Глухие

Это стало таким обыденным, ты надеваешь наушники, включаешь песню и идешь по своим делам. Вокруг тоже люди в наушниках, так же, как и ты бредут на свою скучную работу или неинтересную учебу, наполняя мир звуками барабанов, скрипки, фортепиано и голоса, - у каждого, конечно, свои предпочтения. Главное в этом деле – ни в коем случае не снимать наушники! Иначе цыгане зомбируют тебя. Нас учат этому с детства – не снимать наушники, - а то станешь жертвой звукового оружия, заболеешь с летальным исходом.
Никто не помнит, как это началось, все ждали зомби-апокалипсиса, а случилось это. Они стали появляться, люди-беженцы из разных стран, стали говорить с нами, а на следующий день наших лихорадило.
Их выгоняют, выселяют, но они все равно возвращаются, поют свои песни на улицах, играют на скрипке, они не трогают нас, а мы стараемся просто не обращать на них внимания.
Отделения больниц наполняются зараженными все реже, но вирус остается опасным и у ученых нет лекарства. Первые симптомы «цыганской лихорадки»: ты сильнее потеешь, можешь испытывать легкую нервозность, тревогу, горячие приливы, перетекающие в жар, слабость, першение в горле, плаксивое настроение, последняя стадия – галлюцинации. Важно сразу обнаружить у себя признаки болезни, обратиться в больницу, чтобы не заразить других.
Но мы все придерживаемся мер безопасности, вакуумные наушники и громкая музыка – залог спасения от аудио-вируса. Когда вы возвращаетесь домой, закрывайте плотно две и окна, включайте радио и телевизор, на ночь – шум моря или колыхание травы, важно не оставаться в тишине.
Некоторые люди начинают сходить с ума от вечного шума, они жалуются, что не слышат свои мысли. Для таких пациентов создали специальные вакуумные гостиницы, там можно посидеть в полной изоляции и успокоиться.
Но мы – молодежь, лучше переносим карантин, наша жизнь как-то проходит по прекрасные саундтреки. Музыка с нами везде, а если ты попал в сложную ситуацию, например, сломались наушники, а ты не дошел до дома или работы, просто закрой уши и громко пой, все равно тебя никто не услышит.
Я люблю слушать разную музыку, но гуляя по улице, предпочитаю что-то потяжелее, но моя проблема в том, что нужно обрезать тихие концовки и начало песен, мы ленивый народ, поэтому, стараемся переключать трек, как только он затихает.
Когда в твоей голове звучит музыка, то ты идешь как на автомате, ты знаешь свой маршрут и стараешься как можно быстрее его преодолеть. Но ты не замечаешь ничего вокруг. А когда я еду в автобусе, то я вижу их. Они держат таблички с разными фразами, они так говорят с нами. «Мы не заразны», «Поговори со мной», «Слова не убивают» или просто просят подаяния.
Если бы не музыка, то это мир был бы ужасен. Я бы замечала боль в их глазах, я бы не смогла пройти мимо, серые улицы перестали бы наполняться красками и каждый мой шаг потерял бы свою ноту.
Но я уже целый час жду автобус, уже вечереет, накрапывает дождь, я прячусь от него в переходе, считая кирпичики под ногами. Стою и вижу цыгана, парень в сером рваном шарфе играет на скрипке. Я не слышу его музыку, но то, как он играл заворожило меня. Подхожу ближе, чтобы разглядеть его, он молод, красив, улыбается своей скрипке, закрывая глаза.
И я забываю быстро переключить трек и слышу его музыку. Это что-то прежде незнакомое мне, музыка распространяется по всей подземке. Он играет страстно, с душой, в моих наушниках постепенно нарастает новый трек и я уже слегка слышу его скрипку. Но я не хочу с ней расставаться. И вспоминая, что только речь является носителем вируса, я, как завороженная, выдергиваю из уха правый наушник.
