Симплекс лингва. Часть 2. Грег и Эльза Куперы

Часть 2. Грег и Эльза Куперы

Перед глазами расплывались волнистые полосы, словно кто-то невидимой рукой размазывал широкой кистью обильно разведённые водой акварельные краски. Цвета были кричащие, раздражающе контрастирующие друг с другом. Иногда среди изгибов линий причудливо вырисовывались губы, глаза, и даже цельные лица. Поначалу звучала симфоническая музыка, как будто звуковая дорожка к старому голливудскому фильму. Даже закадровый голос появился, он говорил на прекрасном английском, отчётливо произнося каждое слово, но я всё равно ничего не мог понять. А потом вступили ударные, фортепиано проиграло мотив, который стал развивать бархатный мужской голос. Он пел вкрадчиво, и я начал вспоминать эти слова: «Ты здесь сегодня. // Никаких будущих страхов. // Этот день будет длиться // Тысячу лет. // Если ты того хочешь».

Чёрт возьми, я же знаю эту группу. Психоделический рок. Симфонический рок. Прогрессивный рок. В мозгу вертелись термины, но я никак не мог привести мысли в порядок, они разбегались, рассеивались. Я знаю этот диск, он был в облачной библиотеке, которая осталась мне в наследство от отца. И в тот момент, когда я вспомнил, что это «Дни прошедшего будущего», меня разбудили, спросив:

– Очнулся?

С усилием повернул голову и с ещё большим трудом приподнял одно веко, чтобы посмотреть, кто это. Сфокусировать взгляд не удалось. Всё ещё больше расплылось в глазах, когда ко мне приблизился стакан с водой. Тот же голос участливо предложил: – Сделай несколько глотков, заставь себя, должно полегчать.

– Не буду я принимать ваши наркотики, – собрав силы, гневно отказался я. На самом деле мой голос прозвучал слабо. Вчера мне лучше удавалось отвечать следователю, я старался не терять внутреннюю мобилизацию и говорить только то, что успевал обдумать. Всё, как учили в школе новобранцев Корпорации, только на этот раз я действовал не в их интересах, а пытался выгородить повстанцев. Видимо, «корпораты» меня всё-таки раскусили, подсунув таблетки.

– Это не наркотик, Джордж, ты не в камере, ты у нас, в партизанском подполье.

– Ещё один трюк выбить из меня признание, – отмахнулся я.

Послышался стон. Человек, сидевший со мной рядом, поставил стакан на твёрдую поверхность – тумбочки или низенького столика, судя по близости звука к моему уху, встал и отошёл.

– Мэл? – прохрипел стонавший.

– Да, Отомо, это я.

– Дай лучше мне, голова раскалывается.

Я услышал как некто, названный Отомо, втягивает через соломинку жидкость, жадно глотая её. Пришлось преодолеть боль и дурные ощущения, привстать на локоть и открыть глаза полностью.

Мы действительно были не в камере полицейского участка Саппоро. Мы были в комнате подземного бункера партизан, той же, где мы спали до начала операции с ящиком Теневиля. Отомо допивал из стакана, отложив соломинку в сторону. Между нашими койками на табуретке сидел Мэлмэл. На второй табуретке стоял полный стакан, который я схватил и осушил одним махом.

– Вот теперь объясните мне, как мы оказались тут? Как мы освободились и...

– «Случалось видеть сон, называвшийся реальностью? Что, если бы ты не смог проснуться? Как бы ты узнал, что такое сон, а что – действительность?» – задумчиво произнёс тот, что выдавал себя за Мэлмэла, и добавил: – так сказал Морфеус Нео.

– Нас не арестовывали, Джордж, – негромким дрожащим голосом начал отвечать Отомо, – и мы не покидали это убежище. Мы с тобой приняли... точнее, я добровольно принял, а тебе во время ужина подлил препарат проводящего действия.

Он не успел договорить, как я увидел тактильный комбинезон, перекинутый через спинку стула в углу комнаты.

– Так вы всё подстроили в виртуальной реальности?! – догадался я. Видимо, напиток начал действовать, пришло отрезвление, отступила сковывающая голову боль.

