Последнее дело Билли Аттертона. Выпуск 47

Эпизод 16


22:51, 6 день месяца урожая
Альбион, г. Ландо


Дни и ночи сплелись в единую субстанцию – вязкую, безликую, спешащую тебя задушить собственным бессилием. Я перестал понимать, когда утро, а когда вечер. Вообще перестал понимать, где я нахожусь, и лишь редкие перебрасывания словами с Мораном, а также еще более редкие случаи прихода миротворцев, – два раза в день приносили еду, которую проще было назвать помоями, и один раз выносили ведро с отходами моей жизнедеятельности, – напоминали мне о том, кто я такой и в какой непростой ситуации нахожусь.

Нахождение в помещении, из которого не было возможности выйти, посреди кромешной тьмы сильно давило на меня, теряло в пространстве и времени. Иногда мне казалось, что с завтрака до ужина прошло всего пару часов, а в другой раз – больше суток. Складывалось чувство, что никому нет до меня дело, что я и вовсе остался один на один с самим собой.

Тьма была мне противником, сводя с ума, заставляя размышлять о том, о чем я никогда в жизни не задумывался. Представлял себе возможные исходы окончания моего заключения и, к сожалению, в лучшем случае я гнил в Башне, в худшем – висел, болтая ногами, с петлей на шее. Герберт явно приложит все усилия, чтобы защитить меня, но мне не хватало его уверенности. Меня уже могло спасти только чудо.

А еще тьма была мне союзником. Она научила меня не полагаться на зрение, пользоваться иными чувствами.

Осязанием, чтобы не сталкиваться со шконкой в своей камере, или чтобы случайно не разлить ведро, в которое я спускал нужду. А ведь один раз подобное произошло и мне пришлось давиться запахами собственного производства. Хорошо хоть миротворцы сжалились надо мной и выдали мне тряпку и ведро чистой воды, чтобы я смог вымыть следы собственной ошибки.

Обостренный слух же позволил мне улавливать даже шепот Морана, что позволило нам больше не вытаскивать кирпич из стены, а лишь повернуть его так, чтобы оставалась небольшая щель. Также я слышал жизнь за стенами собственной камеры: покашливание и шаги миротворцев, шорохи и перешептывания других узников, а еще писк и топот маленьких крысиных лапок где-то в застенках. Эти звуки стали моей собственной симфонией, приносящей покой и умиротворение.

Я примирился со своим заключением, стал с ним единым целым. Потому я почувствовал сразу, когда что-то неожиданно изменилось. Странное чувство, когда постоянство вещей оказалось нарушено. Буквально неуловимое, но явно ощутимое человеком, который лишился одного из своих основных чувств, такое как зрение.

Перевернулся с одного бока на другой. Соломенный тюфяк, служивший матрасом, больно колол, а как от него все чесалось – отдельная история. Я тут же задумался о том, что было бы неплохо принять душ. Такая мелочь, но для моего заключения, которое продлилось всего несколько дней, даже меньше седмицы, – высшая и недостижимая благодать, к которой хочется прикоснуться рукой. Проблема лишь в том, что недостижимая.

Пот моего собственного тела облепил меня незаметным, но ощутимым слоем. Волосы слиплись в грязные колтуны. А запах, исходивший от меня, явно мог повергнуть какую-нибудь знатную леди в обморок.

Несмотря на тьму, окружавшую меня, я машинально открыл глаза, чтобы ничего перед собой не увидеть. Однако я понимал, что это практически необходимо сделать. Где-то вдали послышался шорох крысиных лапок, а за дверью звучный миротворческий шаг. Звонкий удар, а следом голос:

– Отойти от двери!

Я быстро скинул ноги со шконки на пол, а сам задумался. Час или даже пару уже приносили ужин и потому меня не должны были беспокоить до самого утра. Что же такого важного произошло в столь поздний час? Конечно, я понимал, что, возможно, это лишь по моим собственным ощущениям прошло несколько часов, а на самом деле не больше пятнадцати минут, но что-то заметно тревожило меня. Чувство неопределенности и тревоги промчалось рядом.

Со скрипом дверь отворилась, и я ослеп от яркого света, что мгновенно закрыл глаза и прикрылся рукой. Не знаю сколько времени потребовалось, чтобы я смог хотя бы чуть-чуть разлепить веки, но я успел насторожиться вновь. Никто не вошел в камеру. Никто ничего не произнес. Было тихо, даже через чур тихо. Я больше не слышал крыс в застенках, не слышал миротворцев и других заключенных, даже характерные звуки факелов куда-то запропастились.

Одним глазом, но я смог посмотреть на дверь и обомлел от удивления. Сквозь проем на меня светили солнечные лучи. Впереди была сочная зеленая трава, целое поле, а вдалеке возвышалось большое древо на холме, буквально исполинских размеров. И тут же в мой мир ворвались звуки, которые могли быть только плодом моего воображения… или безумия.

Щебетание птиц, шорохи травы на ветру и стрекот насекомых. Вдалеке закачались ветви, мелодично шелестя листвой.

Моя камера в один миг показалась самым настоящим царством смерти. Блеклой, серой и безжизненной. Когда там, стоит только преодолеть порог, передо мной расстелились все краски мира, переливающиеся в цветах, рассыпанных на поляне гроздьями.

Я поднялся на ноги и сделал свой первый неуверенный шаг, словно был ребенком, который только учится ходить. Тревога вновь накатила на меня волной, и я остановился, в панике взглядом рыща по стене камеры в поисках щели в стене, с помощью которой я общался с Мораном. Все было тщетно – ни щели, ни кирпича, который можно было вытащить из стены – не было.

– Моран! – крикнул я, пытаясь все же достучаться до своего соседа, но осознавая, что у меня ничего не получится. – Ты здесь?

Голоса Морана я так и не услышал, зато вместо него со стороны исполинского древа послышался девичий легкий смех, будто перезвон колокольчика, на который я тут же отвлекся. Еще один осторожный шаг к двери, такой же неуверенный и боязливый.