Он заканчивает свою игру, открывает глаза и смотрит на меня. Он удивлен и не отрывает своих огромных голубых глаз от меня. И тут он сказал:
— Кто ты? — будто я призрак или видение в его голове, он протянул ко мне руку, делая шаг вперед, приближая кончики пальцев к моему лицу, но грозный голос издалека прервал его:
— Стоять, не трогать! Надень наушник! — кажется, это мне прокричал страж порядка, он и еще два напарника быстро подбежали, навалились на него, подводя к стене, заламывая руки.
— Разве вы не знаете, что с такими парнями лучше не связываться?! Глупые девчонки вечно ведутся на смазливые морды! — ругался один из них, явно не обладавший природной красотой.
Мне стало страшно, ужас охватил все мое тело, я быстро вставляю наушник и убегаю прочь.

Думаю ли я о том, что случилось? Мне жалко этого парня, он не выходит из моей головы. Из-за меня, возможно, оказался в тюрьме или его сильно побили стражи. Зачем он вообще играет на скрипке, если его никто не слышит? Не проще ли было бы, как другие, рисовать или танцевать, показывать пантомиму?
Теперь не могу не вспоминать его глаза, с каждым часом я забываю их, теряя частицы всей картины, и пытаясь вновь воссоздать их. Он захватил мой разум. Боже, как нелепо вот так влюбляться! Я такая глупая, поэтому всегда влюбляюсь так неудачно. Но на этот раз, я знаю, это мимолетно, завтра все рассеется как дым и дальше будет лишь воспоминанием.
Два дня хожу мимо того места, где он играл, но он там больше не появляется. Не знаю, хочу ли я его увидеть или просто убедиться, что не подвергла человека пыткам. Его могли выслать из города за нарушение правил, им запрещено касаться нас или насильно заставлять слушать.
«Цыган» не любят, хотя они похожи на обычных людей, как я и ты, блондины и брюнеты европейской внешности, только одеты в лохмотья. Может быть, если бы они просто притворялись немыми, все было бы проще? Они бродят по нашим городам как тени. Могли ли они быть переболевшими вирусом? И что в их голосах такого?
У меня начинает першить в горле. Я нервничаю, но ни с кем не говорю об этом. Я покупаю тест на вирус, трясусь и иду снова в это переход. Его место больше не пустует. Теперь там поет девушка, подыгрывая себе на бубне, яро бьет по нему рукой, пританцовывая.
Я стою напротив нее, не решаясь подойти. Достаю альбом и маркер, пишу на нем «Раньше здесь парень играл на скрипке, где он?», подхожу к шляпе с пожертвованием у ее ног, бросаю стольник, привлекая ее внимание и показываю надпись. Она что-то кричит мне. Я качаю головой, что не понимаю ее и протягиваю листок и маркер. Девушка убирает бубен и пишет мне «Я тебя слышу».
— Да, конечно, прости. Я ищу скрипача с этой подземки, — говорю я, еле слыша себя, - в наушниках орет вокалист рок группы.
Она пишет «Романа?», я в ответ пожимаю плечами.
«Зачем он тебе?» - спрашивает на бумаге певица.
— Я хочу извиниться, из-за меня его поймали стражи. У меня есть пожертвование для него.
«Переход возле булочной на Карасноармейском» - отдает мне листок девушка, потом хохочет, что-то говорит и показывает на безымянный палец.
Я киваю и говорю «спасибо», наверное, она хотела мне сказать, что он женат. Ну что ж, главное, он жив. Что не скажешь о том, что вскоре может случиться со мной. Но я надеюсь, мне это лишь кажется и я не заразилась.
Спрятав в сумку альбом, я еду на Красноармейский переулок. По пути я вижу, как люди собрались с транспарантами возле какого-то здания. Они кричат, поднимая вверх самодельные плакаты. Я успеваю прочитать некоторые из них и понимаю, что народ хочет избавиться от цыган, но их пытаются унять.
Выйдя на нужной остановке, я быстро нахожу нужную мне  подземку, но не решаюсь туда зайти сразу, готовлю альбом для письма, делаю глубокий вдох, затем выдох и шагаю в полумрак.