Сколько времени после ареста они держали меня в имитации, накачав этой химией?! Я попытался сосредоточиться на своих воспоминаниях. Что бы ни происходило в виртуальности, всё отпечатывается в памяти, потому что мозг и весь организм продолжают функционировать, не подозревая, что внешняя оболочка может быть обманчивой, подложной, искусственной.

В своё время в погоне за совершенством во владении боевыми искусствами я прибегал к комбинации стимуляторов, принимаемых вовнутрь, и костюмов дополненной реальности. Такое глубокое погружение позволяло без травм и ран приобретать на практике реальный опыт ведения боя и записывать его в мышечную память. Я был исколот кинжалами, ножами и шпагами, изрублен мечами и саблями, продырявлен насквозь копьями и пулями. В настоящей жизни почти каждая из этих ран была бы смертельной либо оставила бы меня инвалидом. В совмещённой с реалистичными ощущениями виртуальной среде этот опыт приобретался с несоизмеримо меньшими жертвами. Конечно же, побочные эффекты влияют и на психическое, и на физическое самочувствие. Стресс от каждого пережитого удара, несовместимого с жизнью, оставляет шрамы в психике, ничто не проходит бесследно. Ну и воздействие психоактивного вещества чревато негативными последствиями для организма в целом.

– Да, Джордж, нам надо было удостовериться, что ты искренен в своём стремлении помочь нам. «Добро пожаловать в реальный мир, Нео», – сказал Мэлмэл.

– Вы проверяли меня?! С какого момента?

– С момента, как мы приступили к реализации твоего же плана по спасению рукописей Теневиля.

– Понятно, то есть я не покидал это помещение. А Вардан и хранилище рукописей – это всё выдумки?

– Нет, Вардан здесь, в одной из соседних комнат. И всё, что он рассказывал, это правда. И про Матенадаран, и про то, что твои предки с острова Мэн.

– И про то, что ты – айну?

– Надо же, ты и это запомнил! Да, я – айну. Но мне об этом сообщили больше года тому назад. Я подыгрывал в эти дни...

– ...чтобы заманить меня сюда?

– Я только подтолкнул тебя. Решение прийти на помощь ты принимал сам. Мы не ожидали, что ты так быстро бросишься в авантюру, придумаешь трюк с туристическим самолётом. Поэтому подозревали, что это не спонтанный порыв, а спланированная спецслужбами засылка агента.

– Убедились, что я не подставной? – от возмущения мой голос опять стал вибрировать.

– Да, вполне. Ты прости, что тебе пришлось пережить арест и допросы...

– Думаю, что самой большой пыткой для меня были непонятные слова, которыми Лелетке с Варданом забросали меня, – сострил я.

– Ты готов продолжить эту пытку? – подхватил шутку Мэлмэл.

Я присел на койке, облокотившись спиной к стене. Они ждали от меня какой-то инициативы. Я же молча смотрел на них.

– Ты хотел бы знать больше длинных и сложных слов?

– Прежде я бы хотел знать, зачем мне это надо? Пора уже задуматься, во что я оказался втянут.

– В то же благородное дело, о котором рассказывали тебе, когда ты попал сюда. В дело спасения культурного наследия малых народов.

– То есть всё-таки надо вывезти ящик Теневиля?

– Нет, в этом нет необходимости, его рукописи были спасены семь лет тому назад. Но есть много других...

– А с острова Мэн?

– Ишь, как кровь прадедов взыграла! Да ты не волнуйся, почти вся известная литература на мэнском языке сохранена. А вот тебя, трёхногий, ждут новые задания.

– Трёхногий?! – удивился я. Мэлмэл достал из кармана допотопный планшет, произнёс «мэнский трискелион», отчего прозрачный экран окрасился в фоновый красный цвет с необычным рисунком посредине. Вглядевшись, я различил три бегущие человеческие ноги, выходящие из общего центрального кружка. На пятке каждой ноги, затянутой в доспехи, было по шпоре в виде золотой звезды.

– Этот триножник был изображён на гербе и флаге острова Мэн, – пояснил Мэлмэл и продолжил: – Возвращаясь к моему вопросу, ты готов присоединиться к нам, чтобы изучать и сохранять всё, что передалось нам от предков?

