Благое дело - золото, серебро и девицы

       С крепостной стены открывался обзор на долины фламандского Брабанта. Среди холмов по полям передвигались колонны солдат. Один из холмов имитировал осажденную крепость, и вокруг него солдаты копали глубокие зигзагообразные  рвы и траншеи с внешнею насыпью. Когда-то испанцы, за неприступными стенами крепости Граве, хохотали, называя солдат принца «мужиками и землекопами». Но недолго. «Землекопы», привычно действуя лопатами, под пушечным огнем столь быстро возвели осадные укрепления и поставили артиллерийские батареи, что осажденный неприятельский гарнизон пришел в смятение еще до начала бомбардировки. Лопаты были обязательной экипировкой нидерландской армии.

       Близ дороги, к переправе примыкали недавно отстроенные казармы для новобранцев. То были добротные одноэтажные сараи из красного кирпича, каждый из которых рассчитан на сто человек. Позади домов, на склоне стояли ухоженные спаренные будки – уборные, к ним вели отсыпанные песком дорожки. В дверях чуть выше пояса прорезаны окна ромбами, чтобы видеть те, что свободны. Канализации не было. Зато и не было пивных, забегаловок и трактиров. О притонах с доступными женщинами устроители гарнизонной жизни тоже не обеспокоились. Женщин вблизи цитадели не было вообще, и потому солдаты не отвлекались от своих дел и могли не стесняться в своих действиях.

       Капитан Шульц, желчный и педантичный человек, удивлял полковника неожиданными переходами своего настроения. Сейчас он стоял чуть поодаль, опираясь на стену, и холодно оглядывал ладно скроенный мундир полковника. То, что он недолюбливал его, шведского «француза», было понятно. У германцев это историческая рефлексия на «лягушатников» Так за глаза называли французских наемников, своих союзников по коалиции против габсбургских испанцев, в армии принца. А Якоб Делагарди не только француз, но еще и барон, и человек отравленный каплей королевской крови! А если он встанет на пути военной карьеры капитана?

       Помолчав, он вполне добродушно сообщил:

       -Вы представляете, какие ароматы бывают в казармах, если не заставлять этих баранов убирать за собой?

       По лицу было видно, что он напряженно думает: «И на что он рассчитывает? Я уже шестой года муштрую эту шваль, и лучше других знаю, каковы они на самом деле. Пустоголовые бараны, способные только жрать, спать с девками, и визжать от страха под пушечным огнем. Будь этот мальчишка моим земляком, я бы посоветовал ему как можно скорее вернуться в уютное гнездышко своей мамочки. Он даже не догадывается, как эти дурни из северных графств умеют притворяться больными и бедными, вызывать жалость и сочувствие из-за малейшей царапины».

       До Зенны несколько миль и стирать свою одежду, извалянную в земле, солдаты, не смущаясь и не стыдясь, могли в крепостном рву. Там же купали лошадей.

       Капитан выстроил капралов и сержанта и проговорил вполне добродушно:

       - Вчера ваши свиньи из отделения улеглись спать, не вычистив свою одежду от навоза и глины. Я даже не стал выяснять их имена, у свиней могут быть только прозвища! Утром я приказал, чтобы этих скотов окатывали водой из канавы до тех пор, пока они не ошалели.

       И добавил для убедительности:

       - В Фалькензее даже мои бычки до убоя выглядят приличнее этой деревенщины.

       Ему было чем гордиться. Порядок – это основа правильной жизни не только для людей. Его бычки всегда были примером не только для его подчиненных, но и для него самого. Не только их чистота – умение ходить строем, слушаться своего хозяина и даже покорно отправляться в последний путь к мяснику, - все вызывало у него неподдельное уважение. А как они пускали газы? Капитан и сам мог, презрительно похохатывая под смущенными взглядами сидящих за обеденным столом однополчан, звучно облегчать свою утробу.

