Как я был военным. Часть 3-я. Встать в строй

Что стало самым сильным впечатлением от первых дней службы? Отвечаю твёрдо – воздух! Позиция дивизиона возвышалась над рекой Колой и Кольским заливом. Слово сопка, столь привычное где-нибудь на Дальнем Востоке, там – на Севере, было малоупотребительным, но оно самое подходящее для описания моего нового места обитания. Покрытые негусто смешанным лесом, кустарником и густыми мхами, сопки располагались по всему периметру обзора. Особенно далеко местность просматривалась на север в сторону Баренцева моря. Оттуда в основном и задували мощные, напористые ветра. Они приносили дыхание Арктики, которым я с месяц просто упивался, привыкая к его необыкновенной чистоте и «проникновенности» в самые дальние закутки лёгких. Ветра доставали, конечно, но когда я поднимался из клетушки взводного укрытия, врытого глубоко в землю, или выходил из тесноты кабины управления, то разница между армейским амбре и свежестью полярного дыхания ощущалась особенно резко и опьяняла.
     Что ещё помнится? Да многое, конечно. На удивление долго не мог подружиться с шинелью. Обмундировали меня практически по полной программе и в размер, но шинелька меня донимала: при ходьбе левый внутренний подол начинал подниматься, задираться  вверх. Причина таилась в трении о коленки, но как с этим бороться я так и не понял до конца службы, пока она, родимая, сама уже не «притёрлась» ко мне. А вздымалась шинель на удивление быстро заметно выпирающим куполом и не хотела опадать, несмотря на всю тяжесть плотного сукна, так что её приходилось стряхивать вниз.
     Естественно, что из природных феноменов впечатлили все «полярные явления»: ночь, день и Северное сияние.
     Так как я встал в строй 22 сентября, то полярного дня уже не застал. Он длится в Мурманске 62 дня с 22 мая по 22 июля, и только с 23 июля солнце садится за горизонт. Так что первой пришла полярная ночь.
     Но полярный день всё же во всех смыслах ярче и необычнее для жителя средних широт, когда наблюдаешь, как незашедшее за горизонт солнце, останавливает свой ход и медленно начинает двигаться по низу горизонта в обратную сторону к точке восхода, а свет заливает всё вокруг, но это ВСЁ тихо спит, кроме нас – дежурной смены.
     Полярная ночь, которая тянется в Мурманске с начала декабря в течение шести недель, естественно – явление тёмное, но на той широте всё же не абсолютно тёмное. В дневное время некое подобие сумерек проступает жидкой молочной подсветкой. Совсем темно с месяц. Северное сияние наблюдал раз пять, и особенно оно не впечатлили сначала, так как если его перекрывает облачность, то космическое представление не слишком эффектно. Да и вообще за две зимы цветного и яркого варианта, как на картинках ещё в детских книжках не увидел, но убедиться, что это явление – грандиозное, возможность была. Поразили две вещи: масштаб – от горизонта до горизонта, и колебательные движения внутри этого небесного свечения. Волны внутри этого океана ионов распространяются с какой-то сумасшедшей скоростью. С какой? Хороший вопрос по физике явления. Эти волны гонит солнечный ветер. Скорость до 960 км/сек! Чувствуете, как это выглядит? Будто над тобой натянули огромную простыню и трясут ею невпопад. От горизонта до горизонта за доли секунды проносятся волна за волной. Как ни странно, те сияния, которые наблюдались мною тогда в Мурманске, относятся по классификации к числу редких по цвету – в основном в белой палитре, и раза два видел с добавлением жёлто-зелёных оттенков. По научной классификации отношу их к лентообразным интенсивностью один – два балла. Высота расположения слоя: 120 – 150 километров, это исходя из видимой цветовой гаммы. Представьте, каков «горизонт» при такой высоте.
