Стезя любви

Светлана Рыбакова
Стезя любви


– Где поставим тумбочку?
– Давай к окну придвинем.
– А может, лучше к двери?..
Тумбочка кряхтела, посвистывала всеми четырьмя колесиками и покорно разворачивалась в разные стороны вслед за плавными движениями Киры Георгиевны и Наталии Павловны.
– Даже не верится, что такая чудная золотая осень одарит нас еще и собственным дизайнером, – мечтательно сказала Наталья Павловна.
Кира Георгиевна установила тумбу у двери.
– Так в комнате останется больше места.
– Говорят, она еще молода, но талантлива, – продолжила Наталья Павловна. – Видела ее книги – недурно. Еще бы покладистой была, а то, знаешь: молодые, да ранние. Одна Варя чего стоит… Кстати, опять ее не было на месте. Где-то по телефону болтает. Мне нужна корректура. Так мы никогда не сдадим нашу Книгу. – Наталья Павловна всплеснула пухлыми ручками и, словно мячик, плавно покатилась по узкому коридору редакции. – Варвара, ты сделала то, о чем я тебя просила?.. – Вопрос повис в безответной тишине.
На следующий день православная редакция с интересом ожидала новую сотрудницу.
Как только говорящие часы, стоявшие в прихожей, металлическим голосом объявили: «Десять часов», в редакцию вошла хорошенькая улыбающаяся девушка и радостно объявила стоявшим у гардеробной вешалки дамам:
– Юля, будем знакомы!
Все они заулыбались и приветливо закивали в ответ. Лишь самая молодая сотрудница Варвара повела плечом, прикрыла ухо пальцами и ответила:
– Будем… Только не надо так кричать.
– Мы очень рады видеть вас в нашей редакции. – Высокая, худощавая Кира Георгиевна  низким голосом, несколько манерно растягивая слова (чем напомнила актрису Аллу Демидову), желая погасить Варину резкость, обратилась к Юле любезным тоном и стала, как на сцене, представлять присутствующих.
– Варвара. – Указала она на девушку, сделавшую Юле замечание.
– Римма. – Представила она миловидную женщину средних лет, та улыбнулась и тряхнула нависшей на глаза челкой.
– Ольга. – Рука Киры Георгиевны театрально указала на приятную особу с гладко зачесанными волосами и добрыми глазами, заглянув в них, Юля невольно сразу успокоилась. Потом она узнала, что в редакции эту молодую даму называли любовно Оленька.
– А я – Наталья Павловна. – Отрекомендовала сама себя полная, похожая на мягкую подушку, пожилая женщина. – А это, – указала она на даму, представлявшую Юле редакцию, – наша дорогая Кира Георгиевна. Прошу любить и жаловать всех и сразу.
Тут редакционная дверь вновь распахнулась, раздалось громкое:
– Угораздило же меня родиться в годину перемен! – В проеме стоял высокий худощавый мужчина.
– Аркадий Сергеевич – наш  выпускающий редактор, – прокомментировала это появление Наталья Павловна. – А главный редактор у нас отец Павел. Сейчас мы все вместе делаем великую Книгу. Получили поддержку от известного и уважаемого мецената и всей душой участвуем в этом замечательном проекте. Думаю, вы тоже, как натура творческая, в него вовлечетесь.
Запыхавшись в редакцию вбежал молодой человек и принялся извиняться.
– Это наш охранник Владимир, – представила его Наталья Павловна. – Опаздываете, юноша. Берите пример со старой гвардии.
И потекли неспешные дни. Для Юли все в этой редакции было внове и даже несколько странно. На прежней работе в монастырском издательстве, возможно, искушений было даже и побольше (это только со стороны кажется, что тишь да гладь, там-то самая настоящая невидимая глазом брань идет), но зато все обстояло намного проще, ясней и определенней в жизненных понятиях – и по послушанию: «да» – это «да», а «нет» – это «нет».
Зато в новом месте Юлю на каждом шагу подстерегали шокирующие неожиданности.
Аркадий Сергеевич оказался убежденным сталинистом. Юля сначала не понимала частого упоминания им какого-то загадочного «дяди Джо», пока случайно не выяснила, что это прозвище Иосифа Сталина, данное ему Черчиллем.
А жизнерадостная редактор Римма постоянно нахваливала всевозможных европейских католиков и протестантов, а о русских говорила: «Эти православные вечно превозносятся от необоснованной мании величия».
У Юлии первое время душа замирала от таких слов. Она даже поинтересовалась у доброглазой красивой Оленьки, какой веры эта дама. Как ни странно, оказалось, что она тоже ортодокс. Более того, Римма окончила православный институт и защитила диссертацию по богословию. Но затем поехала углубить свое обучение в Германию, видимо, в протестантское учебное заведение, набралась там всяческой околесицы, и к своей родной вере у нее появился ирония:
– Мы ничем не лучше всех остальных христиан. Это превозношение нам Византия навязала. – Подобное этому она время от времени заявляла в разных вариантах.
«Да… – Думала про себя Юля, слушая такое. – Спортили немцы девку». Она не решалась вступать в догматическую полемику с аттестованным богословом. А если и начинала проявлять удивление по поводу ее критики Православия, то с недоумением замечала, что Аркадий Сергеевич часто объединялся с Риммой.
«Что же сближает коммунистов с либералами? – рассуждала Юля. – Наверное, дух противоречия, желание все оспаривать и гордость ума, из-за которых невозможно услышать и понять Бога и довериться именно Ему. А еще самость: да будет воля моя. Все должно идти, как нам хочется: окружающие не в счет. Особенно если им на пути встречается настоящий православный». – Горевала она.
Только однажды, когда Римма сказала: «Господь за нас пострадал и смыл наши грехи Своею кровью, так что исповедоваться не всегда обязательно», Аркадий Сергеевич строго возразил: «Это протестантизм». Юля вспомнила изречение: «Если хочешь спастись, то читай святых отцов, а не современных мудрецов». – Но не озвучивала, подумав, что ее опять обшутят с ног до головы.
Со временем в душе девушки начинал зреть протест и всяческие тревожащие душу вопросы: «А не предает ли она Христа и Церковь, слушая подобные речи?» Хотя Римма, если не касаться ее эпатажных выпадов, была человеком симпатичным. Веселая, жизнелюбивая (в отличие от меланхоличной Юли) и не эгоистичная женщина, умевшая и посочувствовать ближнему. Юля смирялась и старалась, по совету своего батюшки, отмечать в людях добрые черты характера.
