Непредсказуемая предопределенность

Вплоть до осознания необходимости прохождения строжайшей медицинской комиссии при поступлении в летное училище на свое здоровье  простой деревенский парнишка Серега не обращал практически никакого внимания. Он просто до определенного возраста не знал, что означает для него  отсутствие этого самого здоровья  или его присутствие.

Да, безусловно, были  в его детской и подростковой жизни и болезни, и травмы, и ушибы, и переломы, и врачи, и медсестры, и  таблетки, и уколы, и пропахшие хлоркой больничные палаты, и успокаивающая чистота сельской амбулатории с интеллигентной и спокойной фельдшерицей. Но вся эта больничная и амбулаторная  чехарда проходила по его жизни  как сама собой  разумеющаяся неизбежность, абсолютно не затрагивающая глубинной сути мальчишеского существования.

 А заключалась суть эта в безусловной отвлеченности всех болезней и связанных с ними мирских невзгод от безалаберной повседневной жизни мальчишек того «застойного», по мнению определенного круга лиц, времени.

Прыгая с крыши дровяного сарая, сломал он как-то ногу. Наложили ему в райбольнице гипс, потом там же через месяц благополучно его сняли  – и через определенное время Серега еще усерднее  бегал  и прыгал с того же самого сарая и с сараев «росточком» повыше.

Проколол он как-то себе почти-что насквозь ржавым гвоздем руку. Походил, естественно, в сельскую амбулаторию на перевязки, пострадал некоторое время от недостатка двигательной активности одной из конечностей, но вскоре уже так же, как и прежде, мастерил разные   модели  катеров, планеров и самолетов.

Болел он, естественно, и корью, и ветрянкой, и гриппом, и ангиной, но всегда успешно выздоравливал и продолжал наслаждаться юношеской безалаберностью и свободой своей вольной и ничем, кроме учебы и определенных обязанностей по дому,   не ограниченной  жизни.

Были  и другие неожиданные и опасные неприятности в его жизни. Два раза он самым настоящим образом тонул в двух самых знаменитых карельских реках.
В первый раз в возрасте четырех лет в реке Шуя. Тогда, измеряя с прибрежных мостков палочкой глубину реки и не дотянувшись, естественно,  до ее дна, бултыхнулся он в холодную октябрьскую воду. Запомнил мальчуган при этом только внезапно возникшую в глазах серую и безмолвную пелену. От обморочного небытия он очнулся,  когда почувствовал, как его растирают какой-то неприятно пахнущей   жидкостью   его  мама и  незнакомые соседские женщины. Как он потом узнал, жидкость эта называлась водкой, и основное ее предназначение заключалось  вовсе не в  растирании  маленьких и непослушных детских конечностей.

Тогда из холодной речной воды Сережу вытащили два рыбака, подъезжавших в это время к берегу на  своей крутобокой  лодке-кижанке и увидевших невдалеке от деревянного мостка полузатопленное, но все-таки держащееся на плаву маленькое, одетое в теплое зимнее пальто, тельце. Благодаря этому  пальто и не пошел непослушный мальчик Сережа  сразу камнем на дно, а плавал уже в бессознательном состоянии на поверхности воды как в спасательном жилете.

Через каких-то десяток лет, будучи уже неплохим пловцом и ныряльщиком, дважды побывавшим на Черном море невдалеке от сказочной Алушты и доставшим с черноморского дна не один десяток красивейших живых моллюсков-ракушек под интригующим местным названием «ропан», на другой известной  карельской реке Суна довелось ему снова оказаться на грани между жизнью и смертью.

Бегал он с друзьями по плавающим в речной  воде бревнам, которые «молевым способом», то есть самостоятельно под влиянием  течения реки, приплывали  к сплавному рейду, а потом прижавшись покатыми боками друг к другу ожидали своей очереди для «сплотки», то есть  связки в огромные пучки.

И вот во время одного из таких спринтерских забегов по скользким бревнам попался ему на пути вместо  большого шестиметрового бревна коварный метровый обрубок.  Естественно, что этот маленький вертлявый чурбан, не выдержав даже комариного пацанского веса, моментально ушел в воду и отправил туда же ошеломленного  Серегу.  При этом  все находящиеся рядом с чурбаном большущие   сосновые  стволы сомкнулись тесным строем над  вихрастой  головушкой парнишки.

Неожиданно оказавшись в воде,  Серега сначала утратил какую-либо  пространственную ориентацию. Он беспомощно метался и бился под бревнами,  как попавшая в ловушку рыба. Хотя бы небольшая прореха в бревенчатом «потолке» над его головой  никак не находилась, а раздвинуть мощные   стволы он был не в силах. Грудь паренька  распирало от потребности сделать глубокий вдох, но какой-то животный инстинкт сдерживал это смертельно опасное желание. Ощущения  близкого конца совсем еще не долгого земного бытия у него  не было, но перед глазами появились  какие-то фантастические картины  утопающего в цветах красивейшего летнего поля. 