     Природной новизны было достаточно ещё: поистине исполинские валуны – остатки ледникового периода; приливы и отливы Кольского залива; больно секущие глаза, внезапно налетающие заряды снега; изобилие ягод и грибов, особенно – подосиновиков; ну и, наконец, огромный, низко летящий, издающий почти хрюканье баклан.
     А как же служба: вооружение, техника, бойцы и товарищи-офицеры – спросите? Это всё приходило постепенно, или я, наоборот, постепенно входил в службу, хотя вхождение в должность началось достаточно резко.
     22 сентября 1982 года, одетого по форме (за исключением туфель), перед утренним разводом подразделения меня представил официально к должности командир дивизиона, и прозвучала эта команда: «Встать в строй!».
     Но с расстояния минувших после службы лет, когда последовательность событий не так важна, чаще всплывают в памяти эмоционально-значащие события.
     Например, картина боевой работы, когда прошла команда «Подготовка» пусковых установок с ракетами и выполняется таинство «синхронизации». В каком-нибудь кадрированном дивизионе такое видели разве только на полигонных стрельбах. Это и у нас было редким зрелищем, потому что степень готовности к пуску «изделий» после синхронизации – максимальная, а ракеты на пусковых самые что ни на есть боевые. Мало ли чего, ведь непреднамеренный пуск ракеты – это ЧП невиданных масштабов и последствий. И вот задаются предельные углы возвышения трёх пусковых установок, работающих по одному каналу, и ракеты, поставленные почти вертикально, начинают «танец», синхронно отрабатывая команды управления. Красота наших основных на тот момент ракет боекомплекта «5Я23» – меня всегда изумляла. Насколько может быть близка к идеальной красота абсолютно смертоносного устройства! Но это именно так. Пусковая, конечно, выглядела как «прилагательное» к ракете, несколько нарушающее гармонию танца, но с другой стороны, в этом было что-то жизненное: слегка неказистый, большой и неуклюжий ОН и блестящая, стройная, элегантная ОНА, готовая в любую секунду оторваться от своего приземлённого, побитого службой партнёра и унестись, пусть на короткое время, в другое неизведанное пространство. Ей словно хочется сбросить с себя груз обыденного (пороховой разгонный двигатель - ПРД), оставить мгновенно далеко под собой всё прошлое в пыли и дымном облаке, испытать чувство сверхзвукового полёта, стать послушной командам офицера наведения, испытать восторг и перегрузки невиданной силы и неизбежно погибнуть мгновенной смертью.
     Примерно так. Ракета для ракетчика должна стать любимицей. Её положено оберегать и холить: проверять состояние здоровья, обогревать в холод, укрывать от чужого взгляда, но она достаточно самостоятельна при этом. В её короткую боевую жизнь вложено было столько технических возможностей и способностей, что диву даёшься до сих пор.
     После того как закончился первый мой развод в общем строю комбат-два, капитан Мякшин, бодро прокричал: Так, батарея, я – убит! За меня остаётся лейтенант Носачёв. И уже, обращаясь ко мне лично: «Остаёшься за меня, командир. Бойцы тебе всё покажут», – и тут же сержанту – «Веди, бойцов на позицию». И мы пошли.
     До этого с комбатом состоялось краткое знакомство. Он взял блокнотик и начал туда записывать мои личные данные. Опросил вкратце о семейном положении, где я учился и работал, где прошёл военную подготовку. Моё НЭТИнское военное образование его вполне удовлетворило. Оказалось, что я сменил по штату командира второго взвода, точно такого же двухгодичника из Новосибирска, выпускника НЭТИ. Он уже демобилизовался, но решил остаться работать в Мурманске, («полярки-то» уже набраны!) и пока проживал с женой в том самом «штабе», где и я. Надо будет познакомиться! Это стало тем более необходимо, что командир первого стартового взвода в дивизионе вообще отсутствовал. Уже почти год. Почему? Задним числом думаю, что ждали уже стартовика на новый комплекс с прицелом на постепенное перевооружение, а таких спецов только-только начали выпускать из училищ. И он появится, но ещё не скоро. И мне придётся «тянуть стартовую батарею» на себе до весны.
