Повесть Солдаты ДОТа 205. Глава 4

Глава четвёртая

Погиб Иванов. Чёрт из болота.

Переправившись через реку Западная Двина, группа Николая Щербакова взяла курс на Витебск. Преодолевая леса, болота, овраги, отряд быстро продвигался вперёд. Всю ночь шли без приключений. Вокруг было тихо, только коростели – птицы, которых белорусы зовут дергачами, кричали хриплыми голосами, нарушая ночную тишину, да где-то вдалеке изредка слышались пулемётные очереди. На востоке небо освещалось заревом пожаров. К утру над болотами и низинами стал подниматься туман, скрывая всё на пути.

Люди вышли из кустарника мокрыми и усталыми. Перед ними вдруг как бы выросла небольшая деревушка. Они остановились и стали приглядываться. Около крайней избы во дворе заметили три военные немецкие повозки, накрытые брезентом. Возле повозок стояли, пофыркивая, сытые лошади.

– Немцы! – прошептал Щербаков. – Спят фрицы. Надо узнать, сколько их. Пошли со мной, Михаил. А остальные в случае стрельбы – бегом к нам!

Николай и Ахмед перелезли через изгородь и по двору подобрались к избе. Из неё слышался немецкий говор. Через минуту открылась дверь и во двор вышел высокий, в белой рубашке немец. Щербаков выстрелил. Немец, покачнувшись, схватился за жерди забора, встал на колени и тут же повалился на бок.

Вскочив в избу, Щербаков увидел на полу двух немцев, которые спали на сене, укрывшись одеялом. Ещё два выстрела – и всё было кончено. На скамейке около кровати лежал китель с погонами фельдфебеля, а под ним – пистолет и полевая сумка.

Услышав выстрел, Орехов с солдатами бросились в другие избы. В одной из них нашли ещё троих немцев.

Проходя по двору, Щербаков и Ахмед не заметили часового, который, укрывшись брезентом, спал на телеге. Прозвучали выстрелы – он проснулся и, увидев бегущих советских солдат, открыл огонь из автомата. Кто-то из красноармейцев схватился рукой за грудь, пробежал несколько шагов и упал.

– Убили! Иванова убили! – тут же закричали солдаты и залегли, стреляя в сторону телеги.

Часовой был убит. Лошади, оборвав привязь и сломав изгородь, убежали.
Щербаков присел на завалинке дома и обхватил голову руками.

– Что с вами, товарищ командир? – спросил Орехов. – Не ранены ли?

– Нет. А вот Иванов… лучше бы я вместо него лежал. Я виноват в его смерти. Ведь можно было часового бесшумно снять и всех их сонными порешить, а я не удержался, выстрелил. Вот и погиб Иванов. А может, он ещё живой? Погляди получше. Может, уколы какие сделать или искусственное дыхание?

– Нет, он мёртвый.

На окраине деревушки Селище, на маленьком кладбище, вырос небольшой холмик свежей земли, холмик без памятника, без креста. Под этим холмиком, завёрнутый в плащ-палатку, остался навечно лежать солдат ДОТа № 205 красноармеец Иванов. Никто не произносил прощальных речей, в тяжёлом молчании стояли солдаты, и слёзы капали на свежую могилу.

В телегах было полно провизии: мешки с крупой, сахаром, солью, ящики с галетами, макаронами и консервами. В одной телеге лежали две свиные туши.
Солдаты набрали продуктов, сколько смогли унести.

Крестьянам, собравшимся во дворе, Щербаков посоветовал оставшиеся продукты разделить и спрятать. Поймать коней, запрячь в телеги и отвезти убитых немцев в лес, зарыть их там, а телеги сжечь. Только сделать всё это поскорее.

Восток заалел. Солнце, окрасив небо, готовилось взойти над просторами земли. Песня жаворонка звенела в высоте. Он первый, поднимаясь ввысь, видит восход солнца и поёт ему свою, всегда радостную, звонкую песню. На лугу блестела роса. С восходом солнца туман ещё гуще застлал низины. С болота, лежащего недалеко от деревни, потянуло сыростью и запахом валерианы.

В то утро солдаты, мокрые и усталые, молча шагали друг за другом. Они опять вошли в лес. Шли торопливо. Им надо было как можно дальше уйти от деревни, чтобы избежать погони. Пройдя километров пять, они остановились в густом ельнике и стали завтракать. Завтрак их был обильный и сытный. Орехов выдал всем по банке консервов, по куску сала и по несколько галет.

Утолив голод и напившись в ручье прозрачной холодной воды, люди повеселели. Струйки табачного дыма вились над ними. Солдаты запаслись немецкими сигаретами и теперь дымили вволю.

– Нет, не курево это! Солома какая-то, – ворчал Лазаренко, покуривая жёлтую немецкую сигарету.

Пройдя ещё километров десять то лесом, то ольховым кустарником, держа направление вдоль речки Оболь, отряд вышел к шоссейной дороге, за которой невдалеке проходила и железная дорога от Полоцка на Витебск.

– В этой рощице будем отдыхать, – предложил Щербаков. – Расставьте, товарищ Орехов, посты.

Солдаты, сняв сапоги, стали сушить портянки. У многих после ходьбы по лесу и по болотам сапоги были уже разорваны.

