Испанка
Дядя привозил на санках воду из колодца, разгребал снег, заносил дрова в холодные сенцы. Фельдшер ставил уколы. Иногда и ему приходилось разгребать снег, чтобы добраться до крыльца. Уходя, он повторял, что если кто-то из родителей умрёт, не пугайся, так бывает, жди старших и никуда не уходи. Когда умер сосед, матери не было дома, дети испугались и ушли, потом их искали. Я старалась следить за печкой, подбрасывала дрова и ночью тоже. Боялась, оставаться без света. Электричество тогда включали на несколько часов, это после войны было, в начале пятидесятых.
Приходила тётя, и начинался помывочный день. Она ставила на печку выварку для белья, набитую снегом. Снег таял, оставалось мало воды, и я таскала новые и новые порции снега в кастрюле, пока выварка не наполнялась. Первым мыли отца. Пододвигали корыто к постели, осторожно пересаживали его в корыто, тётя тёрла намыленной мочалкой, а я поливала ей. Особенно придирчиво она смотрела за лопатками, крестцом и ягодицами, боялась пролежней. За год до этого умерла моя бабушка, она лежала два года, и с пролежнями тётя умела бороться. Вымытого отца перекладывали на лежанку, накрывали тулупом, и наступала мамина очередь мыться. Тётя панически боялась клопов и вшей, была очень чистоплотной. Меня она сразу постригла наголо ножницами, и волосы отрастали клочками. А у мамы были длинные косы, тётя спасала их от вшей керосином. Сначала намачивала мамину голову, туго завязывала платком, и, прежде, чем начать мыть, мыла ей голову. Маму сажали в корыто, под спину ставили стиральную доску, перекидывали волосы за доску и мыли голову над тазиком. Вымытую, укладывали к отцу на лежанку валетом. Иначе они не помещались. Родители бредили, я следила, чтобы они не скатились с лежанки, а тётя выбрасывала на снег простыни, в холодные сенцы одеяла и матрасы. Смачивала тряпку керосином и протирала пружины у кроватей, родительской и моей. Потом доставала головешку и прожигала кроватные сетки. Так она боролась с клопами, которых, к счастью, и не было. Потом лежанку подпирали столом, чтобы родители не свалились, и наступала моя очередь мыться. Тётя была высокой, крепкой женщиной. Двигалась быстро, всё у неё получалось ловко. Если я зазеваюсь, прикрикивала, мол, не лови ворон. Потом она варила бульон, делила мясо на порции, складывала в миски, заливала бульоном и выносила на мороз. Каждый день я брала новую порцию, разогревала в чугунке, бульоном с ложки пыталась родителей накормить и ела сама.
Во второй половине дня начался буран. Оба, и отец, и мать кашляли с кровью, я сидела рядом и очень боялась, что они умрут. Наступила ночь, буран усилился. Электрический свет не дали. Всю ночь жгла дрова, и горела керосиновая лампа. К утру дрова закончились, выгорел весь керосин. Самой наливать керосин из бидона запретила тётя. Комната быстро выстывала, выйти за дровами не получилось, примёрзла дверь. А за окном завывал ветер, бросал в окно снег. Стало так страшно, никто не приходил. Я на родительскую кровать перетащила всё, что было тёплого, легла между ними, согрелась и уснула. Проснулась от крика тёти. Это было ещё не воскресенье, но она как чувствовала беду. Пошла к брату в гараж, он шоферил, и на его машине они приехали. Пешком было не добраться, всё занесло. С трудом дошли до крыльца, руками разгребли снег, открыли примёрзшую дверь. Холодина, ребёнка в комнате нет. У тёти паника. И тут, как чудо какое – то, из-под нагромождения одеял, а сверху ещё и свой матрас я положила, раздался слабый голос отца. Мол, не голоси, тут она, с нами. Натопили, всех перемыли, еды наварили, тут пришёл дядя с отцовской стороны и фельдшер. Пили чай с клюквой, тётя считала её лучшим лекарством. С этого дня отец стал поправляться, а потом и мама.
На следующую зиму мы уже жили в новом доме. Многие воспоминания детства стёрлись из памяти, но ту зиму и испанку помню во всех подробностях.
Свидетельство о публикации №220040301043