Отчего-то в этот момент, когда я до последнего не мог поверить в то, что происходит, я хотел, чтобы рядом со мной оказался Эдмунд. Пусть он был зол на меня, остер на язык, и вообще являлся моим собственным миражом, но с ним было спокойнее, словно со старым другом, который готов прикрыть твою спину.

А может я и вправду сошел с ума? Помутился рассудком на фоне всего, что со мной произошло. А тьма и одиночество довершили начатое. Может же быть такое?

Вновь послышался девичий смех, а следом за ним и нежный, столь притягательный и знакомый голос:

– Ну где же ты? Иди ко мне, я жду!

– Ида?! – и не осознавая себя, я бросился вперед. Передо мной было лишь поле, полное высокой травы и цветов, а также исполинское древо с побеленной корой и густой иссиня-зеленой кроной. Моей любимой нигде не было видно. – Ида, где ты?

Оглядываясь по сторонам в поисках голоса моей возлюбленной, чей смех вновь раздался казалось со всех сторон, я запнулся о корень и повалился в траву, которая ласково щекотала мое лицо, а утренняя роса приятно холодила кожу. Звонкий смех лишь усилился, будто моя незримая спутница посмеялась над моей неудачей. Когда же я спешно поднялся и бросил взгляд туда, где раньше был проем в мою камеру – там уже ничего не было, кроме как бескрайнего поля, уходящего за горизонт.

– Ида, покажись, пожалуйста! – прокричал я, сложив ладони рупором.

– Я здесь, Джонни! – послышался ее голос, и я моментально обернулся в ту сторону, но там так никого и не было.

В последующее же мгновение я услышал за своей спиной взмах чьих-то массивных крыльев, но не успел обернуться. Что-то накинулось на меня, бросая на землю. Перед глазами я лишь успел увидеть серые с прожилками черного перья, а в мою спину впились острые когти. Мы кубарем покатились по полю, а звонкий смех Иды, будто колокольчики, сменился за пискливый и жесткий, даже надсмехающийся.

– Соскучился по мне, сладкий мой! – вопрошал искривленный голос Иды, а я лишь закрыл лицо руками, ощущая, как нечто раздирает мне руки в кровь своими когтями, пытаясь добраться до глаз. – Ну же, посмотри на меня, дорогой! Покажи мне свое личико!

– Хватит, гарпия! – громогласно прозвучал голос Эдмунда, и неведомая тварь с перьями слетела с меня, позволяя убрать руки от лица. – Как ты смеешь?

Я смотрел и не мог поверить своим глазам. Красный туман, словно смерч, в изголовье которого находилась верхняя часть туловища Эдмунда, ввязался в схватку с женщиной-птицей, у которой вместо рук были крылья, а нижняя часть тела была изломана и изогнута на манер вороны или орлицы с характерными птичьими ногами. Когти на ее ногах были остры, словно небольшие заточенные кинжалы, и обагрены моей собственной кровью. Лицо женщины выглядело хищным и заостренным, однако никакого клюва не было и в помине. В ней хоть и с трудом, но угадывалась Ида.

Спину нещадно жгло, как и руки, но я не мог оторвать взгляда от борьбы двух мифических созданий, которыми предстали Эдмунд и Ида. Перья летели в разные стороны, а красный туман разрывался на части, словно некая ткань и опадал гроздьями в траву, где медленно тлел и растворялся.

– Он будет моим! – ревела женщина-птица, целясь своими когтями в лицо Эдмунду, но тот успевал уклоняться в сторону или отбиваться. В самые же опасные моменты он словно растворялся в собственном красном тумане и возникал уже с другой стороны. – Тебе не забрать его у меня, жалкий Кошмар!

– Не для этого мы здесь! – отвечал ей Эдмунд, бросаясь на своего противника и раня ее крылья. – Утихомирь свою жажду, Тень!

Я даже не заметил, как рядом со мной возник еще один человек, отчего вздрогнул и резко подскочил, выставляя руки вперед в защитной стойке. Однако мне не хотели причинить вреда. Это был Герберт и он улыбался мне, протягивая вперед свою руку. Но и с ним все было не в порядке. Его кожа имела серый оттенок со сколами, будто он был не из крови и плоти, а из камня. Редкие волосы были сплетением корней дерева, на которых то тут, то там выбивались зеленые почки. Такие же сплетения тянулись не только по его ногам, которые, как казалось и вовсе были погружены в землю, словно он и сам был деревом, но и по рукам.

– Здра-а-авству-у-уй, Би-и-илли-ии! – голос Герберта был медлительным и суховатым. Каждую гласную он растягивал и ее отзвук будто бы доносился с неким скрежетом, что лишь в очередной раз доказывало его родство с неким растением или чем-то подобным. – Я-а-а ра-а-ад, что-о-о мы-ы-ы у-у-успе-е-ели-и-и во-о-овре-е-емя-а-а…

– Я не понимаю, что происходит! – честно признался я, еще раз оглядывая своего старого друга, а после бросая взгляд на продолжающих борьбу Эдмунда и Иду. – Кто вы такие? И почему…

Я не успел договорить. Яркий столп света ослепил меня, что мне пришлось отвернуться от него и схватка стихла. Когда же я обернулся Эдмунд стоял по одну сторону, уже без вихря из красного тумана и поправлял на себе одежду, а Ида по другую, вычесывая свои перья и поправляя своей птичьей лапой темное платье, в которое она была одета и которое я только заметил. А между ними, расставив руки ладонями вперед к бывшим оппонентам, стоял Дилас, на которого сверху лился белоснежный немного слепящий свет. Он один казался самым обычным среди всей четверки, но и в его образе что-то разительно выделялось. Этот светоносный ореол буквально возносил его, выделял среди всех и это… казалось странным, необычным. Еще он был лет на десять моложе того Диласа, что я знал. Его юношеское лицо, лишенное шрамов и преждевременных морщин, буквально светилось покоем и заботой.