       -Это способствует моему здоровью, - самодовольно пояснял он присутствующим.

       Теперь капралы внимательно отслеживали, чтобы их подчиненные поутру выходили на построение в чистой одежде. Это не так просто. Рубахи были с пышными рукавами из темной бязи и грязь на них не так заметна, но вот обширные, до колен, панталоны должны в каждом полку различаться по цвету, и он должен быть виден! А были они зеленого, желтого, синего и даже розового цвета. И конечно оранжевый (красный)! А как же - это геральдический цвет принца – Оранский, значит оранж! А еще широкий пояс или перевязь через левое плечо, необходимые как для ношения клинков, сошек для аркебуз, ножей, пороховых смесей, мешочков для пуль и фитилей, но более всего как перевязочный материал, также были ярких цветов. И все это следовало подвергать тщательной очистке и стирке. Единственное, что допускалось – это следы пороховой гари.
 
       Сам принц Мориц ничего в своей одежде оранжевого не носил. Имени достаточно.


       Основные гарнизоны были приписаны к крепостям. Но то были специальные подразделения – пушкари, мушкетчики, минеры. Их задача защита цитадели и формирование окружной обороны. Противник не смел в тылу оставлять такие опасные объекты. Здесь же формировались резервы вооружения, амуниции, запасы продуктов и денег. Количество охраны всегда ограничено размером крепости. Остальные жили в расположенных неподалеку селениях Дрогенбос и Уккеле.

       «Просто поразительно, - сообщал своему правительству венецианский посол, - когда города спорят между собой о размещении у них гарнизонов, а горожане — о помещении у них на квартире солдат…». Но предостережем читателя от излишнего идеализма.

       «А что здесь удивительного, - переговаривались меж собой вышедшие встречать солдат на околицу жители, - им хорошо платят, а серебро нужно не только герцогам и баронам». Особо радовала жителей кавалерия – за содержание коня платили больше, чем за солдата. Хороший боевой конь мог стоить до ста талеров. Обозная кляча – пятнадцать. А солдат в мирное время получал два-три. Отсюда и цена постоя для хозяина дома.

       Офицеры  предпочитали домашний уют. У таких постояльцев могли быть не только серебряные дальдеры, но и золотые дублоны. Да, дальдеры или дальдре, так их уважительно прозывали жители юга, и гульдены, как и талеры, могли отличаться по содержанию серебра. Но большинству жителей было все равно, какой дальдер попадет в их руки. Одинаково почитались и принимались в оплату и фризский рейксдальдер с орлом и дальдре со шлемами трёх провинций. А что изображено на аверсе вожделенной монеты – Вильгельм Оранский или его сын Мориц, или даже просто профиль неведомого им дворянина в берете, для жителей большого значения не имело.

       Другое дело полевые войска. Им требовались много места для маневров, тренировок и проживания. Такие армейские части если останавливались на постой, то непременно вблизи от поселений. Жители нидерландских городов и деревень действительно не боялись солдат. И все потому, что армия получала довольствие за счет личных средств главнокомандующего. Причем оплата производилась каждые десять дней, без задержек, а суммы позволяли даже солдатам достойно оплачивать свои потребности. И пусть солдатские пенсы, фартинги, денье меньше стоили, но были в ходу, и ценились ничуть не меньше как мелкая поддающаяся размену монета.

       По месту расквартирования войск, процветали очаги культуры и разврата. В них привлекательные для молодых парней красотки могли смело брать у солдат и офицеров достойную их услуг плату. В этом царстве золотых флоринов, серебряных талеров, медных франков и естественных пороков, не осуждаемого расточительства и безудержного веселья, были распространены и азартные игры.

       Играли все, играли открыто, увлеченно и со страстью, как в последний день своей жизни. Ставки были в основном жалко-мелочные, зато участники не тряслись алчно над каждым фартингом. Но и больше двух на кон не ставили. Посещение злачных мест не осуждалось и даже негласно поддерживалось командованием.  Это был вполне разумный расчет, выгода от которого вполне окупала некоторые неудобства морального плана. Чем больше азарта в таверне, тем меньше прыти в конюшне.

