Ремейк. Глава 1. Охота

Если нестись, подобно чайке, над неспокойными водами Тихого океана, то дух захватывает от мощи свинцовых волн, от скал, вросших в океан, могучих вулканов, курящихся ритуальным дымком. Горный хребет рассекает Камчатку, как костлявый хребет тушку кеты. По обе стороны хребта —тундра, испещрена прожилками рек. По одной из таких рек тарахтит моторная лодка. В ней сидят два молодых охотника. Один, в ярком оранжевом спасательном жилете поверх застиранного морпеховского камуфляжа, правит на руле, другой заряжает ружья. Он тоже в камуфляже, но армейском. У их ног свернулись две лайки. На нос лодки, прямо на ходу, садится чайка. «Смотри, подруга наша, нас не забывает!» — замечает охотник «на руле». Одна из лаек с рычаньем вскакивает и бросается на бак, пытаясь ухватить нахальную гостью. Чайка, нехотя взлетает, делает несколько кругов над лодкой с печальным криком и улетает. Охотник, с ружьями, подзывает собаку и выговаривает ей: «Нельзя хватать чаек, глупый пес — примета плохая!» Собака сворачивается у ног и обиженно поглядывает на хозяина. Второй пес остается безучастным.

Сентябрь в тундре — закат короткого лета. Природа устала от изобилия, и скоро первый снег ляжет на затейливый ковер из разнотравья, черных, белых и красных бусинок шикши, клюквы, брусники, еще бог весть каких ягод, грибов: величественных розовых гигантов белых, которых не в каждое ведро поместишь, моховиков, ярко рыжих местных мухоморов. Двое молодых и энергичных людей в бахилах, от костюма химической защиты КЗМ, вытаскивают лодку «Казанку» под высокий берег реки, разбирают ружья, вещмешки, и начинают выбираться наверх, на бескрайнее поле тундры, простирающейся насколько видит глаз. Заросли криволапого местного можжевельника, стелящегося по земле и создающего непролазные для человека барьеры, затрудняют выход наверх, непосредственно у лодки. Молодые люди идут некоторое время вдоль реки, переговариваясь:

— Ты далеко петлю поставил?
— Да нет, здесь рядом. Я видел, где он рыбу ловит, где в кустах закапывает. На тропе и поставил. Хороший  мишка — шерсть так и лоснится.
— Большой?
— Нет, молодой —кило 300, не больше. Легко возьмем. Чёрт, забыл жилет снять… — Снимает жилет и бросает его на берег, — заберу на обратном пути. Главное — не забыть бы.
— Главное —шкуру не испортить, как прошлый раз, всего изрешетили.
— Лицо попроще, матросик! Да, облажались… Так он метров 70, с пробитым сердцем, пробежал, вспомни! Хорошо свернул в сторону, а то я думал —хана.
— Ну, тот… Тот — гигант был, конечно. Я в него, сначала, две пули всадил, а потом картечью лупанул, с перепугу.
— Я тоже обосрался, будь здоров, потому и палил, как заведенный.
— Не слышно мишку пока…
— Мы в низине, потому и не слышно. Выберемся, услышишь!

Парни продолжают карабкаться наверх друг за другом. Первый, тот что в морпеховской шмотке, уже выбрался полностью. Второй отстал на пару шагов, нагнулся поправить сползшие бахилы. С плеча соскользнуло и упало ружье. Охотник придавил его коленом и затянул шнуровку. Обе собаки крутятся возле него, хватая ремень ружья, мешая хозяину, и покусывая друг друга за загривки. Охотник встает, выпрямляясь во весь рост, и в этот же миг, тишину разрывает крик его товарища, который рванулся от несущегося на него медведя.
Медведь бежит молча, припадая на кровоточащий обрубок передней лапы. Спасающийся охотник вязнет в кряжистом можжевельнике, едва успевая крикнуть ещё раз, и медведь тут же впивается зубами ему в руку, как будто мстит за причиненную боль. Резко, мотнув пару раз головой, медведь отрывает руку напрочь и вцепляется в ногу, которой упавший человек пытается от него инстинктивно защититься. При этом зверь яростно бьет здоровой лапой по лежащей жертве. Лайки рванули наверх. Первую медведь успевает ударить лапой ещё в прыжке, и она с визгом отлетает в сторону. Вывалившийся кишечник зацепился за ветку можжевельника и распластался на метр. Вторая лайка оказывается удачливее: впивается медведю под здоровую переднюю лапу и повисает, дергаясь всем телом, пытаясь причинить хищнику максимальную боль и тем самым, отвлечь на себя его внимание. Медведь, изловчившись, хватает её зубами за лапу. Собака разорвана пополам за считанные мгновения.