А вот охранник Володя часто бунтовал и раздражался окружающей его действительностью. Он участвовал в монархической организации, жил исключительно воспоминаниями имперской России. Глаза его были часто грустны, потому что ему казалось, что он опоздал родиться лет на сто пятьдесят. Еще Володя занимался общественной работой, ничего не успевал и бежал вдогонку за временем. Женщин он не воспринимал как данность. А иногда устраивал им «разгоняй», по поводам, известным ему одному.
Наталья Павловна в такие моменты всплескивала своими маленькими ручками: «Володя вновь разбушевался. Господи, помоги». Все редакционные дамы начинали молиться, Владимир сразу успокаивался и переключался на собственную работу, которой, помимо охраны редакции, было более чем достаточно. При всем этом он сразу отзывался на любые просьбы о помощи: донести что-то тяжелое, либо разобраться с забарахлившими компьютерами и телефонами.
Корректор Варя тоже занималась церковно-общественной деятельностью иногда в ущерб издательским трудам, чем они оба с Володей приносили тихое огорчение сотрудникам преклонного возраста. Однако, повздыхав, те, стремясь поддерживать в коллективе мир и согласие, терпели, пока это не переходило за грань дозволенного.
Для сохранения дружественной атмосферы в издательстве устраивались празднования дней рождения и именин. Сотрудники собирали в подарок определенную сумму, а виновник торжества накрывал чайный стол. Все устраивались на небольшой кухоньке и, когда приходил отец Павел, хором пели имениннику «Многая лета», рассаживались, мирно беседовали, обсуждали текущие дела, связанные с работой. Отец Павел рассказывал забавные истории из жизни филологов, или о своих командировках, совершаемых по всей стране по благословению священноначалия. После чего редакция, довольная обоюдным общением, возвращалась к праведным трудам. А вслед за этими чаепитиями в их маленьком редакционном сообществе воцарялись мир и покой.
Юля со вздохом вспоминала о своей тихой монастырской жизни, но утешалась работой. Она с любовью рассматривала изящные древнерусские миниатюры, написанные золотом или киноварью витиеватые заглавия воссоздаваемой ими Книги, и мирилась с новой жизнью.
Зимой редакция пришла в сильное смятение после ЧП, устроенного Володей. Он поставил на кухне греться старый, уже не отключавшийся автоматически электрический чайник, а сам «на минуту» отлучился на улицу собирать около редакции подписи под очередным гражданским протестом. Пока суть да дело, споры, вопросы – ответы, чайник успел выкипеть и так накалился, что под ним начал тлеть деревянный стол. Слава Богу, что дамы вовремя пришли попить чаю: издательство было спасено от пожара.
После этого траги-курьезного случая Володя устыдился и притих. Юлино же возмущение  либерально-коммунистическими собеседованиями к этому времени столь обострилось, что дошло до точки возгорания. Как говорится: «Бог попустил, и враг постарался». Она решила, что больше не может терпеть и лицемерно молчать, когда вокруг говорят незнамо что. Ведь она так не думает, не считает… И почему нельзя возражать? Из-за того, что они старше по возрасту? Но, как известно, молчанием предается Бог.
Сначала она пошла в атаку на растерявшегося Аркадия Сергеевича.
– Как Вам не совестно за коммунистов выступать?! Они даже во время голода в Поволжье в тридцатые годы продолжали вывозить зерно за границу, а попытки всего мира оказать помощь голодающим проигнорировали. А люди в это время умирали в страшных муках!
Однако Аркадий Сергеевич, хотя и допускал высказывания, что одна революция все переменит, и пулемет – это аргумент (возможно, в эти дни он приходил в негодование от уличной беспардонности), на поверку оказался просто фантазером. Аркадий Сергеевич очень не любил реальных конфликтов и отвечал Юле так обтекаемо и дипломатично, что девушке пришлось вместо него самой объяснять свои недоумения.
– Конечно, в начале революции у кормила оказались «засланные казачки» Ленин с Троцким, – рассуждала Юля. – Один «теоретик-утопист» – Ульянов, писал, чем больше недовольных расстреляем, тем лучше. А другой «практик-террорист» – Троцкий, воплощал это в реальность. Так и истребляли, в основном, государствообразующую русскую нацию. Хорошо, с этим разобрались, – проговорила она, – а как Вы, православный христианин, поддерживаете Сталина, когда при нем был такой жуткий террор, столько погибло священства, верующих людей, да и самих «революционеров»?
– Я исповедую Христа и причащаюсь. – Неожиданно ответил Аркадий Сергеевич. – А история с террором уходит вглубь веков. Начиная с Великой французской было замечено, что любая революция пожирает своих детей. В России революционеры это тоже знали, поэтому остро реагировали на появление любой сильной личности. Между Лениным и Троцким такие баталии происходили!
– Ну, Ульянова быстро убрали. – Огрызнулась Юля.
Аркадий Сергеевич посмотрел на нее исподлобья и продолжил беседовать как с неразумным ребенком:
– Поэтому у нас процесс появления по-настоящему сильного вождя затормозился на десяток с лишним лет, пока, наконец, у руля государства прочно не встал Иосиф Виссарионович.
При этом имени у Аркадия Сергеевича даже спина выпрямилась. Он продолжил.
- Тогда в стране накопилось много проблем, а Сталину их причиной часто виделись враги. Иногда так оно и было, хотя, по-моему, корень этого в основном находился в общем разгильдяйстве. Также коммунисты с удивлением замечали, что зачастую соратники по партии, приходя к власти, становились отъявленными мерзавцами. Как с такими личностями поступать? Сталин отвечал: «Расстрелять, или отправить в лагерь». Что и делалось.
Юля усмехнулась с горечью и покачала головой.
- А в том, что под горячую руку попадали и непричастные, виновато, по-моему, больше окружение вождя. Как говорится, «лес рубят – щепки летят». Опять же троцкисты беззаконничали на местах, а виноват во всем и отвечает только руководитель. Вам это ничего не напоминает?
В ответ девушка дернула плечом. Аркадий Сергеевич продолжил.
- А с Богом, как и с Церковью, тогда боролись, потому что создавали свою собственную, «коммунистическую», если хотите, религию. Ну не может человек существовать вообще без веры! Тут уж ничего не попишешь, – развел он руками.
– Понятно теперь, почему самые ярые сталинисты делают из своего вождя икону. Но на деле вы не отреклись от кровожадной религии – атеизма.
Аркадий Сергеевич скривился, как от зубной боли.
- Красный террор убивал всех, кто был не с ними. Мы не слышим о вашем раскаянии в многочисленных жертвах, и это не щепки, это судьбы человеческие: жизнь дается один раз. А слышим лишь самооправдание и кивки на «такие времена». Значит, вы готовы к новым репрессиям, и тогда в любой момент «обстоятельства» можно за уши притянуть?!
Девушка говорила с таким жаром, что ее начинало бить мелкой дрожью. Аркадий Сергеевич даже заволновался.
