично,
Что люди друг о друге говорят.
Лишь Небо, точно шахматную доску,
Оглядывает сверху нашу жизнь,
И видит ясно все пути людей,
Все их переплетения, перекрестки,
Все их плутания и тупики.
Но Промысел Творца всегда даёт
Свободу людям в выборе дороги.
Зло и добро используя премудро,
Он создаёт хлеб вечности и жизни,
И ни один на свете лабиринт
Без выхода оставлен им не будет.
Раз есть раскаянье и искупленье,
Любое зло на свете поправимо.
На ниве тех, кого настигло зло,
Рождаются цветы.
Причём какие!
Их семена заброшены из рая
И прорастают из душевной боли.
И если расцветёт такой цветок,
Ухаживай за ним –
и сам увидишь,
Как всё вокруг преображает он –
Тот маленький, единственный цветок.
5
Но возвращаясь к южному селенью,
Мы видим снова девочек-сестёр, –
Они опять ругаются и злятся,
И Сэнча так завидует сестре
Что, кажется, убить её способна.
За Аделитой парни день и ночь
Ухаживать пытаются, – но тщетно!
Ей посящают все слова любви
Которые в их душах зародились.
Но Аделита, взор свой опустив,
На них внимания не обращает.
Все удивляются: да как же может
Природа в девушке прекрасной не играть?
Ужель вязание, оливки, да бараны –
И есть предел девической мечты?
Зато уж Сэнча, хоть из юбки вырвись
От нетерпенья,
всё равно не сможет
В деревне соблазнить ни одного –
Ни видом привлекательным, ни пеньем.
И все спешат, лишь увидав её,
Дворами, огородами – подальше
От непокорной, дерзкой на язык,
Нетерпеливой и драчливой Сэнчи.
И плакала порою по ночам,
В хлеву, где жил её любимый ослик
Бунтарка Сэнча.
Были горячи
Бунтарки слёзы,
и на целом свете
Лишь ослик душу Сэнчи понимал.
Она порой делилась с ним мечтами
О женихе богатом и завидном,
Который явится в село нежданно,
Её полюбит и возьмёт с собою,
И увезёт подальше от всего –
Родителей, оливок и овец,
От опостылевшей родной деревни,
Соседей злых и женихов чужих,
От ненавистной сердцу Аделиты –
Тихони и жеманницы.
– Она
Ещё им нрав свой истинный покажет! –
Так Сэнча, ослику уткнувшись в бок,
Пророчила сердито и уныло.
Осёл кивал и длинным языком
Он слёзы Сэнчи слизывал спокойно,
И утешаясь этой скромной лаской,
Душа у Сэнчи утихала вскоре.
6
Однажды заболели мать с отцом,
Причём, слегли почти одновременно:
Отец на поле спину надорвал,
У матери внезапно сдало сердце…
И Сэнче с Аделитою пришлось
Теперь работать больше, чем обычно:
Овец пасти и собирать оливки,
И масло выжимать…
В саду и в поле
Работы им хватало.
Тяжело
Давались Сэнче новые труды,
Она порою просто с ног валилась!
И нет уж силы на былую дерзость…
А Аделита – та, наоборот,
Заметив, что сестра усердна стала
И можно на неё больных оставить,
Всё чаще потихоньку ускользала
Любым удобным случаем за дверь…
И злилась Сэнча, и сестру корила,
Но удержать её была не в силах:
Упряма Аделита, хоть тиха.
Тем временем в соседнюю деревню
Приехал цирк бродячий.
Если встать
На горку ту, что за тремя холмами,
Его легко увидишь:
цирковой
Шатёр так ярок, что затмит и солнце!
Медузой разноцветной колыхаясь,
Он высился
и ветер доносил
На горку звуки музыки призывной,
Такой же яркой, как и сам шатёр.
И, говорят, тихоня Аделита
Повадилась туда ходить украдкой –
К шатру-медузе.
Только вот что странно –
Там видели её, когда уже
Цирк был закрыт, когда его актеры –
Гимнасты, клоуны и акробаты, –
Все уходили дружно отдыхать
Зачем тогда она туда ходила –
Так поздно?
Матери с отцом, теперь
и спрашивать уже не приходилось, –
Лежали оба чуть ли не при смерти.
