Румянцевы

РУМЯНЦЕВЫ. СЕМЕЙНЫЕ ПРЕДАНИЯ

Тайны старых фотографий

Всё началось со старого пухлого семейного альбома, каким-то чудом пережившего все эпохи перемен, случившиеся за последние сто лет. Голубенький плюш обложки, внутри – уцелевшие фрагменты истории обоих наших родов, по которым от души проехался жестокий двадцатый век.
 
Сейчас считается хорошим тоном знать свою родословную до максимально глубоких «колен». Но не менее полезно иметь и документальные подтверждения своего естественного человеческого происхождения. А не легенду гомункулуса, выведенного в пробирке где-нибудь в секретной лаборатории. Которыми постепенно заменяются люди, уходящие в мир иной. Этот процесс замещения особенно активно идёт на сломе времён, на фоне политической неразберихи и социальных  катаклизмов. В таких условиях он не сильно бросается в глаза. Не верите? Посмотрите вокруг – вот она, живая история постепенного расчеловечивания народа.

Так вот. Альбом. Фотографии – нет, не предков, родных людей. Предков, во всей их обезьяноподобной красе имеет тот, кто соглашается с теорией эволюции. Простые, абсолютно без губок-уточек, но такие одухотворённые лица. Деды, родители, дети – на одной карточке сразу несколько поколений. Спокойствие и достоинство. Лучшие одежды, знаки принадлежности к определённому сословию, награды. И глаза… Через много лет мы можем посмотреть в глаза своим родным. Их взгляд – живой.

Эти фотокарточки сделаны скорее для нас, потомков. В те времена инстаграммов не было. А самим на себя особенно любоваться некогда, с таким-то количеством детей.  Это – послание. О чём оно?

О том, что мы – звено цепи, проходящей, поэтически выражаясь, из тьмы веков в светлое будущее. О том, что от нас зависит, прервётся ли эта связь. О том, что у нас всегда есть поддержка в самые сложные моменты жизни. И это  – наши родные. Они никуда не ушли, просто теперь на переднем крае находимся мы. Эта поддержка сильна, её можно почувствовать. Посмотрите на старые фотографии в свои персональные трудные времена. Да что там! Поговорите с ними. Чувствуете? И это не мистика, это те самые знаки Вселенной, которые мы встречаем на каждом шагу, каждый день.
 
Наши родители смотрят на нас с чёрно-белых карточек. Иногда они на них – младше наших детей. И мы ощущаем себя в волшебном круге, где одновременно отдаёшь и получаешь. Этот круг не разорвать. Какие бы ни были смутные времена.

Между страничек семейного альбома я обнаружила старую фотографическую карточку основательного мужчины, как говорится, в расцвете лет. В густых бровях, с серьёзным взглядом.  В светлой косоворотке и, если не ошибаюсь, в поддёвке. Чувство собственного достоинства с фотографии не смогли стереть никакие века. Как-то сразу подумалось – не иначе, как купец. Так и оказалось. Это был мой прапрадед Нил.  Клубочек семейной истории начал разматываться…

Прапрадед

Дерево без корней не живёт. Также как и без кроны. Мы вплетаем нашу жизнь в узор, который начали создавать те, кто был до нас. По мере сил стремимся всё делать правильно и красиво - для тех, кто будет после. Мы связаны со всеми – и живущими, и ушедшими. И чем больше узнаём историю своего рода, тем крепче стоим на земле. Родные, где бы они не находились, в этом мире или в ином, всегда могут нам помочь. Так же, как и мы им.

Мой прапрадед Нил Смирнов родился в 60-х годах девятнадцатого века, точная дата, за давностью лет, неизвестна. Нил Михайлович, по семейным преданиям, был из торгующих крестьян, в гильдиях не состоял. Имел земли, три крепких дома, магазины и лабазы в родной деревне Свищёво Тверской губернии. Для перемещений по купеческим надобностям (представительским выездам) содержал бричку с кожаным верхом и несколько лошадей. Ну, а скотину-то никто и не считал…

Торговал всем, что было востребовано тогда в селеньях – хлебом, бакалеей, одеждой, керосином, лошадиной упряжью и многим другим. Жених был завидный, мобильный, с собственным автопарком – в жены взять мог любую. Выбрал купец красавицу Прасковью Александровну из деревни Красуха, что стояла на его торговых путях. Прасковья приехала во владения будущего мужа с одним узелком, ибо происходила из бедной семьи. Подвенечное платье и приданое справил ей жених. Венчались, как и положено, в местной церкви. Жить стали в главном доме Нила, стоящем по центру села.

Нил Михайлович был, что называется, крепкий хозяйственник, с массой положительных качеств, но нрава скорее дурного. Выпимши любил почудить – выгонял из дома жену с дочкой и запускал туда скотину. Прасковья называла мужа «Нил Столобенский» - за двухметровый рост. (До сих пор сохранился его персональный диван-великан из морёного дуба, обитый зелёным сукном). Сама же она была невысокая, худенькая, добрая и безответная. А кто ж ещё мог ужиться с такой оригинальной личностью? У них родилась дочь, единственная – Марья Ниловна, моя прабабушка по отцовской линии.