- Успокойтесь, Юлечка. Никто не собирается вас терроризировать. Что касается Сталина, то я предполагаю, что он под конец вернулся к Богу. Его телохранитель, Юрий Соловьев, видел, как в войну генералиссимус молился в церковке в Кремле.
– Интересно, а куда было деваться бывшему семинаристу, когда враг стоял под самой Москвой? Богоборцы – это пока грома нет, а когда снаряд летит на голову, то все креститься начинают. Но мне самой иногда думается, хоть Сталин и был бич России, но бич Божий, троцкисты бы страну в конец разнесли. Мы их замашки по Хрущеву изучили. И судя по тому, что Сталина западный мир ненавидит, как и Россию, международная его политика была удачна. Забугорные нас любят, только когда мы разваливаемся.
– Говорят, Иосиф Виссарионович принес покаяние. Вероятно, к этому он начал идти еще до войны. Так, в тридцать третьем году на заседании Политбюро он запретил снос в Москве и области оставшихся пятисот церквей, назвав их памятниками древнерусского зодчества, а в тридцать девятом также на Политбюро распорядился отменить указание Ленина девятнадцатого года «О борьбе с попами и религией» и произвести ревизию осужденных по делам, связанным с богослужебной деятельностью. В нашей жизни все так переплетено, да и не бывает людей однозначно темных или светлых: идем, падаем, встаем, падаем, раскаиваемся и опять встаем...  Поддержал ее Аркадий Сергеевич.
– Кстати, Сталин на деле признавал свои, подчас ужасные, ошибки. Когда сняли расстрельца Ежова, то с тридцать девятого по сороковой из тюрем выпустили, не помню точно, около трехсот тысяч человек. Зато в самих органах начались крупные чистки и посадки. А в пятьдесят третьем году по амнистии было освобождено миллион заключенных.
– Но зачем же надо было сажать этих несчастных? Читаю жития новомучеников – жуть берет и тоска, до чего люди могут озвереть. Аркадий Сергеевич развел руками.
– Хотели сделать рай на земле, а он бывает только на небе. Однако, - Аркадий Сергеевич поднял палец, - социализм у нас очень даже возможен. Кстати, вы не знаете, что Сталин отменил аборты, возможно, мы, благодаря ему, сейчас разговариваем, зато Хрущев опять аборты узаконил. А беспримерная индустриализация, без которой мы бы не победили в Отечественной войне!?
– На живых костях устроенная…
– А Санкт-Петербург на чем стоит? Наверное, империи только так и созидаются.
– Та и другая зачинались по-революционному. Но Петр-то, император, мужикам за работу платил. Зато в советах каторга была, как при фараонах.
Частила Юлька, словно за ней гнались.
- И я считаю, что революции делают, конечно, обстоятельства: народный грех, перевесивший Божие терпение, затем уже низы не хотят, верхи не уступают, измена, трусость и обман. Но этим всегда кто-то управляет извне и изнутри. А потому не революция, как вы заметили, пожирает своих добчинских-бобчинских…
Аркадий Сергеевич на эти слова неопределенно хмыкнул. А Юля, словно боясь, что ее прервут, стала тараторить еще быстрее.
– Это Василий Розанов написал, что революцию делают Добчинские и Бобчинские. Как я понимаю: своих мозгов и талантов мало, а увековечиться хочется. А затем их убирают затейники революции, чтобы поставить своих деспотов. Однако в России эти номера не проходят. Потому что она управляется Самим Господом Богом.
Тут она перевела дух и продолжила громким голосом.
- Человечество должно развиваться поступательно. Историю творят – Бог и личность: действие Божие и отклик на него души человека. А все остальное: смены формаций, политические союзы, недовольство масс, – последствия их взаимодействия. Сейчас вот Европа самонадеянно ломает Божии законы, а мир ими держится, и теперь у них все рушится. Мы это уже проходили в начале двадцатого века. Если бы тогда к нам не залезли всяческие «засланцы», то мы бы  вышли из Первой мировой без потрясений. Факты говорят, что Россия должна была в ней победить.
Юлька ожесточенно посмотрела в глаза Аркадия Сергеевича.
- Я не верю в возвращение Советского Союза. Хотя мама говорит, что ей тогда жить нравилось: никто завтрашнего дня не боялся. Но где это слыхано, чтобы компартия, которая вроде за народ, проталкивала во власть олигархов?! Какой социализм, при таких раскладах? Вы о чем?! Думаете люди дураки?
- А вы что царя-батюшку хотите? – Спросил мрачно  Аркадий Сергеевич.
- По крайней мере, с ним я не буду дрожать на очередных выборах, что у нас объявится новый «засланец» и все порушит. Царь передает власть по наследству, и ради своих детей о стране будет заботиться, и не сдаст ее за «премию мира». Наши-то монархи за все пред Богом отвечать собирались. Московскую Русь, тогда даже Смоленск чужой был, они вон в какую империи-ищу превратили. – Она тяжело вздохнула. - Но сейчас для нас царь – это не реально. Мы только «ряженного» на свою голову посадим. Батюшка наш сказал, что монархия возможна там, где есть верноподданные. Бог даст царя, если народ этого захочет, и произойти такое может только полюбовно. Ведь это совершенное правление, и его надо заслужить.
Аркадий Семенович опять  отвернулся от ее сурового взгляда. Юлька все не унималась.
- Я сужу о людях только по поступкам. Сейчас слово превратилось в пустой звук, или всего лишь черные буквы на белой бумаге. А вы, такой большой и взрослый, играетесь в это. 
– Как скажете, воля ваша. – Дрогнувшим голосом закончил разговор Аркадий Сергеевич. Не мог же он скандалить с девчонкой.
– Мне казалось, – Юля, успокоившись, делилась с Натальей Павловной своими переживаниями, – что наш громогласный Аркадий Сергеевич – пламенный революционер и возмутитель спокойствия. А как поговорила с ним: получается ни то, ни се.
– Что вы, Юленька, - махнула рукой пожилая собеседница, - он, безусловно, человек по-советски мечтательный и эмоциональный, но в то же время предупредительный и осторожный. Вырос-то он в семье интеллигентов-сталинистов, куда уйдешь от домашних традиций? Возможно, он и хочет быть революционером, но при таком характере это ему может только казаться или сниться.
Она усмехнулась и продолжила.
– Аркадий Сергеевич рассказывал, что в советское время никогда не ходил на демонстрации, и впервые отправился туда в конце восьмидесятых годов, где все шли с лозунгом: «Мишку – на Север». Анекдот, да и только.
– А какая трагедия из этого получилась. – Задумчиво проговорила Юля.
