Памятник, бля!

— Любишь ты фотографироваться в обнимку с монументами, нехристь. Но чтобы с таким динозавром (см. картинку над текстом)...
— Но я, кукла Лена, будучи от природы воинствующим гуманистом...
— Угу. Доказательств нет, но вы поверьте. Вернулся домой под утро, поцарапанный и со следами бурной страсти на лице —вот и весе твои гуманитарные акции. И то в далеком прошлом. Так что молчи уж. Без меня ты ел суп половником прямо из кастрюли, это я из тебя человека сделала — в трусах глаженных ходишь.
И сейчас ты обнаглел настолько, что, в часы досуга, любишь со мной поговорить о страшном вреде образования широких масс. В свете содержания записок в Стене Плача. И причем тут гуманизм?
—  Но ответом на мои рассуждения были твои возмущенные крики и издевательский смех. И тебе не стыдно за такое ко мне отношение, кукла Лена? 
— Прячется он под диван и оттуда щёлкает зубами, как же. Нехристь! А это у меня от мамы, если хочешь знать. От переживаний она у меня всегда кидается на деревья и заборы. Это вся деревня под Рузой знает. И то, так со мной только поначалу было, как про Стену Плачу ни с того, ни с сего услышу. А потом я смерилась, согласись, христопродавец. Обуздал ты меня, мировая закулиса.
И кстати, ты зачем снял с меня халат, обормот? Да, я твоя содержанка, но тут ты откровенно злоупотребляешь своими полномочиями, нехристь. Вспомнил какую-нибудь далекую от вокала певицу Большого театра времен твоей блатной юности, проведенной в центре Москвы на Новослободской?
Вроде относительно молодая тетка — а ещё не совсем свинья, но уже тяжеловата. И, судя по фото, у нее импланты в подбородке и углах нижней челюсти. И нос переделан из курносого. А силикона в сиськах вообще немеряно.
— Ну да!? А такая была вроде застенчивая...
— У меня глаз наметан, так что не сомневайся. Так вот оттуда у тебя и пошла эта неистребимая тяга к монументальным формам, как я понимаю? В багрец и золото одетые...  И это в то время, когда вся страна, как один человек, сидела у экрана телевизора с банкой водопроводной воды в ожидании ее «зарядки» Кашпировским...
—Э-эх, кукла Лена, любишь ты клеветать на старое время, ох любишь! Так обстановка тогда была угрюмая, агрессивная, предреволюционная. И это нутром чувствовали представители Малых народов Севера.
— Ах ты... лапает он. А ну брысь, у меня плита включена.
— Вот, значит, откуда у тебя эти подозрительные привычки, эти чуждые нам духовные ценности! Зато сейчас что? «Если не перестанете заражаться, то перекроем все?». И тебе это больше нравится? Или наш долг — бороться с этими опасными планами, кукла Лена?
— Угу, опять выступил он с крикливыми замечаниями в адрес простой женщины из деревни под Рузой. Нехристь и обормот. Полюбуйтесь на него — лыбится он. Так вот в чем причина того, что ты мне строго настрого запретил самой покупать белье? Мои духовные ценности тебя не устраивают, оказывается.
— Все сам, кукла Лена, все сам... исключительно в рамках борьбы с коронавирусом, обращаю твое внимание. Продемонстрировал твердую решимость, тут ты права. Гвозди бы делать из таких людей как я. Потому что такие они, люди, которые о народе думают и себя не берегут. Да, характер у меня такой.
— А то я терялась в догадках, наивная... Тебя, мировая закулиса, кроме оргазмов и прочих пиковых переживаний бытия, ничего ведь не интересует на самом деле. Я же тебя насквозь вижу. Как облупленного.
— А вот я тебя люблю, кукла Лена. Потому и насквозь тебя не вижу, а мой взгляд скользит по твоей поверхности. Ну и как тут халат то с тебя не снять?
— Угу. Когда ездовая собака сказала ему, что никогда не считала Ницше серьёзным философом, представитель Малых народов Севера понял, что пора что-то делать. Не видишь — у меня плита включена? О любви он опять затянул, обормот.
— Что вижу — то пою.
— Поешь сначала, пока теплое. Инсулин уколи, как солидный человек. А только потом, благословляясь... Я тебе что — когда-то «нет» говорила?