Он здесь. Так же увлечен своей игрой, как в нашу первую встречу, так же кажется мне безмерно прекрасным. Я выключаю музыку в плеере и слушаю его скрипку. Он не замечает меня, играет с таким же пылом, как и прежде, но вот, он переходит на лирику, чувствуя мой взгляд, он откликается на меня. Сначала я вижу удивление, но оно быстро сменяется улыбкой и теперь он играет для меня. Закончив, он говорит:
— Это ты?
Я, держа альбом в руке, произношу:
— Я хочу извиниться, тебе, наверное, досталось от страж порядка из-за меня?
— Не переживай, я в порядке, — он берет альбом из моих рук, — я напишу тебе сейчас, я в…
— Я слышу тебя, — прерываю его я, он бросает писать, смотрит на меня, затем что-то быстро чиркает, отдает альбом:
— Здесь нельзя говорить, мы на виду, встретимся за булочной через минуту. Иди.
Я беру альбом и иду в условленное место, меня трясет. Может, он думает, что я какая-нибудь шпионка или их тайный агент. Как только он приходит, то пристально смотрит на меня, не зная, что сказать, но все же говорит:
— Я – Роман, — протягивает мне руку в перчатке с отрезанными пальцами, я жму его руку в ответ.
— Я – Вера. Ты прекрасно играешь, я рада была услышать твою игру, прежде чем…
Не в силах закончить фразу, я обрываю ее, Роман не говорит мне спасибо за комплимент, лишь:
— Прежде чем что?
— У меня вирус.
— Какая стадия?
— Я не знаю, першит в горле, бросает в жар, беспокойство, спать не могу, - полный набор.
— Тебе вызывали врача?
— Нет, мне страшно, знаешь же, что из больниц никто не возвращается.
Мимо нас прошла парочка прохожих, поглядывающих на нас, он стал настороженнее:
— Надо расходиться. Если станет хуже, найди меня.
Я даже не успела его спросить, как я найду его. Развернувшись, он сделал шаг вперед, но затем, что-то вернуло его назад, он прижал меня к себе, так, что я головой оказалась на его груди. От него не пахло как от бродяги, скорее его запах был сладким и знакомым.
— Увидимся, — прошептал он мне и ушел прочь.

И вот я дома, прижимаю ладонь к своему лбу, читая о том, как началась пандемия. На их страну напал враг, это было биологическое оружие, розовый дым, многие погибли, а те, кто выжили - просили защиты у других государств. Но все отказывали им, истребляли их, узнав о странном заболевании, и только мы разрешили беженцам блуждать на наших территориях. Оказывается, им нельзя говорить, вот почему стражи тогда схватили Романа, но та девушка, она же пела. Или она просто открывала рот?
— Ты целый день молчишь, — показывается в дверях моя мать, — Обиделась на что-то?
Мотаю головой, но ее это не удовлетворило.
— Не разговариваешь со мной? Да, брось, ничего страшного, что сестра выходит замуж раньше тебя. Это все суеверия.
Я не могу говорить с ней, я не хочу ее заразить.
— Это уже не смешно, ты не должна себя так вести.
Тогда я достаю альбом и пишу «Я больна».
— Чем? Воспалением хитрости?
«У меня вирус»
— Что?! Ты делала тест?
Я киваю и скрещиваю пальцы в «плюс», мать встает и нервно ходит по комнате.
— Вера! Как же так! Накануне свадьбы сестры! О чем ты думала?! Тебе следовало быть осторожнее! Ладно, я вызову врача.
Закрывая лицо руками, я не могу выдавить слезу, меня трясет, я смотрю на свои записи «Я больна», «у меня вирус» и тут замечаю почерк, отличный от моего. Это адрес Романа. Это мой шанс еще раз услышать его игру, пусть моя нелепая любовь так и закончится, вместе с моей жизнью – под звуки скрипки.

Они живут за городом, мне пришлось выйти на последней станции и следовать указаниям, которые мне оставил мой скрипач.
Уже стемнело, поднялся ветер, а внутри меня бьют тысячи молоточков, я горю и мне холодно одновременно, и с каждым шагом волнение подскакивает во мне как большая жаба. Мне становится тяжело идти по сельской дороге, я нахожу большую ветку, опираясь на нее, как на трость. Стараюсь обходить лужи, но мое тело становится слабее и не послушнее, впрочем, мне уже неважен мой внешний вид, я начинаю сомневаться в своем решении, пожалуй, нужно было дождаться врача и дожить свои последние дни в стерильной палате.