Через какое-то время Нил Михайлович учудил ещё одну вещь – увёз из женского монастыря в Осташкове молодую послушницу Ульяну. Построил для неё персональный «кукольный» домик позади своего, двухэтажного. Там она всю жизнь и прожила. Детей у неё не было. Как уж такое двоеженство Нила совмещалось с православной верой, неведомо.

Естественно, после революции прадеда раскулачили, реквизировали земли и имущество и отправили в Сибирь. Жену с дочкой он, видимо, сумел «откупить» от этой участи. Из ссылки вернулся уже с подорванным здоровьем. Вскоре и умер, на родине. После его смерти обе вдовы дружили, помогали друг другу по хозяйству и в воспитании внуков. Ульяна опять надела рясу, которую называла «мантия». В деревне её прозвали бабкой Солодянкой. Была она добрая, любила детишек и даже в голодные времена всегда их угощала, чем могла.

Дом Нила Михайловича стоит до сих пор, в нём сделан капитальный ремонт, но никто не живёт. Родовое гнездо было продано наследниками в лихие 90-е из-за невозможности его содержать. Новые жильцы, местные чиновники, никак не могут там освоиться. Думаю, их не пускает Нил. А дом и ещё сто лет простоит. Дождётся своего настоящего хозяина.

Унесённые революцией

Каждое лето мы приезжаем на пару дней на родину отца, в местечко Лесное Тверской губернии. Чудесные места. Красивые пейзажи, сосновые боры, лесные озёра с чистейшей водой, быстрые холодные речушки. По дороге – знаменитый Николо-Теребенский монастырь с обновляющимися фресками и чудотворными иконами.

Обязательно навещаем могилки наших родных. Прадед Иван и прабабушка  Евдокия похоронены рядом, на старом деревенском погосте. Они жили «на сломе времён», и судьбы их были также непросты, как и времена.

Иван Владимирович Максимов (1876 – 1932),  роду был крестьянского, рос обыкновенным деревенским мальчишкой. Правда, к сельскому труду склонности не имел и однажды даже, ненадолго, подался в рабочий класс. Работал на Путиловском заводе в Санкт-Петербурге, получал вполне достойную зарплату, около тридцати рублей в месяц (в семейных архивах сохранились расчётная книжка и пропуск). В свободное время любил прогуляться по Невскому в котелке… Наверняка, культурная программа этим не ограничивалась, но в семейной истории о ней достоверных сведений нет.
 
Иван приобрёл в Свищёво большой дом, землю, выездной экипаж с тройкой лошадей, семь коров и женился на богатой невесте, дочери мельника. Откуда же такое благосостояние у простого сельского парнишки и, немножко, питерского пролетария? Как оказалось, не был Иван Владимирович по природе своей ни крестьянином, ни рабочим. А был он, на самом деле (дальше начинается прямо «индийское кино»), незаконным отпрыском местного помещика, новгородского дворянина Ушакова, владельца усадьбы Климовщина. Отец, Николай Николаевич, от сына не отказывался, привечал и помогал,  пока был жив. Даже, по семейным преданиям, хотел официально признать. Однако  процедура усыновления и возведения в дворянское достоинство была достаточно трудной, такие вопросы решал лично император и то только за особые заслуги перед Отечеством. Да и законных детей у Ушакова было достаточно… Мать Ивана, Анфису, он выдал замуж за местного крестьянина, но спокойной семейной жизни у них не получилось. Доживала свои дни Анфиса в барском имении на птичьих правах.

На селе Ивана Владимировича называли «безрукий» из-за неспособности управляться с обычными крестьянскими работами. Зато картёжник он был изрядный, много выигрывал, много и проигрывал. Хозяйство ж, однако, не только не порушил, но и приумножил. Жена Ивана Владимировича,  Евдокия  Ивановна (1879 – 1950),  была ему под стать, «безрукая» же. Она не любила заниматься хозяйственными работами ни в доме, ни в огороде. Любила читать, вышивать и летом ходить в лес за грибами и ягодами. Внуки помнят, как она варила варенье в медном тазу на пузатой керосинке под яблоней и пекла вкуснейшие калачи. У нее, получившей в юности гимназическое образование, была большая библиотека (собрание сочинений князя Волконского, Салиаса, Эмара, подшивки «Нивы» за много лет). Она любила Пушкина и знала много наизусть. Евдокия Ивановна умела заговаривать некоторые болезни, и односельчане приходили к ней за помощью. Евдокия честно отказывала тем, кому помочь не могла, а кому могла, тем помогала, делая заговоры на воду и угольки.

У Ивана и Евдокии было четверо детей – три дочери и сын. Иван Владимирович мечтал о первенце и уже выбрал ему имя, а родилась моя бабушка. И стала Александрой.

