Одна баба сказала. часть первая

Женщина выглядела не важно. Выжженное лицо ее вызывало трепет, истертая кожа повисла на щеках шкуркой, слезливые тусклые глаза. Она прибыла на рассвете, двое суток назад. Практически приползла к Первому Входу. Долго скребла камнем железную обшивку. Как услышали ее не понятно, металл двери толстый, дежурному будто в ухо шептали, потому и переговорную трубу откупорил, а там она стонет. Длинное пальто ее в серых разводах, платок неопределенного цвета в дырах с истрепанными концами, разбитые в хлам сапоги с прилипшими кусками глины, все шептало о длинном переходе, а говорить она не могла. Прижимала к груди зонт черного цвета с облупившейся деревянной ручкой.
Филипп, Ксеня и Митра, наши старшие из Совета, поместили ее в отстойник на пару дней. Когда приползают с поверхности каждого помещают в отдельный блок, в центре Скального туннеля на втором уровне.

Изможденная, так окрестили ее в племени, отсыпалась практически сутки в темном углу на влажном от сырости матрасе. Я заступил на смену следующим утром, в восемь, и наблюдал за ней примостившись на изогнутую трубу, вбитую в стенку Мастерами. Труба отдавала прохладой и влажностью, и к тому же, была совершенно неудобна.  От меня требовалось приглядывать, а в случае опасности дернуть тонкий шнурок, протянутый по стене на уровне пояса. Шнурок убегал в трубу, оттуда в Героический зал - центральное место сбора, где колокольчик возвещал о тревоге
Жутко хотелось есть. Перед сменой не кормят, чтобы страж не заснул. Сегодня я страж, а вообще меня зовут Мит. Правда мать упорно называла Митей, говорила в давние времена — имя считалось божественным и благородным, но Мит, мне нравиться больше.

Очнувшись со сна, пришлая пригладила серые космы, попила из кувшина, и долго грызла заветренную кость летучей мыши с последней охоты.
В животе у меня скребло, я бы и сам погрыз эту вкусную кость, не часто ее предлагают на ужин. Порой возле озера куда мы ходим купаться, или ловить слепую рыбу на пауков, можно встретить Охотников, они тащат здоровенных мышей на прутах из ржавого металла.   Мама рассказывала, в прошлом мыши не превосходили кошек, но впоследствии многие животные мутировали. Кошек я видел только на картинке, они смешные.
 Охотиться на мышей опасно, эти твари и взрослого утащить могут в дальние штольни, потому и ходят за добычей специально обученные Охотники. В детстве я мечтал стать одним из них, Охотником, и даже упражнялся для этого. Учился лазить по отвесным шахтовым колодцам, плести узлы на веревках, метать копья и стрелять из лука. Старшие надо мной посмеивались, говорили я пришибленный, плохо вижу и не смогу метнуть копье куда надо. Я никогда не спорил, но бывало обидно.

Насытившись, гостья хриплым, чуть слышным голосом прожжённым зноем, попросилась до ветра.  Слабая совсем, и запашок от нее тот еще, кострищем и будто кровью, обмыться бы ей, в озере. Долгоживущие говорят там чудно пахнет, после купанья точно омолаживаешься, не знаю по поводу омолаживаешься, но поворошишь мох на стенах и пахнет необычно и гадко, будто мясо саламандры испортилось.   
В тот день она практически не говорила. Спала вздрагивая, дергала маленькой ножкой в порванном черном носке, я таких и не видел никогда, редкость.

Второй раз я встретил ее в Героическом Зале. Изможденную пригласили к огню, подали чаю и руки ее, ободранные, в глубоких порезах, дрожали расплескивая драгоценную жидкость.  Она щурилась на огонь что лизал угли, сдирала со щек кожицу.  Сколько шла, что смогла пережить никому не ведомо. Что принесла для нас, какие знания - неизвестно. Но всем было интересно.