И Сэнча-непоседа воз везла,
Что подхватить пришлось из рук отцовских.
7
…Там на канате, как на лезвии ножа,
Бесстрашно танцевали акробаты
Или, тела сплетая, воздвигали
Высокие живые пирамиды,
А падая, не падали – летели!
Да, то был цирк – волшебный, несказанный!
Но был один из этих циркачей,
Что самым удивительным казался:
Сражался он с ужасною стихией –
С огнём,
и неизменно побеждал, –
Хоть то был фокус…
Всё равно, опасной
была игра:
на то он и огонь!
Он взбунтоваться мог и погубить
Весёлого и дерзкого артиста.
Но тот играл!
И зрители всегда,
Дыханье затаив, заворожённо
Следили за опасною игрой,
Артисту воздавая честь и славу,
Даря аплодисменты и любовь.
И номер длился,
и его любили –
Веселого глотателя огня,
Но дома забывали сей же час:
Нелегкой жизнь крестьянская была.
Лишь Аделита не смогла забыть
Взгляд огненный прекрасного артиста.
Он в сердце поразил её,
огонь
Зажёг в нем, что палил нещадно деву,
И разум девы он испепелил.
И как-то шла она из цирка…
Вдруг
Глядит – её герой лежит на пляже
И дремлет.
И, глазам своим не веря,
Она подумала:
«Я только подойду
Поближе, чтобы рассмотреть лицо…
И тут же убегу!..
Он не заметит!»
И подошла, стараясь не дышать…
А тот проворен, точно кот,
что дремлет,
Да вдруг и прыгнет!
И прощай, мышонок!
И наш циркач подобен был коту, –
Ведь так ему понравилась тихоня
В неброском платье цвета васильков
С её наивной, чистою любовью…
И ласково повёл он разговор,
И вспыхнул в его взоре тот огонь,
С которым он сражался на арене,
И в сладком жаре этого огня,
Который медленно, но верно разгорался,
И таяла, и млела Аделита,
Но…чтобы дать тепло, огонь всегда
Дотла дрова в камине пожирает.
8
И вот призналась Аделита Сэнче ,
Что полюбила страстно – циркача,
И что зовут её любвь – Габино.
– Габино смел, удачлив, и бесстрашен!
С огнём он борется, и сам красив, как пламя!
Он ест огонь, как мы едим томаты, –
Заглатывает жгучий пламень он, –
И тот не жжёт Габино, не палит!
Габино покорил себе огонь!
Так говорила страстно Аделита,
Влюбленная в лихого циркача.
И Сэнча даже побежала в цирк,
Чтобы Габино рассмотреть получше.
И рассмотрела: правда, был красив
Огня глотатель,
и за ним всегда
Поклонницы прекрасные ходили.
«Да он не промах! – Сэнча поняла. –
Мою сестру он точно куропатку
В силки поймал…
Удачливый охотник!
На что она ему? Ведь он циркач,
И крова собственного не имеет,
И не умеет ничего, –
вот только
Глотать огонь…
Да разве это дело?
На что ему бедняжка Аделита?
В карман её упрячет?! Для чего?
С собой таскать туда-сюда по свету?»
И не из зависти, и не по злобе
Она теперь сестру увещевала,
А точно женщина проснулась в Сенче –
Матрона мудрая и добрая сестра:
– Опомнись, Аделита, посмотри!
Ведь две циркачки юные при нём,
И обе влюблены в него безумно!
– Ну, что ж с того? Они мне не мешают! –
Беспечно Аделита отвечала. –
Мне что за дело?!
Лишь меня одну, –
одну на свете! –
любит мой Габино.
Не слушала сестру! Она любила
так яростно,
что душу потерять
Была согласна за красавца-парня.
– Уйду с Габино! – так она сестре
Сказала как-то – дерзко и надрывно.
– Нет, не уйдешь! Тебя я не пущу! –
И Сэнча запереть сестру пыталась.
Ведь уговоры той не помогали,
Ни доводы, ни грозные слова…
Но Аделита тихо и упрямо
Уйти решила,
затаив, на время,
от Сэнчи «злой» безумное желанье.
Она смирилась видом…
А сама
Лишь случая удобного дождалась –
И убежала.
И уехал цирк.
А с ним уехала и Аделита.
От горя сердце матери её
Не выдержало и остановилось.