А потом, когда, видимо, от недостатка кислорода, подаваемого в нейроны мозга,  перед глазами мальчика поплыли  радужные круги, Серега,  ранее никогда не вспоминавший о Боге, внезапно мысленно взмолился: «Помоги, спаси меня, Господи-Боже мой!». И вдруг где-то метрах в пяти-семи от себя в сплошной коричневой древесной массе увидел он излучающее яркий  солнечный свет небольшое и не занятое бревнами пространство.  Буквально на последнем издыхании, яростно разгребая тугие водные пласты,  Серега подплыл к сияющему  спасительным светом  проему, вынырнул из воды, и протискивая сухопарое тело между начинающими снова сходиться бревнами,  забрался на одно из них. Ощущая каждой клеточкой своего организма великое  счастье чудотворного  спасения,  он  с каким-то яростным всхлипыванием вдохнул в себя всю окружающую его вселенную и беззвучно заплакал.

Потом вместе с друзьями долго сушил он  вымокшую до нитки одежду у жаркого костра и не думал уже о своей подводной акробатике, а больше был озабочен предстоящим объяснением родителям причин задержки с приходом домой и отсутствия одной сандалеты, слетевшей с ноги в период его бескомпромиссной  борьбы за жизнь. 
 
Но и после этих воистину чудесных спасений в силу своего малолетнего  возраста он еще очень долго не соотносил  происходящие с ним невзгоды, болезни, да и саму возможность преждевременного  исчезновения, ухода из жизни  именно со своим личным  существованием на Земле. Не думал он ни о судьбе, ни о злом роке, ни о фатальной предрешенности всего сущего на нашей планете, ни об ангелах-хранителях, ни о дьявольских кознях. Он просто жил, жил своей жизнью и своей заветной  мечтой о небе.

Даже когда на военкоматовской приписной  медкомиссии ЛОР–врач на вопрос Сереги о том, не помешает ли его хронический тонзиллит поступлению в летное училище, ответил, что очень даже помешает, Сергей  ничуть по этому поводу не расстроился. Он как - будто знал, что и эта проблема разрешима, что нет для него на свете ничего невозможного, что могло бы помешать реализации его заветной детской мечты. Поэтому без лишних размышлений и  эмоций  попросил он этого же врача «выдрать» ему эти злополучные миндалины-гланды как можно быстрее.

Врач, опытнейший  отоларинголог и вполне реальный детский ухогорлоносный «Айболит», был очень удивлен этому желанию малолетнего пациента. Никогда ранее не приходилось ему сталкиваться с подростком, готовым самостоятельно,  без родительского влияния, лечь под нож хирурга.

«Лечь под нож» – это, конечно же, для операции по удалению гланд всего лишь определенная фигура речи. Ни на какой хирургический стол Серегу для проведения операции по удалению гланд не укладывали. Наоборот, его очень даже жестко усадили на самый обычный больничный стул. При этом его руки  завели  за спинку стула и накрепко бинтами к ней привязали.

По указанию доктора Серега запрокинул голову, безбоязненно разинул рот и принял из ласковых рук «Айболита» пару обезболивающих уколов в каждую миндалину.  Через каких-то полчаса он уже  лежал в своей пропахшей хлоркой палате с вырезанными гландами, полностью безмолвный и слегка одурманенный анестетиком, но абсолютно счастливый и довольный тем, что еще одно препятствие на пути к небу успешно преодолено.

Прооперированное горло, конечно же, потом еще довольно долго болело. Раны заживали не очень быстро, и примерно дней десять питался Серега только бульонами, жиденькой манной кашкой и таким же водообразным пюре, но это нисколько не омрачало его радостного душевного состояния – он сделал еще один очень важный и серьезный шаг на пути к реализации своей заветной мечты – стать летчиком.

… А потом пришло время проходить медкомиссию при поступлении в летное училище гражданской авиации. И Серега получил здесь  неожиданный и очень болезненный удар.  Но самым  прискорбным было то, что удар этот исходил не от соперника по боксерскому рингу, не от дворового хулиганья и не от свирепых влэковских  врачей, а от своего вполне, как ему казалось, здорового  организма.

Да-да от этого такого родного и такого вроде бы предсказуемого и  изученного организма.   И подвело его на медкомиссии самым преподлейшим образом  ранее не замеченное в коварстве собственное зрение. Не хватило тогда его глазам, никогда не знавшим  очков, каких-то мизерных диоптрических десятых долей от желанной  единички. И все Серегины заветные мечты о заоблачно-небесной  карьере летчика-пилота-космонавта превратились одномоментно  в труху и в прах. И ведь некому было рассказать этому простодушному деревенскому увальню о хитростях и премудростях,  используемых подкованными в медицинском отношении авиационными  абитуриентами летной специальности для благополучного прохождения  злополучного «глазника». А зрение со временем восстановилось до желаемой единички, но поезд, следующий в летное училище, к великому огорчению Сереги, для него уже ушел.   

Чем были все вышеописанные события в жизни бывшего бортмеханика вертолета Сергея Андреевича Б-ва с философской, мировоззренческой, религиозной  точек зрения он до сих своих пенсионных пор понять так и не может. Возможно, что все эти  превратности и крутые повороты судьбы,  знаки кажущегося «злого» рока, фатального стечения обстоятельств, а, может быть, и  воздействия каких-то  Высших сил, и нужны были, чтобы выстроить абсолютно отличный от других, не простой, но очень интересный и неповторимый только его жизненный путь. Всё может быть, но не всё нам дано понять...