  Собралось нас порядка пятидесяти, не все пришли, понятно дело.  Стражи на посту у шахт, повара на кухне, чай вон готовит из зеленой травы, ее набирают на узком берегу озера, вдоль отвалов
 серо-бурых камней, туда еще проникает немного солнца. Огород там организован, наша гордость. 
Малых отравили спать, рано им еще слушать взрослых. Для племени, любой пришедший - Несущий Знание. Хотя, я помню лишь одного, да и тот ничего не сказал, мекал словно немой и махал руками, так и ушел к праотцам, с улыбкой.
 Сами мы наверх не выходим, совсем. Запрещено с момента заселения, мы и приспособились, живем себе в катакомбах, привыкли со временем.

                ***

Вспыхнули в костре угли, осветили глаза странницы, зеленые, внимательные, пытливые, а возраст не определить.  Мы ждали, внимая каждому слову, пытаясь насытиться вволю знаниями - что даст. Последние из оставшихся.

-  Рассказывай же. С чего началось, - попросили из ближнего круга и я, сидевший напротив, подкинул угля в очаг. Тонкий виток дымка потянулся в потолочную трубу.   
- Трудно припомнить, - прищурилась Изможденная, заметила пытливые взгляды и отпила воды, утерла растрескавшиеся губы.
- Что вы помните о мире, - спросила она, прикрыв зевоту израненной ладонью, два ногтя слезли, обнажив розовое мясо. 

Выспалась ли она, подумалось мне, последний переход вышел сложнее чем рассчитывала, там для нее остановилось время, и она не помнила в какой момент. А это важно, ведь она пересекла границы.  Мне приходят порой странные мысли, какие-то суждения которых не проговаривал и не думал о них, не мои будто, причудливые образы во снах, сцены, и всегда в тумане, в сырости, словно нет резкости, контраста.  Потом просыпаюсь и все обрывками, пунктирами, сумятицей. Голова камень сырой, тяжеленая. Но, обрывки этой неразберихи я зарисовываю углем на серых стенах первого уровне, там мало кто ходит.

 -  Помним, как нас везли по перевалу в больших закрытых грузовиках. Как плакали отцы, как назначали по приезду старших и показывали странные приборы, они потом сгнили от сырости. – наперебой вскрикивали темные полоски ртов.
Вступили окая, женщины, - Помним еду в целлофановых упаковках, в картоне, в пластике, в металле. Коробок было много и хватило надолго. Матери объясняли, как что готовить.  Писали таблички и указания, и плакали, и мы плакали. И с нами остались две женщины, за старших.

Конечно помним удивился я, все это рассказывали на   уроках - История Племени.  Каждый знал с детства, о первых переселенцах, о сотворении Правил. Почти все из первых сидят вон, в ближних рядах, и Филипп, и Ксеня, и Митра, и другие.

- Сколько вам было тогда, - попытался она угадать. – Пять лет, шесть, или меньше?
- Мне стукнуло семь, Митре вот четыре, а тридцать один было Ксении, спустя полгода ее укусила змея. Самой старшей Валентине исполнилось сорок семь, но случился обвал у озера на втором горизонте, ее завалило с двумя мальчиками. -  сидевший у края умолк, по ворошил угли прутом.  В тишине злился огонь, высвечивая тени на каменных стенах.

Это Филипп, наш красавец, Старший Совета, до сих пор сводит с ума женщин племени, столько уже стычек случалось из его страсти, не пересчитать. Связываться с ним боятся, задирист он и силен в бою. По-моему, в половине детей так или иначе есть его доля отцовства.

 У меня с ним сложные отношения Отец мой на кухне пристроился после неудачной охоты, стоившей ему ноги, и Филипп рассказывают с ним разругался. Жутко не любит наш Старший Совета не послушания, чуть от правил увильнулся –на второй уровень, в отстойник, или угли колоть в шахту. Слышали уши, отец посоветовал на себя посмотреть и не позорится перед племенем.
 Матери утром объявили, что по случайности в шахту упал, мол оступился. Филипп лично слезу ронял на пороге.    