С западницей Риммой девушка изо всех сил старалась не спорить. Но однажды, услышав очередной выпад в сторону Православия, не выдержала и резко ответила:
– Если так любишь католиков – переходи в латинство. Тебя никто силой не держит, чего так мучиться-то с православными? А если здесь сидишь, то не плюй в колодец…
Римма удивленно распахнула глаза на молодую дерзкую Юльку и не сразу нашлась, что сказать.
– Как-нибудь без тебя разберусь, что мне делать.
В начале февраля издательские дамы несколько пригорюнились.
– Варю вечно приходится то в интернете вылавливать, то от редакционного телефона отрывать, – вздохнула Наталья Павловна. - Мы-то думали, что она закончит корректировать диссертацию своего архимандрита, и все встанет на места, она работать начнет на полную. Надо же такому случиться, его вдруг посвятили в епископы и отправили в Азию миссионерствовать. Варвара теперь какие-то книжки ищет и церковную утварь, носится по всей Москве.
– Да уж… – Поддержала ее Кира Георгиевна. – Вот возьми такую неофитку на работу, а она будет заниматься всем, чем угодно, только не порученным делом. Мне думается, что такое «подвижничество» нехорошо…
– Сублимация все это. Замуж ее надо отдать. – Веско отрезала Римма. – И Юлька в последнее время подпрыгивает, ей тоже замуж пора.
– Правда, Юлечка стала заметно нервной. Она у нас светская девушка, ей бы не помешало жениха приличного. А Варвара-то ведь в монастырь собирается. – Тихо заметила Наталья Павловна.
– В таком случае ей нужно определяться, а не бегать по азиям. Пусть выбирает монастырь. – Вновь категорично заявила Римма.
– Да она же никого не слушает… – Картинно развела руками Кира Георгиевна.
– Довольно. У Вари есть духовник. Он с ней и разберется. Варя до его монастыря доедет, после исповеди у нее, как всегда, появятся силы и желание подвижничать и в издательстве. – Подытожила их «совет в Филях» Наталья Павловна.
Пришел Великий Пост. В довершение всех переживаний, происходящих на работе, Юле в искушение попалась книга о «переходе» в вечность. Девушка проявляла интерес к теме «memento mori», ведь это главное испытание в жизни человека, поэтому решила ознакомиться. Начав ее читать, она пришла в ужасное смущение. В доказательство существования жизни после смерти автор описывал случаи клинического летального исхода, когда души пациентов выходили из тел, а потом возвращались обратно. Однако автор жил на Западе, и поэтому все примеры у него были из посмертных случаев католиков и протестантов.
Юлю поразило, что все, как писал автор, персонажи книги: христиане, индусы, психологи и убежденные атеисты видели, кто ангелов, кто пагоды, а неверующие – царство света?.. Люди попроще описывали, кто что: города, деревни с домами, пастбища с лошадьми, музыку, нечто за рекой в тумане и другие всяческие неожиданные места. И часто рассказчиков встречали родные и отправляли обратно на землю.
Хотя в православной литературе Святые Отцы на эту тему писали, что души умерших обычно встречали ангелы или демоны. Да и реальная жизнь приводила иные примеры. Недавно подруга поделилась, что ее умирающий дедушка сказал: «Зачем здесь стоит этот черный человек? Уберите его, мне страшно». В комнате никого, кроме дочери, не было. Затем дедушка просил позвать священника, чтобы исповедаться. А другая знакомая рассказала: просто страх и ужас! У близкого родственника после бани случился инфаркт. Он вдруг закричал: «Уберите с меня этого мохнатого!» – И с этими словами умер.
Поэтому тот факт, что западных христиан всегда встречает «некто» очень добрый, море света или даже просто родные, ее серьезно озадачил. Ведь приходилось читать и такое, что отступники от Православной веры не спасаются.
Она знала, что в древности русские к католикам относились с большой осторожностью. А преподобный Феодосий Киево-Печерский даже крайне негативно. Он запретил с ними не только молиться, но даже и есть. Лишь из человеколюбия разрешал принять в дом католика и накормить. Юля читала у одного комментатора, что, возможно, Феодосию, как святому подвижнику, было дано предвидеть, какую впоследствии пагубную роль сыграет на Руси католичество своей борьбой с Православием. Преподобный мог прозреть оком духовным и Брестскую унию, и польскую интервенцию, и участие греко-католиков в бесчинствах на недавнем киевском Майдане.
Однако со временем Русская Церковь в отношении католиков стала придерживаться линии по-человечески мягкой, но в главном весьма принципиальной. Святитель Феофан Затворник, живший в девятнадцатом веке, сказал: «Не знаю, спасутся ли католики, но я знаю, что я сам без Православия не спасусь». Юля в душе придерживалась мнения святителя Феофана. Она всем сердцем чувствовала, что русским людям и, значит, ей, Юле, вручено для сохранения неизъяснимое сокровище – святое Православие, что эта та пуповина, через которую мир с Богом соединен, в конце концов, тот «сук», на котором сидит современное человечество. Вдруг этот сук, то Римкиными замечаниями, а теперь этой книгой, для Юли как будто подрубили.
«Что же такое получается? Мы молимся, постимся, пытаемся худо-бедно подвижничать, служить ближним любовью, чтобы хоть как-то приблизиться к Богу. А эти, «из-за бугра», гуляют, веселятся и так запросто спасаются? Чудно получается. Какой тогда смысл подвигов и молитв, если в Царствие Божие можно войти пританцовывая (здесь Юле почему-то представились знакомые с детства американские фильмы)?» В этих видениях из книги о «переходе» что-то не стыковалось с ее христианским мировоззрением.
Нет, Юля отнюдь не была злорадным человеком. Девушка читала у святых и чувствовала сердцем, что Бог хочет спасения абсолютно всем. Она всегда думала, глядя на явно грешивших людей, что в их, да и в ее собственной судьбе еще ничего не известно. В Писании пророк Иоиль предупредил, наступят такие ужасные времена, что «всякий, кто призовет имя Господне, спасется...», то есть лишь только позвавший Христа на помощь: «Господи, помилуй и спаси»... А кто скажет, какие у нас сейчас времена? Но для себя Юля точно знала, что спасение ее души – это путь узкий и тернистый. Без труда рыбку из пруда не выловишь, а тут Царствие Небесное надо в душу восприять.