– Прекратите склоки! – скомандовал Дилас, поглядывая то на Эдмунда, то на Иду, и лишь потом посмотрел на меня. Искренне улыбнулся и сделал первый шаг в моем направлении. Только сейчас мне буквально на мгновение показалось, хотя я не был в этом уверен, что следом за ним шла невысокая девушка, одни лишь контуры которой я и мог различить. – Я рад, что ты пришел к нам, Билли!

– Те-е-епе-е-ерь все-е-е в сбо-о-оре-е-е, – отозвался Герберт и направился к остальным видениям, – иными словами я не мог назвать их всех. Его шаг был тяжел и увесист, и пусть я видел, как он поднимает свои ноги и слышал его шаги, но сами конечности так и не оторвались от земли, будто были ее продолжением.

Дилас подошел ко мне и не давая мне вымолвить и слова взял за ладони. Я почувствовал, как по моим рукам струится свет, а раны, оставленные птицей-Идой, пусть медленно, но затягиваются.

– Рано или поздно этот день должен был наступить, – произнес он, вглядываясь в мое лицо. – День, когда ты окажешься на перепутье и тебе понадобится наша помощь.

– Но кто вы такие? – лишь соскочило с моего языка.

За спиной Диласа Герберт, Эдмунд и Ида медленно направились к исполинскому древу, в тени которого и укрылись. Туда же меня повел и мой напарник, не отпуская моей ладони. Однако, когда он повернулся ко мне спиной, я не увидел и намека девушки из чистого света, которая померещилась мне прежде.

– Мы – это ты, – лаконично ответил Дилас, да еще так уверенно, будто я должен был сразу понять смысл сказанных им слов и больше не задавать глупых вопросов. – Твоя воля, – продолжил он и ткнул себя в грудь пальцем.

– Тво-о-оя-а-а ре-е-еши-и-имо-о-ость, – Герберт ударил себя в грудь кулаком.

– Твои сомнения, – осклабилась Ида.

– Твое отчаяние, – ухмыльнулся Эдмунд.

– Хорошо, – тяжело выдохнул я, когда мы все оказались в тени древа, а они вчетвером встали передо мной в ряд с расстоянием друг от друга в пару-тройку шагов. Теперь я мог рассмотреть их всех более внимательно. – Я ничего не понимаю и, вероятно не пойму. Но для чего-то я здесь… и вы тоже. Может хотя бы попытаетесь мне объяснить, что происходит?

– Здесь все те, кто близок тебе, Билли, – ответил Дилас, на что Ида лишь фыркнула, а Эдмунд усмехнулся.

– Как бы иронично это не звучало, – добавил мой мертвый брат.

– Се-е-ейча-а-ас ты-ы-ы за-а-аблу-у-уди-и-ился-а-а, Би-и-илли-и-и, – заговорил Герберт, но его тут же прервала Ида.

– Может эта деревяшка умолкнет? – ее кичливый и неестественный птичий голос был непривычен мне и резал ухо. – А то пока он объяснит хоть что-нибудь, мы все состаримся и умрем!

Дилас лишь шикнул на нее, заставляя замолкнуть. Она закатила глаза и отвернулась от остальных трех видений.

– Я-а-а мо-о-огу-у-у и-и-ина-а-аче-е-е, – протянул Герберт и вытянул ко мне свою руку, ладонью кверху. Я неуверенно посмотрел на него.

– Возьми его за руку, – сказал Эдмунд, прямо говоря, что от меня требуется. И я послушался его.

Холодная каменная кожа с переплетением корней были неприятны на ощупь, колки и шершавы, но терпеть было можно. Стоило же мне коснуться Герберта, как я услышал его голос, доносящийся сразу со всех сторон.

– Ты заблудился, Билли, – вторил этот голос. – Находишься на перепутье. Потерянный и одинокий. Впереди ты видишь лишь конец своего пути и потому ты нуждался в нас, а мы в тебе.

– Но я все равно не понимаю…

– Мы покажем тебе истину, – заговорил Дилас. – Не будущее и не прошлое, а истину, как ее видишь ты сам. Поможет ли она тебе или нет, мы не знаем, но уверены, что тебе это необходимо.

– А еще ты увидишь ложь, – вмешалась Ида. – Ведь истины без лжи не бывает. Как прямо, так и наоборот.

– Кто-то поделится с тобой знанием, что ты знал всегда, но позабыл, – продолжил за всех Эдмунд.

– И расскажем историю, от которой ты всегда уходил и боялся принять, – вновь раздался отовсюду голос Герберта.

– Готов ли ты услышать наши слова и принять их? – единым созвучием спросили все четверо.

Моя голова раскалывалась от увиденного и услышанного. Я не мог понять, что именно происходит и это пугало меня. Надеялся, что все это лишь странный и дикий сон, но все в нем было таким реальным. Даже люди, которых я знал, но приняли здесь иные облики, казались мне одновременно столь близкими и пугающе далекими.

– Как понимаю, выбора у меня нет? – спросил я и вновь оглянулся туда, где должна была быть дверь в мою камеру. Конечно же, там ничего не было.

– Выбор есть всегда, – усмехнулся Эдмунд. – И тебе еще предстоит его сделать, но не сейчас. Хочешь или нет, но ты уже здесь и тебе придется выслушать нас, а вот что ты сделаешь с тем, что мы расскажем – решать тебе.

– Хорошо, – кивнул я и неосознанно моргнул.

За спинами всех четверых прямо в стволе древа появилось четыре двери. Черная, словно вся в саже, из металла за спиной Иды. Массивная из камня с хитроумным узором из резьбы и сплетений древесных корней за спиной Герберта. Обычная деревянная, но покрытая лаком и будто бы преломляющая солнечный свет, за спиной Диласа. А вот за спиной Эдмунда была вовсе не дверь, а просто проем, из которого сочился красный туман, не позволяя разглядеть, что именно скрывается в глуби.

– Каждый из нас будет сопровождать тебя по отдельности, – раздался голос Герберта.