- Хорошо, - кивнула Изможденная, - Тогда я начну.  Все началось с предсказания. 
- Предсказание? – оживились разом тени, заерзали, зашушукались, закашляли.
-  Простая штука.  Называется - Одна Баба сказала.  Известной слыла ведьмой- эта баба.  Сказала и прописала в Интернете громкую статью - «Когда детей ваших продадут в рабство».  Указала, что в тот момент - один из спасенных встанет на защиту народа, перевернет представление о счастье, откроет путь к далеким мирам.  За века-то таких предсказаний уйма случалась. Но баба сроки обозначила, когда родиться суждено герою, когда перелом свершится. Все разложила по полочкам.  Бабу под арест взяли, так ведь ведьма она, что ей оковы да замки, ушла, скрылась в глуши городов. Но правители времени не теряли.

        В тишине закапала вдали водица, застучала в железную миску, означая дождь на поверхности. Я видел лица, настороженно-доверчивые, растерянные от обилия слов требующих разъяснения, от смыслов в них заключенных. Лица внимали, слушали боясь перебить. Интересно, загадочно, страшно, не было еще в племени такого рассказчика.

  - Говори, говори. Баба - она кто?
- Баба то. Даром наделенная свыше. До поры и сама не знала о своей силе. Жива кстати, ходит, дышит, шепчет слова странные. 
В общем, выдвинули власти ряд Законов на голосование, Об Экологии в основном.  Народ на улицы высыпал, махал радостно транспарантами, лица счастливые, улыбки до ушей.  Родители ваши тоже небось радовались, наконец то ура, свершилось.  Прописали важный пункт - отменить Охоту, убрать как явление из жизни все что с насилием над животными связано.  Все и проголосовали ЗА. Единогласно, со слезами только охотники остались. Убрали и явление, и слово вычеркнули из обихода. Зеленые, те из народа что за природу боролись рук не покладая, взвились до небес от счастья, зверей не трогать - благо творить.  Никто не предполагал, что цели потаенные, иные.

- Что экология значит? С чем ее едят? - вынырнул голос из глубины и эхо откатилось, царапая закопчённый потолок. Тени за оглядывались, заплясали.
- И какие же цели?  -  спросил я через огонь, и испугался смелости во мне родившейся, сконфузился, сжался и подался назад, в тени пытаясь спрятаться.

Она сняла кожицу с шеи, аккуратно так, бережно в огонь бросила. Замотала ранку куском шарфа и отпила из помятой кружки. Помолчала в задумчивости.
-  Начну с первого вопроса. Потом тебе –молодой отвечу. Экология наука такая, вроде правил, как жить в гармонии с природой. Только к тому времени, человек все правила под себя перекроил, не оставил природе вариантов.
 А теперь про цели. Самые страшные как известно, прикрывают благими намерениями. Из таких намерений и запретили оружие. Раз охоты нет, незачем и оружие. Сдать его предложили, даже стоимость возвращали частично. И наказывали не сдавших, жестко, но по закону.  Это сработало. Через пару лет все утихло, улеглось, забылось.  А власть работала, последовательно двигалась, пункт за пунктом, и приняла закон - О Детях.

- О нас? – вздрогнули люди на истрепанных подстилках.
- «О Детях». Благородный закон, правильный. Дети - как Главная Ценность Государства. Школы там, сады - власти под полный контроль взяли.  Все постепенно, поэтапно делали. Поначалу охранников насадили, пропускные пункты построили - от террористов защита. Следом   заборы из проволоки возвели, врачей в каждое заведение, мол от заболеваний если что.  Там и питание полный пансион наладили и деткам хорошо, накормлены, напоены.   

Словно сказку она рассказывала, не торопясь, медленно, раскладывая слова как крупинки, одна к другой. Слышался плач, всхлипывания, кто сморкался в рукав, оттирал глаза, кто-то, сжав зубы раскачивался из стороны в сторону.

 -  в тот момент и случился Контакт. Это потом узнали, произошла эта встреча на высшем уровне раньше, за годы до того.  Но вот объявили и в момент взрослым некогда стало, как с ума все походили, с Контакторами и кораблями этими, с планеты Z 312.  С Андромеды. И про Бабу забыли, и про предсказание, и про законы принятые.
- Инопланетяне, - охнули в темноте голоса.

