Время тысячи поцелуев

And sometimes when the night is slow,
The wretched and the meek,
We gather up our hearts and go,
A Thousand Kisses Deep
                (Leonard Cohen)


Я бреду с Лео по опоясанному запрещающими лентами парку, не нарушая правил карантина. Я в наморднике, Лео – нет. Он мой пес, но он меня гуляет.
Сейчас время тысячи поцелуев. Знаешь, такое расчудесное время перед пасхой, время пьянящего обалдевания природы. Стоит солнышку улыбнуться, как почки с хрустом лопаются, блестящие липкой влагой листики разворачиваются, и целуются друг с другом новорожденной зеленью. Ах! Мир не выдерживает этого взрыва. Коты орут, перекрикивая жаб с соловьями.
- Эгей! Каждой твари по паре!- орет вместе с ними мир, хулигански вздергивая ветром девичьи юбки, истекая соками и запахами, теряя контроль и окончательно сходя с  ума от открытых женских ножек. Эгей!
Ножки, ножки, вращающие мир, кружащие в танце любви  стрелки компаса счастья. Наверное, нет ни одного мужчины, который бы не оглянулся на женщину с красивыми ножками.
В чем же этот кайф красоты? У меня есть догадка. Ты обращал внимание, как женское колено похоже на лицо? Глаза, подбородок, губы. Присмотрись.  Возможно, колено любимой – это твой портрет. Похож? Он подмигивает тебе и говорит: «Привет, бро. Ты где-то запропастился, а я всегда с ней. Я знаю ее секрет, ее чудо. Это подколенная впадинка. Ее эрогенная зона, освеженная капелькой духов. И если ты не рискнешь, не поцелуешь ее, мы  с ней уйдем от тебя навсегда. Понял, бро».
Время тысячи поцелуев.
У меня красивые ноги. Однажды, в такое же время перед пасхой я нечаянно вылила на ногу закипевший смалец. Разлила по всей своей неземной красоте. Моему любимому очень нравились пельмени с домашним смальцем. Я научилась его варить. Спешила. Переливала в стеклянную банку из казанка. Банка лопнула. Раскаленная жижа вылилась на ногу.  Наверное, месяц я ничего не могла надеть, не могла выйти на улицу, сидела с забинтованной ногой на балконе, смотрела на целующиеся парочки в парке и рыдала. Моя нога была такая страшная. Волдыри сменялись корками, корки сходили, открывая алую жуткую кожу. Я была в отчаянии. Закончилась моя полоса удачи. Кто же будет меня любить с такой страшной ногой? Я так боялась, что меня все бросят. Теперь я знаю, что только идиот обратит на шрам внимание.
А тогда, в период боли, я чувствовала себя старушкой. Сидела дома и смотрела в окна на парк.
А в парке было время тысячи поцелуев.
Я поймала себя на мысли, что сейчас все в точности наоборот. На меня смотрит парк - старичок. Страшный без людей. Онемевший, обнесенный лентами запрета парк, грустный и тоскливый. Он не понимает, почему его все бросили.  Он ведь даже не в ожогах, сам попытался подкраситься, дернулся расцвести, но затих от собственной бессмысленности и осознания своей пустоты.
И мне кажется, что в карантине не я, а парк, мой любимый дедулька - парк. Я бреду по нему с Лео. Бреду по своей «Буги-Стрит». Я в наморднике, Лео – нет.