– Жаль, что не взяли у тех немцев обувку, – сказал Чуев. – Им всё равно она уже не нужна.

– Ну её к черту! – возразил Лазаренко. – Там одна подошва на железных гвоздях – больше килограмма.

С запада, вдоль железной дороги, в сторону Витебска летели семнадцать немецких бомбардировщиков.

– Видите, как низко идут, – заметил Фомин, – будто над своей землёй летают. Вот бы сюда десяток зениток! Мы бы их, как куропаток, пощёлкали.

– Авиация у них сильна, братцы. Вот сколько их! Что шмели жужжат, – вставил слово Чуев.

– А что, Михаил, – обратился Щербаков к Ахмеду, – я думаю, что нам отдыхать не время. Пойдём, посмотрим, что на свете делается, разведаем, куда идти, что делать.

Командир дал наставление Орехову, и они с  Ахмедом, взяв автоматы, направились по густому осиннику на юго-восток. Вскоре им преградило путь большое болото, изрезанное ровными канавами, по краям которых пирамидами был уложен торф.

– Видимо, здесь где-то был торфобрикетный завод, – предположил Ахмед. – Трудно будет нам перебираться по торфоразработкам.

– Канавы для разведчика не преграда, – ответил Николай и тут же, разбежавшись, прыгнул через одну из них.

Торфяной рыхлый берег стал обрушиваться, и лейтенант, взмахнув руками, как бы желая удержаться за воздух, погрузился по самую шею в торфяную жижу. Ахмед, увидев командира в беде, лег на землю, протянул товарищу руку и помог выбраться.

– Вот проклятое болото! – выругался Щербаков. – Уже второй раз на своём веку принимаю торфяные ванны.

Солдат, глядя на командира, хохотал. Очень уж смешным был тот – весь облепленный чёрной торфяной жижей. Пилотка осталась в канаве. Ахмед, насмеявшись вволю, выломал лозовый прут и выловил её.

– Придётся нам отдыхать, – сказал Ахмед. – Снимайте с себя всю одежду, не стесняйтесь. Вымоем и высушим, а потом и в путь. К вечеру вернёмся.

– Да, Миша, придётся раздеваться. В таком виде не могу идти. С кем-либо встречусь, подумают – чёрт из болота вылез.

Одежда была вымыта, выжата и развешана на кустах. Николай, лёжа на животе, стал рассказывать о своём первом купании в торфяных канавах. Ахмед слушал и, помахивая веткой, отгонял комаров.

– Было мне восемнадцать лет, – начал Щербаков свой рассказ. – Жил в деревне Слобода Воронежской области. Однажды пошёл я с приятелями гулять в другую деревню. Там жили мои родственники. Они посадили нас за стол, мы выпили самогону и пошли на танцы. Пришли, а там гулянка идёт, девки с парнями вихрем вертятся. Гармонь играет, скрипки визжат на разные голоса. Не устоял и я. Приглядел симпатичную девушку и пригласил её на польку, затем на вальс. Так весь вечер и танцевал с ней.

Решили мы прогуляться. Прошлись вдоль деревни, даже за деревню вышли. Постояли, соловья послушали. Повернули назад, идём, смеёмся, а навстречу нам три парня. Молча идут, курят, только искры от папирос летят. Поравнялись они с нами, один и говорит: «Вот как он твоей Кате пули заливает!» Другой, в морской форме, подошёл ко мне, схватил меня за грудки и замахнулся. Я толкнул его и хотел бежать, но руки матроса крепко держали меня, рубаха моя затрещала. Катя с криком побежала в деревню, а парни навалились на меня и давай колотить, приговаривая: «Не будешь ходить к нашей Катьке!»

Я был крепким и вёртким, отбивался, как мог. Удалось мне как-то вырваться от них, и понесли меня ноги невесть куда. За мной гнались, но отстали. Оказался я ночью один среди поля. Вдали заметил огонёк и побрёл на него. Сколько я шёл – не знаю. Вдруг полетел в какую-то яму и шлёпнулся в вонючую жижу. Я понял, что попал в торфяную канаву. Кое-как выбрался, ступил несколько шагов и полетел в другую яму. Так я, выкупался в восьми или десяти ямах. Хмель прошёл. Я выбился из сил, полежал, посидел.

Отдохнув, опять побрёл на огонёк. У огня сидели подростки и старики из нашей деревни: они в ночном пасли лошадей. Когда, раздвинув кусты, шагнул я к костру, мальчишки и старики испуганно закричали и разбежались. Я упал около костра, дрожь била меня, как в лихорадке. Когда деревенские разглядели меня и поняли, кто я, подошли, а затем принесли в шапках воды и обмыли мне лицо. Я долго лежал у костра, пока не пришёл в себя.

Вот, дорогой Миша, какой случай со мной был в молодости. Так что мне не впервой купаться в торфяной жиже.

Щербаков приподнялся и посмотрел на Ахмеда. Оказывается, тот, недослушав историю, уснул. «Вот как я тебя своим рассказом убаюкал, – подумал Николай. – Ну, поспи немного. Я и сам вздремнул бы, да боюсь – разоспимся». Щербаков потрогал развешанную на кустах одежду и, убедившись, что она уже высохла, стал одеваться.