Милосердие в аду. Часть вторая. Глава 9

                МИЛОСЕРДИЕ В АДУ

                Роман в 5 частях с
                эпилогом

                Часть II

                Глава 9



                Молитва


Инна Львовна осторожно сходила со ступенек крыльца. На открытом воздухе голова закружилась от голода.
«Что же это я перил не сделала. Надо сказать...» — пронеслось в голове.
Перед ней была нечищеная от опавших листьев и веток дорожка. Доктор ступила на землю и глубоко вдохнула пряного воздуха, как будто выпила воды. На широкой дороге перед трудовыми мастерскими и дальше, — везде виднелись фигуры немецких солдат.  Не  хотелось идти там. Хотелось   в последний раз пройти и проститься с больницей одной. Быстро свернув влево, она повела солдата за собой по другой, внутренней, своей любимой дорожке прямо к зданию администрации.
Солдат сбил шаг и что-то буркнул, выправляя ствол карабина, зацепившегося за ветви пихты. Доктор поняла.
— Keine Sorge, ich Laufe nicht Weg! Aber ich gehe das Letztemal hier. Ich bitte Sie, lassen Sie uns langsamgehen. Der Kommandant dort. Sehen? (Не волнуйтесь, я никуда не убегу. Но я иду здесь  в последний раз. Прошу вас, давайте идти медленно. Комендатура вон там. Видите?)
Солдат успокоился. Они обошли здание, и доктор ещё раз посмотрела на окна. Сквозь ветви-руки клёнов, водопады желтеющий листвы, сейчас был виден только кусочек окна на первом этаже. Окно было темно, но ей хотелось думать, что Костя смотрит ей вслед.
«Что же... Что было не так?» — настойчиво и с острой болью в груди думалось сейчас. «Я люблю свою работу... Эти три года — самое счастливое время в моей жизни. Потому что это хорошо — творить, делать, создавать, растить вокруг себя.
Когда ты молода и живёшь, чтобы отдавать-отдавать-отдавать. И всё получается. Новое отделение, новая группа врачей. Они что-то находят, применяют. Рядом я. Помогаю им во всём. И это останется после меня. Да. Главное останется. Как хорошо, что у меня было такое время. Что я узнала, что такое может быть  в жизни».
Голова начинала кружиться, потому что она незаметно убыстряла шаг, поспевая за своими мыслями. Инна Львовна остановилась, прижимая кулачки к груди, и тихо сообщила солдату:
— Das Herz klopft. (Сердце стучит.)
Марэк понял.
«Почему всё кончается так? Где я сделала ошибку? Где? Когда началась война, мне нужно было уйти с работы? Как? Почему? Этого невозможно было предвидеть. И этого никогда ни я, ни другой — не сделал бы. Я работала в другой психиатрической больнице в Ленинграде. Мне было интересно организовывать реабилитационную работу. Не только лечить, а изменять быт больных. Потом пришла сюда. Сначала начмедом. Что было не так? Я училась в мединституте, и мне нравилась медицина. Вся. Хотя пошла в медицинский только для того, чтобы стать психиатром. Почему? Потому что безумно любила читать Достоевского и следить за художественным исследованием человеческой души. Где я ошиблась? До института... Мне всегда была интересна... художественная сторона жизни. “О, если б прорасти глазами, как эти листья в глубину”. Поэтому так любила поэзию, обожала Есенина, была своей в этом странном сообществе имажинистов. Как и многие еврейские девушки. Неужели вся моя жизнь должна была подойти вот к этому концу?»
Оставалось пройти ещё две дорожки. Вдали виднелись стены усадебного дома. А приближаться не хотелось. Каждый шаг уже был неповторяем. Инна Львовна до рези в глазах впивалась в ветки, листики, шишечки ольхи, отслаивающиеся пластины зеленовато-серой коры платанов.
«Ведь и раньше каждый миг — один. Но сейчас — он последний. К павильону с Костей не вернёшься никогда».
Она представила себя сейчас со стороны, идущую в старом больничном халате, с неубранными волосами и словно измятым, постаревшим лицом, в старых больничных тапочках, — одна на дорожке своей больницы. Идущую к смерти. В голове замутилось, и стало трудно дышать от слёз. Инна Львовна замедлила движение, припахнула халат, сложила руки на груди и, наклонив голову,  зашептала одними губами, вслушиваясь   в шорох своих шагов как в беседу с кем-то:
«Господи... отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу твою. Благословен ты, Господи, Боже мой. Бог предков наших Авраама и Исаака и Иакова. Бог великий, всесильный и грозный. Бог всевышний, творящий благодеяния, владеющий всем, помнящий заслуги предков и посылающий спасителя их потомкам, ради имени Своего, царь  помогающий,  спасающий  и щит! Благословен ты, Господи, щит Авраама...»
— Doktor, — раздался сзади неуверенный голос. — Gehen Sie entlang der Stra;e. (Идите по дороге.)
Инна Львовна набрала сладкого воздуха в грудь и пошла, вспоминая слова Амиды.
«Ты... всесилен вечно, Господи! Ты воскрешаешь мёртвых. Ты велик при спасении. Убереги от смерти несчастных беззащитных, забывших разум свой больных. Они ни в чём не виноваты. Спаси их. Спаси их матерей и отцов. Убереги от смерти людей, служащих им. Всю свою жизнь посвятивших помощи и только помощи. Помоги и отведи от смерти их. Господи, Ты всесилен! Спаси от смерти корреспондента ленинградской военной газеты, милого юношу поэта. Он по воле случая оказался здесь. Спасибо Тебе, Господи за то, что он полюбил меня, так смешно и безрассудно, как влюбляются поэты, и дал мне почувствовать хотя бы это. Сейчас... В эти последние дни. Спаси его. Я должна была отправить его в Ленинград с той последней машиной. Почему я не сделала это? Потому что думала, он уедет на другой день. Никто же не знал, что так будет. Мне была приятна его смешная влюбленность. Господи, прости меня! Я понимала, что может так случиться,  и должна была отправить его в Ленинград. Прости меня, Господи, и сохрани его! Сохрани от смерти моих маму и папу. Господи, в последний раз говорю с Тобой на этой земле! Дай надежду мне!.. Господи!»
Оставалась ещё одна последняя дорожка. Мир уходил. Но осталось последнее заветное место. Слева через канаву пролесок парка был засажен по-особенному. Огромной величины вековые дубы, липы, величавые важные сосны, берёзы и ещё много других деревьев, — все были высажены в ровный круг. Инна Львовна очень часто проходила мимо этого места и всё время думала, что когда-нибудь она перепрыгнет через канаву, войдет в самую середину круга и посмотрит наверх. Было очень интересно, как выглядит небо в окружении крон этих деревьев, как нарочно выросших ровным кругом, словно одна семья. Всё время откладывала. Было неудобно и неловко. Главному врачу пролезать через кусты... Она ещё хотела пересчитать все деревья в круге, но и это откладывала. Теперь, проходя мимо, она поняла, что никогда так и не увидит, как выглядит небо из центра круга.
Шаг за шагом... Миновали липы... Две сосны... Пять... Восемь... Одиннадцать. Сосчитать точно не получилось. Пошли кусты. Уходила больница.