И Сэнча от досады на сестру,
Какого зла той только не желала!
Бессильно кулаком грозя сестре
В невидимую даль, где та скиталась,
Она стирала слёзы рукавом,
И вновь покорно шла к отцу больному…
И снова только ослик слышал тайны,
Что утаила Сэнча от людей:
Ведь и сама она сбежать мечтала,
Уйти из дому, точно Аделита,
Куда – не важно, и не важно, с кем!..
Вот только жаль недужного отца…
И ослик, тихо шевелил ушами, –
Всё, верно, понимал он.
Погрустив,
Они вздыхали, собирались с духом,
И вновь вдвоём работать начинали.
Так Сэнча с осликом несли на пару
Все грузы, что судьба на них сложила.
9
А Аделита, между тем, жила
С своим Габино где и как придётся.
Ведь цирк – бродячий,
и её дружок –
Бродяга тоже самый настоящий.
Он фокусы придумывать умел
И ничего на свете не боялся,
Но был непостоянен, точно ветер –
Из женщин ни одну не пропускал.
Наплакалась с ним вдоволь Аделита…
А тут и вовсе разорился цирк,
И разбрелись бродячие артисты
По свету –
новое пристанище искать.
И стал Габино собираться в путь,
А Аделите предложил остаться
В деревне,
где тогда их цирк стоял, –
В деревне незнакомой и чужой…
Он заплатил немного за постой
Своей подруги,
и пообещал,
Что возвратится непременно к ней,
Лишь только пропитание найдёт.
Но Аделита поняла давно
Что ничего хорошего не будет
У ней с Габино больше никогда…
Уж так она устала голодать,
И ревновать, и без толку скитаться
Что, кажется, в лесу б теперь осталась
И вместе с волком выла на луну.
Ушёл Габино, а за ним вослед
Две юные циркачки увязались.
И он, их под руки охотно подхватив,
Посвистывая, влёк в свой путь туманный.
«Он не вернётся! – думала она,
Глотая слезы. –
Если ж и вернётся,
Что будем делать? Как устроим жизнь?
Ведь он такой нелепый!..
Да и я-то –
Давно уже – не больше чем нелепость!»
Потом и деньги вышли за постой.
И, никому не нужная, она
Отправилась, куда глаза глядят.
Нам жаль её, – мы ей рукою машем:
– Эй, Аделита! Подожди! Постой!
Зачем ты прочь уходишь из деревни?
Здесь ты нашла бы кров –
пусть неказистый.
А этот лес кишмя кишит зверями
И змеями…
Постой! Остановись!
Не слышит, нет!.. Идёт, понурясь, дальше
Навстречу неизвестной нам судьбе.
10
Так сильно нынче уставала Сэнча,
Ухаживая за больным отцом,
Что, кажется, не помнила уже,
Что молода.
Теперь и не мечтала
Она о женихе – красавце чудном,
Который из прекрасных дальних стран
Придёт за ней, –
как в снах её волшебных…
Соседи хоть и видели, что Сэнча
Другою стала –
ходит за отцом,
Как за ребёнком малым! –
всё равно,
Они от Сэнчи продолжали ждать
Внезапной выходки, ужасного подвоха.
И злилась Сэнча, и дерзила им
Чтоб чаянья соседей оправдать,
Хотя б отчасти.
А сама тихонько
Всё плакала с ослом в его хлеву
И говорила плача:
– Милый ослик,
Как надоела мне такая жизнь!
Соседи злы, – да и вообще все люди…
И доля беспросветна у меня.
Отец же отболел и тихо умер.
И как ни трудно бедной Сэнче было
За немощным отцом своим ходить, –
Теперь она одна осталась в мире:
Ей нечем жить и некому служить!
Сестра-притворщица с Габино убежала,
А он, небось, её давно оставил!..
«Я видела Габино-ловеласа, –
Так Сэнча думала, –
противный, скользкий тип!
Красотку Аделиту соблазнил он –
Наивную и глупую сестру…
Та за большой любовью побежала…
Ну, что же ты, притворная тихоня,
Нашла ли ты теперь свою любовь?!
Нет, невозможно верить человеку
Который, не стесняется ничем,
А лишь питается добычей лёгкой
То тут, то там…» –
И, ненависть забыв
К сестре былую, горестно вздыхала,
И становилось жалко ей до слез
Свою сестру, обманутую грубо.