– Каждый покажет тебе что-то свое, сокровенное, истинное и лживое, – вторил Эдмунд.

– От каждого ты почерпнешь знаний, что будут жечь тебя подобно пламени, или охлаждать твой пыл подобно воде, – продолжала Ида.

– И каждый потребует от тебя выбора, – закончил Дилас. – Не нужно решать, находясь в комнатах. Для этого еще будет время. Но никогда не забывай того, что увидишь. Не забывай тех слов, что мы скажем. Не забывай голоса собственного сердца или разума, Билли.

– Хорошо, – выдохнул я. – Куда мне идти?

– Я буду первой, – усмехнулась Ида и хищно оскалилась. – Я поведаю тебе о лжи!

Она отстранилась в сторону, позволяя мне пройти в свою дверь. Остальные же остались стоять на своих местах и даже не обратили свои взгляды на меня, когда я медленно направился к металлической двери, покрытой сажей. Она открылась сама собой, стоило мне подойти, а когда я оглянулся, чтобы последний раз взглянуть на Диласа, Герберта и Эдмунда, я уже ничего не увидел, кроме тьмы, ведь сам того не осознавая оказался в покоях Иды.

– Вот мы и остались наедине, любимый мой! – рассмеялась она и по моей коже пробежал холодок. Я заметно напрягся, но стал идти дальше, следуя за ее голосом.

– Почему именно ты должна показать мне ложь? – спросил я и мой голос эхом отразился от стен, которых и не было вовсе.

Она возникла передо мной столь неожиданно, что я невольно отступил. В тени я не видел ее крыльев, но хищное птичье лицо выдавало ее. Передо мной стояла Ида, но она была не той девушкой, что я знал.

– А разве не мне рассказывать тебе о лжи, Джонни Доу? – она зло усмехнулась. – Все это время ты лгал мне, прикрываясь чужим именем, любимый мой. Потому настала и моя пора солгать тебе.

Я стоически выдержал ее тяжелый взгляд и кивнул, понимая сказанные ею слова. Даже не понимая, а принимая их.

– Я виновен перед тобой, Ида, – произнес, виновато опуская взгляд. – Ты в праве солгать мне.

Она рассмеялась и вновь скрылась в тенях, заставляя следовать за ней. Но пройдя лишь еще несколько шагов, как в ореоле света, льющегося откуда-то сверху, по центру я увидел большую клетку на постаменте, внутри которой сидела птица. Ее желтые глаза вперились в меня с испугом, внимательно изучая. Позже эта птица расправила крылья насколько позволяли прутья клетки, и я убедился, что передо мной находилась сова с бурыми перьями. Только сейчас я понял, кого мне напоминала Ида в своем птичьем облике.

– Ты знаешь, кто сидит в клетке, Билли Аттертон? – прозвучал голос Иды.

– Сова, – уверенно ответил я. – Но причем здесь сова?

Девушка-птица рассмеялась и в ее смехе вновь зазвенели мелодичные колокольчики.

– Ты практически прав, но все же ошибся.

– Тогда поправь меня.

– Это не то, что ты видишь, но ты до последнего не поймешь, что или кто перед тобой. И это не сова, а совух. Ты знаешь, чем они отличаются от обычных сов?

– Кажется, я что-то слышал о них, но не могу быть уверен в этом.

– Тогда я расскажу тебе, – она усмехнулась, появляясь из теней. У нее уже не было птичьих крыльев, и она вовсе стала похожа на ту самую Иду, что я знаю. – Совухи – одиночки, что живут лишь во тьме. Их оперение уникально и способно отражать свет так, что они сами становятся практически невидимы. Охотники по своей натуре, но готовые пожертвовать собой ради собственной семьи. Такие водятся лишь на северной границе Ригельштальца с Сиверией и считаются вымирающим видом. Их осталось буквально единицы, если ты понимаешь.

– Но к чему мне эти знания? Ты же сказала, что поведаешь мне о лжи.

– Я уже лгу тебе, мой дорогой, – Ида подошла ближе к клетке и положила на один из прутьев свою ладонь. Совух нежно потерся о пальцы своим клювом. – Здесь ты видишь совуха. Одиночку, запертого в клетке. В ней он умрет, так как жаждет свободы, пусть и приспособлен жить во тьме и без пищи долгое время. Однако и вне клетки его ждет вымирание.

– Постой, но ты сказала, что этот совух не то, чем кажется…

– Ты хороший слушатель, Билли, – улыбнулась Ида и направилась ко мне. – Да, он не то, что ты видишь. Но птица, за которой скрывается то, что может быть тебе дорого, может погибнуть, так или иначе. – Она вложила в мою руку небольшой ключ, который, как я был уверен, должен был отпереть дверцу клетки. – Так что же ты выберешь? Пройдешь мимо, будто и не видел этого бедного совуха, или выпустишь, обрекая на иную смерть?

– И где же в твоих словах ложь? – я упрямо уставился на Иду, а она лишь улыбнулась мне, а после поцеловала в щеку.

– Все, сказанное мной, – ложь, мой милый Билли. Но решать нужно тебе.

Я посмотрел на совуха, чьи желтые глаза продолжали изучать меня, а после на ключ и сделал шаг к клетке.

– Стой! – остановила меня Ида. – Не сейчас! Ключ уже у тебя, и ты сможешь сделать свой выбор, но позже. Тебя уже ждут другие… пусть их слова помогут тебе, или же наоборот запутают еще больше.

Она указала куда-то за клетку с совухом и там во тьме я увидел еще одну дверь, такую же, как и была до этого.

– Как понимаю, ты со мной уже не пойдешь? – спросил я Иду.

– Нет. Мой путь завершается здесь, но рано или поздно мы увидимся вновь, я обещаю тебе.

Она похлопала своей ладошкой меня по плечу, наставляя на дальнейший путь, а мне ничего не оставалось, как направиться к двери. По пути я слышал уханье совуха, который, казалось, был удивлен моим столь скорым уходом, а также мелодичный смех мой возлюбленной.