– Если только в реальной реальности, а не виртуальной, – ещё одна моя попытка подначить их вместо прямого ответа.

– Тебе придётся заново пройти школьную программу, чтобы восполнить те пробелы, которые современные образовательные комплексы намеренно не затрагивают. Затем тебя ожидает университетский курс. Также надо будет выбрать минимум два языка, которые ты освоишь за период обучения.

– Но я не учёный, я – лётчик, я – наёмный солдат. Я бы принёс вам больше пользы, воюя с карательными силами на вашей стороне.

– Надеемся, что этого не потребуется. Мы стараемся не прибегать к насилию, даже не отвечать насилием на насилие. Наша сила – в знании, наша миссия – просвещать, – с этими лозунгами в комнату вошёл Лелетке. Слышать эти слова из его уст было вдвойне удивительно, ведь он возглавляет боевой партизанский отряд, который уложил наши самолёты в первом же нашем столкновении.

Когда я окреп достаточно, чтобы выйти в общее помещение, ко мне подошёл Вардан.

– Ты настоящий или голограмма? – улыбнулся я ему.

– В нашем виртуальном приключении я был самим собой, как и ты, и Отомо. Как бы комбинезон с капюшоном ни имитировали окружающую среду, обманывая наши тактильные рецепторы, они не могут повлиять на наши мыслительные процессы и наш выбор...

– Стоп-стоп, – я поднял руку открытой ладонью к нему, – ты сейчас опять начнёшь сыпать заумными словами, а у меня башка трещит.

– Джордж, – положил руку мне на плечо Лелетке, – не останавливай его, слушай и воспринимай. Кстати, Вардан будет твоим учителем.

– А вы говорите, что мы сами делаем выбор, – рассмеялся я, – а за меня уже решили.

– Клавиши, ты будешь третьим учеником у Вардана. Я уже год как у него в подопечных, – признался Отомо.

– А как ты успевал совмещать учёбу с работой в нашем звене?

– Заочно. Да я толком не начинал занятия. Вживую с Варданом мы встретились здесь.

– Ты сказал, что я – третий ученик. Ты – второй. А кто же первый?

– Не первый, а первая, – поправил меня Вардан, – пойдёмте, я вас познакомлю со всеми. Он подвёл нас к столу, за которым обедали несколько бойцов. Они поздоровались с нами, Лелетке попросил двоих из них потесниться и усадил нас с Отомо между ними. А сам с Варданом обошёл стол и присоединился к сидящим напротив.

И тут я её увидел!

Когда мы подходили, она сидела, склонив голову над планшетом. Откинув волосы со лба, подняла глаза. Эти глаза обожгли холодом. Этот взгляд сковал меня похлеще трескучего мороза, на котором мы были совсем недавно. Ледяное сияние этих огромных зелёных глаз одурманивало куда действенней всех снадобий, что я когда-либо принимал.

– Знакомьтесь, это – Сурати, а парни рядом – её отряд. Они из Нуристана.

Я стряхнул с себя оцепенение и заставил себя отвести взгляд от девушки на сидящих вокруг. Некоторые из них были такие же светловолосые и зеленоглазые, как и она. Я не могу точно описать цвет их глаз. Радужная оболочка то ли зелёная, то ли синяя, оттенка морской воды, при этом она прозрачная в центре с тёмной окантовкой по окружности. А сам зрачок – как будто бы дно самой глубокой океанской впадины. Но ни у кого из них не было такого пронизывающего взгляда как у неё.

Если честно, мне стало жутковато находиться среди этих людей, хотя они добросердечно приветствовали нас. Как я ни пытался отворачиваться, взгляд возвращался к её глазам.

– Какие-то супер-пупер технологичные линзы? – забыв о приличии, ляпнул Отомо.

– Или вы не настоящие люди, а роботы-андроиды? – подключился я, почувствовав, что смехом можно скрыть неловкость.

В ответ раздался общий хохот.

– Нас уже настолько мифологизировали, что вполне можем сойти за гуманоидов инопланетного происхождения, – сказал один из необычных новых знакомых.

