Три станции

       У него никогда не было много вещей. Если бы не сумки с книгами,  Дек уезжал бы практически налегке. Он шел на остановку 58-го в одиночестве.  «Этот путь лучше проделать одному»,  - решил он вчера и не стал никому сообщать о своем отъезде. Если на вокзал будет провожать компания, то будет, конечно, весело. Будут шутки, воспоминания, разговоры о будущем. Таким  разговорам не бывает конца. Интересно устроен человек.  Двое могут сцепиться, как  полюса магнита, и проболтать несколько часов кряду, иногда всю ночь, не замечая времени, окружения. А Деку хотелось проститься с городом. Город был его особым другом. Дек даже ревновал его к его жителям. Однако вот, надо уезжать. Нежданно  так  получилось. Было грустно.
       Путешествуя по улицам города, Дек наладил свои тайные отношения с ним. Он чувствовал себя городским домовым. Просто идя по тротуару, квартал за кварталом, по одному и тому же маршруту, он воображал себя несущим тайную службу. Обходил свои владения, учитывая в памяти мельчайшие изменения городского пейзажа.
       И сегодняшний путь был известен ему до мелочей. Он тысячу раз проделывал его пешком. От общежития два квартала до остановки автобуса. Полчаса езды на автобусе через лесопарковую зону города до станции метро Островская. Затем две остановки до пересадки на другую линию и по ней еще две остановки до Восточного Вокзала. Это займет еще полчаса. Затем будет около часа до отхода поезда, посидеть на сумках, выкурить несколько сигарет, поглазеть на отъезжающих-приезжающих, послушать диктора, объявляющего пригородные поезда до Бугаева. Почему-то  всегда объявляют поезда до Бугаева. Совпадение или  причуда памяти?
       Предвкушая это, он миновал длинную железную ограду ведомственной больницы. Сквозь вертикальные прутья виднелись поляны одуванчиков и конского щавеля. Он шел по натоптанной тропе, по бокам которой росли каштаны. Сочная зелень начала лета, запах недавнего дождя, к которому примешивается настоянный запах городского жилья, запах студенческой общаги. Видимо, ветер дул в спину. Запахи. Дома  они тоже будут, но дома будут другие запахи. Похожие, но другие. Эти запахи Дек вдыхал последний раз. Перейдя дорогу, он прошел мимо пятиэтажек, в которых жили сотрудники института физических проблем. На вид обычные люди, мужики и бабы, когда стоишь с ними в одной очереди в гастрономе. Многих из них Дек знал  в лицо, с некоторыми был знаком.  В этом доме жил  руководитель дипломной практики.  Заслуженный ученый, стоявший у истоков ядерной физики. А разговоры - о больной жене, о строительстве дачи, о друге, ушедшем в запой. Никакой романтики  «Девяти дней одного года». Конечно, не все ядерщики такие. Однажды рядом с Деком на лавочке возле кафе присели двое «забулдыг» и так застрочили о бёсселях и операторах в тензорном поле, что у Дека челюсть отвисла. С такой страстью обычно смакуют баб или футбол.
       Дек стоял на остановке,  глядя на приближающийся 58-й. Его появление  было видно издалека. Сейчас он проезжал мимо ведомственного кафе, в котором Дек обедал, когда позволяли финансы. Кормили  недурно. Биточки по-селянски и лангет из вырезки. Дек невольно облизнулся. Он никогда не страдал отсутствием аппетита. Здорового любопытства в нем тоже был изрядный запас. Дек не понимал, как и где можно скучать. Поезд, улица, даже потолок, когда на него смотришь лежа на спине, всегда подсовывают какую-нибудь зацепку  вниманию.  Воистину, не насытится око зрением.
       Дек вошел в автобус и стал рядом со своими сумками на задней площадке. Свободных сидений было много, но Дек не садился, предпочитая возвышенное положение, хороший обзор салона и чтобы никто не заслонял окна.  Сумки лежали у его ног, как две верные собаки у ног охотника. Они служили Деку верой и правдой. Отправляясь бродить по городу он  брал одну из них забрасывая ее за спину на манер котомки. Но правом плече от ее длинных ручек вытатуировалась темная синюшная полоса. Дек  срастался со всеми своими вещами.
       Автобус выехал на шоссе, ведущее от поселка к городу. Проехал мимо стелы, возвещавшей городскую черту. Но до городских построек  было еще далеко. Предстояло десять минут езды через лесную зону. Студенты техфака так и называли это место: десятиминутный участок. Кто-то специально замерял. Ровно десять минут, плюс-минус десять секунд на любом виде транспорта. Словно заколдовали. Вдоль шоссе у кромки леса шла пешеходная дорожка. Из окна автобуса она выглядела уютненько, узенько.  Но когда одиноко идешь по ней, и ее конец теряется в перспективе, то она кажется широкой, как дорога жизни. Деку нравилось ощущение своей затерянности на дорогах жизни. 
Мелькнул  поворот налево, к корпусам авиационного института. Теперь наперегонки с автобусом несся трамвай. Здесь за городом трамваю была свобода. Он мчался, как красная ракета, и пассажиры трамвая разглядывали пассажиров автобуса. Те были заняты тем же. Наконец, трамвай отстал, подъезжая к остановке.