Я же вспомнил как книжку читал с картинками, давно правда, в детстве еще.  Про инопланетян там история красивая была, со кораблями, с планетами, и про зверей разных из леса, и про детей. Книжек много сохранилось, их Совет в специальном боксе держит, на втором уровне, только там металлические двери остались.  Выдавали книги только Наставнику в класс, а остальным разрешали в самом боксе читать, сырость там отсутствует. скамейки для этого из досок нарезали. Я частенько туда захаживал, пока это в прошлом не опрокинулось, изменилось с тех пор как Филип во главе стал.  Доступ к книгам закрыли и новых правила возвели в ранг закона.

- Контакторы.  – продолжила Провидица.  -  в народе их прозвали - Андромоиды. Только о них повсюду разговоры. В Новостях сюжеты только о них показывали, о их технологиях, о новых планетах, о будущем переселении.  А дети к тому времени уже ночевали в школах, кружки разные там посещали, занятия. И родителям сподручно и времени больше, на себя, на карьеру, на развлечения. На выходные детей отпускали, а на каникулы в специальные лагеря вывозили, под охраной.  И прошло пару месяцев, как в один день, накануне выходных - раз.
- Раз, -откликнулось завороженно эхо десятков голосов.
   Изможденная выдержала паузу, опытной была рассказчицей, умела внимание держать, зевнула и глаза воспаленные кулачками потерла.
 - Устала я. Простите.
 И свалил ее сон наземь.

Так я и знал - не выспалась, не набралась сил вдоволь. Разрядилась, как те батареи в первом горизонте, предками оставленные, их на три года хватило, так мама рассказывала. Потом принялись за свечи, их запасов надолго хватило, при мне уже перешли на лучины в жире летучих мышей. Племя прожило тогда самый сложный период в борьба со тьмой. Ну пока нефть в Красном колодце не нашли, тогда научились ее перегонять по книжкам, смесь горючую делать. И только относительно недавно, сумел я небольшую турбину смастерить и поставить на Узкий ручей что в озеро впадает.  Две книжки тайком прочитал, как что крепится, как ток вырабатывается, провода нашел в заброшенном коридоре, лампочки принес из книжного хранилища.  Два прохода смог осветить, не достал проводами до Героического зала.  Филип решил, что дурно влияет свет на деток и вообще на зрение, запретил все мои начинания. Правда турбину не тронул, а електричество в те батареи просил направить, на черный день.

Посовещались тени старших, пошушукались и решили: надо отдыха дать провидице, вымоталась женщина, ослабла, подождем. Все и разошлись по норкам, вздыхая да охая.

                ***

      Изможденная проснулась ночью.  Осмотрелась, чуть в дали лампа под потолком желтые пятна роняет. На трубе молодой носом вздрагивает, прилип к стене, за железку держится. Подвернула подол пальто, наковыряла из подкладки щепоть травы, замешала в кружке что на выступе стояла, выпила до дна. 
 Присела, обождала. В сознании вспыхнуло, план переходов, пещер, коридоров, глубоких колодцев словно карта обрисовалась, и провожатые не нужны. Только один человек важен, за ним и прошла многие километров.

Крадучись, не тревожа лежащих вдоль стен на металлических и деревянных топчанах, скользнула тенью в длинный коридор. Спустилась кошкой по гулкой металлической лестнице, шестьдесят восемь ступеней.  Второй уровень на стене обозначено, буквы черные, неровные, потёками. Повернула в сторону подземного озера и почувствовала –вот он, кого искала долгие годы, в шаге от нее, вот и подтверждения магическим догадкам. Но прошла мимо. К другому.

