Тридцать четыре зайца. Глава 8

                ГЛАВА 8. АЛИК ЧЕФАНОВ
 

                Южный человек Алик Чефанов, которому доцент Райзенберг приклеил «погоняло» Начханов, провалился в сон, спал минут десять, затем вскочил и вышел из «служебки». Пытаясь прогнать тяжелую дремоту, он подбросил в топку титана щепок и пошёл по вагону к нерабочему тамбуру. Несколько минут стоял там и смотрел в заделанное решёткой дверное окно. Три часа ночи — время совсем не детское, хотя за стеклом в полумраке всё же угадывались стремительно проносившиеся мимо карельские пейзажи: бесчисленные озёра, озерки и заводи, перелески, сопки, редкие посёлки. Поезд бежал резво и весело, будто захлёбываясь в торопливости, гулко стрекотали колёса. Вагон раскачивался, приседал на упругих рессорах, и казалось, что он отплясывает некий диковинный танец. Продрогнув, Алик побрёл обратно. При тусклом дежурном освещении в вагоне виднелись свисающие с полок одеяла, торчащие тут и там пятки пассажиров. Сквозь шум движущегося состава прорывался храп, посвист и бормотание. Вернувшись к себе, студент уселся на «электростул» — служебное место дежурного проводника. Тупо всматриваясь в приборный щиток, он опять задремал. Урывками замелькали сновидения: жена, чернобровая весёлая хохлушка Олеся с венком из васильков на голове, суровый дед аксакал Олгурдунсун, заслуженный революционер большевик, не пускающий их с Олесей в дом и грозящий палкой. Алик видел цветущий урюк, высокогорные плато, каменистые каньоны, парковые насаждения «зелёного ожерелья» Ашхабада, с удовольствием вдыхал раскалённый воздух, напоенный запахами горных растений и медовых дынь. Затем неожиданно возник зловредный доцент Кузьменко, который и слышать ничего не хотел об уважительной причине отсутствия Алика на лекциях из-за его присутствия в это время на колхозных полях подшефного совхоза. Садистски ухмыляясь, доцент ставил в зачётку «неуд» по научному атеизму. Внешне Кузьменко, как две капли воды, был похож на нового ректора, только ростом на три головы ниже. В институте поговаривали, что он, якобы, его двоюродный брат. Доцент, когда кто-нибудь туманно об этом спрашивал, многозначительно отмалчивался, ничего не подтверждая, но и не опровергая. Алику снилось, будто бы он по поручению группы студентов, «братьев по несчастью», получивших по научному атеизму «неуды», должен был выступить на отчётно-выборной профсоюзной конференции института и разоблачить гнусного самозванца. Ко всему прочему, он ещё как-то откровенно похотливо посматривал на его Олесю и других хорошеньких студенток. Пытаясь унять дрожь в ногах, он шёл к трибуне, рядом с которой за столом сидел президиум, и повторял слова обличительной речи.
                Басовитый гудок тифона беспардонно вернул Чефанова к действительности. Поёживаясь от ночной зябкости, он вышел в рабочий тамбур. Грохот усилился, вагон трясло и швыряло из стороны в сторону, что говорило не столько о бешеной скорости, сколько, по всей видимости, о состоянии железнодорожного полотна. Студент несколько раз присел, стараясь хоть немного согреться. Вскоре поезд начал сбавлять ход, приближаясь к какому-то полустанку. Колёса, будто усмиряя гордыню, всё медленнее перекатывались под полом, пока, наконец, не прекратили свою монотонную круговерть и не замерли на рельсах.
                С трудом разлепляя непослушные веки, Алик открыл трёхгранником дверь. Внизу толпилось множество людей в брезентовых штормовках. Здесь же возвышалась громадная куча битком набитых рюкзаков, палаток, зачехлённых байдарок. Прямо у низенького перрона горел костёр. Толпа, похватав багаж, ринулась в вагон. Людей было много. В основном мужики, но Алик заметил и нескольких женщин. Хотя они мало чем отличались от представителей противоположного пола. Такие же огромные рюкзаки, та же брезентовая одежда, всклокоченные волосы. Разве что безбородые. Ошалевшего студента оттёрли к двери котельного отделения. Четверо туристов, с трудом протискиваясь в узкий проём тамбура, втащили самодельные носилки. На них, скорчившись от боли, лежал парень лет двадцати пяти. Обе руки и левая нога у него были туго забинтованы. Свободных мест в одиннадцатом вагоне было мало, незанятыми оставались всего девять боковушек и четыре места в последнем отсеке у туалета.
