Любовь-нелюбовь. Глава 20. Любовь

Машка даже не думала, что ее снова закрутит это безумие, затянет в омут дурное и черное чувство. Именно черное, потому что – она не знала ЭТОМУ названия. Не любовь – какая любовь может случиться вот так – без особых отношений, без встреч, даже вообще – практически без общения. Не страсть – влечения к Семену Машка не чувствовала совсем. Именно такого, как она привыкла – со сладкой дрожью где-то внутри живота, с легким обмиранием и трепетом. Было другое. И вот это – другое Машку пугало очень. Оно было страшным, тяжелым, нутряным и безысходным. Вроде, как взойти на эшафот. Или костер. Сгореть, сгинуть, пропасть и не почувствовать боли. Разрушить мир свой и своих близких, разметать свою и чужую жизнь, как пепел. Именно таким было это чувство…

Тогда, в ту белую теплую ночь, Семен не отпустил ее в номер. Сначала он долго и жарко целовал ее там, на бревнах, целовал губы, лицо, плечи, руки. Что-то говорил безумное, шептал – глупое, нежное, страстное. Потом, когда они немного успокоились – пошли бродить вдоль берега. Бродили до самого утра, рассказывая друг другу все – начиная от самого простого и кончая самым сложным, стыдным, тем в чем не всегда признавались даже себе.

- Я, представляешь, пчел боюсь. Вообще, насекомых.

Машка лепетала, стараясь выговориться, трещала быстро, захлебываясь, по-детски. Семен слушал, чуть склонив голову на бок, как большая птица, а потом слегка улыбался, опустив глаза.

-Я один раз даже сознание потеряла, когда мне в школе пчелу в тетрадку положили. Так и грохнулась. А еще, я по ночам сладкое ворую. Сама у себя. Поправляться стала, на диете сижу, а по ночам – вроде и не было этого. Слопаю полкило конфет, бумажки в сумку запихну. Чтобы утром выбросить. Боюсь, в мусорке Олег найдет, смеяться будет. Он вечно ржет надо мной…

Машка сама не понимала, зачем она это болтает, но остановится не могла. Ей казалось – от этой ее детской болтовни чернота эта обморочная в сердце становится чуть менее чёрной, сереет, разрежается, как ткань-марлевка от старости, и не так застит свет.

Семен вдруг остановился, взял Машку за талию и, словно она пушинка, поднял, поставив на вымытое добела соленой водой бревно.

- Маша, замолчи! Смотри – солнце какое…Оно, будто проснулось и сбрасывает тонкую вуаль. Глянь!

Он развернул Машку лицом к морю, обнял сзади, крепко прижал и они долго так стояли, не в силах оторваться от просыпающегося солнца, которое медленно растворяло молочный туман белой ночи и начинало пригревать – тепло, ласково, истомно…

Поспать Машке в эту ночь не удалось, поэтом утром, в цехе, она клевала, как кура носом, мучилась от некстати нагрянувшей головной боли, но была абсолютно счастлива.

- Ну? Что? Случилось? Или опять люли-малина, поцелуйчики- разговорчики? Теперь, успокоишься, может?

Ольга смотрела на Машку насмешливо, немного покровительственно, даже с издевкой. Она держала двумя руками здоровенную чашку с растворимым кофе, от которого шел аппетитный парок и прихлебывала, в прикуску с сухариками. В цехе было светло и празднично, новенькие реакторы блистали стальными боками, лиофилка утробно гудела, пахло печеночным переваром и химией. Машка, сонно хлопая глазами, натягивала мешки из бельтинга на фильтрационные кассеты и втягивала знакомый запах с удовольствием. Этот аромат любимой работы всегда ее успокаивал, приводил в чувство, примирял с действительностью. Натянув последний мешок, она села за столик к Ольге, сновала себе кофе покрепче, влила молока, глотнула и зажмурилась от удовольствия.

- Нет, Оль. Мы просто гуляли.

-Гуляяяяли? Ты серьезно? И все?

Ольга так выпучила на нее глаза, что Машке даже стало стыдно за не случившееся. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать и вдруг странная мысль пришла ей в голову. А ведь Семен ее не позвал к себе. В смысле, в номер. Даже не намекнул на это, а ведь номер у него на одного. Не захотел? Побоялся чего? Чушь какая-то. А может, оно и к лучшему… Черт его знает…Ведь она бы не отказалась, она бы сделала все, чего бы он не захотел бы. Даже умерла бы… для него.

Рабочий день подходил к концу, когда Семен пришел в цех. Быстро, по деловому, проверив качество перевара, он склонился над Машкой, которая уже десятый раз измеряла аминный азот – никак не вытанцовывался результат. Мутный раствор не желал становится прозрачным, и торчать надо было здесь еще часа два. Семен мимолетно и ласково прижался щекой к Машкиному затылку и прошептал

- Ты, Машенька, езжай в гостиницу, я закончу. Ты не спала, устала. Давай. А то – завтра ты должна красивой быть, а не усталой. Такой вечер будет…

Машка устало выпрямилась, у нее так слипались глаза, что она даже не могла сопротивляться. Действительно, завтра должен был состояться торжественный вечер открытия цеха. И надо было держать марку…

На улице, несмотря на поздний вечер было светло и странно. Прозрачная даль тундры будоражила и все, что происходило с ними сейчас вдруг показалось таким настоящим, единственно нужным, правильным, что Машка вдруг решила – это ее настоящая жизнь.