Мы с Отомо переглянулись.

– Ты знаешь, что такое гуманоид? Ты же год как учишься у Вардана, – решил я подколоть товарища.

– Гуманизм – это человеческое, мы это изучали.

– Молодец! – похвалил Вардан, – а гуманоид – это антропоморфное существо, то есть человекоподобное существо, будь то робот, герой сказки или мифа...

В этот момент раздался оглушительный взрыв, нас аж подкинуло вместе со скамейкой, а со стола на пол с шумом полетели посуда и различные устройства. Второе сотрясение последовало сразу, не дав нам ни минуты опомниться. Кто-то, перешагнув через скамейку, кинулся к одному из выходов.

– Сохранять спокойствие! – вскочил на стол Лелетке, – Это – глубинные бомбы. Наше укрепление долго не протянет, не больше пятнадцати минут, срочно эвакуируемся. Все помнят инструкции? Гостям следовать за Мэлмэлом.

Мне казалось, что все хаотически суетились, но очень скоро стало понятно, что они знают, что им делать. Помещение стало пустеть на глазах. Мэлмэл переговорил с Лелетке, сверяя что-то с ним, тыкая в своё персональное устройство. Затем он махнул нам, и мы побежали за ним. Мы – это я, Отомо, Вардан и отряд Сурати. Мы покинули общий зал через ту же дверь, в которую входили.

– Три минуты на сборы личных вещей. На себя надеть по максимуму тёплой одежды. Жду в конце коридора вон у того выступа.

Под гулкие раскаты мы с Отомо бросились в свою комнату, там надели термобельё и термокомбинезоны. Я схватил свой рюкзак со стула, и стул сразу же упал под весом перекинутого через его спинку тактильного костюма. Того самого, в котором ещё недавно я пережил виртуальное путешествие в Японию. Что же сейчас ждало меня впереди?

Я представлял себе, что мы выскочим из подземелья на снегокатах или аэросанях и, лихо уворачиваясь от падающих снарядов, помчимся по снежной глади вдаль. Каково же было моё удивление, когда мы подошли к непонятным конструкциям из дерева, кожанных ремешков и короткошёрстных шкур. Мэлмэл и двое чукчей сложили всё это в три больших брезентовых мешка, которые мы помогли им закинуть на плечи. Все вместе направились по подземным туннелям дальше. Освещения уже не было, передние включили фонарики, которые нам раздал один из помощников Мэлмэла.

Шли мы достаточно долго, я уже не отслеживал время. Звуки бомбардировки стихали, земля уже не так тряслась.

Наконец мы выбрались наружу. Яркое солнце ослепило нас ещё до того, как мы стали подходить к выходу.

Мэлмэл вглядывался туда, где были видны высоко взлетающие снежные фонтаны. Это продолжали бомбить холм, под которым располагались партизанские укрепления.

– «Новуходоносор в опасности, нас обнаружили охотники», – воскликнул Мэлмэл, – «И увидел я сон, и этот сон ускользнул от меня...»

– Он цитирует свой любимый фильм, – пояснил мне один из чукчей, который  раздавал нам белые маскировочные халаты, чтобы мы накинули их поверх своих курток и рюкзаков.

– Фильмы фильмами, но что нам сейчас делать? – возмутился я.

– «Я не говорил, что будет легко, Нео. Я лишь обещал, что это будет правда» – выдал очередную фразу Мэлмэл, продолжая искать взглядом что-то вдалеке.

И его ожидание было вознаграждено. К нам по поверхности белой пустыни продвигалось снежное облако. Оно становилось всё больше по мере приближения, и вскоре мы смогли разглядеть мощных животных с длинными ветвистыми рогами. Это было большое стадо оленей, которое остановили перед нами двое чукчей, выехавшие вперёд на санях. Они вместе с теми двумя, что сопровождали нас в туннеле, принялись собирать ещё три нарты (так назывались их сани, как я потом узнал) из тех деталей, что мы вынесли из подземелья. Нам предложили разместиться на нартах, и чукчи дали оленям команду трогаться с места. Всё стадо следовало за нашими санями, поднимая завесу снежной пыли. В нартах нас кидало из стороны в сторону, подбрасывало на кочках. Казавшийся белой гладью наст на самом деле был полон неровностей. Не то, чтобы говорить, даже думать было невозможно при такой тряске.