                — Граждане пассажиры, а билеты у вас имеются? — Алик попытался прояснить ситуацию.
                — Имеются, имеются, — хором ответили несколько человек, пробираясь в вагон.
                Спустя пять минут, когда посадка закончилась и поезд тронулся, к Чефанову подошли трое.
                — Командир, тут вот какое дело, мы — туристы, пришли в Воньгу по реке на байдарках. Здесь конец нашего маршрута. Билеты купить не смогли, касса не работает. А тут ещё товарищ наш самостоятельно передвигаться не может. Короче, билетов у нас нет. Но мы заплатим, деньги имеются, — торопливо проговорил рослый бородатый мужик, глядя, как у проводника отваливается челюсть.
                — А сколько вас? — Алик никак не мог прийти в себя.
                — У нас три группы. Две по четырнадцать и одна — шестеро. В общем, тридцать четыре человека. Мы старшие групп.
                — Ни хрена себе! А куда я вас размещать буду? У меня в вагоне всего тринадцать мест свободных. Пока. Но их уже включили в сводку. Пассажиры с билетами могут в Кеми сесть, или в Медвежьегорске. На любой станции могут сесть.
                — Да ладно, командир, сейчас рассредоточимся, кто на третью полку, кто на боковушки, как-нибудь доедем. Мы в этой чёртовой Воньге почти трое суток сидели, не могли уехать. Держи «бабки». Кстати, одна группа сойдёт в Медвежьегорске. Это же почти рядом, всего шесть часов езды. Ну, а остальные — до самой столицы.
                Большая пачка мятых купюр оказалась в руке Чефанова. Он тупо смотрел на неё, не соображая, что нужно делать.
                — Хорошо, я сейчас схожу к нашему командиру, — наконец решился Алик. Засунув деньги в карман, он отправился в штабной вагон.
                Таня Берёзкина, проводница штабного, хлопотала, убирая со стола. Оставив открытую бутылку шампанского, яблоки и конфеты, она отправилась в «служебку» мыть посуду. Алина, сняв с крючка свой форменный жакет, устало откинулась к стенке купе.
                — Так не хочется идти, сил никаких нет.
                — Давай, Аля, я схожу один, а ты отдохнёшь.
                — Нет-нет, сейчас пойдём. Посидим минутку и пойдём.
В этот момент в дверь постучали, и в купе заглянул Алик Чефанов.
                — Саня, можно тебя? — вид у Алика был какой-то странный.
                — Ну, что у тебя приключилось? — Царёв с подозрением разглядывал неуклюже мявшегося и как будто слегка прибабахнутого туркмена.
                — Я, брат, «зайцев» посадил…
                — Каких ещё «зайцев»? Откуда они взялись ночью?
                — В этой, как её, Воньге сели. Туристы. Я двери открыл, а они полезли, как тараканы. А ещё у них инвалид какой-то. Занесли на носилках.
                — Сколько их?
                — Тридцать четыре…, — Чефанов сморгнул и понурился.
                — Ни фига себе! — Царёв озадачился и теперь мало чем отличался от огорошенного Алика.
                — Что делать, брат? — Чефанов, увидев смятение командира, вдруг осознал нелепую заковыристость создавшейся ситуации.
                — Для начала надо сообщить Алине. Иначе вагон «зайцев» провезти не получится.