11
Однажды Сэнча в лес пошла зачем-то –
Толь ягод поискать, а то ли просто
Тоску свою несносную развеять
В сени высоких шелестящих крон,
Венчающих шершавые стволы.
Не диким, не дремучим был тот лес,
Но был то стар и мудр, – то юн и весел.
Он был живой, как и душа её,
И сам на встречу Сэнче протянул
Свои ветвистые и жилистые руки, –
Так радовался, словно ждал её.
И чувствовала Сэнча, удивляясь,
Что и она на свете не одна.
А с кем ещё?!
Да с лесом, с облаками,
И с пением неугомонных птиц,
С букашками, что носятся без дела, –
Иль с делом, но понятным им одним…
Дожди недавно почву омочили,
Грибницы оживили, напоив
Всех мелких обитателей подлеска,
Но было сухо и тепло в лесу…
Да только вдруг –
и отчего бы это? –
Шум дождика послышался в ветвях.
– Как, снова дождь? – спросила Сэнча вслух.
Но небо было ясно.
Облака –
Такие кроткие и нежные, как овцы –
Паслись спокойно в высоте небесной.
Одна лишь тучка – вольная овечка –
Вдруг потемнев,
решила стать дождём.
Деревья, правда, дождик не пускали
Пока на землю. Очень поиграть
Хотелось им с проказницею-тучкой
И капли удержать среди листвы.
Но капли, наливаясь, тяжелели
И вниз срывались, в мох, в сухой песок…
«Ох, всё-таки придется мне укрыться:
Ну, как окрепнет этот дождь грибной!»
Глазами дерево большое отыскала
Пошла к нему и видит –
чуть живой
Младенец меж корней его лежит.
– О, Господи! Неужто мёртв ребёнок?! –
И Сэнча изумлённо наклонилась
К ребёнку, к мальчику…
Глаза закрыты…
Нет, слава Богу, – он живой, живой!
И Сэнча бережно берёт его на руки.
– Малютка, чей ты, бедный?! И откуда?
Кто потерял тебя?
Иль бросил? Вот злодей!
На вид ему не больше полугода.
Глаза открыл и смотрит.
Протянул
Ручонки к Сэнче…
– Ах, моя малютка! –
Она, прижав ребёнка, говорит.
Растрогалась сама и чуть не плачет…
Вот так и принесла его домой
И выходила.
Год прошёл, другой…
И, разумеется, соседи Сэнчи
Злословили её на всех углах:
В рассказ о том, что был подброшен мальчик,
Никто не верил.
– Что за чепуха!..
И тотчас все решили:
«Наша Сэнча
Его с каким-то хватом прижила,
И прятала от своего отца
В каком-то неизвестном нам селенье.
Отец отмучился, она освободилась,
И вот он здесь – её внебрачный сын!»
И, вспоминая бегство Аделиты
С заезжим циркачом, они презренье
К обеим сёстрам
обращали к ней,
Лишь к ней одной, – она-то здесь, в деревне,
А Аделиты след давно простыл!
Но Сэнча дерзкая свои грехи,
Хоть что случись – не прячет!
«Вот так Сэнча!
Теперь ещё ребёнка принесла,
Которого с прохожим нагуляла!
Ну, нравы… Две сестры – одно семейство!
Родителей порядочных позор!»
Так зло судачили они о Сэнче,
Как будто сердце у деревни целой
На всех одно, –
и сделано из камня:
Большое, злое, каменное сердце…
А разбери по камушкам, –
и боль
Из каждого кусочка просочится.
Ведь жизнь не баловала никого…
И всё-таки, как бык на красный плащ,
На Сэнчу ополчилась вся деревня,
Так, словно за печали их, за беды
Должна ответ нести она одна.
12
Прошло три года, и устала Сэнча
Бороться с миром
и изнемогла…
Чужого сына, что спасён был ею,
Она тогда же назвала – Джасино.
С сестрою Аделитой как-то в детстве
Они, о будущем своём мечтая,
Придумывали женихам прозванья,
И приглянулось им обеим имя –
Джасино.
И на выборе таком
Они сошлись сперва,
а после вновь
Рассорились, – да чуть ли не до драки:
Всё спорили, кому из них Джасино
Воображаемый
однажды станет мужем.
