Другая дорога

Сон ушел вместе с рассветом, оставив после себя только глухое давящее
ощущение в области сердца. Маруся попыталась вспомнить, что именно ей
снилось, но не смогла. Со вздохом открыв глаза, увидела привычную картину:
сероватый утренний свет, пробиваясь в щель между шторами, заполнял
небольшую комнату. В дальнем углу возвышался комод, рядом стул, с
противоположной стороны еще один стул и три крючка на стенке. Да, еще ящик
возле кровати. Но как раз на этот ящик смотреть особенно не хотелось.

Маруся попыталась осторожно подвинуться, чтобы не разбудить мужа. На
панцирной кровати это сделать было непросто. Сетка прогибалась под тяжестью
мужниного тела и Маруся неумолимо скатывалась к нему под бок. Когда-то от
этого было тепло и радостно. Но не сейчас. Сейчас хотелось только одного –
вынуть из себя это давящее чувство, которое мешает дышать.

Сетка скрипнула от Марусиных движений, муж Иван всхрапнул и
перевернулся на другой бок. Потихоньку выбравшись из кровати, Маруся
сдернула с крючка цветастый халат, накинула сверху рубашки. Взгляд упал на
календарь на стене. Пятница – 17 марта 1950 года. Сорвала листок – уже суббота.
Еще один день прошел. Еще один день впереди.

На кухне Марусе стало немного спокойнее. Привычные хлопоты усмиряют
мысли. Маруся принесла воды из колонки во дворе, растопила плиту, поставила
кашу на огонь, и засмотрелась в окно. Март в этом году выдался неласковый –
заморозки все еще не отпускали по ночам, а два дня назад прошел настоящий
снегопад. Снег не удержался надолго в городе, но по темным сырым закоулкам
еще оставались его неряшливые следы.

Через маленькое окошко кухни Маруся смотрела на палисадник. В его
глубине под крышей сарайчика суетились птицы – готовили гнездо. Холодно или
тепло, а природа живет своей жизнью. Маруся жалела птиц, и потихоньку жалела
себя.

- Опять не спишь с рассвета? – услышала голос Ивана за спиной.
- Да… не могу, - вздохнула Маруся и засуетилась, поливая ему на руки над
миской.
- Эх, - покачал головой муж и принялся умываться, громко отфыркиваясь.
Подав мужу полотенце, Маруся бросилась к плите:
- Сейчас, Ванюш, яичницу тебе сделаю.

Схватила два яйца, но вдруг, неловко повернувшись, выронила одно на
пол. Беспомощно посмотрела, как на полу расплывается желтая лужица.
Взглянула на мужа и вдруг почувствовала, как то, что давило изнутри, неумолимо
рвется наружу. Маруся заплакала горько и безутешно, отвернувшись к плите.

- Ну, что ты, Марусь? – Иван попытался обнять жену за плечо, - ну, будет
тебе плакать. Сказал же – поедем в деревню. Ждать-то всего неделю осталось. А
на будущую субботу будет у меня как раз рейс в Сергеевку, вот и заедем к матери
по пути.
- Не могу я, Вань! Не могу больше! Ни дня не смогу, нет моих сил! –
причитала Маруся, всхлипывая.
- Ну, никак раньше, Марусь! У меня работа в эти выходные, а ты чем
доберешься? Немного еще потерпи.
- Ой-ой-ой, уеду я… - простонала Маруся.
- Да, ну вас, бабы! Слезы лить – хлебом не корми, - в сердцах выдохнул
Иван.
Подхватил с плиты котелок с кашей, завернул в полотенце.
- На комбинате поем, пошел я. – натянул кепку и вышел за дверь.

Когда Маруся услышала, как за мужем хлопнула калитка во дворе, слезы
высохли. И странное спокойствие окутало ее. Оглядевшись, Маруся поискала
причину. Причина оказалась внутри – она приняла решение.
«Поеду я. Сегодня» - сказала сама себе. Суббота и воскресенье – целых
два дня. Нет, больше невозможно ей было находиться здесь и видеть все время
этот пустой ящик. И уж точно никак невозможно было ждать еще неделю.