                Туристов проводники поездов недолюбливали. Об этом Царёву было хорошо известно. Хлопот с ними уйма, а навара никакого. Едут они целыми группами, гора вещей, в вагоне запах своеобразный. Какой-то прогорклый гибрид дыма, пота, брезента и ещё чёрт знает чего. Водку не покупают, чай и сахар свой. Кипятка на них не напасёшься. Карелия — место невероятно красивое. Маршрутов много, но, пожалуй, наиболее излюбленный туристами — сплав на байдарках по водному пути «Энгозеро — Воньга — Кузема». И чего им не сидится дома? Несёт этих ненормальных в леса и на озёра кормить собой комаров, спать под открытым небом, готовить еду на костре. И всё ради чего? Чтобы проплыть на этих долбаных байдарках, махая веслом, полторы сотни километров из одного пункта в другой. Хотя завороченных чудаков пруд пруди. Вот взять, к примеру, высокоширотную экспедицию доцента МИСИС Шпаро на Северный полюс. Зачем-то же нужно было любителям полярникам покорять на лыжах «верхний пуп» Земли. И это тебе уже не полторы сотни километров по рекам и озёрам, а полторы тысячи среди дрейфующих льдов в трескучий мороз. Ну, ладно, эти хоть все семеро живые вернулись. А группа Дятлова? Двадцать лет прошло уже, однако до сих пор неизвестно, что с ними приключилось на том уральском перевале. Или вот группа студентов авиационного института из Куйбышева. Десять человек тоже загадочно погибли шесть лет назад здесь, в Мурманской области. Правда, об этой трагедии почти ничего не известно. Была одна единственная статейка, кажется, в журнале «Турист». О том, что при «штурме» горного перевала Левозерских тундр над рекой Чивруай студенты скончались по официальной версии при невыясненных обстоятельствах от переохлаждения. Хотя поговаривают, что дело там, как и в случае с «дятловцами», тёмное. Но что делать, кому-то на байдарках в Воньгу, кому-то на лыжах к Северному полюсу или по горным перевалам, а некоторым — на «паровозе» в Мурманск. Каждому своё. «Вполне может быть, что и меня многие посчитали психом шизанутым, когда после дембеля не в отчий дом вернулся, а рванул за „туманом и за запахом тайги“ в Сибирь», — резонно подумал Царёв и мысленно возвратился к ситуации, сложившейся в вагоне туркмена Чефанова. Ему ранее уже приходилось сталкиваться с подобными казусами. Еще в первом сезоне он провёз небольшую группу из семи безбилетных туристов до Москвы. И удивился он сейчас не тому, что Алик посадил «зайцев», а, во-первых, их количеству, во-вторых — тому, что за три года ничего не изменилось. Как не работала касса в Воньге, так и не работает до сих пор. Удивилась и ЛНП Алина, но решение нужно было принимать, и она отдала чёткие распоряжения:
                — Значит, так. Группу, которая едет до Медвежьегорска, довезём, а там надо будет купить билеты, хотя бы для половины туристов. Остальных распихайте по другим вагонам.
                Царёв уговорил Алину идти поспать хотя бы пару часов, а сам отправился в обход по составу. Вагон Чефанова походил на цыганский табор. Весь проход был завален туристскими причиндалами. «Зайцы» расположились на боковушках по несколько человек. Некоторые уже забрались на третьи полки. Недовольные пассажиры, разбуженные среди ночи, переругивались, костеря непрошеных «гостей», проводников, железную дорогу и свою судьбу, которая преподнесла им такой «подарок».
                Саня объявил старшим групп вердикт ЛНП, предупредив на всякий случай о возможных форс-мажорных обстоятельствах. То есть о том, что эти самые обстоятельства могут наступить вследствие внепланового и непредсказуемого «набега» ревизоров — «внезапников».
                — Я одного не могу понять, — допытывался Царёв, — зачем вы попёрлись в эту Воньгу? Здесь уже давно касса не работает, скорые поезда не останавливаются, а наш пассажирский идёт ночью. На этом полустанке редко кто из проводников двери открывает. Насколько я знаю, можно сплавиться по реке Воньга до Белого моря, а оттуда уже дойти до Куземы и сесть на любой поезд.
                — Раньше мы так и делали, — принялся объяснять студенту один из туристских начальников, — но в этот раз всё пошло не так. Что-то совсем выдохлись наши байдарочники, особенно женщины. Лето нынче жаркое, маловодье в Воньге, надо было ожидать морские приливы. До Куземы почти 50 километров ещё идти. Ну, и всякие там пороги, шивера, большие камни. А тут ещё ЧП произошло у нас. При прохождении порога две байдарки перевернулись. Мой брат повредил обе руки и ногу.