Вдалеке от нас пронеслась эскадрилья бомбардировщиков, до нас долетел лишь лёгкий свист. Сбросив свой ужасающий груз на убежище, которое мы только что покинули, эти самолёты взяли обратный курс. Наверняка, ими управляли такие же наёмники, какими мы с Ударником были несколько дней тому назад.

Когда мы удалились на достаточное расстояние, Мэлмэл махнул чукчам, которые пришли к нам на помощь. Они остановились. Он переговорил с ними, пожал им руки и вернулся к нам. Я мог только догадываться, что большое число оленей было нашим прикрытием от спутниковых мониторов. Погонщики оленей (они себя называли каюрами) повернули своё стадо и ушли обратно, а мы продолжили свой путь. Нас было одиннадцать человек на трёх санях посреди бескрайней тундры.

Переход был долгим. Холод пробирал до костей, даже несмотря на современные материалы и традиционные меховые шкуры, которые мы накидывали поверх. На стоянках мы залезали в небольшие палатки, тесно прижимались друг к другу, пытаясь поспать немножко. Казалось, что мы вернулись в прошлое на один или даже два века назад. Но только так мы оставались незаметными для компьютерных программ, анализирующих спутниковые снимки. На наше счастье, разведовательные дроны не летали в этих пустынных краях, это было экономически невыгодно.

Всё тело ныло от постоянной боли и утомления. Мой организм не был привычен к таким физическим нагрузкам. Никакие занятия на домашних массажёрах и тренажёрах не могли сравниться с трудностями, с которыми я столкнулся в такой реальности. Это уже не было проверкой в имитационной среде, всё происходило по-настоящему.

У меня в голове, ещё с детства, постоянно играла музыка, даже если она не звучала в динамиках, спрятанных в стенах квартиры, или из наушников. Всё то время, что мы тряслись в санях, мне казалось, что мы в старинном поезде, чьи колёса мерно стучат на стыках рельсов. Это было удивительно, поскольку полозья скользили по снежной коросте, время от времени подпрыгивая на заносах и других неровностях. У меня же в ушах грохотал железнодорожный состав, какие были в век электровозов. А в такт к поезду отбивался монотонный ритм песни такой же древней электроник-рок-группы «Депеш мод»:

Ты был подчинен,
Тобой помыкали,
Тебя дурили,
Тебе впихивали правду.
Так кто за тебя решает?

Я бесконечно напевал эту песню, забыв большую часть слов, только начало и припев:

Поезд прибывает,
Поезд прибывает,
Впрыгивай, давай!
Впрыгивай, давай!

Наконец мы добрались до берега океана. Здесь Мэлмэл включил устройство с геопозиционированием.

– Твои братья, айны, приплывут нам на помощь? – я поделился шутливой догадкой с Отомо.

– Не знаю, может быть, я даже не представляю, где мы сейчас находимся.

Мне уже было не так важно, куда мы прибыли. Меня радовало, что здесь небо было чистым, и мы разбили лагерь при дневном солнце. А это означало, что палатки из светопоглощающей ткани успеют накопить немного тепла и позволят нам согреться, когда ляжем спать.

Нам оставалось только ждать прихода подмоги с моря. Мэлмэл заверил нас, что он передал ей наши координаты.

Чтобы развлечь скучающих от бездействия и лишённых доступа в Сеть ребят, он собрал всех нас в одной палатке и принялся рассказывать сюжеты старых фильмов. Выяснилось, что он знает не только «Матрицу», которую цитировал при каждом случае, но и множество других двумерных кинокартин. В свободное время он занимался их переводом и озвучкой на симплексе.

Но начал он, конечно же, с «Матрицы». Я долго не мог заснуть после его пересказа этого фильма. Красная и синяя капсулы. Я многого не знал. Но насколько теперь верить тому, что мне тут говорили?!