    Молодой, маленький, жилистый, лежал комочком в серую стену уткнувшись, закинув руку за голову лысую, словно остерегался кого. Тихо вокруг, сумрачно, от воды свежестью веет, да сероводородом. 
     Сияние, слабую точку, она едва уловила, как в приборе ночного видения - в сознании ее круг обозначился.  Усмехнулась скупо, подумала; вот так гибнут цивилизации и вселенные, исчезают не построенные и не открытые миры, уходят в небытие - Исполины перемен вызванные судьбой, пока герои себя не откроют. Вот им и должна помогать, для того и прибыла.
   Присела она возле спящего, прикрыла глаза, доверилась возбужденному сознанию и положила сухую ладонь на темя мужчины. Напряглась, освобождая Энергию.
Потом ввернулась в свой угол и спала до утра, с улыбкой на изможденном лице.

                ***
Племя требовало утопить грешницу, без историй и оправданий.  Малец, пробудившись среди ночи по малой нужде, увидел ее и трясущееся в агонии тело. Не понятно, что с ним сделала, он оставался без сознания. 
 Совет Старших в лице Филиппа, приказал дослушать историю, утопить мол успеется.
Благородству его удивились, знали в племени как он скор на расправу.
 Расселись в круглой пещере, припасли углей, наварили чаю, настроились то ли судить, то ли дослушать.  Пахнуло дымком, потом десятка тел и любопытством замешанном на злости со страхом.   

         Провидица, отдохнувшая вволю, дело свое сделав, восседала подвернув под себя ноги, обнажая розовые колени в пятнах.
 - Знаю, что готовы утопить немедленно, но готовы ли историю не дослушать, которая и ваша тоже.
Сидевшие покачали головами, - Нет, не готовы.
Начала она вдохновлённо
- В ту субботу дети не вернулись.  И в воскресенье не появились. В городах связь вырубили, и сотовую и интернет. Те, кто власти не доверял, в садик малышню не водил, шептались по углам.  -  Вот видите, мы предупреждали. нельзя доверять сладким речам, обманут. Столько раз уже было, глупцы.   

Изможденная вещает нараспев, покачиваясь в отблеске костра.
-  По телевизору, передачи про новые планеты пошли, про переселение. Запись организовали, на ближайшие корабли.  Но те, кто про предсказание помнил, свел воедино с реальностью. И когда корабли Андромоидов над школами зависли, и погрузка началась, восстание вспыхнуло…



Я стоял в узком коридоре, видел зал, людей и Изможденную, ловил ее мягкий голос. Бетон пола холодил ноги, я улавливал дурманящий запах мяса. 
Очнувшись в пустой пещере с час назад, укрытый лоскутным одеялом, я не сразу понял, что со мной, но знал где все и зачем собрались.
Сумрачно в зале, беспокойно.  Блики красные от огня бегут по стенам, по лицам, отсвечивают в глазах. Я беспокойство кожей чувствую, затылком лысым. Будто сигналы от сидящих исходят, а я принимаю, от каждого –разные.   Филипп с прикрытыми зрачками, запустил руку Митре между колен, а женой названная наискосок глазом давит, двое малышей на коленках ворочаются, кулаки сосут. Ксеня, ревниво губы покусывает, одинокая стерва, жаждущая власти. И Изможденная, та в голову не пускает, отгородилась словами, опустила завесу.

Я знаю, что провидица скажет, наверно даже ярче чем представить возможно. Присаживаюсь на корточки, к стене прижимаюсь и закрывая глаза плыву.

Свинцом заливает улицы дождь, темные, вытянутые капсулы заполонили небо, их много, до горизонта. От этого страшно и будто гроза собирается. Мутные проспекты в подтеках полны народа, грязные потоки воды и привкус ярости в воздухе, злобы и тоски. Толпа шумит, и колышется из стороны в сторону. Папы, мамы, бабушки и дедушки, все кто смог вышли. Спешат к садам, школам и гимназиям, к институтам.
Я возле школы, номера не вижу, не разобрать. Столбы обтянуты проволокой.  За колючкой солдаты, мокрые пятна камуфляжа, бесцветные лица в размытом стекло шлемов. На подступах Полиция со щитами, разбивает нестройную, нервную толпу на потоки, рассеивает по проулкам. Все одно не подойти, колючка отсвечивает серебром. Толпа, собираясь вновь в единое тело напирает, свистит, орет, мужчины трясут кулаками, женщины утирают лица.