Сегодня – решила Маруся. И весь день закрутился по-новому. Даже солнце
подмигнуло из-за низких туч, мол, давай, действуй. Наспех, связав в узелок
буханку хлеба и яркий платочек, купленный на подарок, Маруся оделась. И только
обувая уже новенькие боты - предмет зависти всего переулка, она вдруг
задумалась, как поедет?
Село Зеленый Гай, где жила мать, и где выросла сама Маруся, стояло
далеко от больших дорог. И, чтобы добраться на попутках, нужна была большая
удача. Вот на нее-то Маруся и решила понадеяться.


- Куда собралась, кума? – выглянула из-за забора соседка, услыхав скрип
Марусиной калитки.
- Поеду к матери, - выпалила Маруся, - только не останавливая меня,
Полина. Не могу уже!
И поспешно затопала по мартовской грязи.
- Марусь, постой! – Полина догнала ее и всунула в руки сверток, - передай
Людочке. Там платьице Валюшкино, может уже сгодится ей. Новое почти.
- Спасибо, кума, - Маруся искренне обняла соседку, уткнулась носом в ее
платок, пропахший жареным луком, - спасибо.
- А Иван, что? – спросила Полина.
- Не знает. Скажи ему.
- Ох, подруга. Неприятности будут, - нахмурилась Полина.
- Ничего. Хуже не будет.
- Ну, ладно. Решила, так чего уж там. Слушай, у меня ж дядька работает на
автобазе ОРСа - Игнат Борейко. Ты найди его, он поможет тебе подыскать
попутного шофера. А то, как ты еще доберешься?
- Ой, спасибо тебе, Поля! Что бы я без тебя делала? – Маруся снова
почувствовала, как на глаза ей наворачиваются слезы.
- Да, ладно, - Полина прижала к губам полотенце, подоткнутое к поясу, -
тете Паше привет. Игнат Борейко – не забудь, – прокричала она вслед уходящей
Марусе.


На автобазе было многолюдно. Деревенские бабы с тюками, растерянно
оглядывались по сторонам, ожидая своих мужиков из дымной конторы, в которой
решались их судьбы с попутками. Базарные дни всегда привлекали в город
деревенских. Но в послевоенные годы не у всех уже были свои лошади, чтобы
доехать на базар на телегах, как раньше. Приходилось искать попутки,
объединяться, чтобы хоть как-то добираться до города и домой, наторговав
какую-никакую копейку.

Маруся уверенно шагнула в контору, огляделась в едких клубах
папиросного дыма.

- Тебе кого, краля? – услышала смешок из-за спины.
- Мне Игната Борейко надо.
- Так это не сюда. Давай-ка провожу, - рослый парень в военном бушлате
приобнял Марусю за талию.
- Проводи, только руки не распускай, - и Маруся звонко шлепнула
непрошеного ухажера по ладони. В ответ послышался липкий гогот, и она
поспешила выбраться из душной конторы на весенний воздух.
- Вон, вишь, гаражи. Там, где ворота заканчиваются - дверь. Тебе туда. Кр-
р-раля – с обидой произнес парень, смачно плюнул на землю и ушел назад в
контору.

Дверь с табличкой «Зав.гаражом» вела в небольшую каптерку с низким
потолком и крошечным окошком, почти не пропускавшим дневной свет. Игнат
Борейко сидел за столом среди больших конторских книг. В каптерке
потрескивала буржуйка - после пронизывающего весеннего ветра, было тепло и
спокойно.