Не знаю, в какой именно момент передо мной открылась дверь, и я прошел сквозь нее, но я уже оказался в иной комнате. Передо мной стоял Герберт, который будто бы врос в каменный пол. Он лениво качнул мне головой, а потом махнул рукой в сторону, где я уже увидел двух волков. Они беззвучно скалились друг на друга и были готовы сорваться с места, чтобы растерзать своего соперника. За этими волками, один из которых был белым, но старым, а другой черным и молодым, в тенях притаилась целая стая, которых было тяжело разглядеть, но их красные глаза выделяли из тьмы. Они ожидали результата боя, ждали, кто именно победит.

– Я поведаю тебе знание, Билли, – заговорил Герберт.

– Прежде чем ты расскажешь мне красивую историю, позволь мне задать вопрос?

Герберт удивился, но промолчал, ожидая продолжения.

– Почему вы рассказываете мне что-то на примере животных? – я указал на волков, для которых ни меня, ни Герберта словно и не существовало.

Мой старый друг усмехнулся, но этот смех был больше похож на стук маленьких камушков, сброшенных с уступа.

– Мы все звери, Билли, – уклончиво ответил Герберт. – И любого из нас можно приравнять к тому или иному из-за их качеств. Так метафоры приобретают смысл, так истина становится ложью, а ложь – истиной.

– То есть за этими волками тоже скрываются люди, которых я знаю, так?

– Возможно так, а может быть и нет. Я лишь поведаю тебе знание, а как ты воспользуешься им – не моего ума дело.

– Хорошо, я готов выслушать тебя.

– Знаешь ли ты притчу о двух волках, что кормятся благими и злыми намерениями?

– Так вот о чем твое знание? – усмехнулся я. – Да, мне известна она. Если ты хочешь вновь напомнить мне о ней, то можешь не утруждаться.

Герберт устало покачал головой.

– Нет, Билли. Та притча хороша и позволит тебе понять о том, о чем расскажу тебе я, но не она является моим знанием тебе.

– Тогда я слушаю, – заинтересовавшись, произнес я.

– Ты прав, это два волка, – продолжил Герберт. – Черный и белый, прямо как те из притчи. Один противен тебе, а другой любим. Однако ты должен знать другое. Тот что стар и имеет белую шерсть пусть и взращен добром и справедливостью, но приведет свою стаю к гибели, а тот, что молод с черной шерстью, взращенный в злобе и ненависти, наоборот приведет стаю к процветанию. Я же предлагаю тебе наконец выбрать, какого именно ты будешь кормить, Билли. Белого волка, что погубит стаю, или черного, который позволит ей обрести новую жизнь? Что же ты выберешь? Молодость или старость? Увядание или процветание? Зло или добро?

– Это мне слишком сильно напоминает мой разговор с Идой, – произнес я, хватаясь за голову. – Но там она врала мне и говорила об этом. Хотя, постой…

На мгновение меня осенило. Ида изначально сказала, что все ее слова – ложь. Получается и то, что она лгала мне, являлось ложью. То есть можно ли предположить, что она изначально говорила мне правду, тем самым лишь запутав?

– Билли, не отвлекайся, – отрезвил меня Герберт. – Это лишь притча, пусть и с иной трактовкой. Тебе лишь нужно выбрать сторону.

– Но выбирать прямо сейчас мне не нужно, я прав?

– Верно, – ответил Герберт. – Но прежде чем ты пойдешь дальше, я попрошу тебя об одном. Подойди к ним. Пойми то, что не смогут объяснить слова. Принимать решение не нужно, но задуматься стоит.

– А они не откусят мне руку? – усмехнулся я, но все же настороженно посмотрел на Герберта.

Тот тяжело вздохнул, давая мне понять, что несколько разочарован мной и моими интеллектуальными способностями.

– Будь по-твоему, – выдохнул я и направился к волкам.

Когда же я начал подходить я услышал скулеж. Красные глаза стаи заметались и казалось становились дальше с каждым моим шагом. Они боялись меня, скулили, отступали. Одни лишь вожаки, старый и молодой, словно не замечали меня.

Сначала я украдкой осторожно подошел к белому, боясь, что тот обратит на меня свое внимание и бросится, но этого не произошло. Я подходил ближе и ближе, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки – ничего не происходило. Я ничего не чувствовал, что бы ни говорил мне Герберт. Тогда я попробовал прикоснуться к волку и в итоге провел ладонью по его шерсти.

По моей коже пробежал холодок, и я ощутил тысячу разнообразных эмоций. Заботу, любовь, ярость, вызванную необходимостью защиты близких. Чувствовал, как старый волк готов пожертвовать собой и всем, что ему дорого, чтобы сохранить свою стаю. А вместе с этим я увидел, как белый волк жил старыми устоями. Стая обитала на одной территории долгие годы и не имела права покинуть ее. Добыча уходила с земель стаи, еды становилось меньше, пришли болезни, уносящие жизни только появившихся на свет щенков. Но вожак пресекал все нападки на соседей, велел своей стае быть мирной, как того позволяла дикая природа. Однако несмотря на все невзгоды старый волк оставался верен былым устоям и не был годов вести стаю вперед, на новые угодья.

Я отстранился, все еще ощущая тепло белого волка и глупость, которую ту совершал из-за своих собственных предрассудков. Да, мне хотелось, чтобы он жил и вел стаю и дальше, но понимал, что тогда их всех ждет смерть. Тяжелый выбор, на который я не мог решиться.

Подходя к черному волку, у которого была здоровая густая и лоснящаяся шерсть, я увидел ненависть в его глазах, даже безумие. И последовав прошлому своему примеру, провел ладонью по его шерсти. Страх, боль, агрессия пронеслись по моим мыслям. Страшный голод, что даже у меня свело скулы. Я чувствовал его боль, чувствовал, как он голодал из-за старого волка. Чувствовал, насколько он был зол и был готов разорвать горло своего вожака, чтобы занять его место. Им руководствовало не чувство заботы, а чистая ненависть. Желание власти и силы. Желание вести стаю вперед, в новые земли, которые ждало лишь разорение. Да, черный волк сделает стаю сильнее, безжалостнее, зато наевшуюся досыта, многочисленную и дикую. И он будет вести ее повсюду, неся хаос и разрушение, но позволяя жить дальше, позволяя быть волкам теми, кто они есть.