А оказалось после – им обеим
Не суждено и вовсе выйти замуж.
Габино Аделиту соблазнил,
Увез куда-то, – да уже и бросил,
А Сэнча здесь живёт с чужим ребёнком
И клеветой соседской, –
ничего
У бедной Сэнчи больше нет на свете.
И вот она приёмного ребёнка,
Джасино дорогого своего,
Решила твёрдо отнести в приют.
«Ах, Аделита, глупая сестра!
Вот если б ты живою оказалась!..
Ведь я тебе уже давно простила
Всё, что когда-то вызывало зависть
И гнев,
и что родителей больных
Ты на меня оставила, сестрица;
И что казалась скромной, а была
Лишь скрытною, предательство тая;
Что послушанье ложное твоё
Вдруг обернулось дерзостью ужасной
И глупостью.
Зачем ты с ним сбежала, –
С пустым, никчёмным, лживым циркачом?!
И где теперь нашла приют ты в мире –
Таком жестоком, грубом
и таком,
Не верящим ни в доброту, ни в жалость…»
И повздыхав о доле Аделиты, –
Наверное, не сладкой! –
о себе
Она печально думать принималась:
«Не вырастить, Джасино, мне тебя,
Как следует…
Работать – руки вяжешь!
А подрастешь – тебя задразнят здесь…
Не думаю, что в мире есть деревни
Злей и глупее нашей.
Так-то вот!
Я скоро отведу тебя в приют.
В горах, слыхала я, есть монастырь,
При нём приют…
Тебя оставлю там,
А на ноги лишь встану да окрепну,
Вернусь немедля, заберу тебя,
И мы уедем из дурной деревни
Туда, где люди не настолько злы!»
И думала она: «Да есть ли место
На свете,
где лишь добрые живут?»
И утвердительно сама себе кивала:
«Кончено, есть! Ведь мой отец, и мать
Такими добрыми при жизни были!
И даже Аделита – разве зла?
Да нет, не зла – глупа она всего лишь.
Ну, значит, люди могут быть добры!
Лишь отыскать бы, где они живут…»
13
Там за горами, за сквозистым лесом
Стоял старинный, скромный монастырь.
При нём, как слышно, учреждён приют
Для брошенных, потерянных детей, –
Так говорили…
И сегодня Сэнча
Взялась проверить истину тех слов.
«Ведь не в лесу ж ребёнка оставлять
Подобно той, что бросила его!
Вот горе-мать!
Какие только люди
Теперь по свету белому не бродят!..
Уж, как я ни плоха, а мне такого
И в голову прийти бы не могло».
И шли они вдвоем к монастырю…
Джасино был ребёнком тихим, милым
И ликом светлым,
и спокойно шёл
Он вслед за Сэнчей, словно был уверен:
Его ведут не из дому –
домой! –
И радовался птичкам и травинкам…
«Не мой ребёнок – думала она,
Смотря на мальчика с улыбкой нежной, –
А был бы мой – таким он хулиганом,
Наверно, рос, что все вокруг рыдали б,
Страдая от его лихих проделок!
Ведь я сама проказницей лихой
Была –
покуда жизнь не обломала,
Не сорвала дурацкий мой колпак,
Чужую злобу на меня обрушив.
И за себя, и за сестру страдаю!»
14
Уж монастырь виднеется вдали –
Мал, неказист, и келий в нём немного,
И подниматься в гору тяжело…
Да есть ли там ещё такой приют?
Устала Сэнча и устал Джасино.
Присели отдохнуть они на склоне,
Достала Сэнча скудную еду,
И стали подкрепляться понемногу.
Тут слышат шорох, вздох
и видят – к ним
Идёт монахиня.
Лица не разглядеть:
Склонила голову и в землю смотрит.
Джасино между тем щебечет нежно,
И словно бы на этот детский лепет
Идёт монахиня, –
иль просто дева,
Одетая по-монастырски –
в чёрный
И длинный балахон до самых пят.
Под чёрным платом не видать лица.
И вдруг Джасино, прочь отбросив хлеб,
Помчался вверх по тропке
и обнял
С разбегу ноги этой чёрной девы.