       Лес незаметно сменился домами. Тоже лес. Рос веками. Город. Люди - как термиты. Каждый приносит комочек пережеванной земли  и,  прилепив к какому-нибудь наросту,  умирает. Люди - это одежда для города. Меняется раз в двадцать-тридцать лет. Ветшает и отправляется на свалку. В последний путь. Я тоже сегодня - в последний.
Грудь Дека наполнилась нечаянной  радостью. Он почему-то любил все делать в последний раз. Иногда даже, делая не в последний, он представлял себе, что в последний. Это было, как присолить блюдо. Проступает настоящий вкус.
       Повернув два раза и проехав по Островской, автобус подъехал к метро с таким же названием. Сзади звякнул, останавливаясь, трамвай. Тот самый. Здесь перед погружением под землю можно постоять с сигаретой,  разглядывая прохожих. Нет ни одного знакомого, и не может быть. Территория юринститута, самого престижного заведения в городе. Другой мир. Дек выпустил струю дыма в сторону существ из другого мира  и огляделся напоследок. Место очень благодатное, чем-то  похожее на пристань. Дома прошлого века, словно парусники у причала, покачивающие мачтами деревьев. Никто никуда не спешит. Город, но не агрессивный, самодовольный деловой квартал. Альма Матер, добрая Мать. Здесь неподалеку,  в переулках, институты. Политех, Пед, Автодорожный, Радик. Люди с праздным видом проходили мимо по одному и парами. Зачем они здесь? А зачем я? Поглазеть на них, поотражаться в окнах первых этажей, а затем уехать навсегда, увозя с собой душу этого города, а может быть, оставляя ему свою. Никакое объяснение ничего не объясняет. Он выбросил сигарету в урну и стал спускаться в подземку. Толкнул тяжелую стеклянную дверь, приоткрытую струей подземного воздуха. Пропустив его, та вернулась в прежнее положение. Перевернутая страница жизни.
       Сумки плюхнулись на ступень эскалатора. Он спустился на следующую. Так удобнее брать. Спину сорвал на службе в армии. Век мой - зверь. В лицо ударил рев подъезжающей электрички, запах креозота и тормозной жидкости.  Тоннели, лестницы стертые миллионами ног. Людской муравейник. Очень тяжелые муравьи.  Сколько в совокупности весят жители города? Отшлифованный быт. Механизм, отлаженный веками. Ты здесь всего лишь лишняя деталь. И выбросить тебя не жаль.
       В метро Дек привычно выпал из потока времени и событий. Когда он так впадал в свою задумчивость, ему можно было провести рукой перед глазами, он не реагировал. За это и получил свою кличку Декарт. Дескать,  мыслю – следовательно, существую. Так окрестил его друг, Карпик, он же Рыба. Бесцеремонное существо, всячески старающееся внырнуть в неспешный поток Дековых мыслей. Просчитывать, то есть, угадывать мысли и поступки друзей,  было одним из развлечений техфаковцев. Довольно жестоким развлечением.
Но в этот раз Дек (сокращенный из Декарта для удобства обращения) ехал  один, и вынырнул из потока мыслей уже на железнодорожном вокзале.
       Вокзал -  территория  не принадлежащая городу. Большинство людей здесь ожидают пересадки. Они на сто шагов не отходят от  вокзала вглубь города и ничего не знают и не хотят знать об аромате его жизни. Им от города нужен только перрон и зал ожидания с газетным киоском и туалетами.
       Из метро он поднялся сразу на шестую платформу, откуда отправлялся его поезд. Вокзал после дождя особенно хорош. Ласточки, свившие гнезда под навесами платформ,  с щебетанием сшивали голубую ткань неба с разрывами облаков. Отовсюду звуки огромных машин. Все в движении. Молодость мира.
       Вчера Дек получил телеграмму из дома. «Мама при смерти срочно приезжай». И Дек понял, что время, отпущенное ему, закончилось. Пуповина. Несмотря на имеющиеся внешние признаки, он отнюдь не был космополитом.  «Нет больше денег, нет нарядных одежд. Далёкое Царство нам кажется лучшим, пока его скучное нравоучение не обнаружило кровосмешения и потерянного послушания закону Растительной Жизни. Я  не вернусь, предпочитая вечеринке друзей Большую Семью...», - нашептал ему вкрадчивый бесстрастный голос. Никому этого не понять. Если бы такое случилось с Рыбой, тот поехал бы схоронить свою «окочурившуюся старуху» и поскорее вернулся назад, влачить свое ничтожное эфемерное существование в этих грандиозных декорациях. Он поднял бы на смех Дека, если бы Дек ему сказал, что он в данную минуту он прощается с городом. Дек сидел на сумке со своими книгами, курил сигарету и смотрел поверх голов ожидающих на синее последождевое небо с точками ласточек и медленно вытаскивал из пасти города свою руку, как дрессировщик на арене вытаскивает из пасти льва, которого он выкормил из бутылочки, свою.