Я буквально отшатнулся от молодого волка, боясь заразиться его ненавистью. Он был кровожаден, неистовей старого волка, и он приведет свою стаю к расцвету. Но какой ценой? И стоит ли заплатить подобную цену, чтобы выжила стая? Я не мог ответить на эти вопросы и не мог принять решение. По крайней мере, не сейчас.

– Теперь ты готов идти дальше, – прозвучал голос Герберта. – Дальше тебя ждет история. Выслушай ее и будь внимателен. Она не так проста, как может тебе показаться.

Я кивнул старому другу и когда повернулся к волкам – их уже не было. Как не было и стаи. Только массивная каменная дверь с искусной резьбой, которая со скрежетом камня о камень отворилась и пропустила меня в другое помещение, где в гордом одиночестве ждал молодой Дилас, все так же озаренный светом.

– Надеюсь, мои коллеги не слишком на тебя давили, Билли, – усмехнулся он. – То, что они поведали тебе – важно. Не забывай об этом.

– Я помню. Но надеюсь, хотя бы ты не будешь мне показывать животных и говорить метафорами.

Дилас добро улыбнулся и похлопал меня по плечу.

– Нет, моя история будет про людей, друг мой. Про их плохие и хорошие стороны.

– Что-то мне это напоминает, – протянул я с толикой иронии.

– Если ты не против, то сначала я кое-что покажу тебе, а потом задам вопросы, которые помогут тебе понять, что именно я имел в виду.

– Еще одна запутанная притча о добре и зле? – устало выдохнул я.

– Отчасти, но не менее важная.

Он раскинул руки и свет исходящий из него ослепил меня, что мне пришлось закрыть глаза и даже прикрыть их ладонью. Когда же свет исчез, и я смог хоть что-либо увидеть, мне стало не по себе.

Мы с Диласом оказались незримыми свидетелями ограбления. Банда головорезов сражалась с защитниками каравана, когда остальные безжалостно резали женщин и детей, а заодно вытаскивая из телег провизию и драгоценности. Защитники быстро падали под натиском разбойников да так, что кровь орошала дорогу. Где-то к небу взметнулось пламя, резко обагряя предзакатный пейзаж. Слышались крики, звон клинков, сходящихся в битве, а также маниакальный смех.

Еще пара минут и все закончилось. Разбойники довольные своим набегом перекладывали с телег имущество купцов и торговцев, отвязывали выживших и не сбежавших коней, а также перецепляли целые прицепы с поклажей. Они довольно смеялись и уже были готовы праздновать свой успех. Кто-то радостно вскидывал свои клинки, оглашая окрестности радостным кличем, а кто-то отпивал дешевое пойло из только что украденных бутылей. Я же не мог свести взгляда от изувеченных тел невинных, что оказались не в то время и не в том месте. Бедные загубленные души.

В одно мгновение время остановило свой бег – разбойники замерли, словно статуи и даже пламя застыло, будто было лишь картинкой. Дилас прошел возле грабителей, окидывая их взглядом, а после вернулся ко мне.

– Я думаю, мне не стоит объяснять, что здесь произошло, – с грустным лицом произнес он.

– Не стоит, – ответил я, вглядываясь в мертвое лицо женщины, что так и осталась держать за руку свою мертвую дочку лет семи-восьми.

– Ты готов ответить на мои вопросы?

– Валяй уже, – хмуро произнес я, желая, чтобы это поскорее закончилось.

– Ты готов оправдать действия этих головорезов?

– Нет, конечно! – вспылил я. – Ни за что! Они ведь убили невинных! Ладно, если бы просто ограбили их, но убить…

– Но ты же понимаешь, почему они это делали? – продолжал давить Дилас.

– Да, чтобы выжить. Но это извращенный способ выжить! Они могли просто ограбить и уйти!

– Могли, но не стали, – грустно покачал головой Дилас. – Каждый из них мог думать, как и ты, Билли. Каждый может так и хотел, но не мог поступить иначе.

– У каждого есть выбор! – вновь вспыхнул я. – Вы же мне так говорили не так давно.

– Но что, если их атаман приказал им не оставлять живых? Они не хотели этого, но не могли не подчиниться, а то и сами бы сейчас лежали на этой дороге с перерезанным горлом или в ином другом месте.

– Это их не оправдывает! Они сами выбрали свой путь, – зло произнес я. – Значит они не заслуживают прощения!

– Хорошо, – улыбнулся Дилас. – Тогда последний вопрос. Если бы ты знал, что, простив им их грехи, они помогли бы тебе и спасли бы твою жизнь, тогда ты был бы готов оправдать их действия?

Я помедлил лишь мгновение, обдумывая его слова, но все же ответил отказом:

– Ни за что!

– Хорошо, – вновь улыбнулся Дилас, а после погрустнел. – Тогда позволь мне тебе кое-что показать. Иди сюда.

И он повел меня среди головорезов вглубь развернувшейся сцены. Мы направлялись к группе разбойников, которые стояли к нам спинами. Они, было заметно, о чем-то разговаривали, выпивали и смеялись. Дилас подвел меня к ним, а потом указал, чтобы я обошел их и посмотрел им в лица. Я последовал его просьбе. И замер.

Посреди этих головорезов, по самому центру, стоял мужчина со шрамом на лице, активнее всех что-то рассказывающий. Это был Дилас Фернидад. Он участвовал в бою. Он убивал защитников каравана, убивал невинных. Его клинок был обагрен кровью. А теперь он стоял передо мной, словно статуя, разговаривал среди других разбойников, выпивал и праздновал совместную победу.