В домашнем обиходе Юля не испытывала к людям Запада чувств недружеских. Если доводилось, общалась с ними очень даже задушевно. Однажды к ее близким друзьям приехала знакомая из Германии Марта. А у них неожиданно приключилась срочная работа, и Юлю, знавшую немецкий, попросили поводить Марту по Москве. Они гуляли и с удовольствием беседовали друг с другом. Отправились в Третьяковку, сначала ходили по залам галереи, а потом Юля предложила зайти в храм, чтобы приложиться к Владимирской иконе Богородицы. Марта согласилась, но когда она, поцеловав чудотворный образ, перекрестилась всей ладонью слева направо, у Юли от неожиданности похолодела спина. Между ними словно тень прошла. Она привыкла с детства слышать: плюнь за левое плечо. (Вероятно, это перешло в народ из таинства Крещения, когда на вопрос батюшки: «Отрицаешься ли сатаны и всех дел его…», – говоришь: «Отрицаюсь», – и плюешь влево прямо на голову супостата). И глядя на немку, крестившуюся слева направо, Юлька сильно огорчилась. Зато ее друзья изумились: до этого случая Марта ни разу не поклонилась ни одной святой иконе.
Однако в тот момент Юля глубоко не прочувствовала вопрос о спасении инославных. Но когда посмотрела сериал о многоскорбной жизни певицы Анны Герман, то наплакалась и задумалась. Бедная Анна так настрадалась на земле, и неужели только за то, что она умерла в католической вере, ей и на том свете мучиться? Это никак не вязалось с ее представлением о бесконечной Божественной любви к людям.
Так что девушка и до появления в ее жизни Риммы много размышляла над этим вопросом. Римма же только смущала и вызывала в ней протест своим пренебрежением к отеческой вере.
От всех этих треволнений у Юли началась бессонница. Родители с удивлением заметили, что дочь осунулась и плохо ест. На их расспросы она пожимала плечами: «Немного нездоровится». Папа с мамой были люди нецерковные, хотя и сочувствующие, но переживаний дочери, как ей казалось, они бы не поняли.
Почему Юля стала изливать Наталье Павловне свои сомнения в присутствии Риммы, на этот вопрос, после всего случившегося, она так и не смогла ответить.
– Читаю книгу о «переходе» в вечность и недоумеваю, у автора там все спасаются. Хэппи энд какой-то. На Западе вера, наверное, поверхностная? Умершие на том свете почему-то видят какие-то деревни да пастбища...
– Может, они так к земле привязаны, что Господь и дал им такое место, вдали от Себя? А православные к Нему стремятся, и к ним Ангелы приходят. Но это мои досужие фантазии. К сожалению, глубоко об это не задумывалась, надо Отцов почитать. – Развела руками Наталья Павловна.
– Боже мой, но если все спасаются, то зачем же тогда происходили Вселенские Соборы, борьба, мученичество за догматы веры?..
– Да эти Вселенские Соборы греки многоречивые придумали, чтоб жизнь медом не казалась! – Вклинилась в разговор Римма.
Для Юли это стало раной ножевой в самое сердце. Она испустила душераздирающий вопль:
– Ты мозги свои включай, прежде чем словеса изрекать, богослов с ежом под черепом!
Римма спокойно и с достоинством ответила:
– Что ты кричишь? Надо учиться вести дискуссию.
Юля тряхнула головой, как от наваждения, и ушла в свою комнату.
Наталья Павловна, наблюдавшая эту сцену, всплеснула руками:
– Господи, даже Юлечка разбушевалась.
К ним заглянула Кира Георгиевна и ошеломленно спросила:
– Что здесь происходит? Кто шумит?
– Юля на меня раскричалась. – Ответила Римма. – Ортодокс истерический.
– У нее душа болит… – Попыталась заступиться за девушку Наталья Павловна.
– Бесчинства надо пресекать на корню. В нашем коллективе такое поведение недопустимо, – веско заявила Кира Георгиевна.
Они с Оленькой пришли в комнату, где сидела убитая горем Юля. Кира Георгиевна сурово спросила своим низким голосом:
– Ты почему устраиваешь скандалы? У нас здесь так не принято! У каждого свои тараканы в голове, и что? Мы, по-твоему, должны из-за этого все переругаться и развалить редакцию?! Это в миру дрязги, а у нас объединитель Христос. Остальное от лукавого.
- А что я такого сделала? – Юля сидела, понуро опустив голову.
- Ты придираешься к Аркадию Сергеевичу... Ты накричала на Римму… - Резко отчеканивала Кира Георгиевна. - Юлия, по какому праву ты себя так ведешь?
– Римма несет ересь. – Резко ответила Юля.
– Тебя что, сюда в инквизиторы поставили? Человеку дано право иметь личное мнение, но оно тебя не касается. Римма сама перед Богом ответит за все свои слова. Если бы она публично выступала, то и тогда бы с ней разбирались другие люди. У тебя иные задачи в этой жизни. – Так же грозно наставляла ее Кира Георгиевна.
– А если я смущаюсь? У меня сердце страдает. – Отчаялась Юля.
– Не надо с Риммой заводить разговоры на скользкие темы. Ты зачем при ней свою душу раскрываешь? Понятно же, что она этого не поймет. Всех только перебаламутила! С такими вопросами нужно идти к духовному отцу.
– Юлечка… – Примирительно начала Оля. – Понимаешь, людей надо видеть такими, какие они есть. Римма у нас – церковный либерал. Это оксиморон, конечно, но ничего не поделаешь - такой она человек. Принимай ее спокойно, как должно христианке. Тебя никто не благословлял здесь всех переделывать.
– Нельзя окружающих подстраивать под себя. – Вставила Кира Георгиевна.
– Да, – продолжила ласково Оленька, – разговаривай с Риммой о погоде, о попугайчиках, о предстоящем летнем путешествии, и не будет у вас ссор. Ты не волнуйся, Римма, не считая ее богословских завихрений, человек неплохой, в беде не откажет в помощи. Ты это в ней увидь.
– Тем более у нее был тяжелый случай в жизни. – Добавила Кира Георгиевна. – Она работала в храме, там произошел конфликт. Такая реакция получилась. А здесь она трудится хорошо и ответственно. Для нас это главное. Все остальное касается только ее собственной души и совести.
– Один храм – это не всё Православие, и тем более не Господь Бог. В жизни всякое случается, да она сама не подарок, и что теперь, всех православных надо оскорблять? Это гордыня. – Опять возразила Юля.
– Пожалуйста, предоставь Богу разобраться и с ней, и со всеми нами. – Смягчила тон Кира Георгиевна. – Ведь Судья – Он. А мы можем только позволить друг другу иметь свое мнение.
– Да это, конечно, так. – Наконец согласилась и Юля.
– Значит, договорились. Ты больше разборок не устраиваешь и даешь людям право быть самим собой. А то потом тебя станет раздражать как мы одеты, едим или чихаем. Это начало гордыни. Договорились, инквизиция отменяется. Православие всегда оставляет за человеком свободу выбора. – Закончила разговор повеселевшая Кира Георгиевна.
Через некоторое время в комнату зашел отец Павел. Увидев понурую Юлю, спросил:
– О чем печалимся?