Мне стало тяжело дышать в спальном мешке. Я распахнул его. Всё равно не хватало воздуха. Внутри меня назревало непонятное беспокойство. Оно перерастало в страх. Я вскочил на ноги и принялся спешно влезать в комбинезон.

Застегнув за собой вход в палатку, я встал, вытянулся в полный рост и вдохнул полной грудью. Мороз сразу же защипал нос и щёки.

– Что случилось? – рядом оказался Мэлмэл. Он продолжал натягивать куртку, второпях выскочив за мной.

– Мне страшно.

– Да, пока что человек смертен, как бы далеко не шагнул прогресс.

– Я не смерти боюсь.

–  А чего?

– Неведения. Где реальность? Где виртуальность? Живу ли я по-настоящему? Есть ли настоящая жизнь? Или всё это... как ты сказал про «Матрицу»: нейро...

– Нейро-интерактивная имитация... Знаешь, что Морфиус сказал Нео? «Я не говорил, что будет легко, я говорил, что расскажу правду».

– Ты это уже говорил, – улыбнулся я.

– Но тогда ты не понимал сути.

Мы помолчали.

– Пойдём, а то окоченеем. По-настоящему, – похлопал меня по плечу Мэлмэл, – и взаправду отморозим реальные свои конечности.

Мы уже собирались войти в палатку, как он задержал руку, прежде чем взяться за бегунок молнии.

– Когда я был маленьким, мне казалось, что весь этот мир придуман какими-то существами, чтобы обманывать меня, дурить. Что все вокруг играют свои роли, делают вид, будто они люди, животные, даже растения. И я пытался догадаться, ради чего они всё это делают.

– Тебе удалось?

– Нет, я повзрослел, и в один день подумал, что я – слишком мал и ничтожен, чтобы ради меня городили вселенский спектакль, – Мэлмэл рассмеялся и расстегнул вход в предбанник палатки.

Утром меня разбудил Вардан.

– Первый урок. Философия Платона. Учение о существовании двух миров: мира идей и мира вещей.

– Что? Дай мне проснуться сначала, пожалуйста, – попросил я, выползая из спального мешка.

– Как раз пока ты находишься в пространстве лиминальности, то есть в пороговом состоянии, не вполне чётко осознавая себя как дух и тело...

– Стоп, я ничего не понимаю!

– Прилагай усилия, чтобы понимать. Запоминай слова, если не можешь уловить их смысл на лету, чтобы потом найти в словаре. Думай над каждым услышанным словом, пропускай его через себя.

– Варда-а-ан! – взмолился я.

– Платон считал, что идеи лежат в основе всего, они – прообраз вещей, они – источник всего сущего. Идеи сушествуют вне времени и вне пространства. Вещи образовываются из бесформенной материи благодаря идеям.

– А что такое идея? Мысль?

– Идея – это нечто глубокое, это – существенное знание о вещи, о её сути, сокровенном предназначении, поэтому идеи чисты и постоянны. А вещи – изменчивы вплоть до искажения самой идеи. Идея – едина, а вещи – множественны.

– А мы живём в каком мире? Скорее всего в мире вещей, – ответил сам себе я.

– Платон верил, что душа человека есть его идея, и она в своём мире созерцала вечные истины, то есть все другие идеи. Но при рождении в нашем материальном мире, мире вещей, человек забывает истины. И путь земной жизни – это вспоминать идеи, находить в вещах их идеи, в первую очередь, через поиски красоты, – Вардан сделал паузу и завершил: – Красоты науки, искусства, нравов... любви.

При последнем слове я непроизвольно взглянул в другую половину палатки, где разместились Сурати и двое её ребят. Это моё движение не прошло незамеченным для моего учителя. Он проследил линию моего взгляда и улыбнулся:

– Даже не думай, она никого близко не подпускает, да и телохранители её – суровые парни. Они уже много лет в Сопротивлении.

– И все эти годы она – твоя ученица?

– Сурати никогда не была моей ученицей.

– Как же так? Ведь на базе ты её представил...

– Её просто представил. Да, после слов о том, что у меня есть ещё одна ученица. Но никто не говорил, что эта ученица – именно Сурати. Это ты додумал сам. Охотно понимаю ход умозаключения, которое привело тебя в западню.