                — Понятно. В общем, мужики, нужно без особого шума рассредоточиться по вагонам. Я сейчас предупрежу проводников. Наш комиссар по совместительству — отрядный доктор. Может быть, нужно посмотреть вашего раненого?
                — Спасибо, командир, — турист протянул большую заскорузлую и твёрдую от мозолей, будто каменную, ладонь.
                Спустя час все безбилетники были размещены по несколько человек в плацкартных вагонах. Не обошлось и без скандалов. Никому не хотелось принимать «ушастых» туристов в свой вагон, тем более среди ночи. Боря Рубинчик, горестно охая, причитая и жалуясь на судьбу, показывал хмурому Алику папку-кассу с билетами, «лушку» — бланк заселенности вагона, кивал на полутёмный проход, для пущей убедительности открыл даже дверь спального купе, в котором расположилась Ритка Тэтчер.
                — Нету-таки ни одного места, Алик. Куда я их дену? — тыкал Рубинчик пальцем в понуро стоявших у титана и загородивших проход своим скарбом троих туристов.
                — За червонец найдёшь места?
                — Я же тебе говорю, — Боря молниеносно вскинул купюру к свету и тут же отправил её в карман куртки, — надо посмотреть, может, кто сойдёт на ближайших станциях…
                Увидев навьюченных рюкзаками двух женщин, возникших перед открытой дверью «служебки» в сопровождении Алика, комиссар Лыткина подняла шум, схватила ближний рюкзак и поволокла его из вагона обратно в тамбур.
                — Ольга, успокойся. Начальник распорядился разместить женщин.
                — Распорядился, да?! Начальник, да?! Вот пускай сам приходит сюда и размещает, — взвилась Лыткина, тряся косицами.
                — Комиссар, войди в положение. Женщинам ехать надо? Надо. Касса закрыта, билетов нет. Что им делать? Их дома дети ждут, а они на платформе сидят трое суток. — Алик сел на рюкзак, демонстрируя, как туристы ожидали их поезд.
Лыткина, обычно, легко взрывалась, но и быстро отходила. Холерик, он и в Африке холерик. Алик вдруг вспомнил, как в начале сезона, в первом же рейсе, он неожиданно свалился с температурой под сорок градусов. В горле боль дикая, голова чугунная, дышать трудно. Лежал трупом на полке. Ольга ворвалась вихрем, стала кричать истерично, мол, они с Анькой Володиной зашиваются в своих вагонах, а он, сачок паршивый, разлёгся тут в спальном купе. Всё понятно, конечно, первый рейс, он нервный самый. Неопытные студенты на взводе, но не до такой же степени, что даже пассажиры заволновались. Пошумев, комиссар энергично взялась за дело. Нашла в рундуке бутылку водки, намочила полотенце, приладила ему на шею. А сверху обмотала целлофановым пакетом. Затем укутала двумя одеялами. Минут через двадцать он стал весь, от затылка до пяток, мокрый, хоть отжимай, но стало легче. А к вечеру температура снизилась, и он заступил на дежурство.
Ольга мельком взглянула на женщин. Чуть постарше её самой, лица усталые и какие-то отрешённые. Грязные, пропахшие дымом штормовки и брюки, давно не мытые космы на голове, стоптанные тяжелые ботинки. Не говоря уже о рюкзаках.
                — Лёгок на помине, командир! — Ольга нависла над вошедшим Царёвым, испепеляя его взглядом, — Саня, у нас бардак какой-то, куда мне этих «зайцев» селить?
                — Остынь, комиссар. Форс-мажор, ничего не поделаешь. У туристов, кстати, один травмированный. Не посмотришь?
                — Ладно, пошли. Есть одна боковушка, бронь до Петрозаводска. А там дальше видно будет. Сейчас возьму сумку. В каком он вагоне?
                — Комиссар, уважаю! — Алик слегка приобнял Лыткину, — С меня причитается.
                — Главное, про план культурно-массовых мероприятий по работе с пассажирами не забудь.
                — Я помню. — Алик приложил ладонь к груди. — Обязательно подготовлю. Завтра.         
                Последних четверых туристов Чефанов пристроил за двадцать рублей в хвостовом вагоне у Крапивкиной