     Комбат мною интересовался мало, поскольку постольку. Дело в том, что на Севере идёт непрерывная ротация кадров, как впрочем, в армии повсюду. Люди приезжают «по замене», служат определённый срок, получают свои законные надбавки -  «полярки», и им на смену едут другие. Север влечёт прежде всего повышенными коэффициентами оплаты и зачёта срока службы. Отказываться от этого всего бывает трудно, поэтому люди там не только отсиживали положенное, но старались зацепиться за «северные» и послужить подольше. Так вот у нас на тот момент была проблема «трёх капитанов». Оба комбата (первый и второй) и начальник взвода разведки завершали свои северные сроки и находились в ожидании «дембеля» с Севера. То есть чувствовали себя в положении «дедов». Своё они отслужили по полной программе, все «полярки» исчерпали, звания капитанов получили тут же, а дальнейшего роста им не предвиделось, так как они все имели среднее военное образование, наличие которого меня сильно удивило тогда, а им ставило предел продвижения. Молодёжи с высшим военным образованием было хоть отбавляй. Некоторые сидели в резерве на должность. То есть на Север прибыли, даже с семьями, а в должность вступить не могли. С одним таким внештатным офицером я познакомился в «штабе» в первый же вечер. Это был старший лейтенант Доронин. Он, между прочим, подал мне очень полезный и мудрый совет – не вступать в должность!? Глубину его провидения я оценил только весной, но к его словам прислушался сразу. И когда начальник штаба, майор Исаев, сказал: «Давай, лейтенант, пиши рапорт, что принимаешь вооружение второго взвода», я сказал, что не готов ещё, осмотрюсь, подумаю. Его это напрягло, он мне резко заявил, что если такого рапорта я не напишу, то на меня строевая не даст приказа на вступление в должность, и соответственно не будет начисления зарплаты финслужбой. Это, конечно, звучало грозно в отношении абсолютно безденежного двухгодичника, уже задолжавшего пятёрку, но всё же эта «страшилка» от начштаба оказалась полуправдой.
     На позиции вскоре проводились сезонные регламентные работы. Шла подготовка зенитно-управляемых ракет (ЗУР) к суровой полярной зиме. К нам заехали соседи с техдивизиона со своей аппаратурой и начали проверку функциональности ракет. Наша задача была пропустить за день весь боекомплект, находящийся на позиции, через эту процедуру. Для этого водитель на седельном тягаче ЗИЛ-130, пятясь задом, подъезжал к полуприцепу ПР-11Б с ракетой на площадке хранения боезапаса и, сцепившись с полуприцепом, образовывал пару – транспортно-заряжающую машину (ТЗМ). Вот эта ТЗМ и подъезжала к аппаратной кабине техдивизиона. Работали два водителя: один подвозил, другой отвозил и ставил полуприцеп на прежнее место. Третий водитель находился на позиции в резерве. Процесс вроде был отлажен. Я с бывшим уже старшиной (прапорщик Синицин исполнял эту должность временно) стоял рядом с передвижной аппаратной кабиной техдивизиона, которую расположили напротив входа в наш дивизионный командный пункт (ДКП). Прапорщик Синицин, который оказался по должности начальником гаража, бодро излагал свою доктрину армейской службы. У него за спиной была уже служба на самом краю, где-то в той самой Гремихе, где он попал в пургу и замёрз. Последствия этого факта для своего здоровья он не скрывал, хотя они затронули самые глубинные мужские качества. Этот его честный  рассказ сразу и в лоб, многое мне объяснил в последующих событиях внутри нашего достаточно замкнутого коллектива. Но я не об этом. На позиции шла ответственная работа. Собственно, кто из нас командует водителями в данной ситуации, мне было непонятно. По идее, как офицер и единственный командир взвода – я, но как начальник гаража водителями командовал и