– А кто же тогда твоя ученица?

– Пусть она пока будет для тебя идеей. Ты сам задай ей форму, вообразив её внешность и характер.

– Игра в придуманный образ.

– Ты же не знаешь, в настоящем или эфемерном мире мы находимся. Так придумай себе ещё один мир, представив в нём прекрасную незнакомку.

– Создать свой виртуальный мир?

– Можешь так назвать. Хотя по мне: виртуальность – это лишь копия или имитация реальности. А я говорю о создании новых миров, воображаемых и не обязательно повторяющих то, что нас окружает в привычном мире.

– Ты меня запутал, – признался я.

– Мэлмэл сказал мне, что ты готов учиться. Ты уже думаешь, ты сомневаешься. Это хорошо. Всегда держи ум пытливым, подвергай всё сомнению и постоянно изучай и исследуй. Пабло Пикассо, о котором ты пока ничего не знаешь, как-то сказал: «Компьютеры бесполезны, поскольку они могут только давать ответы». А ты – человек! Ты задаёшь себе вопросы!

– Ну ты и зануда, – отмахнулся я, – кстати, мой дед мне говорил, чтобы я не верил учителям. 

– Почему?

– Он говорил, что пока сам не проверишь, никому не давай убеждать тебя в их правоте.

– Спорное утверждение. Но мне бы не хотелось посягать на авторитет твоего деда.

Так начались мои занятия, пока мы ждали на берегу, и продолжились на борту судна, которое мы наконец-то дождались. Нам было приказано тихо сидеть в трюмах и не высовываться на палубы, чтобы не выдать себя. Нам также строго запретили говорить с экипажем корабля, а те матросы, что приносили еду, старались даже не смотреть на наши лица.

Мне всегда нравилось учиться. А это путешествие в мир неведомых прежде мне знаний было куда увлекательней всего, что я постигал раньше. Часто к нам подсаживались другие ребята, чтобы послушать лекции Вардана.

Только лишь Сурати держалась особняком, хотя её соплеменники охотно общались с нами.

– Почему она так замкнута? – не удержался я и как-то спросил Вардана.

– Её народ, калаши, пережил очередную резню, уже в наши дни, когда этого себе представить невозможно. Погибла почти вся её семья, она не сумела их защитить.

– Кто это совершил?

– Можем только догадываться, мы задействовали все свои связи, чтобы найти заказчиков. Пока что нить привела к группировке наёмников, которая исполнила заказ.

– Но это же невозможно скрыть при нынешнем уровне контроля за вооружениями...

– Возможно, потому что есть различные политические интересы, лоббисты.

Мой мир продолжал рушиться. В наш век, когда человеческая жизнь признана высшей ценностью, когда всё делается во имя безопасности каждого индивида, когда мы, люди, отказались от части своих прав и свобод во имя спокойствия и защищённости, вдруг оказывается, что уничтожают целые народности.

Я вылетал на задания, я убивал людей, но это, как мне внушали, были отщепенцы, которые противопоставили себя всему человечеству и представляли собой угрозу мировому сообществу. Раньше таких называли террористами, но было решено впредь это слово не использовать, а заменить его на «мятежники» или «повстанцы». Таким образом показать им всем, что в наше время никто не может терроризировать человечество. Да я и сам до последнего вылета на Чукотку был уверен в том, что все эти группировки не представляют собой реальную угрозу для цивилизации в целом, но вредоносны локально.

– Насколько я могу верить информации от тебя?

– Поговори с Сурати.

Я не осмелился подойти к ней, но направился к одному из её ребят, с которым больше сошёлся за эти дни. Его звали Маструк.

– Что произошло с твоим народом?

– Что именно тебе хотелось бы узнать?

– Всё.

– Всё за последние годы или за всю историю?

– Кратко – за всю. Подробней – за эти годы.