- Так-так, Мария. От Полинки, значит. Как там племяша моя? Хорошо? Это
хорошо – уютно приговаривал он, просматривая какие-то списки.
Марусе вдруг очень захотелось, чтобы этот немолодой и такой спокойный человек в ватном жилете и очках, упрямо сползающих на кончик носа, никуда бы ее не отпустил. Чтобы решилось все как-то само по себе. И было вот так всегда – тепло и
спокойно.
- Есть у меня один шофер с рейсом до Авдотьевки. Но даже и не знаю,
стоит ли тебя с ним отправлять.
- Почему это? – гордо выпрямилась Маруся.
- Красивая ты больно, - усмехнулся дядя Игнат, - а Петро на красивых
падкий.
- Это ничего, - уверенно ответила Маруся, - я с такими умею справляться!
- Да? Ну-ну…

Игнат искоса оглядел свою гостью – тонкая в талии и с пышной грудью, нос
задорный и глаза с искорками, да еще и короткие пшеничные кудряшки из-под
шапочки. Краля еще та. Такой образ мало кого не зацепит. Но упрямый
подбородок и твердая линия губ заставляли держать дистанцию. Черт ее знает –
что за баба? Может и справится. Завгар улыбнулся Марусе и покачал головой:
- Ну-ну.


ГАЗик с рейсом до Авдотьевки был загружен под завязку. И залеплен
грязью так, что трудно было догадаться, какого цвета он был изначально. Из-за
левого борта доносился отборный многоэтажный мат.
- Ты, ….. что не понимаешь ….. что я тебе говорю?! У меня, …. бакалеи
полный кузов! Я …. твой керосин, мать твою, куда грузить буду?! Сверху
макарон??
- Ты, Петро, потише, - негромко произнес дядя Игнат, подходя к спорщикам.
И этот тихий голос произвел на шофера неожиданный для Маруси эффект.
Тот сразу вытянулся в струнку и даже папиросу выплюнул.
- Я, Игнат Борисыч, вот объясняю этому … То есть, товарищу, что груза
больше не возьму – некуда.
- Ну, это ясно. Товарищ, зайдите в контору, там и решите, с кем ехать.
Товарищ – щуплый мужичонка с двумя бидонами, еще пару минут назад
отчаянно матерящийся с шофером, сперва попытался что-то возразить, но,
поймав начальственный взгляд, послушно подхватил свой скарб и затрусил в
контору.

- Петро. А у меня для тебя тоже есть догрузка. Правда, места много не
займет, - улыбнулся дядя Игнат своей тихой улыбкой, - в кабине место есть?
- Так… там пару корзин и коробка с галантереей в райцентр. А что за груз-
то?
- Да вот, - начальник кивнул в сторону Маруси.
- Фью… - только и присвистнул Петро, спустив фуражку на затылок.
- Ты мне это брось! И даже не думай свои руки распускать, - строго осадил
его Игнат.
- Не, я чего?... – замялся шофер.
- Знаю я тебя! Смотри мне. Довезешь до Зеленого Гая.
- Так точно! – отрапортовал Петро.
- Ну, вот, Маруся, - обернулся к ней дядя Игнат, - довезет тебя Петро до
места назначения. А Полинке привет передашь.
- Спасибо вам, - Маруся пожала ему руку и удивилась, какой жесткой она
оказалась.


В кабине было зябко. Изо всех щелей тянуло весенним холодом. Но Маруся
думала только об одном – скоро! Уже скоро она будет на месте! Сердце рвалось
вперед и подгоняло видавший виды ГАЗик.

- Маруся, значит? - не выдержал Петро на десятой минуте дороги.
- Маруся.
Шофер искоса разглядывал свою пассажирку. Ох, как любил он таких! Чтоб
не просто красивые, а еще и с характером. А эта – сразу видно, что с характером.
Вон, как гордо подбородок подняла. Сидит, молчит, о своем думает.
- А я Петро.
- Я знаю.

Маруся скосила глаза на шофера и поймала его улыбку. «Всем ты хорош,
Петро, - подумала про себя, - да мне не нужен».

- А то может одеяло дать? – спросил Петро, еще минут через пять.
- Зачем это? – насторожилась Маруся.
- Так холодно ж. Вон, и губы посинели.

