Каббалисты с брайтона глава 4

4. 1986 понедельник-вторник. Тихо. Развитие. Громче постепенно.
I’d do anything to get you into my world...

      Я почти забыл о Вере и смотрел, как собирается наша старая гвардия «стародежи» на молитву.  В будние дни им редко удавалось набрать десятку. Даже в субботу – не всегда. Смотрел на каждого, стараясь их запомнить.  Завтра кто-то уже может не прийти, как Моше. Утрата!

      В этот день Вера не позвонила. Во вторник я передал смену и с мрачными мыслями вышел из калитки синагоги. С реки нанесло туман. А там стоит она с чахлым букетом гвоздик. Улыбается до ушей. Подбежала и крепко обняла. Платочек слетел с головы и повис на шее. Отскочила. Подскочила. Запах духов "гвоздика". Горячий оглушительный шепот в ухо.

      - Айзек... Вы не предст...авл...ете! Это-о чудо! Анализы – ноль! Операции не будет! Все исчезло! Рак исчез! Пропал! Нет его! Врачи сбежались в шоке!  Глаза у всех - ВО!  Идемте! Я счастлива! Я вновь родилась!  Проводите меня!

Я с ума схожу!  Я вам подарок!
Для вас! Только! Никому и никогда!
Я в жизнь иду! Ой! Словно пьяная!
А выпью я с вами! Я дебоширить буду!
Держите меня! от меня!

      Грешным делом мелькнуло. Ну сами понимаете. Какой подарок может сделать счастливая женщина «незнакомцу» как я, в расцвете сил. В меру упитанному. Выше среднего роста, хоть и не широкоплечему, но культурному туристу... Туристу по Егупцу и вкруг чудных окрестностей Матери Городов, которых я не смог обойти и до середины.

      Поплелся, счастливый счастью Веры. Со страхом и ужасом думалось, как отвергнуть ее «подарок», не обижая счастливицу.  Вредить Марку я вовсе не собирался и вообще у меня был «бзик» - чужих жен не трогать и даже не думать "туда, в ту сторону", на них глядя. С моим еврейским счастьем и так уже "карма" вся сломана – так самому ее что ли доламывать?

     Мы скоро дошли, поднялись на второй этаж. Вера, не переставая, изливалась о своем чуде. Зашли. И... в центре стоит! Он! Хозяин! Старый черный поцарапанный рояль на 2х ножках, а вместо третьей –  кирпичи. Крышка открыта, струны блестят, ноты на подставке.  Вера глядела с восхищением. В глазах блеск, лицо добродушно и весело светилось. Сбросила куртку и синий платок. Забежала на кухню. Крикнула. Вынесла посуду.

     - Айзек, я потрясена и, наверно, с ума схожу.  Вы голодны после смены? Чай?  Вино? Все готово! Садитесь же тут, напротив рояля – там кресло. Я на вас смотреть буду. Слушать буду. Берите чай, кипяток в термосе, и слушайте! Ой, забыла спросить! Вы классику любите? Шопена например?

     У меня на миг язык «прилип к гортане моей»...
- Простите Вера, чай каряш...ий. Д-да... Шопена...да... как же... это..да... именно... вот... Шопена... больше всех...

- Я знала! Знала! Знала! У вас такие же глаза как у моего Марка! Он уехал, он уехал, мой черноглазый король... и я почти перестала играть... он так любил... ой, любит... Шопена и Баха... но.... знаете Айзек... знаете...
У каждого человека должен быть свой остров, куда нет хода НИКОМУ!

Понимаете? Думаете, я уже поехала от радости?
Да! Поехала! И никак не доеду!
Но... да... нет хода НИКОМУ!
Ну может кроме Бога! Да... Бога!
Помните как мы Ему там молились?
На вашем... нет! Нашем! «моше-берехе»...
И он дал чудо! Значит Он есть!

Где-то давно, кто-то мне говорил, баптист какой-то: «Иудеи знамения просят, а эллины мудрости». Мол, иудеи такие-сякие. Чудо мол, им вынь и положь. А иначе с места не сойдут, как гора.  А к горе идёт Махомет... с этим... с ятаганом.

А может без чуда никуда ходить и не надо!?
Мы же все слепые к чуду!
Мы должны просить, нет молить — зрения!
чтобы увидеть чудо, которое и так везде!
на каждом шагу, лежат, как жемчуг, как алмаз, прямо под ногами!
А кто видеть его не может - просто топчет!
Знаете, что есть чудо? Это же так просто!