Кажется, я дошла до деревни, какой-то мальчишка замечает меня и кричит об этом взрослым. Я вижу, как люди выглядывают из окон своих маленьких старых домиков, кто-то выходит во двор, они все говорят что-то, но я плохо их слышу, хоть в моих ушах и нет наушников.
Я иду по дороге, мимо тревожных взглядов местных жителей, слышу, как лает собака, и кто-то охает. Вдалеке кто-то стремительно бежит мне на встречу, он приближается, и я могу различить в его словах свое имя.
— Ты сказал, найти тебя, — говорю я, опираясь на палку, чтобы поднять глаза и взглянуть на него. Роман берет меня на руки и несет куда-то, но я уже ничего не вижу и не слышу.
Мое тело пронизывает огонь и лед, я лежу на кровати, это точно, а когда просыпаюсь, меня обкладывают холодными полотенцами, дают пить воду. В бреду, различаю лица: бородатый мужчина лет пятидесяти, две женщины неопределенного возраста и Роман – все они возле меня.
— Осталось немного, — говорит мне бородатый.
— Я не могу спать, — отвечаю ему невпопад, — внутри меня ад, почему никто не может унять эту боль? Я схожу с ума?
— Эта боль не физическая, это осложнения вируса, — поясняет мужчина, но скорее всего, не мне, а своим помощникам, — Действует на психику и нервную систему, вызывая душевную боль.
Все как в тумане, засыпаю, и вновь в сознании, чувствую, как Роман держит мою руку в своих ладонях, поглаживая. Знал бы он, какие безудержные чувства у меня это вызывает, как я мысленно прошу его не уходить от моей постели. Ты будешь, моей последней любовью, скрипач. Самой чистой любовью, которую я могла бы испытать, играй мне…
— Что? — встревожено вопрошает он, склонившись ко мне ближе.
— Сыграй мне, — прошу я.
Роман отпускает мою руку, а потом я слышу его игру, если б я могла плакать, я бы рыдала, но я могу лишь слушать. Он всегда знает, что мне сыграть, звуки его скрипки сливаются с моей душой, теперь мы неразрывны. Я возвращаюсь назад от этого момента к самому своему рождению. Я снова лишь дух.
Вы помните это ужасный скип петель, когда раздвигают шторы? О, он неимоверно раздражает больную голову. А потоки солнца, хлынувшие обжигать твои заспанные глаза?
— Доброе утро, работникам лазарета! — скандирует бородач, вслед за ним входит Роман с подносом, на котором я замечаю кашу, кусок хлеба и кружку молока.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Роман, видя, что я сажусь на кровати, он надевает на мои ноги тапочки, тем садится на стул рядом с бородачом и теперь они оба напротив меня.
Касаясь лба для проверки температуры, я замечаю, что на мне надета не моя одежда, я трогаю ее, осматривая:
— Милая ночнушка.
— Если тебя это беспокоит, то тебя переодевали наши женщины, — объясняет бородатый.
— Это меньше всего меня беспокоит, — говорю я, беря у руки кружку с молоком, руки мои стали непослушными и я немного расплескиваю на пол.
— Твое состояние улучшилось, и я могу констатировать полное выздоровление.
Он, наверное, местный доктор, я поняла! Как же сразу не догадалась, у него же стетоскоп на шее, но мне ясно не все:
— Выздоровление? Разве такое возможно? За одну ночь?
— Вера, ты мучилась с лихорадкой три дня. Тебе, конечно, еще нужно отдохнуть, но могу тебя уверять, ты здорова. Пока не решишь, когда возвращаешься домой, можешь остаться в моем доме, я понаблюдаю за тобой еще пару дней.

Мне нравится смотреть, как солнце опаляет кроны деревьев на закате. Я не любитель закатов, но все это очень красиво, но можно ли быть поэтом не замечая этой красоты?
