Индивидуальность поэтического стиля

Елена Крадожён-Мазурова
Индивидуальность поэтического стиля Игоря Царёва: текстологический анализ

Этим небольшим исследованием открываем новое для большинства дальневосточных лингвистов творческое явление, новое для исследователей имя – Игорь Царёв. По итогам 2012 года поэт Игорь Царёв удостоен знака «Золотое перо», национальной литературной премии «Поэт года». А в апреле 2013 года Игорь Царёв ушёл из жизни, «…недолюбив,  недокурив последней папиросы», шагнул в вечность. Поэт и друг Андрей Земсков в предисловии к подборке из полутора десятков стихотворений, присланных для журнала «Дальний Восток» самим Игорем Царёвым и опубликованных уже после его смерти – в осеннем номере 2013 года, написал очень душевно: «Сутулясь и даже стесняясь, вышел на сцену ЦДЛ получать вполне заслуженное «Золотое Перо». И я точно знаю: Игорь был как бы в стороне от всех этих премий, рейтингов, признаний. Скромный, улыбчивый, мудрый. А главное – добрый и светлый».
Без небольшого экскурса в биографию поэта многое при анализе его творчества окажется непонятным и останется непонятым, поэтому начнём с истоков. Будущий журналист, поэт и писатель Игорь Вадимович Могила (Игорь Царев) появился на свет в Приморском посёлке Гродеково 11 ноября 1955 года. В Хабаровске начал учиться в школе №78 (ныне школа №15 – «школа Пяти Героев», из стен которой вышли пять Героев Советского Союза). Продолжил обучение в школе №5, а завершил учёбу в математическом лицее г. Хабаровска.
Литературная и журналистская деятельность Игоря Царева закончилась на посту ответственного редактора «Российской газеты», заместителя шеф-редактора «РГ-Неделя» 4 апреля 2013 г. прямо за столом в рабочем кабинете. В Хабаровске живут родители нашего земляка, поэта-дальневосточника: мама Игоря – Екатерина Семеновна Кириллова – учитель русского языка и литературы хабаровской школы, Заслуженный работник просвещения РФ; отец – Вадим Петрович Могила, профессор Дальневосточного государственного университета путей сообщения, «настоящий физик».
Физика и лирика – родительские начала – переплелись в жизни и творчестве Игоря Царёва. Приняв решение идти по стопам отца, Игорь поступил в Ленинградский электротехнический институт. По распределению работал в Москве в «секретном ящике», занимался расчётами полётов … на Марс.
Лирика пересилила, и И.Могила под псевдонимом Царёв начинает журналистскую и писательскую деятельность, итогом которой стали более 1000 публикаций. Желание рассказать людям о чудесах физики вылилось в научно-популярные издания – 16 научно-популярных книг, в том числе в соавторстве с Ириной Царевой и другими авторами: «Колдун России»; «Планета призраков» (1990); «Знание» (1991); «Энциклопедия чудес» (1998); «Проект «Колесо фортуны»; «Формула удачи» (2001); «Призраки живой планеты» (2002); «Тайны неведомых сил» (2005); «Тайна ведьминых кругов» (2005); «Кунсткамера тайных знаний» (2006); «Если» (1994, №№2,10); «Синдром зомби», «Эзотерические знания, откуда они», «Мы живем в «неонке», «Сникерс и памперс в одном флаконе».
При жизни вышли и сборники стихов «Море камни не считает» (2002), «Соль мажор» (2011), электронный сборник «Переводы с языков пламени» (2013), о которых разговор особый. Сейчас готовятся новые издания. Осуществляет их жена поэта – член Союза писателей России, писатель – Ирина Борисовна Царева. Ирина Борисовна проводит огромную работу по сохранению литературного наследия Игоря Царёва.
Чем же привлекает читателей (и слушателей, потому что многие стихи положены на музыку) поэтическое творчество безвременно ушедшего Игоря Царёва? Попробуем разобраться, исследуя текст «под лингвистическим микроскопом».
Стихи Игоря Царёва – это не рифмованная проза, не литературный «новодел», а именно русская поэзия, в которой отразилась глубочайшая культура, мощные затекстовые знания: жизни, литературы, поэзии. Встречи с родителями Игоря Царёва убедили в том, что ощущение «втянутости в эпоху» его поэзии не случайно: будущий писатель очень много читал и впитывал прочитанное. В его библиотеке Борис Пастернак, Николай Рубцов, Иосиф Бродский, Марина Цветаева, Анна Ахматова, Максимилиан Волошин и многие другие. Путешествия по России с родителями, исхоженный ногами Крым, детство и юность на Дальнем Востоке, а затем учёба в Ленинграде – мистической столице серебряного века, работа в Москве сформировали широту взглядов, свободу суждений поэта.
Творчество Игоря Царёва – это отражённое в хрупкой лирике умение «алгеброй гармонию поверить», и, как результат, – совершенная рифма Игоря Царёва. Именно эта уникальная особенность его поэзии, не похожей на многие небрежные наброски претендентов на литературные премии, несиюминутность расширили круг ценителей его стихов.
В его стихах всё и все сосуществуют: доктор Живаго, Линда Эвангелиста, Наоми Кэмпбелл, Гуччи, Армани – и Гварнери, Альфред Шнитке, Николай Рубцов, Иосиф Бродский, Марина Цветаева и легендарные капитаны Николая Гумилёва…
В них много удивительного: знание мировых шедевров и способность самому их создавать, а не только коллекционировать. Чувство ритма – завораживающее, закручивающее, абсолютное. За Игорем Царёвым надо следовать. Кому-то из современников нужно ещё расти, чтобы прочесть и оценить его стихи. Потрясающее чувство меры и такта отличают Игоря Царёва в рассказе об очень личном:

Утром спросят друзья: «Ты с кем был?
Кожа мятая, цвет землистый…»
Ценители поэзии наслаждаются текстами Игоря Царёва с первой строки, как гурманы – глотком изысканного кофе или дорогого коллекционного вина. Например, великолепной звукописью стихотворения «Ночные каравеллы» (2004 г.) Первая строка построена на аллитерации: «хр – гр – к-р – [ф] – ф-рф-р» (ниже, в первой строке цитируемого текста курсивом отмечены звуки, создающие аллитерационный рисунок звукописи, соответствующей «опасным» звукам, возникающим при покачивании ящика или коробки с упакованной фарфоровой посудой). Уже следующая строка указывает на источник движения – это ход корабля: «Паруса наполнив звездами зюйд-веста,/ Сны мои, как каравеллы Христофора…». Поэт абсолютно точен и как физик-практик, и как литератор – в тексте ни нотки фальши:

С хрупким грузом королевского фарфора
Паруса наполнив звездами зюйд-веста,
Сны мои, как каравеллы Христофора,
Каждый вечер уплывают в неизвестность.
Второе четверостишие – погружение в детство, аллюзия – отсылка к «Принцу и нищему» Марка Твена, скреплённая добротной троекратной анафорой «кто-то», перерастающей в антитезу: «кто-то…», «…ну а мне» и неожиданным «непоэтическим», но очень точным разговорным глаголом «хлюпать»:

Кто-то снится себе принцем, кто-то нищим,
Кто-то вещим настоятелем собора,
Ну а мне всю ночь по морю хлюпать днищем
К игуанам и лагунам Бора-Бора.
Третье четверостишие начинается сочным олицетворением: «Млечный путь питают, трескаясь, кокосы». Немедленно возникают затекстовые ассоциативные связи: «в кокосах – кокосовое молоко», «Млечный путь – это молочный путь», так вот в чём дело – его «подпитывают» кокосовым молоком. И вновь звукопись: «ша-жа», которая усиливает сравнение в форме сравнительного оборота «С тонкой ниткой бус на талии, как осы»:

Млечный путь питают, трескаясь, кокосы.
У туземок на уме сплошная шалость –
С тонкой ниткой бус на талии, как осы,
Не ужалят, так возьмут тебя на жалость.
Финал текста выводит на уровень философских, библейских рассуждений. Ключом к четверостишию является библеизм «Иезекиль» и лексический повтор «каравеллы», замыкающий кольцевую, или рамочную композицию стихотворения «Ночные каравеллы». Сильным выразительным действием обладает развёрнутая метафора в форме олицетворения, акцентированного разговорным фразеологизмом «против шерсти»: «…сны … драят шкуру океана против шерсти»:

Бог не дал мне мудрых грез Иезекиля,
Не назначил даты будущих пришествий.
Сны мои, как каравеллы с медным килем,
Драят шкуру океана против шерсти.
«В стихах Игоря Царёва зашифрован код эпохи – это послание потомкам. Здесь отголоски поэзии Серебряного века, переклички с Цветаевой, Пастернаком, Ахматовой, Гумилёвым (поэт был победителем конкурса «Заблудившийся трамвай» в 2011 году, не случайной наградой стала и «Большая серебряная медаль Николая Гумилева», которой Игорь Царёв был удостоен в 2012 году).
Чтобы войти в стихи Игоря Царёва, например, в его «На Ордынке», нужно держать в руках ключи, а не отмычки: не только знать, что Ордынка – старинная и славная знаменитыми именами улица Москвы, но и вчитаться в Бориса Пастернака, в текст его стихотворения из романа «Доктор Живаго»: «…Мело, мело по всей земле, во все пределы. /Свеча горела на столе, свеча горела». А потом с изумлением узнавать эти строки в преломлении словесных витражей эпохи Игоря Царёва»:

…В этом доме в Серебряном веке
У знакомых гостил Пастернак.
И свеча меж тарелок горела,
И гудела метель за окном.
И куда-то в иные пределы
Уносили стихи и вино.

С пастернаковской Ордынки легко попасть на Елоховую и на Цветной бульвар, где

Повидлом губы перепачкав
И не смущённая ничуть,
Зеленоглазая скрипачка
Склонила голову к плечу.
В текстах стихов Игоря Царёва слышатся отголоски Булата Окуджавы, встречаются прямые обращения к Николаю Рубцову и Иосифу Бродскому, которых он ощущает братьями по крови и по духу. В тексте стихотворения о Бродском намеренно использован приём введения в текст разговорно-бытовой лексики и фразеологии, что находит своё выражение в использовании слов с суффиксами субъективной оценки (-ик-, -ёк-, -к-: по тросику, часики, чаёк), к которым неожиданно примыкает созвучное «в классики». А далее в тексте на уровне звукописи и звукоподражания выстраивается ряд рифмующихся между собой слов, возникает внутренняя рифмовка в строках, которая «сшивает текст» – это слова «дурацкого – братского, плотского – Бродского». И, конечно, нельзя не вспомнить А. Ахматову – «Когда б вы знали, из какого сора/ Растут стихи, не ведая стыда…»:

…Но жизнь, скользя по тросику, накручивая часики,
Готовила Иосику одну дорогу – в классики.
…Проём окошка узкого, чаёк из мать-и-мачехи…
Откуда столько русского в еврейском этом мальчике?
Великого, дурацкого, духовного и плотского…
Откуда столько братского? Откуда столько Бродского?
И ему, Игорю Царёву, «накручивая часики», может быть, слишком поспешно, жизнь тоже готовила дорогу в классики. Лучше бы – попозже, но с жизнью, как и с судьбой, не поспоришь…
А вопросов к жизни у Игоря с детства было много, не разучился он их задавать и став взрослым. Эти вопросы во многом определяли и его судьбу – судьбу русского поэта, и это не только о Николае Рубцове, а и о себе, о человеке «с обжигающей лампой таланта в груди»:

У матросов нет вопросов. Я, наверно, не матрос…
Почему мы смотрим косо на того, кто в небо врос?
Печка в плитке изразцовой затмевает дымом свет.
Выпьем, братцы, за Рубцова – настоящий был поэт!
Был бы бездарью – и ладно. Их, родимых, пруд пруди.
Угораздило ж с талантом жить, как с лампою в груди –
Жгла она зимой и летом, так, что Господи спаси!
А без этого поэтов не случалось на Руси.
География стихов Игоря Царёва – размахом «в десять тысяч вёрст»: от Дальнего Востока, родного Хабаровска, заповедной тайги, Уссури, Амура, Сунгари, скал Сикачи-Аляна – до Москвы.
В стихотворениях И. Царёва – масса подробностей, деталей, придающих особый вкус его текстам. Их смакуешь, в них хочется вчитываться, вглядываться, вслушиваться, замирать, обдумывать, а не пролистывать, прочитывать, просматривать – и спешить в суете дальше. Замрите, остановитесь, вглядитесь в амулеты – обереги от равнодушия, которые щедро дарит нам поэт:

Скорлупа водяного ореха, желтоглазый цветок горчака,
Оторочка оленьего меха и от старой гранаты чека…
Это лето на краешке света, где восход и бедов, и медов,
Нанизало свои амулеты на цепочку звериных следов.
В цитируемом выше тексте использована точная рифма, усиленная типичной для идиостиля Игоря Царёва внутренней рифмой в строке «где восход и бедов, и медов».
Стихи Игоря Царёва вызывают море ассоциаций. Нам, дальневосточникам, понятны, как никому другому в России, первые две строки текста, собранные из одних прилагательных, рифмующихся между собой, отражающих особенность идиостиля Игоря Царёва, делающая его тексты узнаваемыми: «соболиная, бобровая, тигровая, комариная, суровая, кедровая». Эти слова – бусины наших чувств, они вне возраста, вне времени. Но читателя к таким текстам надо готовить. Наслаждение магией слова следует заслужить. Чтобы разгадать, ощутить эту магию, нужно знать предшественников и современников, учителей и соратников Игоря Царёва:

