Рояль в кустах

- Завтра будет дождь.
Том поднял острую мордочку и настороженно посмотрел на небо. Ни облачка.
- Придумываешь, - пробормотал он тихонько.
- Не сомневайся! – голос Агаты стал чуть насмешливым. – Я в таких делах никогда не ошибаюсь.

Низкий гулкий звук разнесся по заросшему саду, и собеседники примолкли, почтительно прислушиваясь. Это во сне бормотал рояль. Старый благородный инструмент стоял под большущей яблоней уже третий год. Прежние хозяева, как вытащили его, собираясь делать ремонт, так и бросили. И рояль, и сам дом.

В небольшой деревне было много пустых домов. Наверное, даже больше, чем жилых, обитаемых. Том никогда не отходил далеко от старого дома, охотясь в саду и на соседних огородах. А, вот, сова Глория, хозяйка чердака, летала над всей деревней и рассуждала о людях со знанием дела. Правда, ей было далеко до сороки, соорудившей гнездо-шалаш в густой мешанине ветвей груши. Неуемно любопытная, Варвара была дневной обитательницей окрестностей, поэтому видела и слышала гораздо больше.

Все вместе жители сада встречались ранним вечером, когда сорока еще не спала, а глаза Глории уже не слепило яркое солнце.

Сегодняшний вечер клонился к ночи, и сорока отправилась спать, а сова, напротив, улетела на охоту. В их старом доме обитало множество мышей, но Глория всегда отлетала подальше. Говорила, таковы традиции их семьи.

Том, несмотря на наступившие сумерки, не торопился на ужин. Он предпочитал собирать слизней, которые выползали на прошлогодние листья позже, ночью. А пока можно было просто поболтать с давней приятельницей, степенной серой жабой. Агата жила в этом саду уже восемь лет. И знала Тома, трехлетнего ежика, совсем маленьким ежонком. Его мать, приятельница жабы, погибла два года назад под колесами шального мотоциклиста. И Агата, не то, чтобы заменила ее ребенку, но присматривала и опекала мальца до сих пор.

Они сидели под старым роялем и тихо беседовали, поглядывая на луну, неторопливо пересекавшую ночное небо.

- А мне сегодня приснился странный сон.
- Ну-ка, расскажи, - пожилая жаба обожала толковать сны, ссылаясь на то, что ее прабабка служила старой колдунье, жившей когда-то в этих местах.
- Я был в огромном странном доме. Передо мной сидели ежи, много, в несколько рядов. А я стоял на таком плоском помосте, ну, как большая скамейка. И я… пел.
- Что ты делал? – удивленно переспросила Агата.
- Пел. Нет, не так, как поют люди, просто гудел, бамкал и так, будто ля-ля-ля. Все ежи меня внимательно слушали, а когда я замолчал, стали топать и фыркать, выражая радость и похвалу. Это было странно и… приятно.
- Удивительный сон. – Жаба примолкла, задумавшись. – Даже не знаю, что бы он мог означать… Может, просто к дождю. Ох! Вот оно что! Знаешь, мне кажется, это просто не твой сон. Такое бывает. Ты нечаянно ловишь чужой сон, или подсматриваешь его у владельца. Постой-постой! Пел, говоришь? А спал ты где?
- Да, вот здесь и спал. Под яблоней, в траве.
- Ну, конечно! Ты подсмотрел сон нашего рояля! Ему снился театр, где он служил, там он часто выступал на разных концертах. Помнишь, он как-то рассказывал нам, как это было.

Рояль, волею судьбы ставший садовой скульптурой, почти все время спал. Реже, чем раз в неделю, он просыпался, и иногда вступал в беседу с соседями, которые использовали его, как надежную крышу. Он вспоминал, как аккомпанировал известным певцам, гулким хрипловатым голосом читал стихи. Непонятные, но очень грустные. И много спал, особенно в сырую дождливую погоду. А зимой, так вообще впадал в спячку до теплых дней. Никогда не жаловался, но все понимали, как тяжело было ему под открытым небом. Яблоня, простиравшая над ним свои ветки, изо всех сил старалась защитить его, смыкая листья во время дождя и укрывая от жгучего солнца. Она даже яблоки старалась ронять так, чтоб они не падали на инструмент, не стучали по его треугольной спине. Но безжалостный снег насыпался целым сугробом на широкую крышку, стекая затем ручейками и разрушая драгоценное дерево инструмента. Лак на всей поверхности давно потрескался и кое-где обсыпался коричневыми чешуйками. Рояль стоял, вонзив толстые фигуристые ножки в рыхлую землю, с каждым годом все больше утопая в прелой листве.