Он, как всегда, был в бодром расположении духа. Глядя на него, Юля думала, что батюшке хорошо, он всегда молится в храме, все его любят, нет повода для печали, поэтому он всегда такой праздничный. Девушка не задумывалась, что отец Павел, кроме служения в алтаре, еще принимает такие признания у исповедников, что однажды не выдержал и сказал: «Мы, священники – ассенизаторы». А помимо трудов над их Книгой, у него еще масса служений, исполнение треб, различных послушаний, начиная воскресной школой и заканчивая детским домом, и собственный больной ребенок. Об этом знали лишь немногие, а все остальные грелись теплом его приветливого слова и невидимых миру слез и молитв.
– Мне кажется, что я не вписываюсь в этот коллектив! – заявила Юля.
– Отчего же? – удивился отец Павел.
– У нас сотрудники очень разные, и часто такие странности говорят, что я смущаюсь и даже негодую.
– Эх, а не странен кто ж?.. Вместе с тем, именно нас, таких ужасно разных, Господь собрал здесь, как в Ноев ковчег, чтобы мы сотворили хорошее дело: вернули людям великую Книгу. Уже из-за одного этого нужно относиться друг к другу с терпением и любовью, даже если мы такие непохожие и нетипичные.
– Коммунисты, либералы, монархисты…
– Все, как в обычном мире, мы же не на Луне. Не переживайте, это разделение наносное, от суеты помыслов и врага рода человеческого, научившего: разделяй и властвуй. В храме никто не делится – все православные. Главное, что мы идем к Богу, и худо-бедно стараемся жить по заповедям.
– Особенно Аркадий Сергеевич с Риммой. – Буркнула Юля.
Батюшка улыбнулся и покачал головой:
– Придет время, когда Христос богатому и нищему, коммунисту и либералу, начальнику и подчиненному задаст одни и те же вопросы, и не об их достижениях, мнениях и взглядах, а о простом, но главном: «Ты дал стакан воды жаждущему? Накормил голодного? Проведал больного? Не воровал, не прелюбодействовал? Отца и мать не обижал?» Надо искренне думать о том, как идти по жизни стезей любви, чтобы в конце пути ответить на эти главные Его вопросы. Остальное, все, что нужно, придет.
– А я думаю о том, что Ему отвечу, если слышу вокруг себя всякие безумные глаголы и молчу.
– Но, душа моя, безумнее превозноситься над ближними: «Слава Тебе, Господи, что я не такой, как эти…» Все очень просто, если общий разговор вас не устраивает, и ни о чем не спрашивают, то лучше, не ссорясь и никого не обижая, под благовидным предлогом уйти, сохраняя общий мир. А если спросили, то не бояться, не раздражаться, отвечать спокойно и с толком. Тогда Бог даст доброе слово.
– Наверное, лучше удаляться.
– Вам виднее, душа моя. Давайте посмотрим, что у нас получается по работе.
Через некоторое время в Юлин кабинет вошла доброглазая Оля.
– Юля, ты как здесь поживаешь? – Спросила она, как всегда приветливо улыбаясь. – Знаешь, мы все расстроились. Наталья Павловна даже всплакнула. А я узнала от Риммы подробности… Да, такое говорить верующему человеку невозможно. Это получается уже не православие, а что-то свое, особенное... Но когда человеку «под пенсию», исправлять его уже бесполезно. Остается только молиться.
– Вы с Кирой Георгиевной правы, я сама виновата. Зачем было откровенничать в присутствии человека, который тебя не воспринимает.
– Нет. Римма к тебе хорошо относится, только оспаривает то, что нами принимается как само собой разумеющееся. Куда бы мир забрел, если бы не было Вселенских Соборов? Я читала у православного священника-англичанина, что без Церкви благодать Святого Духа не распространяется на весь мир. Как находящиеся вне Солнца, всё равно ощущают тепло и свет – так же инославные христиане, которые вне Церкви, всё еще знают о ее действии. Они почти все исповедуют Святую Троицу и Христа как Сына Божия. Почему? Благодаря Церкви, установившей это на Соборах много веков назад.
 Тут Оленька смущенно посмотрела на Юлю:
– Однако Римма такие перлы раньше не выдавала. Нашла, что ли, оппонента достойного? А может быть, ты Римму нервируешь? Она и несет околесицу тебе в досаду.
– Разумеется, я во всем виновата. – Развела руками Юля.
– Дорогая Юлечка, - Оля обняла девушку и погладила по голове, – не сердись.
Юле стало спокойнее, сочувствие подруги ее утешило. Они замолчали, и в это время Юлина душа пришла в безмятежное состояние, словно ее обогрели или помолились…
– У нас главное – мирная атмосфера общего труда. – Возобновила разговор Оленька. Мне нравится наш коллектив. Хотя увлечения у нас разные, но мы не навязываем их остальным, в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят, поэтому не ругаемся, бережем друг друга.
– Одна я тут хулиганка и баламутка.
– Есть такое, – согласилась Оля, – давай разбираться. Подумай: Господь пришел в мир, и приняли Его в основном грешники, а «праведные» фарисеи распяли. Понятно, что они в «кавычках» были праведные. А почему? Потому что о себе думали высоко, а об окружающих низко.
– Конечно, я самый главный фарисей. – Дернула плечом Юля.
– Никто такого не говорил. Это сейчас всеобщее поветрие. Ты же читала старца Силуана? Что он о себе пишет? Точно не помню: я хуже зверя, никудышный, худосочный, малограмотный монах, и только милость Божия дает мне благодать. Так совершенно искренне чувствуют себя праведные люди, а нам хотя бы помнить об этом. Святые не осуждают и не презирают грешников, а жалеют, сострадают и даже любят. Старец Силуан молился и плакал о всех гибнущих, просил Бога их помиловать. Мы так не умеем. Нам кажется, что я-то – хороший, а вот все остальные ниже плинтуса. А если думать о себе, как святые учат: «Все вокруг спасутся, один я в ад пойду», то сразу перестанешь унижать своих «не правомыслящих» родных, или коллег по работе…
Юля опять передернула плечами.
– Недавно вычитала у одного старца, – продолжила Оленька, – что если видишь чей-то грех, то вспомни о собственной худости. Так и стараюсь. Замечаю чужие недостатки и сразу вспоминаю о своих и думаю: «Господи, я хуже всех, спаси меня». Желание осуждать сразу пропадает.
Они опять замолчали. Юля вновь чувствовала исходящую от Оленьки тихую радость. «Может, Оля молится?» – Недоумевала она.
– Да, я согласна с тобой. – Вздохнув, прервала паузу Юля. – Но ты говоришь о естественных грехах, а ведь сейчас столько извращений появилось, об этом как можно добродушно думать?