– Мы сами не знаем, как наши предки оказались в Чинтале. Это очень красивые горы! Думаю, что наши пращуры не могли не остановиться на таком прекрасном плато. Они шли издалека. Кто-то говорил, что из Скандинавии. Кто-то доказал, что мы – арийских кровей, проводили  анализ ДНК и всяких гаплогрупп, нашли связь с Ираном. В нашем языке сохранились слова санскрита, которым пользовались в древности народы от Персии до Индии. Кто-то уверял, что мы – потомки одного из греческих или балканских отрядов Александра Македонского, по легенде оставшегося в горах...

– Ура, хоть кого-то я знаю, мы изучали историю великих полководцев, в том числе Александра Македонского, – вздохнул я. Маструк улыбнулся, но продолжил всерьёз.

– Из-за того, что мы были и остаёмся не такими, как все вокруг, нас всегда хотели уничтожить. Мы отличаемся внешне – светлокожие, светловолосые и зеленоглазые. Соседние народы – смуглые, темноволосые и с карими глазами. Мы отличаемся своей религией. Все вокруг приняли ислам, а мы остались верны своим богам. Нашу землю назвали Кафирстаном, то есть страной неверных. Наш язык всегда был непонятен окружающим, и это их злило.

– Говорят, что симплес лингва придумали для того, чтобы не было разобщённости... – тихо произнёс я, скорее для себя, не собираясь останавливать рассказчика.

– Веками нас уничтожали, но мы чудом выживали. Мы верили, что признание мандата мирового правительства над Афганистаном, Пакистаном и Индией принесёт мир на нашу землю.

– Но?

– Но местные власти продолжили политику геноцида.

– Чего?

– Истребления этноса.

– А почему международные силы не вмешиваются?

– Потому что им рассказали историю о том, что мы противимся интеграции в общий народ, или как там назвали планетарное сообщество,... и прибегаем к вооружённому сопротивлению.

– Но ведь...

– На наших землях разместили миротворческие силы, они постояли пару лет, отчитались, что калаши действительно прячутся в горах как боевики и не собираются опускать оружие. Был ультиматум, либо мы спускаемся вниз и нас расселяют по ближайшим городам, либо нас ликвидируют. Можно было ещё выбрать один из крупнейших агломератов.

– Так почему бы вам не согласиться на расселение?

– Это равносильно было бы ассимиляции. Знаешь, что это такое? Растворение одного народа в другом, обычно малого в большом. Нас осталось не больше нескольких тысяч человек. В мегаполисе, если бы и там нас не продолжили уничтожать агенты, наши дети смешались бы и потеряли себя как калашей.

– Разве смерть – это лучшая альтернатива? – вступил в разговор Отомо.

– Твои предки придерживались мнения, что достойно умереть ради того, ради чего стоило жить, – ответил Вардан, до этого молча слушавший наш разговор, – самураи переняли обычай сэппуку, или харакири, у айнов. Слышал про это?

Отомо кивнул. Наступило молчание.

– А вы спасли свою письменность? – я решил перевести разговор на что-то более обнадёживающее.

– У нас её и не было. Только на рубеже двадцатого и двадцать первого веков приезжие попытались придумать нам алфавит. Брали за основу урду, фарси, латиницу. Только появился толковый словарь, как... – Маструк сглотнул комок. Глаза его увлажнились, но он сдержался.

– Не только приезжие, но и сами калаши участвовали в создании алфавита, – подхватил тему Вардан, – но надо отдать должное энтузиастам из Америки, Австралии, Норвегии и других стран, они начали благое дело. Греки в поисках доказательств того, что калаши являются потомками воинов Александра Македонского, исследовали устные предания калашей. Один из образованных калашей по имени Тадж Хан был приглашён в Салоники изучать лингвистику в местном университете. Там он и составил первый вариант алфавита. Однако завершённый вид алфавит приобрёл благодаря многолетнему труду супружеской пары из Австралии, Грега и Эльзы Купер.Они посвятили многие годы своей жизни, чтобы помочь калашам.

– Знаете, как персы называли нашу страну? – спросил нас с Отомо Маструк, и сам же ответил: – Нуристан.

– Страна Света, – перевёл Вардан.

– Да, потому что наши долины в горах были полны солнечного света. Наши глаза полны солнечного света. Они как горные озерца, которые до дна пронизываются лучами солнца.

июнь-июль 2018, февраль-апрель 2020