На ближней к воротам вышке, из дощатой будки выходит человек в сером плаще, говорит напористо, резко. Колонки обернутые полиэтиленом, разносят зычный голос.
- Внимание, в городе обнаружена вспышка патогенного вируса.
 -Все учебные заведения закрыты на карантин, приказываю всем разойтись немедленно.
- Учащиеся под наблюдение, в рамках программы «Дети».
-Они под защитой государства. Все вернутся, после дезинфекции и профилактики, в течении 48 часов.
- Всех прошу разойтись. Внимание!
- Во избежание беспорядков, прошу всех разойтись по домам.
-В городе вводится карантин на 48 часов. Внимание!

Топа качается и гудит ульем, волной перекатываются возгласы, крики, рыдания. Я прислушался. Мужчины нервно роняют фразы, склизкий воздух нагнетает безумие.
- Оружия нет. Суки, обвели нас вокруг пальца.
- Оружие наше –кирпич и дубина, ну или камень.
-Так вперед.  Что стоим?
- А постреляют! Или не посмеют, а?
- На проволоку кинуть куртки или пальто!
- А если использовать запаски от машин?

Женщины теребят в отчаянии мужей, - Сделай же что-нибудь…умоляю, там наша Маша, Петя. Саша.  Наши. Дети.
Угрюмый старик в сапогах, подпираемый толпой, утирает воспаленный глаз, - Гриша внучок, как же так….   Как же возможно. Суки!

И напряженный крик репродукторов сквозь монотонный ливень.
-Приказываю всем разойтись.
-  Ваши дети под защитой государства.
- Вам не о чем волноваться.
-  Приказываю ВСЕМ разойтись по домам.

     Вижу, как расплываются зонты, кепки, плащи в переулки и дворы. Затем соединяются воедино, в руках палки, кирпичи и блеск в глазах. Крик, застывший на уголках губ. Хлынули волной на фигурки мышиного цвета, смяли шеренгу Полиции затаптывая мокрые шинели. И тут затрещало сверху из будок, запело, затявкало затравленно оружие. Защелкал кирпич раскололся, асфальт расцвел фонтанчики, завизжало железо заборов.
 Толпа разломилась, раскрошилась по дворам, по домам, рванула к ближайшим подъездам. Расплескалась толпа, оставила на асфальте фигурки, с красными подтеками, с глазами остекленевшими. Мужчины, женщины, а возраст не разобрать.

Я встряхнулся, открыл глаза. Виденье ошеломило меня, встревожило. Огляделся вокруг,
- Это нас, нас спасли получается, а остальные, а родители, как они, где? -  вскочили, заметались, запрыгали тени на стенах.

Рассказчица запнулась, задумалась.
-  Зачем пришельцам дети не знаю, но вывезли всех. Восстание подавили. Страна в осаде, инакомыслящих и несогласных ликвидировали. Вся территории под наблюдением Анромоидов, да только пуста она, народ попрятался, в землю зарылся.
- А Баба то что? – испуганно шепнули лица, - Как же предсказание?
- Баба, - усмехнулась Изможденная, - Баба перед вами.  Я и есть. А насчет предсказания к вам пришла.  Освободитель среди вас рос, уже точно знаю. Помеха ему была, мешала раскрыться, угнетала. Помеху пришлось убрать, тут простите -  вас не спросила, разрешения все одно не дали бы. Остальное он сам сделает.

 Я молчу, вжавшись в серость стены, не понимаю, что предпринять.  Филипп увидел меня и злость расплескалась зрачках, ненавистью издали прожигает, что-то шепчет Ксене, и та бочком-бочком выскальзывает из зала. 
 
А меня от былой тяжести в голове ни следа, туман рассеялся. Все ясно, до черточки. Хорошо. Удивительно хорошо.  Один вопрос меня мучает, где тот зонт ее, с облупившейся ручкой, крайне нужен он мне   для длительного перехода. И еще… не дают мне покоя мыши…почему-то мыши меня тревожат.