От визга собаки у Игоря, так зовут уцелевшего охотника,  проходит секундное оцепенение, он медленно пятится назад, ни спуская взгляда с холки медведя. Больше ему ничего не видно. Его товарищ уже не кричит, слышится только свирепое урчание зверя. Медведь поднимает окровавленную морду. Их глаза встречаются. Взгляд маленьких глазок хищника не предвещает ничего хорошего. «Черт!»  — охотник рванул по косогору к реке, схватив ружье. Едва он успевает взвести курки, как медведь скатывается вниз, почти на него. Охотник стреляет дуплетом. Несмотря на близкое расстояние, пули не останавливают зверя, и он с яростью отвешивает противнику оплеуху здоровой лапой. Охотник отлетает на несколько шагов, но умудряется удержаться на ногах, хотя и теряет равновесие. Сноровисто перезаряжая ружьё, успевает загнать только один патрон. Зверь, в одно мгновение, сокращает дистанцию и достает когтями плечо охотника. Тот оступается, падает в воду на мелководье, и стреляет уже в упор в наваливающуюся громаду. Последнее, что он видит — ярость в маленьких глазках хищника, чувствует вонь из пасти, прежде, чем потерять сознание.
            
Плеск воды в ушах заставляет раненого очнуться. Теплая кровь заливает лицо, рот, нос. Невозможно дышать. Наконец удается открыть слипшийся глаз, но кроме шерсти ничего не видно. Боли нет и других ощущений тоже, кроме чувства ужасной тяжести. Становится ясно, что медведь сдох и придавил его. Несколько попыток выбраться оказываются неудачными, но каждый раз удается отвоевать какое-то пространство. Наконец, высвободилась рука. Постепенно он выбирается полностью. Трудно понять, насколько серьезны раны, т.к. вся одежда просто пропитана кровью. Раненый даже не смотрит, толком, на медведя: доползает до лодки на  четвереньках, отталкивает её от берега. С трудом перевалившись через борт, падает на дно и плывет по течению. Обессиленный человек быстро теряет сознание.

Лодка качается на волне, которую создает другая лодка, причаливающая борт в борт. Пара мужиков цепляет лодку баграми. Один из них перелезает в лодку к раненому, переворачивает его на спину, подкладывает под голову вещмешок.
— Игорёк, не выпадай, концентрируйся, братан, держись! Где Лёха? Жив?
Раненый открывает глаза:
— Он наверху. Там ещё бочка ржавая на берегу, где излучина… порвал Лёху, я видел… и собак тоже.
— А медведь?
— Завалил… в реке лежит.
— Бляха, кровищи-то сколько.

Раненый слышит неразборчивую речь людей, и голоса их звучат гулко и неестественно, искажаясь в причудливые стоны. Он скорее чувствует, чем слышит, как от них отваливает лодка и уходит против течения. Как взревел мотор его лодки, и она мчится, подпрыгивая и дрожа всем телом. Наконец лодка утыкается в берег рядом с другими лодками. Невдалеке стоит мотоцикл с коляской. От него к воде бегут несколько человек.  Раненого вытаскивают на берег и заботливо усаживают в коляску мотоцикла. Игорь пытается открыть глаза, но толком ничего не может рассмотреть — ресницы слиплись от крови.

— Куда везти тебя сначала? — спрашивает мотоциклист.
— К ней… — едва выдавливает из себя раненый, с удивлением понимая, как трудно теперь дается любое движение и даже дыхание.
— Тебе в больницу надо!
— К ней, пожалуйста, я должен первый сказать.
— Черт с тобой, поедем к ней.

Мотоцикл с коляской отчаянно прыгает на кочках. Раненый кривится от  боли в боку и плече. Мотоцикл тормозит у крыльца, с покосившимися ступенями. На крыльце стоит высокая, очень красивая босая девушка,  с распущенными волосами. Она неподвижна и внешне бесстрастна. Руки скрещены на груди под ожерельем из медвежьих когтей и резных бус из кости. Кажется, что она произносит одними губами:
— Где он?
— Прости, я ранен, тяжело говорить, я…
— Я вижу. Где Алексей?
— Он погиб, в общем, понимаешь… — раненый не успевает договорить, девушка разворачивается и уходит в дом. Хлопает входная дверь. Слёзы текут из глаз раненого, оставляя светлые дорожки на грязном лице, — я  же не то хотел сказать, она не поняла... Уже ничего не исправить, ничего…