Сверчок. Коллежский секретарь. Гл. 79 Заполяковато

                Сверчок
                Часть II
               Коллежский секретарь
                79
                Заполяковатость.

                Александр I заполяковал!
      Резонанс его выступления возбуждал надежды на введение конституции.
       Патриоты и националисты в России усилились.
       Их отцы вольнодумцы XVIII в. были русские, которым страстно хотелось стать французами, а сыновья были по воспитанию французы, которым страстно хотелось стать русскими.
Два момента, которые не могли оставить равнодушным русское общество. С одной стороны, Александр I намекал на возможное присоединение к Королевству Польскому западных губерний России, с другой – открыто декларировал намерение ввести в России конституцию, подчеркивая, что от хода польского "эксперимента" зависит будущность всей империи. Поляки, таким образом, по его замыслу, должны были показать пример русским подданным императора.
Конституционное устройство Королевства Польского и либеральные декларации Александра I, обращенные к полякам, возбудили в просвещенном русском обществе зависть и особое раздражение, так как в действиях царя, подразумевавших, что Россия менее, чем Польша, готова к введению конституции, россияне усмотрели ущемление национального достоинства. Генерал А. П. Ермолов писал в апреле 1818 г. А. А. Закревскому: "Я думаю, судьба не доведет нас до унижения иметь поляков за образец и все останется при одних обещаниях всеобъемлющей перемены". Ф. В. Растопчин свидетельствовал: "Из Петербурга пишут конфиденциально, что речь императора в Варшаве, предпочтение, оказанное им полякам, и дерзость тех вскружили головы; молодые люди просят его о конституции". Об антипольских настроениях, царивших тогда, вспоминал впоследствии декабрист Н. И. Тургенев. Даже князь П. А. Вяземский, который в 1818 г. только начинал свою службу в Варшаве и еще не успел сблизиться с польским обществом, с досадой писал: "Зачем говорить полякам о русских надеждах? Дети ли мы, с которыми о деле говорить нельзя…"
Генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич вспоминал о пребывании в Польше в 1818 г.: "В Варшаве русских как будто вовсе не было; мы все чересчур стушевывались […] везде первенствовали поляки: они, будто они одни представляли собою тип всех способностей, у которых русские должны, будто бы, всему учиться. Такое положение не было естественно и не могло долго продолжаться. Поляки возмечтали о себе более, чем благоразумие сего дозволяло, и высокомерие свое постоянно выбалтывали, а русские молчаливо, но глубоко затаили оскорбление национальному своему чувству" . Беседуя между собой, русские военачальники М. А. Милорадович и А. И. Остерман предрекали И. Ф. Паскевичу, что ему придется через десять лет брать Варшаву штурмом (что в действительности и произошло в 1831 г.). Этот эпизод свидетельствует не только о дальновидности участников Отечественной войны 1812 г., но подтверждает существовавшее расхождение между формальным статусом Королевства Польского и его восприятием русскими как "завоеванного края".
Примечательно, что "патриотическая скорбь" объединяла и сторонников, и противников конституционных преобразований в России. И "либералисты", с энтузиазмом воспринявшие обещание конституции, и консерваторы, противившиеся любым проектам коренных реформ, в первую очередь, отмене крепостного права, были охвачены антипольскими настроениями. Это предвидел российский министр иностранных дел И. А. Каподистрия, читавший в феврале 1818 г. подготовленный Александром I текст речи и возражавший против двух ее пунктов – "сравнения, которое император предположил провести между Польшей и Россией, и обещания присоединить к Царству Польскому губернии, входившие в состав России". Его замечания, однако, не подействовали на императора: Александр I оставил собственный вариант речи, который и произнес перед польским сеймом.
В это время представления о Польше, свойственные просвещенной части российского общества, диктовались прежде всего отношением к ней как к историческому противнику России. Негативный образ недавнего союзника Наполеона в войне 1812 г., способствовавшей небывалому росту национального самосознания русских, дополнялся реанимированным уже в 1806-1807 гг. образом поляков-интервентов периода Смуты. После Тильзитского мира, воспринятого как национальное унижение, в России стал активно формироваться канон восприятия событий начала XVII в. Освобождение России от поляков в 1612 г. стало в начале XIX в. восприниматься как ключевое событие народной истории. Все это дополнялось пришедшим с Запада образом Польши как отсталого во всех отношениях государства, где господствует анархия и шляхетская вольница. Еще в 1802 г. в "Историческом похвальном слове Екатерине II" Карамзин писал: "Польская [республика] была всегда игралищем гордых вельмож, театром их своевольства и народного унижения. […] пусть ветер развевает пепел тех капищ, где тиранство было идолом". Мысли о несовместимости традиций шляхетского республиканизма с гражданскими свободами высказывались и на Венском конгрессе критиками польской политики Александра I.
Подобным образом и в 1818 г. Н. И. Тургенев, вспоминая о разделах Речи Посполитой, продолжал утверждать, что хотя и "печально для друга человечества видеть уничтожение Польши, но сие уничтожение сблизило тогда Россию с Европой". "Польша в недавнешнем ее существовании, – писал он в своем дневнике, – была бы всегда стеной, отделяющей нас от Европы с сей стороны, и грязным источником, из которого бы текла в Россию безнравственность и подлость дворянства польского и ненависть и презрение к конституционным государствам. Народ или публика судят по первым впечатлениям; первые же впечатления, поражающие обыкновенных людей при виде Польши, были бы конституция и беспорядки, своевольство и рабство!" Размышляя о польской политике Александра I, Тургенев высказывал опасения, что конституционные свободы могут прийти в Россию через Польшу, как "чистая вода через нечистый водопровод".