– Теперь же ты готов оправдать их действия?

– Это нечестно! – огрызнулся я. – Ты… Он… В общем, Дилас, так не поступил бы!

– Но поступил. Не раз и не два. Ты и сам знаешь, что на его руках есть кровь невинных. Ты отрицаешь, что готов простить убийц и головорезов, а сам наотрез не замечаешь простой истины перед собственными глазами. Вот о чем была моя история, Билли. И ты должен будешь сделать свой выбор.

– Нет, я не могу. – Запричитал я. – Он делал так, потому что не мог иначе.

– Да, он был вынужден поступать плохо. Так сложилась его судьба. Но как ты смеешь говорить, что подобно ему, также не сложилась судьба и у многих других, кого ты не готов простить?

Я закрыл глаза от собственной беспомощности, от бессилия сопротивляться словам своего оппонента. Он был прав. Во всем прав, а мне нечего было ему ответить.

– Сейчас не нужно принимать решение, но ты должен будешь ответить на мой вопрос. Если бы ты знал, что от прощения преступлений этих убийц и головорезов зависит твоя жизнь, ты бы смог оправдать их действия?

У меня не было желания отвечать. Будто почувствовав мою внутреннюю боль, видение Диласа развеялось, а передо мной появилась дверь, ведущая в последнюю комнату, где меня дожидался Эдмунд. Он остался последний и я уже боялся, что способен показать мне он.

Стоило только двери раскрыться, как меня ласково обнял красный туман. На удивление он принес мне спокойствие и умиротворение. Столь необходимую мне в это мгновение духовную защиту. Когда же туман рассеялся, передо мной возник камин, в котором горел огонь, и два кресла, в одном из которых уже сидел мой мертвый брат.

– По тебе вижу, что было нелегко, – усмехнулся он, но не зло, как обычно, а скорее снисходительно. – Присаживайся. Я тебя мучать не буду. Нет необходимости.

– Ты должен мне поведать какую-то истину, – напомнил я. – Будь краток, пожалуйста, а то больше я уже не вынесу.

– Всему свое время, братец, – ответил он и вытащил откуда-то сбоку чашку, в которой плескался чай, от которого шел кверху пар. Протянул его мне и улыбнулся. – У нас наконец-то появилась возможность поговорить без свидетелей. А об истине я еще расскажу. Она проста, как один золотой. И там потребуется столь же простой ответ – «да» или «нет».

– Тогда может хоть ты расскажешь, что здесь происходит? – я отпил из чашки и по моему телу растеклось приятное тепло вместе с пряным ароматом трав.

– Для того я и хотел поговорить с тобой, – ухмыльнулся Эдмунд и достал для себя еще одну чашку. Сделал небольшой глоток. – Это место играет по своим правилам и потому, когда мы вчетвером оказываемся вместе – я через силу, но давлюсь этими глупыми словами и фразами, наполненными аллюзиями и метафорами. Я вынужден следовать правилам, пусть того и не хочу сам.

– Но кто вы такие?

– Как было верно подмечено: мы – это ты, Билли. Твои чувства, твои состояния, твои страхи и надежды, твоя решимость и трусость, твое подсознание, если можно так выразиться. Если бы ты не захотел, нас бы и не было вовсе. Но вот мы здесь, – и ты здесь, – и у нас есть одно общее дело.

– Какое же это?

– Помочь тебе разобраться в самом себе. Что тебе и вправду дорого, а что нет. За что стоит бороться, а где нужно опустить руки.

– И ты опять продолжаешь говорить метафорами, которые я, демон его дери, не понимаю! – разозлился я, ставя чашку на подлокотник кресла.

– Однако я попытаюсь объяснить. Знаешь историю про ангелов и демонов, что сидят на плечах людей и склоняют их к хорошим и плохим поступкам? – Я кивнул. – Вот мы что-то подобное, просто нас оказалось больше. И мы не просто отвечаем за то, хорошо ты поступишь или плохо, а за более глубокие мысли в твоей светлой головушке. Считай, что различные интерпретации твоего мировоззрения на ту или иную ситуацию, в которую ты попадаешь. Броситься с оружием в драку, или сбежать, поджав хвост, а может вовсе устроить диверсию и прошмыгнуть мимо озадаченных миротворцев. Каждый вариант твоих действий – это мы. Но в чью именно сторону ты склонишься…

– Того я и кормлю… – задумчиво закончил я, оборвав Эдмунда.

– Что? – удивленно спросил он.

Я не собирался отвечать ему, хоть и вспомнил о притче про двух волков, о которой мне напомнил Герберт, эм, видение в образе Герберта. Махнул рукой, позволяя своему мертвому братцу продолжать.

– Ты можешь мне не верить или же довериться полностью, я не заставляю тебя делать это. Можешь думать, что все это реально, или вовсе сон, который видишь этой долгой ночью. Правдоподобный, почти что настоящий, но сон. Или же ты и вовсе сошел с ума, и мы плод твоего воспаленного разума. Выбирай сам, если тебе это нужно. Или вовсе не делай никакой выбор.

– То есть, ты хочешь, чтобы я поверил в то, что вы реальны? – усмехнулся я. – Я уже не раз и не два убеждался, что ты лишь образ перед моими глазами. Моя психологическая травма, вызванная твоей скорой смертью. Чувство вины, которое я уже никак не смогу загладить.

– Считай так, мне без разницы. Главное, чтобы ты понял, зачем мы здесь и с какой именно целью ты вынужден выслушивать каждого из нас.

– Попробуй удивить меня.

– Тебе неведомо, либо ты просто не желаешь этого замечать, но ты уже связал достаточно людей, которые зависят от тебя и твоих решений. Ты думаешь, что твоя судьба предрешена, но сильно ошибаешься. Совсем скоро что-то произойдет в твоей жизни. Чрезвычайно важное. Событие, от которого зависит не только твоя жизнь, но и жизни многих. Ты не знаешь еще об этом, но предчувствуешь это. Потому мы здесь. Потому ты, сам того не ведая, захотел посоветоваться с нами, выслушать наше мнение.