Она наклонилась и жарко стала шептать у моего уха:

- Чудо — это жить, жить и дать жизнь!
родить ребенка и научить любить чудо жизни!
утешить отчаянную и плачущую!
и она улыбнется чуду и научится любить чудо жизни!
чудо - дать надежду безнадежному и научить любить чудо жизни!
чудо - помиловать приговоренного и научить любить чудо жизни!
Чудо - когда жену от мужа разлучают, и ребенка от отца,
и возненавидят вас люди, и когда отлучат вас,
и будут поносить, изгонять, клеветать, оскорблять
и чернить ваше имя и пронесут имя ваше, как бесчестное!
а ты смотришь на этих лающих ложь,
и радуешься, и не боишься их, ибо не ведают до конца, что делают
и жалеешь и их и толпы им молча внимающих, страха ради державнаго!
и живущие по лжи - не знают, что творят!
и молчащие боятся, а в душе плачут!
и предателями правды себя чтут!

      Чудо — эта та самая заповедь высшей любви о которой тайне пели все певцы и поэты.  Но зачем топчем чудо как свиньи?  Им кажется, что это просто пепел, а это не пепел, а алмаз.  Но если прозрела — то... то стала как бы иудей...ка?! Может и не по закону земли, не в глазах простых людей, а совсем в ИНЫХ глазах?   Мы – иудеи! Знамение и чудо делает иудейкой?!  Я умерла в пятницу, умерла русской, умер страх и ужас перед Израилем, с его прОклятым всеми нашими газетами  сионизмом, умер страх и гнев иудейский. Перед Израилем, отнявшим у меня мужа... хотя нет... это ОВИР нас разлучил, толстяки бюро, держиморды, пресыщенные, богатые председатели, рукой водители, урки, зюзики, убогие начальнички и хазяева земли Русской.

 - Я родилась в эту субботу знамения — иудейкой!  Я теперь одной с ним крови – я и Марк, я и Адоной... знаете?! Я ведь уже перебоялась. В 34 года ведь уйти так страшно – кто захочет?! Ведь и не просила здоровья вовсе, я просила немного Мира! Мира в душе. И странной разгадки трех стариков. Да!  Я же приходила только за разгадкой, любопытная варвара такая. И потом стала просить тихой, мирной и непостыдной кончины жизни моей. Я видела этот раковый ужас в больнице.

- А Он, Он, ваш... и наш Адоной...
Вот так, пОходя, махнул чудо и!
Знамением меня воскресил. Да! Воскресил иудейкой!
Вот! Вот что эти старики хотели мне сказать!
Я поняла! Они были мне родные!..
Они меня в ту ночь творили!
А их Бог творил Землю и Небо!  Это я - Земля! Это все во мне! И Земля и Небо!
Земля была пуста и без вида, но Дух Святой витал над лицом Земли!
Я поняла! Они благословляли! Как это чудесно! Ой!

   - Вы бы видели, как эти доктора на меня напали, что бы «описать для науки уникальный случай»! Для науки описать Чудо! Слышите! Чудо! И смех и грех! Я даже от радости чуть им не рассказала про нашу синагогу!

     Вера прижалась к роялю боком и наклонила ко мне свое восторженное раскрасневшееся лицо. Глаза блестели и светились. Улыбка вспыхивала и гасла и опять возникала, чтобы тут же спрятаться и дальше витать сказочной зыбью.  Лицо серой, постаревшей, переболевшей мышки-утенка Джейн мерцало и преображалось в величавую белую лебедь.

   Воспитанному кабальеро оставалось как в кино, только чуть приподняться и поцеловать? Не так ли? А я с ужасом думал, что вдруг она тайно и неосознанно этого ждет - и не знал как избежать... Кажется наш я, «прекрасный целомудренный Иосиф», попадает к «жене Потифара в сети» и думает, как сбежать, чтобы она не успела схватить «лоскут его одежды», как вещедок для страшного суда! Хотя уже что-то и схватила, как и написано "Твой Бог - это и мой Бог"...