Соболиная, бобровая, тигровая,
Комариная, суровая, кедровая,
Из оленьих жил земля дальневосточная.
Если кто-то там и жил, так это – точно я.
Поэт «играет» формой стиха, демонстрируя «фигуры высшего пилотажа», принадлежность к асам школы поэтического мастерства: в приведённом выше четверостишии абсолютная гармония первых двух строк достигается за счёт попарной вертикальной рифмовки каждого из слов: «соболиная – комариная»; «бобровая – суровая»; «тигровая – кедровая» при одновременной горизонтальной внутристрочной рифме: «бобровая – тигровая», «суровая – кедровая». Это индивидуально-авторская примета поэтического текста Игоря Царёва, достойная особого внимания и отдельного изучения, например, в рамках специального курса «Лингвистический анализ поэтического текста: сложные поэтические фигуры».
Данью уважения родному городу является очень личное стихотворение – «Окна Хабаровска». Композиция текста задана несколькими позициями: сильной позицией текста – заглавием и абсолютным финалом – строкой «Светят в сердце окна Хабаровска». Словосочетание «окна Хабаровска» замыкает идеальную кольцевую (рамочную) классическую композицию текста. Однако автор ещё раз укрепляет каркас текста стихотворения, используя для этого вариативный дистантный повтор первого четверостишия в предпоследней строфе: «Я и сам теперь вхож в московский цирк, /Не один свой отпуск провел в Крыму, /Но все чаще снится седой Хехцир, /И зовет, скучая по мне, Амур». Можно говорить с изрядной долей уверенности, что приметами идиостиля Игоря Царёва являются не только внутренняя рифма, но и кольцевая композиция текста, насыщение текстов стихов подробностями, деталями; обращение к значимым личным собственным именам, географическая конкретика, отличавшая стиль великого предшественника И. Царёва – Николая Гумилёва, медалью которого поэт был награждён за литературное творчество («Большая серебряная медаль Николая Гумилева» 2012 г.). Любовь к родному городу, к Дальнему Востоку неразделима для поэта с чувством к близкому человеку, запечатлённом в трогательном сравнении: «У жены моей чудный цвет волос – /Как амурских кос золотой песок». Интересна для исследования смена ритма в последнем четверостишии текста, вновь возникающая внутренняя рифма, создающая микрообраз «река – резка».

Кто-то рос в Крыму, ел зимой хурму,
Кто-то мог смотреть на столичный цирк,
А меня все детство качал Амур,
И кедровой далью поил Хехцир.

Я, еще волчонком покинув кров,
Обижать себя не давал врагам,
Ведь волной амурской кипела кровь,
И дарила силу свою тайга.

Пусть, с теченьем лет обретая лоск,
Я не против плыл, но наискосок.
У жены моей чудный цвет волос –
Как амурских кос золотой песок.

Я и сам теперь вхож в московский цирк,
Не один свой отпуск провел в Крыму,
Но все чаще снится седой Хехцир,
И зовет, скучая по мне, Амур.

На кукане сна – не сазана вес.
Хоть и спит река, но волна резка.
Не расшитый звездами занавес –
Светят в сердце окна Хабаровска.

Память о поэте – его стихи, они должны звучать, потому

…Что в них – ни фальши, ни апломба,
Лишь сердца сорванная пломба
С неуспокоенной души…
Золотое Перо России оставило Золотой след. Круг читателей, в том числе молодых, – это, быть может, будущие поэты, которые сегодня выбирают между «физикой и лирикой» пока не в пользу последней… Но пример Игоря Царёва поучителен: для стихов не бывает поздно! Как не бывает поздно и для их профессионального осмысления и анализа. Творчество Игоря Царёва ждёт своих исследователей.



------------------------------

Литература:
1.Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / под ред. А. П. Сковородникова. – М.: Флинта – Наука, 2005.  – 480 с.
2.Царёв Игорь. Море камни не считает. – М., 2002.
3. Царёв Игорь. Соль мажор. – М., 2011
4. Царёв Игорь. Переводы с языков пламени: электронный сборник., 2013.
Крадожён-Мазурова Е.М. Раздумья о стихах Игоря Царёва// Аргументы времени. - № 1 (22), 2014. – С. 93-95.