Товарищ хирург Глава 22

Неожиданно посыпал снег, и за один день зима покрыла землю. Кажется, не давеча, как вчера ещё, на деревьях трепетали зеленые листики, которые нещадно драл своими жесткими гребнями ветер. Надо же, пару дней ему хватило, чтобы «причесать» и оголить Летний сад!

А теперь низкое петроградское небо засыпало снегом и без того не избалованных теплом людей. Но на небо уже никто не обращал внимания, в поисках сухих островков тротуара рыская глазами у себя под ногами. Что уж говорить о привычке к погоде, если привыкнуть можно даже убивать. Можно убивать рутинно, каждодневно, так, что со временем перестаёшь ощущать хоть малейшее движение души, хоть мельчайшее угрызение совести. Ты даже начинаешь гордиться собой: потому что каждый день переступаешь черту, за которой остаются все остальные люди. Ты гордишься - потому что только слепой гордостью можно заглушить боль, от которой душа корчится в муках. А ты даёшь ей наркоз, наркотик в виде гордости, такой действенный и абсолютно бесплатный!

Платон перечитал короткое письмо от матери. Теперь она почему-то избегала писать ему те пространные письма, которые он так любил раньше, - словно бы чувствовала какую-то вину перед ним. Так мало в этих письмах осталось рассуждений, напутствий и ласковых слов. Маловероятно, что мать была искренне расстроена тем, о чем писала. А вот Платон насторожился: Тимофей Николаевич, как сообщалось в письме, захворал.

На его памяти отец никогда не болел; разве что, так, по мелочи: отлежится сутки - и снова но ногах. И снова готов сворачивать горы. А тут мать вдруг писала, что лежит отец уже три недели, ест мало и неохотно, усох, руки-ноги отнимаются. Она просила Платона приехать, посмотреть больного, - может, станет понятно, чем его лечить, потому что советы местных лекарей успеха не возымели. Да отец и не слушает ничего, а только всех гонит в шею. «Но тебя-то, Платоша, он послушает».

«Хм, неужели?» - усомнился Платон, неохотно собираясь в дорогу. С одной стороны, он рвался домой, особливо к отцу, которого хотел увидеть, хотя толком не понимал, почему, - как не представлял, что это будет за встреча. И вместе с тем Платону до крайности не хотелось появляться на глаза отцу, стать мишенью пристального внимания и всяческих расспросов.

Судя по последним материным письмам, отец, кажется, смирился с ремеслом врача, которое его сын выбрал себе в призвание, - и втайне даже гордился. Это была большая победа Евдокии Ильиничны над устаревшими предрассудками своего мужа, с которым они извечно находились в состоянии тихой войны, - и она не могла умолчать об этом. Да, возможно, что отец и смолчит, ничего не скажет, - но про себя он не может не испытывать уважения к Платону, который в своём стремлении дошёл до конца, имеет врачебную практику в Петрограде, помогает людям...

Собираться в дорогу долго не пришлось. Можно было бы, конечно, прикупить столичных гостинцев, - это бы родителям точно пришлось по душе, - но желания таскаться по лавкам не было ни малейшего, ровно как и времени. На подоконнике лежал и ожидал своего часа билет на вечерний паровоз.

Пухлую пачку денег, завёрнутую в платок, Платон положил на дно своего небольшого саквояжа. Неизвестно, почему, но он хотел привезти и выложить перед отцом именно деньги, много денег, - наверное, столько денег сразу отец никогда и в руках не держал. И одним махом все их подарить отцу, - то-то будет эффект! Какие уж тут гостинцы!?

Опасений насчёт здоровья отца у Платона никогда не было. Тот всегда как-то сам по себе поправлялся от хворей - поправится и на сей раз. Платону казалось, что мать со свойственной ей впечатлительностью сгущала краски. Хотя, некоторые фразы из её письма все же смущали Платона.

Так, она писала, что отец принялся чаще обычного отлучатся из дома. Бывает, то тут, то там его кличут и рыщут, чтобы совета испросить, как лучше сделать, - а его и нет нигде. А потом деревенские мужики начали доносить, что встречают его то и дело в лесу: бродит он там один, как будто в забытьи. А другой раз видели, как он в траве лежит и остекленевшими глазами в небо смотрит, будто видит там чего. Земля все холоднее, время-то на зиму повернуло, снег срывается, а он там лежит среди пожухлой травы страшною, распластавшеюся тушею. Теперь, при его слабости, совсем опасно ходить в лес, - говорят, волки расплодились и лютуют, а отец и топора с собой больше не берет, говорит, тяжёл ему топор стал.

«А меня он больше не трогает. Совсем.» - закончила мать своё повествование. Вот на это-то странное поведение и отправлялся посмотреть Платон, будучи уверенным, однако, что ни один из врачей теперь Тимофею Николаевичу не помощник. Тут было другое, и Платон боялся себе признаться, что догадывается о причине отцова недуга, -  даже не догадывается, а причину эту чувствует.

Единственный вопрос волновал Платона больше всего, - знает ли отец, что сотворили они с матерью несколько месяцев назад, сказала ли ему мать... Или же, со свойственной ей независимостью, решила, что отца это вовсе и не касается?


Продолжить чтение http://www.proza.ru/2020/04/05/810