– Да что с тобой, Джасино?! –
поспешила
К ребёнку Сэнча, на руки взяла,
И с удивлением на деву поглядела:
Зачем так резво к ней бежал Джасино?
Та подняла глаза и смотрит молча.
И вдруг –
сестру свою узнала Сэнча.
– Ты ль это, Аделита?! – прошептала.
– Я! – ей в ответ монахиня кивает.
И обнялись, заплакав, две сестры.
15
Играл в сторонке с палками Джасино
А Аделита точно приросла
К мальчонке взором – и смотрела так,
Что Сэнче тормошить пришлось сестру:
– Да где скиталась ты? И где живёшь?
По виду ты монахиня теперь!
Очнись же! Что с тобой, моя сестра?!
– Я не монахиня пока, –
в монастыре
на послушании:
грехи не позволяют
Постриг принять…
Вот каюсь и тружусь.
И утерев слезу, она спросила:
– Откуда этот мальчик у тебя? –
И так спросила горестно она,
Что Сэнча вздрогнула:
– Откуда? Да из лесу!
В лесу его нашла. А мне не верят!
Лежал один малютка, – верно брошен
Злодейкой-матерью иль кем-нибудь ещё…
Но, вспомнив, что сама вела его
В приют, к чужим,
на миг умолкла Сэнча,
оставив осуждение своё.
– Не прокормить его мне, – вот беда!
Оставить не с кем, а деревня злая
Меня совсем со свету сжить готова!
Все говорят: ребёнка прижила
Я где-то тайно,
а потом укрыла
От матери с отцом.
Ну, что ж молчишь-то?!
Очнись же, дорогая Аделита!
Скажи мне: есть приют в монастыре?
– Да, есть приют сиротский, –
отвечала
Ей Аделита – и глаза её
Наполнились тяжёлой мутной влагой:
– Так значит, умерли отец и мать?
– Да! И давно… – ответила ей Сэнча,
Слегка нахмурясь…
Аделита вдруг
Упала на колени пред сестрою
И зарыдала так, что капли слёз
Босые ноги обжигали Сэнче.
И, удивленно глядя на сестру,
Она подумала: «Не слёзы, а смола!»
– Да встань, сестра! Ну, что теперь скорбеть?
Глаза тогда обоим я закрыла.
Скончались мирно. Перестань, не плачь!
Что было, то прошло.
А ты-то как?
Намаялась, поди, моя бедняжка! –
И подняла сестру она с колен.
– Нет, Сэнча, – ты ответь на мой вопрос:
Как назвала ты мальчика, скажи?
– Я назвала его Джасино. Помнишь, мы
Когда-то вместе имена искали
Для наших женихов?
Ну, вот – нашли!
Без женихов остались мы с тобою.
Злосчастная судьба!..
Тут Аделита
Пред Сэнчей вновь упала на колени.
– Да что с тобою? – Сэнча рассердилась
Ведь я тебе про мальчика толкую!
– И я, я тоже! – плачет Аделита.
Ведь это сын мой! –
И опять твердит,
Как в забытьи:
– Ведь твой Джасино – сын мне!
16
– Ты?! Бросила его в лесу?! – ушам не веря,
Ей Сэнча в изумленье говорит.
– Не бросила! Его я потеряла!
Когда распался цирк и мой Габино
Меня покинул,
я пошла по свету
Искать приют, сама не зная, где.
И поплутав, домой пойти решилась.
Но был не близок этот путь домой
Из мест, где мы с Габино разлучились.
На полпути я выбилась из сил
И к старой женщине одной прибилась, –
Не доброй и не злой, а безразличной…
Ей помогла ухаживать за садом,
И всё, что нужно делала по дому…
Она меня терпела до поры.
Потом… потом, ребёнку моему
Пришла пора родиться.
И хозяйка
Меня решила выгнать тот же час,
Но, рассудив, сменила гнев на милость:
Пока ещё могла я по хозяйству
Полезной быть.
И даже после родов
Она меня не трогала с полгода.
Вдруг лопнуло терпенье у неё:
– Как хочешь, но избавься от младенца! –
Она сказала мне.
– Да как же так?! –
Я плакала:
– Ведь это мой сынок! –
И знаешь, я ведь назвала его
Джасино!
Ты мой выбор угадала!
Хозяйка же уняться не желает:
– Избавиться не можешь – уходи!