       Смышленые девицы располагались рядом, зачастую на коленях игроков, провоцируя их противников и поддерживая одобрительными усмешками своих парней.  Обнимали и расчетливо уводили удачливых избранников от игрового сукна, резонно полагая, что они более достойны внимания и убереженных талеров, нежели столы, залитые вином и пивом.

       Не ищите романтизма у несчастных содержанок или благородства у их подбирающих. Но и не осуждайте. Хлеба, выращенного на полях, действительно хватало только до нового года. А наследное ремесло могло помочь поддержать хозяйственных голландцев. Вино, женщины, карты и кости - сегодня, а война и муштра, рытье траншей и окопов – завтра с восходом солнца.

       Удивительным образом распространение проституция никак не влияло на демографическую ситуацию в стране. Отработав «положенный» срок, девицы выходили замуж за местных фермерских сынков, кстати, знавших их с детства, рожали им детей. Дети обучались грамоте, прилежно посещали церковь вместе с родителями. Они воспринимали жизнь такой, какая она есть – так жили их родители, так предстоит жить им и их детям. Армию любили, принца благословляли.

       К женщинам здесь всегда относились по-крестьянски бережливо. И то было понятно. Они хорошие хозяйки, бесплатные работницы, да, еще и приносят «приплод», ровно как породистые коровы. А это будущие работники и работницы! Женщины во всех странах и во все времена верный доход и выгодное вложение. Еще хорошо, что женщин было в достатке. Больше чем мужчин, Те чаще умирали на работе или от болезней, погибали на войне, тонули, замерзали, спивались, попадали на каторгу или в тюрьму, сбегали от повинностей, уходили бродяжить. Да и мало ли поводов в повседневной жизни, чтобы всадить нож или разбить кому-то голову!

       Ну, и справедливости ради, отметим, что так было лишь в прифронтовых областях. Далее на севере и востоке страны трудолюбивым крестьянам и крестьянкам, равно как и жителям городских окраин, приходилось, завидуя счастливчикам, иным способом пробиваться в жизни.

       Сами практичные фермеры никогда не пользовались сомнительными услугами питейных заведений. Они были слишком по-европейски практичны, чтобы тратить свои деньги на то, что все равно будет им принадлежать. Нужно было только выждать, когда их с детства суженая «заработает» достаточно средств для благополучной и обеспеченной совместной жизни. А пиво можно варить дома. Свое, забористое, душистое, неповторимо-домашнее:

       -Вот у Петера пиво так пиво, а пока он не женился второй раз, его пойло и свиньи в рот не брали.

       -Да, так и осталось бы пойлом, кабы моя Геника не подсказала его Фриде, что сусло нужно в холоде, на льду, три дня выдерживать. Приходи вечером ко мне – угощу. А еще лучше  утром, когда моя на дойку уйдет… Сам и убедишься.

       В каждой деревне, в каждой семье  хранили свои рецепты отличного напитка! Особый вкус и удовольствие продемонстрировать свое семейное умение и получить хвалебный отзыв от соседа. И тогда можно рассчитывать на ответное приглашение.

       Большинство солдат были по-крестьянски расчетливые парни и в  казармах жили без уныния. Оплату за свой солдатский труд можно тратить на развлечения, а можно, и так делало большинство, отсылать отцу-матери в деревню. Глядя на раздобревших от спокойной жизни солдат, они, еще не нюхавшие пороха новобранцы, легко поддавалась на уговоры, и писали домой письма. В них, воодушевленные рассказами и первыми деньгами, – а многие впервые их получили на руки и поняли разницу между фартингом и пенсом - излагали, обращаясь к своему сверстнику в деревне, примерно так:

       «Ты парень сильный, к земле привычный. Что здесь лопатой махать да за лошадьми смотреть, что там у себя с восхода до заката не разгибая спины гнуться на хозяина. Сам смотри, где жизнь лучше!»