Маруся только сейчас заметила, как сильно замерзла. Но кутаться в одеяло
совсем не собиралась. Ничего не ответив, отвернулась к окну.
- Ну, ладно. – улыбнулся Петро, - а то, если что, я согрею.

Следующие полчаса ехали молча. Только Маруся иногда украдкой
поглядывала на своего шофера. Ладный профиль, сочного цвета губы и темные
глаза таили в себе что-то цыганское. Но вот руки… Взглянув один раз на его руки,
Маруся долго не могла заставить себя отвести от них взгляд. Длинные тонкие
пальцы с крупными красивыми ногтями – таких рук Маруся еще никогда не
видела. Поглядев в очередной раз, как его руки уверенно держат руль, она
поймала ужасную мысль, от которой стало жарко: вот бы эти руки так крепко
держали ее!

Испугавшись самой себя, Маруся, постаралась перекинуть мысли на
другое. Что Иван подумает, когда не застанет ее дома вечером? Что будет, когда
она вернется? А может обойдется и он отойдет к тому времени. Да, точно
обойдется. Если не выпьет…

- А что Маруся, куда это ты едешь? – снова не выдержал молчания Петро.
Не получив ответа, сказал:
- Ну, что ты в самом деле? Ведь 3 часа ехать-то. Скучно в пути без
разговоров. Да не бойся ты!
- А я и не боюсь! Чего мне бояться?
- Вот и я говорю, за разговорами дорога быстрее бежит. Хотя с тобой я ехал
бы и ехал.

Маруся вспыхнула и кинула на Петра гневный взгляд.
- Ну, все-все, обещаю, - и прикрыл рот ладонью.

Ох, уж эта ладонь! Маруся отвела взгляд:
- А чего ж не поговорить? Давай. Еду я к матери. И сама я из Зеленого Гая.
- А в городе чего делаешь?
- Живу. С мужем.
- Да, ну? – недоверчиво протянул Петро.
- С мужем. А, чего ж у меня мужа не может быть?
- Так такое… вечно вы, красивые, так – чуть что, сразу замуж.
- Почему это – чуть что? Он тоже из нашего села, пришел с войны.
Полюбили друг друга, вот и поженились.
- Ага. Ясно. И когда ж это у меня такое счастье случится?..
- Так говорят, ты на любовь богатый – усмехнулась Маруся, вспоминая
слова дяди Игната.
- Эх, влюбчивый я – да. Но любовь, так чтоб одна и на всю жизнь – такого
не было со мной. Бегут девки от Петра, убегают со двора, - произнес нараспев
шофер и лихо присвистнул.
- Чего это они бегут от тебя? – недоверчиво посмотрела на него Маруся.
- Говорят, слишком жарко я их люблю, – захохотал Петро.

Маруся нахмурилась в ответ и снова замолчала.
- Ну, что? Опять обидел тебя? Да, ты не обижайся. Сама ж – баба
замужняя. Знаешь, о чем речь идет. Поди, с мужем не только чаи с баранками по
вечерам гоняете? Раз уж любовь у вас, – подмигнул хитро.
- Не только чаи. – твердо ответила Маруся.
- Ну, детей-то пока нет? – уточнил на всякий случай Петро.
- Есть, - ответила Маруся.
И тут же изменилась лицом. Нежный румянец, проступивший на ее щеках,
спорил с глубокой грустью в зеленовато-серых глазах.