– К таким относись, как к несчастным, психически нездоровым людям. Когда мужчина чувствует себя женщиной – это явное раздвоение сознания. Хотя нынешняя ситуация уже начинает напоминать рассказ Эдгара По. Помнишь? Там псих больные захватили свою клинику и стали командовать. Только в реальности безумные пытаются захватить уже весь мир. Для меня самой, как к этому относиться – вопрос открытый.
– Содом и Гоморра на дне Мертвого моря, там нет жизни… Эти больные обречены… – Опять вздохнула Юля.
– Но скольких несчастных они утащат за собой, помилуй нас Бог. – Теперь вздохнула Оленька.
– Хорошо, это прояснили, но меня еще другое волнует. Как быть, если я думаю о человеке плохо, но молчу об этом, или говорю за глаза одно, а в глаза другое, это ведь лицемерие? А Господь больше всего не любит лицемеров.
– Так ты не держи в голове дурные мысли о людях, за их несовершенства с тебя не спросится, а за то, что обижаешь других – ответишь. Старец Паисий советовал думать о всех, имея добрый, оправдывающий помысел, и душа твоя будет спокойной.
Тут Оля улыбнулась.
– Однако удивительно, как ты любишь спорить. Тебе домашнее задание. Выяснить, какая страсть порождает желание спорить. Потом расскажешь, и если захочешь, подумаем, как с ней бороться. Но главное помни, что мы тебя здесь принимаем и любим, какую нам Бог послал. Ты уже часть нашего разношерстного коллектива. – Оленька поцеловала ее в макушку. – Помоги тебе Господь.
После этой беседы у Юли восстановился мир души, и она уже сама себе удивлялась: «Действительно, почему я так страдаю, а до сих пор не сходила и не исповедала всего этого батюшке?»
В ближайшую субботу на всенощную Юлия отправилась к духовнику, чтобы открыть эту рану. Сначала девушка исповедала свои грехи, особенно о страсти тщеславия и самомнения, из-за чего всегда хочется настоять на своем и давить на других, а потом рассказала об угнетающих ее мыслях, о спасении или не спасении инославных, и книге о «переходе» в иной мир со странными эпизодами.
Батюшка молча и внимательно, не прерывая, слушал Юлин рассказ, читаемый по бумаге. Девушка закончила и вопросительно посмотрела на духовника.
– Смерть наступает в тот момент, когда приходит Ангел смерти. – Поставил точку всем сомнениям батюшка.
А потом четко ответил по всем пунктам.
- Святые всегда отрицательно говорили о так называемом «разделение церквей». Потому что Церковь одна. Безусловно Ватикан – это великое пагубное заблуждение, что в последнее время прямо на наших глазах становится абсолютно явным. Сейчас на Западе стало частым явлением переход в православие христиан иных конфессий. Однако…
Батюшка помедлил и вдруг неожиданно спросил:
– Как вы думаете, сколько на земле живет католиков и вообще инославных?
На Юлино растерянное молчание сам же и ответил:
– Много миллионов. Вы полагаете, все они идут в ад, только потому, что такими родились?.. Нет. Господь Бог, безгранично любящий сотворенного Им человека, не может подходить бездушно-механически к вопросу спасения бессмертной его души, за которую Сам пошел на крестные муки.
Юля вся обратилась в слух.
- Бог будет судить душу каждого христианина, не как в статистике по принадлежности к конфессии, а по ее конкретным делам и поступкам в этой земной жизни. Так же человек православной веры лишь однажды, во время крещения побывавший в церкви, не может только из-за одного этого автоматически войти в Царствие Божие. Спасение души человека зависит от его свободного желания, и приложенных для этого усилий: покаяния, участия в Таинстве Причастия и дел любви к ближним. Хотя не надо забывать и то, что первым в рай вошел разбойник – прямо с креста. Такое произошло у него раскаяние.
– Батюшка, было бы хорошо, если бы современные, только настоящие, богословы, разъяснили эти вопросы народу Божьему. А то я просто заболела от всех этих размышлений и переживаний. А люди, как спросишь, думают и говорят, кто во что горазд. Хотелось бы услышать голос самой Церкви.
– Будем ждать. А за вас я помолюсь.
После исповеди Юлина жизнь постепенно вошла в свое прежнее тихое русло. Работа вновь увлекла девушку, и она стала забывать пережитые страдания. Вернулись сон и аппетит.
Сотрудники же издательства решили между собой, что при Юле они не будут заводить бесполезных дебатов.
– Для нас с вами это одно празднословие, – заметила Наталья Павловна, – а Юля – максималист. Она все воспринимает глубоко и серьезно. Да и правильно делает, ведь за каждое пустое слово отвечать придется.
Затем пришло светлое Христово Воскресение. Редакция отпраздновала Пасху куличами и веселым чаем.
Юлия совершенно успокоилась и взбодрилась. Лишь иногда Римма, не удержавшись, поддевала ее. Но девушка уже заметила, что это больше походило на провокации, из-за беспокоящего Римму духа противоречия. Однако Юля была уже стреляным воробьем, она улыбалась, отшучивалась и сразу уходила от Риммы.
Возможно, из-за этого же духа, в противовес Римме, она задумала поехать на майские выходные в Грецию.
«Запад всегда прессует греков, они часто прогибаются. Так и Византия пала…  – Рассуждала девушка. – Когда народы забывают, что во Христе нет ни эллина, ни иудея, и если вместо Бога на первое место вдруг выходит, скажем… эллин, то это непременно возвратится бумерангом всему греческому миру. Ущемленное национальное чувство без осознания причины кризиса, по-русски - суда, искреннего желания исправить ошибку, чревато тяжелыми последствиями для такого обиженного народа. Когда-то униженные немцы нацизмом увлеклись… - Тут она вспомнила: «Ирина Николаевна сказала, что они глубоко покаялись в этом, поэтому Германия так быстро после войны окрепла». - Недавно западенцы на Украине нацистские факелы зажгли… Теперь вот с греками что-то непонятное творится… Но это все наносное и временное». - Решила девушка и не захотела распрощаться со своими аттическими друзьями. Юля договорилась с подругой из Афин, что та пришлет приглашение, и купила билеты на самолет. Но случилось неожиданное: май приближался, пора было идти в посольство, а письмо из Греции задерживалось, к тому же телефон подруги перестал отвечать.
– Зачем тебе с кем-то связываться? – Недоумевала Римма. – Бронируй отель и поезжай себе спокойно, никого не обременяя.
– Я не умею заказывать отели. – Растерянно проговорила Юля. – Зоя такой замечательный человек, с ней что-то случилось. У меня билеты невозвратные.
Редакционные дамы заволновались.