       И подробно описывали свои житейские условия. Тут же капрал, напрямую заинтересованный в наборе – за каждого вновь призванного шла ему хорошая доплата – подсказывал, что и как лучше написать, чтобы убедить недоверчивых увальней. И обещал подъемные сразу как будет подписан договор.
 
       Чаще писать шли в трактир. Там у трактирщика всегда были приготовлены бумага и перо. Письмо под диктовку писал шустрый сынок трактирщика – оба были в доле у капралов – за каждую записку получали пятачок. Содержание писем было давно отработано:

       -Ты пиши своим дружкам так: «одежду выдали добрую, и ружье и саблю. А деревянные кломпены здесь никто не носит, всем положены туфли с кожаным верхом. Кормят три раза в день, а утром еще и кружка пива положена. Вечера в пивной провожу с подружками, такими развеселыми, каких в нашей деревне сроду небывало – и всего за пять денье. А пиво здесь наливают за один стюйвер".

       -И главное напиши дружкам своим, что в мирное время платят каждые десять дней по одному гульдену, а когда война - то вдвое. Пусть приезжает – будет весело.

       С севера набирать в солдаты было легче, но для этого нужно было отправлять агитаторов. И этим тоже занимались капралы, чей доход зависел от степени укомплектованности его подразделения. Редкие и недолгие отпуска для солдат в мирное время применялись не только для отдыха.

       Дальновидные капралы говорили отпускнику:

       -Приедешь в деревню, обязательно посети родственников и своих друзей-приятелей. Будут расспрашивать о службе, рассказывай и приглашай добровольцев.

       Прибывшему в отпуск невесты в деревне были недоступны – контракт подписан на пятнадцать и более лет. Зато солдат был хорошо и добротно одет, за поясом в кожаном кошеле у него звенело серебро. Здесь же на севере у жителей не было возможности наживаться на военных поставках и услугах. Серебряные дальдре лучше уговоров действовали на отцов – земли на всех сынов все равно не достаточно.

       А отпускник привозил в свою семью немало денег. Молодые солдаты, что были призваны с севера, о реальной войне слыхали лишь по рассказам. О том, сколько убито вестей не доходило, а увеченные оставались там, где их могли приютить, отлично осознавая, что в деревне им делать нечего.

       Война и мирное время требовали свою мзду. Не только содержание армии приводило к расходам, но и естественная убыль среди солдат была больной темой для Генеральных Штатов. В южных областях, непосредственно находящихся в зоне сражений, жители воочию видели последствия войны. И потому в армию добровольно заманить было не просто. Разве что уж совсем из нищеты и безнадежья кто-то шел и подписывал контракт. Но, подписавши, уже не жалели. Пока реальные военные действия прекратились, а что будет завтра, их уже не беспокоило.

       И писали. Писали тем парням, с которыми в кровь бились из-за девчонок, и терпеливым увальням, что глаз не поднимали на девиц – ждали указки от родителя, и последним босякам - кому руки брезгливо не подавали даже по праздникам. Закончив письмо, все спешили отметить дело среди своих однополчан. При этом на трактирщика с возмущением набрасывались взятые в компанию «старички»:

       -Ты что, старый мерин, предлагаешь? Не видишь, какой это добрый парень, сердце у него золотое. Это же солдат! Твоя надежда и защита! И наш верный товарищ. Он твою драную шкуру, твою семью и твою забегаловку от испанцев защищает, а ты ему за его кровь и молодость льешь какое-то поганое пойло?»

       И чтобы завершить благое дело новичку капрал наливал добрую кружку свежего пива, щедро сдобренную влитым туда домашним вином. Бутыль с вином всегда была у него из своих запасов. И письмо с заготовленным текстом отправлялось в родную сторонку.