— Когда нас атаковал розовый дым, я был ребенком, — вдруг заговорил Роман, когда мы сидели с ним на склоне, недалеко от дома врача, — Многие переболели тогда, но этого было недостаточно и они стали бомбить нас.
— Я не знала, что вас бомбили… нам говорили только про дым.
— Потому что дым звучит безобидно, якобы, это все побочный эффект. Мои родные не пережили бомбежку. Алексей, который лечил тебя, подобрал меня и еще нескольких детей и вывез в вашу страну. Так мы и скитаемся, здесь мы уже два года, отсюда нас не выгоняют, пожалуй, мы нашли свой дом. А ты вернешься домой?
— Домой? Не знаю. Я сказала маме, что больна, а она завопила, что я порчу свадьбу сестры. Я у них что-то вроде «пробного» ребенка, они тренировались на мне, чтобы создать свою идеальную дочь Аню. Они таскали меня по всем кружкам и школам, ища подходящую для их второго ребенка, удивляясь, почему у меня нет друзей и я плохо учусь. Их стена украшена ее наградами, а однажды моя мать сказала: «Мы тебя упустили, но вот с Аней так не выйдет, уж она-то не станет продавцом». Моя сестра стоматолог, а мне даже брекеты не ставили. Она выходит замуж, а все считают, что я ей жутко завидую, ведь она это сделает раньше, чем я.
— Останься здесь, со мной, — произносит он, глядя вдаль, срывает несколько травинок и рвет их на маленькие частицы. В моей памяти всплывает та девушка в переходе, как она показывает мне на безымянный палец и ехидно улыбается. Меньше всего мне хочется встать между двумя влюбленными.
— С тобой? А разве у тебя нет спутницы? — подлавливаю я Романа, а он поворачивается ко мне:
— Мы расстались.
— Давно?
— Несколько дней назад.
— Ого. Это слишком импульсивно, тебе не кажется?
Конечно, каким еще может быть человек, так страстно играющий на скрипке. Одно дело влюбится в этого творца, а другое – стать очередной прелестной победой. Он так же забудет меня, станет играть для другой, более молодой и красивой.
— Ты думаешь, я поступаю так все время? — будто читая мои мысли, отвечает Роман, посмеиваясь, — Нам не навязывают жен, но выбирают подходящую пару среди своих. Но и расставания тут частое дело, мы же – люди, так что я не предаю желание клана, если ты об этом.
— Я о том, что не возможно в одно мгновение выбросить кого-то из своего сердца.
— Мы были слишком долго помолвлены и наши чувства застыли, — снова говорит он отвернувшись от меня, — Как ты не понимаешь, есть какая-то неведомая сила, что приковала мой взгляд к тебе, и не отпускает. Я слышу тысячу мелодий в голове и все их хочу играть только тебе.  Во мне тоже сидит вирус, и он сжимает мою душу, бросая меня из огня в воду, покуда ты не прекратишь агонию.
— А я могу? — еле касаюсь за его плечо, он перехватывает мою руку в свою, смотря своими большими яркими глазами:
— Ты можешь все. Я буду твоим инструментом, играй на мне, а я буду слушать, как звучит моя душа в твоих руках. И как звучишь ты сама.

— Ты можешь остаться в нашем поселении, мы найдем для тебя работу, Роману тоже пока лучше быть здесь, в городе становится опасно, — покровительствует бородатый доктор Алексей, приступая к ужину за деревянным столом. Рядом сидят те две женщины, что помогали ему меня лечить, это его жена и дочь, а так же пара ребят – те, о ком он забоится. Откусив от куриной ножки, бородач продолжает:
— В моем доме для вас есть комната, живите.
— Не слишком ли это стремительно? — чуть не поперхнувшись говорю я смотря то она него, то на Романа, то на хихикающих женщин.
— А чего тянуть? — сам посмеивается Алексей, — Между вами искры, рано или поздно это к чему-нибудь, да приведет. Вы можете ходить кругами годами, присматриваться друг к другу, и ничего не выйдет в итоге, а можете окунуться в омут и насладиться плодами. Разве у нас много времени на этой земле? Стоит ли ждать лучшего момента? Ожидание еще никого не сделало счастливым.
03.04.2020.