Я рассмеялся, звонко, от души и случайно уронил на пол чашку с чаем. Однако он не разлился, а чашка не разбилась, они попросту исчезли, будто их и не было вовсе. Эдмунд же сидел напротив меня с серьезным выражением лица и просто ждал, когда я отсмеюсь.

– Ты получил нашу ложь, знание и историю. Осталась лишь истина, которую выпала честь рассказать именно мне.

– Произойдет что-то чрезвычайное важное. Ты сам так сказал. Но что еще серьезнее может произойти? Только за последние дни я поучаствовал в резне в порту, а еще по моей вине или нет, был уничтожен парламент на Кинкардо. О каком таком событии ты говоришь?

– О таком, которое перевернет устоявшийся мир с ног на голову, пусть ты этого и не понимаешь. Тебе нужно быть серьезней, а ты лишь дурачишься. Хотя, чего еще я ожидал от тебя, братец. Непризнанный гений, счастливчик по жизни, добивающийся своего. Ты думаешь, что познал боль и страдания, но даже не прочувствовал и малой толики того, что познал я.

– Разговор с тобой начинает утомлять меня, – честно признался я. – Ты проповедуешь о каком-то будущем, словно гадалка с хрустальным шаром. Возлагаешь на меня какую-то ответственность, расплываешься в туманных фразах и ни одно слова конкретики. Мне надоело это, Эдмунд. Поведай мне свою истину, и я пойду дальше, если ты не против.

– Я догадывался, что ты ничего не поймешь. По крайней мере, пока. – Он допил чай из своей чашки и отставил ее на каменный пол. Стоило мне моргнуть, и она исчезла. – Ты хотел мою истину, тогда слушай ее.

Он сжал правую ладонь в кулак, а после резко бросил что-то в камин. Огонь вспыхнул двумя яркими всполохами, а после улегся. И в игре языков пламени прорисовались картины прошлого, которые мне были знакомы. Я видел себя со стороны, вооруженного моргенштерном. Сцена в порту возле галеона «Виктория», когда началась кровавая сеча. То мгновение, когда я принял решение ввязаться в драку. Видел, как красное свечение, красный туман окутал меня, словно защитный кокон, придавший мне сил. Я убивал направо и налево, не разбирая, где свои, а где чужие. Кровавая пелена покрыла меня с ног до головы. Я вспомнил, как отмывался от крови, когда все закончилось, и мне стало не по себе.

– Да, ужасное зрелище, – прокомментировал Эдмунд и видение во всполохах огня исчезло. – Если бы я тогда тебе не помог, ты бы погиб. Можешь опять отрицать это, но правда моя. Моя истина. Ты совершил наиглупейший поступок, понадеявшись на собственную удачу, и опять оказался в выигрыше. Но не благодаря себе.

– Зачем ты мне это показал?

– Затем, что я хочу предложить тебе сделку.

– Сделку? – искренне удивился я. – Какую еще сделку?

– Ты отвергнешь помощь других, оставив только меня. Тогда я научу тебя пользоваться этой силой. Научу тебя обуздать свою ярость, приспособить ее в собственную пользу. И если вновь тебе понадобится моя помощь в момент, когда от этого будет зависеть твоя жизнь, я приду на выручку. Обещаю!

– Я все равно волен сейчас не принимать решения. Ведь так?

– Да, – зло согласился Эдмунд. – Это треклятое место играет лишь по своим правилам. Но ты согласен?

– Я пока не буду отвечать. Но ответь на мой вопрос.

– Какой?

– Почему именно вы? Ида, Герберт, Дилас и ты? Почему я вижу именно вас?

– Потому что мы единственные люди, которым ты доверяешь. Те, к кому ты можешь обратиться за помощью и уверен, что получишь ее.

– Я понимаю, почему здесь Ида, Герберт и Дилас. Но вот ты! С каких это пор я стал тебе доверять? – я усмехнулся.

– Потому что знаешь, что без меня ты ничто, братец! – огрызнулся Эдмунд.

Я поднялся на ноги и пошел прочь, к проему, через который оказался здесь.

– У меня будет время принять решение, брат! – холодно ответил я, удаляясь. – Может быть ты и прав, но чувствую, что как раз именно ты и поведал мне ложь.

Эдмунд не ответил мне, но я чувствовал его взгляд на своей спине. Красный туман вновь обволок меня, но он уже не был столь мягким и нежным, как прежде. Я чувствовал себя неуютно в нем, и хотел быстрее покинуть владения своего мертвого брата. Шаг, еще шаг, и я почувствовал под своими ногами мягкую траву. А уши заполонили звуки щебета птиц и дуновения ветра. Я наступил на что-то твердое и сдвинул ногу в сторону. На земле лежал желудь, который я с интересом поднял, а после посмотрел наверх, на крону исполинского древа.

– Так это гигантский дуб, – улыбнулся я. – Хороший знак, добрый.

Никто не ответил на мои слова. Никого на поляне не было, кроме меня самого. За спиной притаились двери моих воображаемых спутников, а впереди замаячил проем в камеру, из которой я изначально пришел. Сейчас я должен был сделать выбор, или сразу несколько выборов, но ничто меня не торопило, и я мог спокойно подумать, наслаждаясь представшим передо мной пейзажем. Занимался закат, а на моей душе было легко и тяжело одновременно. Можно было вновь вспомнить то, что показали мне мои видения, поразмыслить и только тогда выбрать дверь, в которую стоило войти…


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...


"Последнее дело Билли Аттертона" - интерактивный роман с элементами мистики и детектива. Сюжет бурно развивается на просторах площадки ВКонтакте, где и приобретает свою ноту нелинейности происходящего. Обычные читатели голосуют именно за тот поворот сюжета, который хотят видеть, и так или иначе влияют на судьбу главных героев. Если и вы желаете принять непосредственное участие в развитии сериала, милости просим в гости: https://vk.com/william_atterton