     Но это же был и миг нашей самой близкой близости!... Агапэ? Ахава? Любовь?... Мысли вылетали, мозг кипел. Коснуться сейчас Веры было – все равно, что для меломана лапать в Лувре картину Лизы. Тут не только гремело «не возжелай жены», тут было еще и: «профан, ты даже про это подумал»?... И много еще чего! Опять вспомнилось «из глубины взываю... на струнных...».  Слезы рассыпались звездной росой на ее заалевших щеках, она улыбнулась и взор ее утонул где-то внутри ее мира и выплывал в вечность мира вовне.

     Я Вскочил. Она  влетела в меня и обняла, так крепко, что и я задохнулся. Слился сердцем с её сердечком. Сквозь ладонь чуял, как оно тихо и часто билось, как пойманный воробышек. Мы стояли так, покачиваясь, как две ветки, сливаясь кровью и дыханием. Боялись излишне шелохнуться, только еле-еле позволяя себе дыхание, стук сердца. Слезы её. Странный, еле слышный тонкий-тонкий шепот:
- Ты мне брат, а я тебе сестра и мы любим?
- Да, ты сестра и я брат и мы любим. Всегда. И раньше.
- До смерти?
- И раньше.
 
    Продлил объятие, сильнее. Мои ребра на миг еще более срослись с ее.  Мы стали едины. Она призадохнулась, всхлипнула, стала бессильно оседать. Тут же усадил на стул.

   Посмотрел на открытый дек рояля и на стене, в рамке, фото - Марк, Вера и ребенок посередине. Заикнулся.
- Вера, вы... что про Шопена хотели?
- Ой! Голову вам морочу! Я вам хочу сыграть импровизации на темы Шопена. Я их никому... никогда... это – мой сокровенное.... мой Остров!
- Никогда?
- Да, знаете, я Марку как-то сыграла несколько раз, 10 лет назад, еще когда решали быть вместе... А он и не понял!
Он думал, что это был настоящий Шопен! Вот какая я хитрая поддельщица! Смешно, правда?  Вспомнилось подобная сцена в каком-то романе, как сон. 

      Что-то вновь поплыло, голова кружилась. Стал теперь понимать, откуда была Там в общаге, в первый раз та магия, шопенщина! Вот чудо с Того Света и вернулось. Стоит. Соловьем заливается. И может уж и дУхи есть? Дух, частица Фредерика, тут, в Вере, и ждет своего часа? Ну может и не перевоплощение, а частица. Искра его?
- Вера... так что, сыграите?

     - Ой! Ну да! Чего же я вас сюда и привела! Я же подарок вам тут вчера весь вечер готовила, копалась в черновиках... а... вы что подумали? Ой... что?... Ха...и не думайте! Я мужняя жена и буду век ему верна! Но дайте слово! Ни-ко-му ни-ко-да! О моих импромтах! Даже Марку! Я сама ему когда-нибудь...

      - Вы тоже дайте... никому ни слова о «моше-берех», вашем чуде и синагоге...
      - Ура! Слово-на-слово! Заметано! Тайна ваша и тайна наша! Ага!

       Она села за рояль. Жрица и Алтарь. Щеки алые. КрАсна дЕвица. Глаза блестят и уже бегают по клавишам. Руки начинают жить своей жизнью. Пальцы кажутся листьями на двух ветках под порывами шторма и натиска. Она преображается. Это опять не серая мышка, «гувернантка Джейн», а магиня, двуликий Янус, Инь-Янь, жена-муж, иш-иша, Вера-Шопен.
И с первого такта...
Падение в мучительно-притягательные пропасти ...
Чем больше я пил этот пунш мелодий, тем сильнее жаждал.

От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне - страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Opening your heart, you become accepted
Accepting the World than embrace the Music Master
Bearing than creating…
Creating than not owning
Own without controlling
Control without authority.
Than those Love and Music will came
Welcomed gladly, and spurned by everyone….

     У нее появились складки на лбу, брови взлетели, волосы упали на плечи – и вот - Иной! Посланец. Шопен. То, что я видел на иллюстрациях его портретов! Нос картофелинкой казался уже длиннее.  Даже с горбинкой. Губы и подбородок чуть удлинились и распухли. Лоб стал покатее и больше. Показалось адамово яблоко!
(Уже много позже, через 10 – 15 лет, увидел такое же Преображение в видеозаписях более техничного Горвица! Но Горвиц не сочинял.)

Глава 5  http://www.proza.ru/2020/04/03/130