- Ой, брешешь! – удивился Петро, глянув на Марусину талию.
- Ничего я не брешу! – горячо возразила Маруся, - к дочке я еду. У матери
она.
- А, вот оно, значит, что. А чего ж так – у матери?
- Так ведь два месяца отпуска закончились – и вернулась я на комбинат. А
девочка моя – куда ее-то? Заболела она в яслях. Сильно заболела. Думали не
выживет, - Маруся тяжело вздохнула, - Вот, и муж сказал – так будет лучше, в
деревне. Она поправится на воздухе.
- Муж, значит, сказал. А ты и послушалась.
Маруся в ответ только бросила на Петра удивленный взгляд.
- Ну, да. А то ведь без тебя, Маруся, страну-то не поднимут, - с
неожиданной злостью Петро хлопнул по баранке ладонью.
Остановил машину.
- Чего ты? – удивилась Маруся.
- Ничего. Размяться надо, – ответил шофер, внезапно помрачнев.
Выскочил из кабины, прошелся по рыхлому полю. Раскинул руки к небу,
потянулся.

Глядя на его спину, Марусю снова пронзило это странное чувство тепла,
разливающегося внутри. Стало страшно, как от всего неведомого.
Когда Петро развернулся и пошел назад к машине, на его лице уже не было
того неожиданного мрачного выражения. Он, как и раньше поблескивал весело
своими черными глазами. Легко запрыгнул в кабину, завел мотор. Поехали.

- Ты, Петро, так много вопросов задаешь. А сам недоговариваешь. Давно
шоферишь? – поинтересовалась Маруся.
- Как с войны пришел. Я еще на фронте баранку крутил. Но недолго, ранили
меня. Вернулся я из госпиталя, пошел своих искать, да так никого и не нашел.
- Погибли? – спросила Маруся с искренней жалостью.
- Да не. Мать моя, говорят, с румыном каким-то ушла. И не нужны ей были
ее дети. Братья с сестрой поскитались по дворам, да и пропали без вести. А я,
значит, старший был. Но и до войны мы ей не особо нужны были. Муж ведь
важнее детей, а, Марусь?

Петро говорил все громче и громче:
- Отчим у нас был. Ох, лихой! Голодом морил за любую провину. Но ниче –
мать хоть раз бы заступилась. Раздала детей по добрым людям – кто кому чем в
хозяйстве пригодился, а сама при муже жила, да его обходила. Муж-то ведь
важнее детей, а, Марусь?

Маруся с ужасом смотрела на красивое лицо Петра, которое гримаса боли
изменила до неузнаваемости. Ее разрывали противоречивые чувства. Хотелось
спорить: нет, я люблю свою дочку! Хотелось прижать его к груди и жалеть. А еще
хотелось схватить его руки и целовать без остановки.

- Останови машину! – внезапно закричала Маруся, увидев, что они несутся
в кювет. Зажмурилась в страхе. Открыла глаза только, когда затих мотор –
обошлось.

Петро сидел, опустив голову на руки и тяжело дышал.

- Петро… - позвала его тихонько.
Он не ответил.
- Петро, - прикоснулась ладонью к его плечу.

В ответ он развернул к ней свое лицо, и Маруся увидела его влажные глаза.
Такие черные, что можно было пропасть в них без вести. Она и пропала.
Подвинулась ближе к нему, взяла в руки его ладони и приложила к своим щекам.
Петро задержался взглядом на ее губах, провел пальцами к ее затылку, к
самому основанию волос. А дальше весь Марусин мир перевернулся от поцелуя –
глубокого и долгого, как сама жизнь. Где-то шагали мамонты, замерзали и таяли
ледники, росли и рушились империи, а поцелуй все длился, и не было ему конца.

- Маруууся… - выдохнул Петро, спустя целую вечность, - Маруся!

И больше не мог произнести ни слова. Притянул ее еще ближе к себе,
обхватил за талию, стал целовать шею все ниже. И только когда его пальцы
добрались к застежкам на ее чулках, Марусю, словно током ударило.
- Нет! – она резко оттолкнула Петра.
- Ты чего? - опешил он.
- Не могу я. Муж у меня, - с трудом произнесла Маруся. Дыхание сбивалось,
мысли путались, наслаиваясь одна на другую.

