О нашей не свободе

 
Кузьмич с тоской смотрел в окно
И думал о свободе
Он так смотрел уже давно
Да и смирился вроде
Ему не трудно всё понять
Он был ещё способен
Что б обстоятельства принять
На это был он годен

Весна, пусть робко, но пришла
Заметно потеплело
Ворона под окном прошла
Кусочек хлеба съела
Она не знала, что вокруг
Разбушевался вирус
И хлеб хватала у подруг
Нахально расфуфырясь

Про то, что в мире паника
Кузьмич конечно ведал
Ну не поем я пряника
Так ведь никто не предал
Родные, дети, внуки
По счастью навещают
Через окно и в руки
Едою угощают

Одно тревожит деда
Блокада в помещение
Такого непоседа
Под старость в заключение
И как бы  тяжко не было
А это не работа
Судьба писалась набело
Ведь  жить ещё охота

А дни текли, как Волга
Подпёртая плотинами
Тянулись очень долго
Неспешными дрезинами
И вспомнил дед события
В блокаду ленинградскую
Во время чаепития
Могилу эту братскую

Да, многие страдали
От голода и холода
И те, кто смерти ждали
И те, кто были молоды
У упавших вдоль поребриков
В глазах тоска конфетная
У наших современников
Бумага туалетная

Кузьмич подумал, надо же!
Вот вспомнил про конфеты
Теперь в почёте набожность
Да и приоритеты
Сместились знаком времени
И встали с ног на голову
Вы, если вдруг беременны
Пожалуйте к урологу

Таков сумбур от возраста
Вы Кузьмича простите!
В костёр не нужно хвороста
Поймите, не вините
Кузьмич стоит и плачет
А за окном вороны
Остервенело, топчут
Хлеб с вирусом коронным

Но вот однажды, ни взирая на все эти, корона вирусные страхи, Кузьмич всё-таки рискнул выйти на улицу. Детям, конечно спасибо за заботу, но захотелось ему купить чего-нибудь такого, чего он был лишён в эти долгие дни самоизоляции. Магазин Гулливер находился прямо в их дворе, а в нём, в такие теплые апрельские дни всегда галдела детвора под неусыпным надзором бабушек и дедушек. Сегодня двор был пуст, как после тревожного воя сирен во время бомбёжки в Ленинграде. Снег давно уже сошёл, было сухо и пыльно. Почки на кустах сирени стали помалу раскрываться, меняя цвета палитры, запуская процесс обновления жизни. Это не про меня, подумал Кузьмич и открыл дверь магазин, в котором он давненько не был.
Корзину он не взял по обыкновению и, пройдя через турникет, направился по кругу, разглядывая товар на полках. Кроме цен тут ничего не поменялось, пробормотал про себя Кузьмич, и пройдя по кругу и так ничего не купив он подошёл к кассе. В зале, кроме него и семейной пары, которые рассчитывались за товар, больше никого не было. Что бы ни протискиваться мимо них, он стоял и наблюдал за мужем и женой. Муж рассчитывался картой, а жена складывала продукты в пакет. Женщина подождала, взяла чек и, разглядывая его, направилась вместе с мужем к выходу. Уже за порогом магазина Кузьмич ненароком подслушал их разговор. Муж спросил у неё:
 - Ты зачем взяла у кассирши чек в руки? Через эти руки столько людей проходит, можно же заразиться!
Ответ жены сразил Кузьмича наповал.
- Так она же в перчатках была!
Этот случай так рассмешил Кузьмича, что он чуть было, не наступил на лежащую, на тротуаре купюру. Купюра была пятитысячной и так притягательно на него поглядывала, что он  оторопел по началу. Он даже слегка придавил её кончиком башмака, что бы ветром ни сдуло. Первой появившейся мыслью стала мысль о розыгрыше, видел он такие шутки по телевизору. Мелькнула вторая мысль, а вдруг она заразная и кто-то подкинул её специально и наконец, третья, самая реалистическая, нагнусь, а смогу ли разогнуться. Кузьмич долго находился в заточении, а про такое слово, как зарядка давно уже позабыл и если и пытался что-то изобразить иногда, то это было скорее для самоуспокоения. Так, иногда разминал немного свои косточки и всё на этом. Он стоял, всматривался в  мост, нарисованный на ней, и не знал за какую мысль зацепиться, но жаба ему подсказывала, что нужно брать и он решил нагнуться...
               Блокадный Ленинград и детство своё в нём Кузьмич хорошо помнил, вот что, а этот отрезок в своей жизни даже старость его не сумела стереть из памяти. Уж столько про это было написано и снято в кино, что когда Кузьмича просили рассказать об этой эпохе, он только горестно улыбался и молчал. Ну что я могу вам рассказать нового, думал он про себя. Да и как рассказывать детям и внукам, у которых были дома домашние животные, что может только благодаря ним он выжил и сейчас живёт. И это обстоятельство не являлось трагедией для его детского мировосприятия,  это было выживанием.
 У Кузьмича вдруг потемнело в глазах после того, как  нагнулся что бы поднять купюру, он сначала присел на колено, потом на второе и завалился набок. Он, вдруг, увидел себя со стороны, сверху. На асфальте лежал мужчина похожий на него с зажатой в руке купюрой и с улыбкой на лице. Его вдруг пронзила догадка, и он понял, что произошло с ним, случилось не то, чего он ждал все последние годы, страшных предсмертных мук, он просто и легко получил свободу. Свободу, которой не было в его любимой стране, о которой мечтают все, а получают таким вот образом. Потом он видел редких прохожих, соседей по дому, которые стояли в сторонке, боясь подойти ближе. Они узнавали его, что-то сочувственно бормотали про себя и шли дальше своей дорогой но никто из них не посягнул на его находку, а она ему была уже не нужна.
                05.04.2020