Нет никакой подмоги от тебя,
А есть мой хлеб за здорово живёшь
Я женщине без чести не позволю!
Достаточно того, что все соседи
Твердят: мол, я блудницу приютила,
Гулящую мерзавку в дом взяла!
Да так и есть.
Но за свои грехи
В ответе ты одна. Мне не резон
Тебя держать!
И мне пришлось убраться.
И вновь пошла я дом родной искать.
Однажды мы с Джасино в лес пришли
И я, с тропинки сбившись, растерялась.
Под дерево сыночка положила,
Сказав:
– Лежи, малютка мой, Джасино!
Я отыщу дорогу и вернусь! –
Я только на два шага отошла –
И заблудилась!
И потом два дня,
Металась, плача, волосы рвала,
Но отыскать сыночка не сумела.
Упала я на землю, обессилев,
И стукнулась о камень головой, –
Сознание надолго потеряла.
Меня монахиня одна нашла в лесу,
В сознанье привела и проводила
В тот монастырь, что стал теперь моим.
Вот видишь, он виднеется над нами!
Но перед этим вместе мы искали
Джасино моего,
хоть понимали,
Что он давно от голода погиб.
Но мы мечтали только об одном:
Похоронить несчастного младенца…
А ты его спасла!
Не знаю, Сэнча,
Как мне теперь тебя благодарить
За то, что ты, сестра, живёшь на свете?
Как искупить вину мою большую
Перед тобой,
пред матерью с отцом?
Джасино ты несла, чтоб мне вернуть!
17
– Но, видит Бог, я этого не знала! –
Потерянная Сэнча говорит.
И вдруг задумалась:
– Теперь ты заберёшь
Малютку!
Чем же я-то стану жить?!
Ведь я хотела вновь прийти за ним,
Когда сумею на ноги подняться…
А что теперь?
Есть у Джасино мать!
А я-то кто? Я не нужна ему!
Но, встав с колен, сказала Аделита:
– Останься, Сэнча, здесь, в монастыре!
Останься и живи со всеми вместе!
– Как?! С вами? Жить монашеским уставом?
Но разве я достойна?
И потом
Я слышала, что всем монахам нужно
От воли собственной отречься навсегда…
Ведь это правда? Правда, Аделита?
– Да, это правда.
Только ты, сестра,
Давно от воли собственной ушла.
И до конца моих немудрых дней
Я у тебя теперь учиться стану
Смирению и кротости великой.
К тому же воспитательница нам
Нужна в приюте…
Ты пойдёшь, сестра?
Останешься? –
И снова на колени
Пред нею падает.
– Ну, Аделита, встань!
Конечно, я останусь! Я останусь!
18
И обнялись они.
Но тут Джасино,
Соскучившись без взрослых,
подошёл
И за руки схватил сестёр обеих,
И детским языком своим спросил:
– Когда же мы поднимемся на гору,
Где домики красивые стоят?
– Сейчас! – сияя, отвечала Сэнча.
Молчала Аделита из-за слёз,
Которые, ей говорить мешали,
И радостно смотрела на Джасино,
И на сестру, что ей спасла дитя,
Что грех с души сняла и боль прогнала.
И все втроём пошли они на гору, –
Навстречу новым трудностям, паденьям,
Победам, и всему, что суждено,
Навстречу жизни – новой и желанной.
Поэма Две сестры
© Copyright: Дина Бакулина, 2020
Свидетельство о публикации №220040100689
Свидетельство о публикации №220040100689
Рецензии
Прочитала на годном дыхании. Так увлекло. И сюжет необычный, и стихи хоршие. Дай Вам Бог новых работ и вдохновения.
Будьте здоровы.
Валентина Телухова 19.10.2020 02:33 • Заявить о нарушении
Будьте здоровы.
Валентина Телухова 19.10.2020 02:33 • Заявить о нарушении
Спасибо за Ваш добрый отзыв, Валентина) Очень рада, что Вам понравилось. Если будет время прочитайте еще , пожалуйста, мою поэму "Дурочка" - просто это одна из моих самых любимых поэм - "написана сердцем". Спасибо!
Дина Бакулина 19.10.2020 10:44 Заявить о нарушении
Дина Бакулина 19.10.2020 10:44 Заявить о нарушении