– Значит, надо ехать! – Воскликнула Римма. – Редакторы не миллионеры. Идем.
Римма вместе с Варей устремилась к компьютеру.
– Сейчас посмотрим, что там есть на Bоокing.com… Ой, как дороговато-о. – Удивилась Римма.
– Ничего, поищем еще чего-нибудь, – ответила Варя. Они обе засуетились у монитора и забарабанили пальцами по клавиатуре.
Юля благодарно смотрела на своих коллег. Было приятно, что о ней заботятся.
–У тебя есть платежная карта? – Повернулась к ней Варя.
– Нет…
– Ну и молодежь пошла. Ничего у них нет, ни в чем не разбираются. – Ворчала Римма. – Мы не сможем без карты заказать тебе отель. Надо идти в Сбербанк.
Однако обращаться туда не пришлось. Вечером в почтовом ящике вдруг обрелось долгожданное письмо из Афин. А затем Зоя позвонила сама. Оказывается, у подруги заболела бабушка, и она уезжала за ней ухаживать.
Афинские каникулы получились восторженными. Они с Зоей много гуляли по столице Эллады. Поднимались в светящийся в уходящих лучах солнца Акрополь. По дороге зашли на площадку знаменитого Ареопага, где благовествовал апостол Павел. Оказывается, прекрасный золотисто-мраморный Парфенон более тысячи лет был православным храмом «Панагия Атениотисса». Где знаменитые кариатиды – шесть колонн в виде красивых женских фигур – поддерживали кровлю православного храма Пресвятой Богородицы.
Юля побывала на острове Эгина у своего любимого святителя Нектария. Он в детстве написал письмо Богу с просьбой о помощи. Ответ получил быстро от соседа, прочитавшего его письмо. Ведь Господь действует через окружающих нас людей. Такую чистую детскую веру и доброе сердце святитель сохранил до конца дней своей подвижнической, полной испытаний и скорбей жизни. А Бог до сих пор творит через него Свои великие чудеса.
Зоя возила ее на машине к нетленным мощам почитаемого всем греческим миром святого Иоанна Русского, и в красивейшее место под Афинами – Лутраки, к агию Потапию. Юлия стояла на террасе высокогорного  монастыря, словно на палубе плывущего по небу корабля. Любовалась сверху сверкающей синью Коринфского залива и прославляла Творца Вселенной, создавшего эту несказанную красоту.
После путешествия в прекрасную Элладу настроение было столь хорошим, что для Юлии даже московский дождь стал удовольствием. От радости сердца девушка разоткровенничалась и призналась Володе, что она в душе тоже монархистка.
– А почему это надо скрывать? – Удивился он.
– Вы состоите в организации, и об этом все знают. А для меня искренние чувства всегда сокровенны. Не буду же я у каждого фонарного столба кричать, что я за царя.
- Приходите к нам, какие проблемы? – Ответил Володя.
- Понимаете, - замялась Юля, - в последнее время я стала противницей партийных делений. Мне присылают всякие ролики, одни за «Назад в СССР», другие что «СССР – это ужас и беспросвет». Но мне кажется, что не все так просто, и живая настоящая жизнь ни в какие заданные схемы не укладывается. Ни все коммунисты были плохими, и сейчас мы видим вокруг очень много несправедливости, - натуру не забывайте, говорил Достоевский, она все ваши теории сломает. То есть не надо ничего искуственно выдумывать и городить, постепенно и поступательно река жизни найдет себе дорогу.
Она взглянула на Володю, и понизив голос, проговорила.
- Иногда даже возникает чувство, что «некто»… Ведь все эти ролики сделаны профессионально, а на это большие деньги нужны. «Некто» вновь злонамеренно делит наш народ на красных и белых, чтобы потом сшибить лбами, или хоть небольшого объединения не допустить. Читала, что во время гражданской силы запада поставляли оружие то красным, то белым, у кого оно заканчивалось, чтобы война продолжалась, и побольше нашего народа погибло, да и под шум воровать у дерущихся хозяев сподручнее.
- Юличка, я даже не подозревал, что у вас такая богатая фантазия! Я восхищен. – Хохотнул Володя.
Девушка смутилась, потупилась, но решила договорить.
- Простите, но в любом случае, политические организации всегда урезают независимость человека, заставляя, кривить душой, говорить подчас не то, что он думает на самом деле и чего хочет. Поэтому я выбираю свободу во Христе. Для меня наш народ – это все жители страны, без деления на клубы по интересам. Возможно, партии и хотят блага, но, только, смотря со своей колокольни, а взгляды их бывают диаметрально противоположны. Теперь я смотрю: есть ли у человека совесть и честь, и плевать мне на его партию.
Володя в ответ неопределенно пожал плечами и пошел по своим делам. Юля грустно посмотрела на его прямую спину и вздохнула.
Между тем время шло. День рождения отца Павла пришелся в этом году на праздник Пресвятой Троицы. Редакция приготовилась к этому торжеству основательно. Сам праздник приходится на воскресение, все пошли в храм. Но на следующий день стол решили накрыть в самой большой комнате. Где в углу, еще с советских времен стояло пианино.
Аркадий Сергеевич сел за него и заиграл, Юле показалось – знакомое.
– Ох, Аркадий Сергеевич… – Покачала головой Кира Георгиевна.
– А что такое? – Удивилась Юля.
– Ты не слышишь, что сие? – Выразительно повела бровью Кира Георгиевна. - «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем…» Аркадий Сергеевич, вы не туда завернули. Сейчас придет Володя и начнет молитву русского народа «Боже, царя храни», учтите, мы ее подхватим. А Римма затянет «Gaudeamus igitur»… И что это будет? Давайте я лучше сыграю вещь поверх барьеров: «Вальс цветов» Чайковского… В молодости умела…
Но тут открылась дверь, и перед изумленной редакцией предстал батюшка Павел с балалайкой в руках.
– Учусь понемногу. – Пояснил он. – Родные не всегда приветствуют мои занятия, но понимают: душа просит. Решил вас удивить и, надеюсь, порадовать...
После «многолетия» батюшка немножко отдалился от слушателей, наклонился над хрупким, вмиг пробудившимся от сна, инструментом.
Юля узнала веселую мелодию «Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке…», да с неожиданными коленцами, от которых по редакции, словно солнечные зайчики, запрыгали звонкие, живые и радостные звуки. Сердце девушки забилось чаще, а ноги так бы и пустились в пляс. Она ни разу въяве не слышала балалайки, а батюшка и вправду играл жизнелюбиво, с душой, и все вокруг ликовало.
Юля посмотрела на улыбающихся книголюбов-соработников, таких несхожих друг с другом, может, даже чудных, но ставших уже родными, и вдруг подумала: «Христос посреди нас».