Синицин. Такие тонкости никто не разъяснил. Кстати, при всём моём уважении к военной кафедре НЭТИ, замечу, что то, что будущих офицеров-стартовиков не обучали вождению тягачей ЗИЛ-130, оказалось ощутимым пробелом для меня, слабым местом, как командира. Пришлось за руль тягача впервые сесть там, на позиции, но чисто по личной программе обучения. Покатался немного, однако стыковать полуприцеп с ракетой, вставать под боевую работу – заряжание-разряжание пусковой, мне в голову не ступило, и слава верховному главнокомандующему. Может, поэтому и не обучали, чтобы мы дров за рулём не наломали? Так вот комбат Мякшин владел тягачом в совершенстве, в этом я ещё смогу убедиться позже, а ведь маневрировать на ТЗМ с полуприцепом достаточно сложно, как на фуре-длинномере. Вообще комбат-два умел очень многое и в своём деле был дока. Он сам отслужил до училища срочную, солдата понимал изнутри, и они его уважали. Подчинялись вполне сознательно. К тому же батарея на стрельбах и на разных соревнованиях при нём не раз отличалась, расчёты побеждали в нормативах боевой работы. Но это уже оставалось почти в прошлом. Существовало в дивизионе напряжение между тремя капитанами-старослужащими, нацелившимися уже на дальнейшую службу в Белоруссии, куда их просто тянуло, и сравнительно недавно заступившим в должность командиром. Начальник штаба и замполит занимали некую промежуточную позицию. Всё это я уловил почти с первых дней службы без пояснений. Но я отвлёкся, а служба-то уже пошла.
     Так вот, на одной из ракет давление воздуха в так называемом «шар-баллоне», который выдаёт рабочее тело на всю исполнительную пневматику органов управления – рули, оказался ниже нормы. Компрессорная установка на колёсном ходу входила в штат моего вооружения и стояла рядом с полуприцепами. Её надо было перегнать теперь к тестируемой ракете и дозаправить шар-баллон. И прапорщик Синицин посылает дежурного водителя, молодого ещё бойца – давай, мол, тащи сюда «заправку». Тот почти радостно и по-уставному взял под козырёк и погнал. Мы стоим, болтаем дальше, но вот из-за капонира появляется ЗИЛок, который тянет эту самую компрессорную. И мы оба с Синициным видим, что переднее правое колесо прицепа-компрессорной спущено почти на нет, и от этого компрессорную сильно уводит от тягача в нашу сторону. Самое дрянное, что это была сторона левая от водителя, и он по траектории движения явно не вписывался мимо стоящего полуприцепа. Собственно я даже и не знал, где водитель собрался остановиться и куда поставит компрессорную станцию. А Синицин знал, но время упустил, я даже раньше него начал махать руками, чтобы остановить ТЗМ, но водитель, как чёрт упёртый, даже не сбавил хода и на приличной скорости въехал этой самой компрессорной в зад полуприцепу с ракетой.
    Вообще, ничего страшного не произошло, полуприцеп с ракетой устояли. Более того на ракете в это время находился оператор из техдивизиона, но он как-то удержался при ударе, услышав крики Синицина, зацепился и не слетел. Разбился вдребезги катафот на полуприцепе, скорежило и смяло крыло на ходовой компрессорной.
    Но так как это «полуЧП» произошло у меня прямо на глазах в развитии, и я таких относительно «мягких» последствий знать заранее не мог, то впечатлило это происшествие меня очень сильно. Прапорщик Синицин разразился сразу же длинной и многоэтажной тирадой на водителя, который был, конечно, виноват и даже не пререкался, но…
    Два его начальника, не проверили технику, даже не глянули на неё, не проинструктировали водителя, не убедились, что он понял задачу и т.д. и т.п. Всё это нам уже после, на разборе событий дня, внятно объяснил командир дивизиона. Собственно Синицину тогда досталось крепче, он вскоре и начгаром уже не будет…