Однажды, когда в сад забежала чужая собака, Агата притихла в ямке между корней, а Том свернулся шариком под листьями, стараясь не дышать. Пес, оглядевшись, подбежал к роялю и, вдруг, задрал ногу, собираясь… Тут Том не выдержал! Он вскочил, громко топая и яростно фыркая, и понесся на наглеца. Растопыренные иголки делали его вдвое больше, к тому же, на ходу он чуть-чуть подпрыгивал, чтобы казаться страшнее. И… пес ринулся прочь! Том очень смущался, когда его потом хвалили, но втайне гордился своим поступком. Тем более, что и сам старикан сказал ему «спасибо».

Сегодня рояль спал, изредка вздыхая гулким дребезжанием басовой струны.

***
Утром в гости заявилась Виолетта, длинноногая озерная лягушка, племянница Агаты. Самодовольная и взбалмошная, она занималась фитнесом и прыжками в воду.  Том неодобрительно наблюдал, как серая жаба суетилась, доставая аппетитных личинок, собранных как раз на случай гостей, и засахаренных комариков – лакомство, которое любила и сама. А Виолетта жеманилась, объясняла, что она на диете и личинок ей никак нельзя, да и комарика, если только одного…

Ежик недолюбливал лягушку. Ему казалось, что она обижает свою тетушку, считает ее недалекой и несовременной. А сама Агата, хоть и любила племянницу, при ней особенно стеснялась и своего деревенского образа жизни, и отсутствия особенных деликатесов, и даже своей естественной и такой милой полноты.

Вот и сейчас Виолетта тараторила, не давая никому вставить ни словечка. О том, как она замечательно себя чувствует, благодаря новой диете, что новые тинные растирания просто волшебно тонируют рисунок на спинке, и что ее, победившую на последних соревнованиях, пригласили на кастинг рекламного ролика. После слова «кастинг», она сделала паузу, ожидая, что тетушка спросит, что это такое. Но Агата тоже иногда смотрела сериалы (когда соседи выносили телевизор в сад), да и общение с Варварой очень расширяло кругозор. А племянница, начав рассказывать о том, как она веселилась на дне рождения у Пал Семеныча (был такой у них в деревне, отгрохал себе трехэтажный домище с бассейном), не заметила, как доела всех сахарных комариков и сунула в рот сразу две толстенькие личинки.

Внезапно, сверху встрепанным комком перьев свалилась сорока. Не успев толком приземлиться, она с ходу выпалила:
- Ой, там такие новости, такие новости! Приехали! Спрашивают! Гудят!
Виолетта от неожиданности чуть не подавилась. Агата взмахнула лапками и умоляюще проговорила:
- Тише, пожалуйста, тише! Варвара, я Вас умоляю, съешьте вот этих чудненьких личинок, и не надо так шуметь!

Сорока, с превеликим удовольствием склюнула последнее угощение, пригладила встрепанные перья и продолжила, гораздо спокойнее:
- Там, на улице стоит большая белая машина. Приехали люди, чужие, незнакомые. Говорят, из города.
- К кому приехали? – от любопытства Виолетта, чуть не подпрыгнула на месте. Агате тоже было интересно, но она сдерживалась, считая неприличным такое поведение.
- Я не знаю! Я поспешила вам новость сообщить… Зинка сказала, вроде, дачники, на лето.
- Твоя Зинка - та еще балаболка! – Проворчал Том. Тихонько, не желая начинать спор. Он хорошо знал  и немного побаивался ту серую ворону. Не так давно она нахально отобрала у него жирного червяка, бессовестным образом вспорхнув с ним на дерево.

Неожиданный шум прервал разговор. Около дома остановилась белая машина. Из нее вышел человек и попытался открыть ворота. Затаившись под роялем, обитатели старого сада изумленно наблюдали за происходящим. Высокий мужчина в желтой футболке и клетчатых шортах откинул в сторону запирающую жердь и широко распахнул воротину. Это было нелегко, просевшие ворота цеплялись за высокую траву и опасно раскачивались. Из машины выскочила молодая женщина и бросилась на помощь. Потом она отступила в сторону, пропуская машину во двор, и весело осмотрела окрестности:
- Ох, и травища! Хорошо, что мы триммер привезли!

В машине распахнулись задняя дверца, и оттуда выскочил маленький человечек в синих брючках, с длинными волосами. Ежик с удивлением рассматривал человеческого детеныша. Он видел таких в деревне, но только издалека: на их улице, в трех жилых домах, обитали исключительно взрослые, детей не было.

Том заметил, как в окошке чердака появилась рыжеватая фигурка, похожая на смешного коротконого человечка. Он давно знал, что Глория прекрасно видит и днем, только не любит слишком яркий свет.

Необычный шум, похоже, разбудил и рояль. Тонкий слух ежика различил тихое ворчание, затем несколько глухих протяжных звуков, напоминающих вздохи. Агата тоже приподняла голову, вопросительно вглядываясь в днище инструмента. Только люди не услышали ничего. Большим блестящим ключом они открыли двери дома и скрылись внутри. Варвара, улучив момент, вспорхнула на дерево и затихла на толстой ветке, выжидательно глядя на раскрытую дверь.