В семье Евдокию Ивановну необидно называли  «преставленная». Чуть у нее что-то где-то заболит, она сразу ложилась на кровать и начинала блажить: «Ой, моя смертушка пришла», а Иван Владимирович бегал вокруг нее и причитал: «На кого ж ты меня оставляешь?».  Он умер в 30-х годах, не дожив до шестидесяти, а она пережила его на два десятилетия.

Во время революции, желая сохранить хотя бы что-то, Иван Владимирович сделал тайник в подоконнике своего старого дома, который можно было открыть как изнутри, так и с улицы, и спрятал там самое ценное. Это, возможно, и помогло выжить семье в лихую годину, когда самого хозяина уже не стало – драгоценности сдавались в Торгсин, на вырученные деньги покупалось необходимое. Когда в 20-х годах стали реквизировать «кулацкое» имущество, забрали даже кресло Ивана Владимировича, на котором он сидел – прямо из-под него, подхватили на руки и пересадили на лавку. Кресло это потом долго стояло в сельском совете…

Исследовать историю своего рода – увлекательнейшее и познавательное занятие. Иной раз открываются такие тайны – куда там мадридским дворам!

Василий и Александра

Моя бабушка Шура, Александра Ивановна, родилась в самом начале прошлого века. (Историю семьи Максимовых я подробно описывала выше). От родителей Александра унаследовала не только прохладное отношение к обычному крестьянскому труду, но и некое фамильное своенравие. Когда пришла пора повальной коллективизации, несмотря ни на какие угрозы, в колхоз она так и «не записалась». Возмездие, конечно же, последовало. Наказанием строптивице должно было стать изъятие движимого имущества. Однако сельский участковый, явившийся его описывать, обнаружил в доме только старинный самовар да четырёх пацанов, мал мала меньше, по лавкам. Нацелился, было на самовар… Но им же от бабушки Александры, от всей души и получил. История, к счастью, печального продолжения не имела.

Пацанов, всех, ещё и родившуюся последней дочь, она вырастила и дала, как говорится, путёвку в жизнь. А зарабатывала тем, что любила делать – кулинарничала «у людей», служила поварихой в различных местных конторах и учреждениях.

Александра Ивановна, не смотря на нелёгкую жизнь, до конца дней (а прожила она 86 лет), сохранила ясный ум и живейший интерес к тому, что происходит в мире. Особенно к большой политике. А какая она была кулинарка! Таких вкусных и необычных варений-печений-солений, как у неё, уже, пожалуй, и не попробовать. Пока могла, сохраняла родовое гнездо – тот самый столетний двухэтажный дом. Последнее время жила в двух комнатках на первом этаже. Всё остальное было, как она говорила, «музей». С различными старинными артефактами.

А что же дед, Василий Иванович? Где же был он? Дед имел опасную по тем временам профессию, «продвигался по бухгалтерской линии». И кроме этого многое успел - сидел в лагерях, строил Беломорканал, воевал в Отечественную, занимался отхожим промыслом. Руки у него были золотые.  В семью возвращался нечасто, но с подарками. Сохранились письма деда к бабушке из разных мест, отдалённых и не столь, где он ласково называет её «Шурик». Романтичные, нежные. И мальчишек своих, и дочку он тоже очень любил.

Немного о семье деда. Его отец, Иван Петрович происходил из духовного сословия. Родители хотели выучить сына на священника, но тщетно - из бурсы он сбежал. Отец выпорол незадачливого семинариста и опять отправил учиться. А тот убежал снова. Так священника из него и не вышло. По «духовной линии» пошёл его родной брат, Василий Петрович. Он служил корабельным священником, за что  получил почетное прозвище Вася Флотский. В двадцатилетнем возрасте участвовал в русско-японской войне. Согласно семейным легендам, Вася во время боя подносил снаряды к пушкам, был награжден медалью. Попал в плен. За несколько лет, проведённых в неволе, немного выучил японский язык. Из плена вернулся на родину. После революции, когда в родном селе закрыли церковь, он тайком отправлял церковные службы и требы.
 
Иван же Петрович женился на единственной дочери Нила Михайловича – Марье Ниловне. (О прапрадеде Ниле я писала в самом начале). Иван Петрович и Марья Ниловна имели небольшой, но прибыльный бизнес - бакалейную лавку. А ещё пекли и продавали булки, калачи и баранки.

Возвращаю повествование к дедушке и бабушке. Когда они венчались, священник сказал, что такую красивую пару видит в первый раз и, наверное, в последний. Так и вышло – сельскую церковь вскоре закрыли, а затем и порушили. Не удалось сберечь и брак. Свои земные пути они закончили не вместе, и не в один день…
 
Сохраняя историю своего рода, свои корни, мы ведь сохраняем и себя. Чтобы не быть унесёнными ветрами, беспрерывно веющими над нашей Отчизной.