Пару секунд Петро смотрел на нее растерянно, словно не понимая, что
происходит. А потом на его лице снова проявилось уже знакомое Марусе
выражение тяжелой злости.
- Муж? Вспомнила?
И вдруг захохотал так, что Марусе стало жутко.
- Эх, да что ж вы за народ такой – бабы? Да где ты взялась на мою голову?!
– прокричал Петро во весь голос в открытое окно машины, спугнув стайку птиц с
близлежащей пашни. Завел машину и остервенело схватился за руль.
- Стой! – твердо сказала Маруся, - не поеду я с тобой!
- Что? Да, куда ты денешься?
- Стой, а то прыгну!
Маруся схватила свой узелок и выскочила из машины.
- Ну, и катись, дура! Оставайся тут посреди поля!

ГАЗик резко взял с места и очень скоро скрылся из виду. А Маруся осталась
стоять одна на дороге. Злость, так внезапно нахлынувшая на нее, также быстро и
сошла. Вокруг было пустынно – ни машин, ни телег. Только поля да балки,
покрытые кое-где ноздреватым снегом.

Но места были уже знакомые, недалекие от дома. Стоять было холодно, и
Маруся решила идти. Подгоняло и солнце, склоняющееся к горизонту. Надо
успеть до темноты. Новенькие боты увязали в грязи, но Маруся шла, разгоняя
своими мерными шагами неудобные мысли в голове. А мысли звенели, как
августовские комары, жалили со всех сторон.

Что это было? Почему так? И почему так никогда не было с Иваном? Дочка
– жизнь моя, да как же это я смогла так долго выдержать без тебя?

Солнце упало за низкие тучи у самого горизонта. А перед Марусей
открылась глубокая балка. Та самая, которая отделяет Зеленый Гай от ближних
полей. Почти дома. Но обходить балку времени уже не было. Вечер спускался
стремительно. И Маруся решила идти напрямик через снег.

С первым шагом стало понятно, что снег – это только верхушка. Внизу –
ледяная вода. Со второго шага Маруся погрузилась в воду по щиколотку. С
третьего – по колено. Но отступать было некуда.

Когда Маруся выбралась из балки, уже стемнело. Перед ее глазами
появилась сначала крыша крайней хаты – ее хаты, а потом и окошки. Окошки, в
которых горел свет - ее свет. Из последних сил Маруся побежала, оскальзываясь
на мартовской грязи. Открыла калитку, подошла к дверям. С замирающим
сердцем потянула тихонько за ручку.

В комнате – такой родной и теплой, по глиняному полу, застеленному
домотканными дорожками, бегала девочка. Ее круглые ножки ступали неуклюже,
но уверенно. Добежав от лавки до стола, девочка шлепнулась на попу и звонко
засмеялась. Маруся тихо вошла в комнату, притворив за собой дверь, опустилась
на пол обессиленно и еле слышно позвала:
- Людочка! Доченька!

Девочка оглянулась, на ее пухлом личике отразилось удивление.
Мгновение помешкав, она неуверенно шагнула к Марусе.

- Девочка моя, - позвала она дочку снова, протягивая руки ей навстречу.
Сердце билось так, что казалось, сейчас оно выскочит из груди.

- Ма… - неуверенно произнесла девочка и побежала в Марусины объятия.
Маруся обхватила ее светлую головку и целовала без остановки, куда
только попадали губы.

Марусина мать – тетя Паша, вошла в комнату, да так и осталась стоять у
входа, прижав руки к груди.

- Девочка, моя, Людочка, - шептала Маруся между поцелуями, - никогда,
больше никогда… слышишь, только со мной. Только вместе. Мы будем вместе,
даже если не будет больше ничего. Мы сможем. И это – важное. Да, это самое
важное!

И в тот миг Марусе было совсем не важно, что ее новенькие боты раскисли
от грязи и ледяной воды. Что за окнами резкий весенний ветер сметает остатки
снега с полей. Что в городе злится и негодует ее одинокий муж. А где-то на
дальних дорогах крутит руль машины мужчина с самыми красивыми руками на
свете.