Виолетта торопливо пробормотала что-то прощальное и поспешно ускакала в кусты. Том знал, что там есть просторный лаз под старыми досками ветхого забора. Словно сменяя ее, на забор опустилась большая серая птица. Та самая Зинка. Покрутив головой, она перепорхнула на крышу сарая, заняв удобный наблюдательный пункт.
Люди вышли из дома. Взрослые стали переносить какие-то вещи из машины в дом, а девочка с высокого крыльца осматривала свои новые владения. Внезапно ее глаза остановились, на лице возникло удивленное выражение. Соскочив вниз, она пошла, раздвигая высокую траву, прямо к старому роялю.

Том предусмотрительно свернулся в клубок, оставив, впрочем, снаружи один любопытно поблескивающий глаз-бусину. Агата, тяжело переваливаясь, сделала несколько шагов и опустилась в ямку между корнями, совершенно слившись с коричневатым мхом.

Девчушка подошла ближе и остановилась, чуть наклонив голову и рассматривая инструмент. Том услышал, как внутри гулкого корпуса тихо-тихо дрогнула струна. Почему-то ему почудилось, что рояль волнуется. Глупости, с чего бы это?

В доме хлопнула дверь и девочка, не отрывая глаз от рояля, позвала:
- Мам, иди сюда!
- Катюш, нам некогда, давай потом. – Отозвался женский голос.
- Мам!
Похоже, женщина уловила удивленность дочери. Высокий силуэт в длинном цветастом платье остановился рядом с девочкой:
- Ох! Вот это да!
- Почему он на улице? Ему ведь нельзя. Здесь сыро. И даже дождь!
- Не знаю, Котенок. Похоже, его просто выбросили.
- Как выбросили? – в голосе девочки звучало негодование. – Разве можно?

Она шагнула вперед и подняла крышку рояля. Том не мог видеть, что открылось там, наверху, он только услышал, как снова вздохнул инструмент и скрипнули какие-то шарнирчики.

- Можно я сыграю?
- Если он стоял здесь всю зиму, вряд ли у тебя получится. Он теперь расстроен, если не заржавел.

Ворона, которой теперь было плохо видно, нетерпеливо переступила с ноги на ногу, едва слышно скребанув когтями по старому шиферу. Силуэт совы в чердачном проеме бесшумно повернул круглую голову.

Девочка Катя осторожно коснулась белых клавиш. Она тихонько провела пальчиком по ним, как будто поглаживая живого зверька. Ежику показалось, что рояль затаил дыхание, принимая неожиданную ласку.

- Катюш, давай мы попросим папу, он посмотрит этот инструмент. И, если его можно починить…

Девочка подняла руки и решительно опустила их на клавиатуру. Тонкие розовые пальчики пробежали, уверенно нажимая на белые и черные пластинки. Звуки, негромкие, нежно звенящие, падали, как капельки, дробились и рассыпались…

Да, некоторые клавиши не прозвучали, бессильно запав, пару раз мелодию взрезали фальшивые ноты, но, все же, музыка длилась. Она струилась над высокими метелками травы, чуть покачивала кремовые цветки разросшегося шиповника, ласково поглаживала темно-зеленые ладошки кленов. Почтительно притихла суматошная сорока, серая ворона удивленно приоткрыла клюв, а сова чуть покачивалась, переступая на коротких ножках. Ежик приподнял мордочку, не замечая, что давно развернул свой колючий клубок, его влажный носик забавно подергивался. И только пожилая серая жаба ловила тяжелые, одышливые звуки, с которыми счастливый безнадежно больной рояль пел свою последнюю песнь…

***
Ты грустишь, малыш? Конечно, тебе жаль старый рояль… Не плачь, все не так уж плохо. Музыкальный инструмент, даже если ему триста лет, и он научился думать, вздыхать и разговаривать с близкими друзьями, не становится от этого по-настоящему живым. Он по-прежнему, был механизмом, который можно починить. Потому, что он не умеет умирать.

Да, это было очень сложно. Мастер, которого пригласили лечить рояль, разобрал его на мелкие детали (многие пришлось заменить), отчистил и заново отлакировал деревянный корпус. Конечно, он был немножко волшебником, иначе никогда бы душа старого рояля не удержалась в этих старых железках и деревяшках, никогда не удалось бы спасти этот древний инструмент. И теперь, когда девочка Катя, закончив играть, тихонечко шепчет «спасибо»,  рояль вздыхает и негромко гудит одной из басовых струн.

Это, наверное, простая случайность, но в саду, под яблоней, новые хозяева поставили большой стол со скамейками. Как раз там, где три года стоял рояль. Там, где, по-прежнему, встречаются по вечерам старые друзья.