Сасиса 2015 3р

I. Он

Подъезд моей девятиэтажки встретил меня мрачными воспоминаниями. Домой возвращаться не хотелось, и я поудобней расположил свое тело на скамейке рядом. Дома ждала она - та, с которой я уже вот как два года делю свою жизнь и ложе. За это время мы прилично успели нассориться и наругаться, основной причиной чего являлась окаянная.
Я бросил взгляд на четвертый этаж, на окно, которое стало родным. Было еще слишком светло, чтобы тратить электричество, но с нашей обители пробивался свет ЕЕ яркой и светлой души. Вот только глаза ее светились лишь при виде бутылки...
«Я больше не буду пить, честно-честно!» — говорила она после каждой попойки, и эту фразу я стал слышать всё чаще и чаще.
— Ты еще слишком молода, — прошептал я в ответ на свои мысли, поднявшись с лавочки и заходя в подъезд. — Ты нужна мне...
Тихо затворив входную дверь, я разулся и бесшумно направился навязать комнате свое прискорбное присутствие.
Она встретила меня полными спонтанного испуга глазами, и наполненный стакан, который находился в объятиях ее пальцев, отчетливо дрогнул. На столе одиноко стояла бутылка казенной, и ей очень не хватало для общения хоть какой-то закуски. Наметанным глазом я определил, что поллитровка опустела не больше, чем на четверть.
Я почувствовал, что внутри у меня всё рухнуло. Мысли водопадом обрушились на мое сознание. «Хана... Всему хана... Ты ей не нужен, ей нужно только пойло... Вашей жизни - той жизни, которую ты себе напридумывал, которой так жаждал - хана...»
В глазах потемнело, и я с трудом рассмотрел, что ее губы шевелятся.
— Что?
— Прости меня, пожалуйста, прости, родненький... Но я больше не могу так, не могу! Я больше не могу...
Я не почувствовал, как с порога переместился к столу, на середину комнаты, - я словно пронесся по воздуху, без помощи конечностей. «Да пошло оно всё...» Рука сама схватила бутылку и поднесла к лицу. «Что? Зачем это?» — не понял я, но в ту же секунду спиртное едко обожгло мое горло. Десятки маленьких сварщиков работали над моей гортанью, отправляя искры в желудок и вызывая рвотный рефлекс.
Она смотрела на меня полными ужаса глазами. Занюхав употребленную дозу алкоголя кулаком, я дополнил ритуал пития сморщившимся лицом и громким вздохом. Сорок градусов хорошо поладили с тридцатью шестью и шестью.
— Значит, ты вот так, да? — сказал я с ноткой грустинки. Она всё еще стояла возле меня со стаканом в руке и сверлила меня округлившимися глазами, ожидая дальнейшего развития событий. — Не хочешь, чтоб мы стали нормальной, счастливой семьей, так?
Оплеуха пришлась как нельзя кстати - но только если учитывать, что "стать" - это ее черепная коробка. Содержимое стакана расплескалось по ковру под звук удара девичьей головы об спинку кровати, сам стакан стукнулся об пол и откатился в сторону, подозревая, что назревает что-то нехорошее и не проявив желания в этом поучаствовать.
— Ну что, тварь? Ты этого хотела? — выплюнул я, склонившись над принявшим горизонтальное положение телом. —  Ты хотела стать алкоголичкой? Ну так если ты алкоголичка, то и живи, как она!
Удары обрушились один за другим. Сначала ладонями, затем - по мере того, как злость поглощала остатки рассудка - руки сжались в два твердых борца за народную трезвость.
— Нравится быть алкашкой? — рычал я. — Ну так и живи по-алкашьи!
Удары сыпались по голове, по ушам, по носу, по подбородку, затем под горячие руки попали плечи, грудь, спина, затем вновь голова... Я не слышал ее всхлипы, не слышал ее завывания - в ушах стучал пульс и била фраза "Хочешь быть алкашкой? Получай алкашку!".
Громкий звук удара костяшками руки об спину, эхом отразившийся в ее внутренностях, немного привел меня в чувства. Отдышавшись, я вновь приложился к бутылке. Одарив кулак своим вдохом, я окинул комнату взглядом.
В углу комнаты - дверь, напротив нее - окно, между ними стою я и пытаюсь подавить желание организма выявить свое недовольство алкогольной отравой. Рядом возле меня распласталась она, показывая, как правильно лежать на полу после избиения и поскуливать в ковер. Крови не было, но она то и дело шмыгала носом, и это меня еще больше раззадорило.
— Значит, ты такой путь выбрала, да?
— Н-нет... — успела пролепетать она, когда моя нога восприняла ее тело за футбольный мяч.
— Нр-р-равится, тварь?!
Схватив ее на ворот футболки, я поставил ее на ноги и отписал ей пощечину, чтобы напомнить, на ком возложена ответственность доминирования.
— Будешь еще пить? Будешь?
Краем мозга я понимал, что между нами после такого радикального поворота событий всё кончено, но мне было себя не остановить. Перед глазами всплыл образ - как мы с ней выходим из зала бракосочетаний, на наших пальцах сверкают обручальные кольца, но еще более ярко светимся мы - на наших лицах счастье и блаженство. У входа нас дожидаются свадебные лимузины под звук оваций сопровождающих нас родственников и остальных близких. Все рады нам и все аплодируют... Радужную картину испепелило своим присутствием плачевного вида лицо.
Я на самом деле хотел связать свою жизнь ни с кем иной как с ней - но не сейчас, а как только ногой наступлю на глотку финансам, чтобы не смели исполнять романсы. Бессонными ночами я лежал и представлял, как мы будем вместе создавать семью, воспитывать детей, решать житейские проблемы и любить друг друга... Но потом, судьба благословила нас проживать свои дни в одной цементной коробке, чей холод не скроет ни один настенный ковер, и я понял, что мое счастье, цель моей жизни рушится под тяжестью градусного псевдодовольства.
— Будешь еще?
Отшвырнув ее на кровать, я составил компанию столу - вечному хранителю еды и крошек. Сделав добрый глоток водки, я вдруг обнаружил, что источник моей беспечности иссяк.
— Давай еще! — Я знал, что у нее должна храниться как минимум еще одна непустая тара. Другой факт я просто бы не принял за ответ. — Ну?!
— У меня нет больше...
Я посмотрел на ее опухшее лицо, на ее покрасневший глаз, треснувшие губу и по шву штанину - и мне стало жаль ее. Что-то человеческое зашевелилось во мне, но в тот же момент сникло под напором монстра, алчного и беспощадного, который мучился от неутолимой жажды.
— Давай еще, сука!
Печень, плечо, скула, ухо.
— Н-н-ну?!
Не покидая кровать, она протянула руку к тумбочке и представила моему взору лучшего в мире собеседника - но лишь здорово приобщившись к нему, осознаешь, что он - самая лицемерная тварь, которая только существует.
Присев на кровать, рядом, я закрыл глаза и приложился к бутылке. Голова понемногу начинала кружиться, тяжелеть, руки становились непослушными, и лишь сознание оставалось прежним - разбитым, обиженным, злым от бессилия.
— Прочувствуй, как это - быть пьянью.
Не скупясь, я начал поливать ее с бутылки.
— А-а-а-а-а...
— Сейчас я тебя спалю к чертям собачьим.
Услышав свой голос, я не сразу понял, что произнес, а когда дошел весь смысл сказанного, я сам испугался искренности своих намерений.
— Не надо, пожалуйста...
Я резко стал вдруг ко всему безразличным и постарался не вникать в суть происходящего. Уставившись в одну точку, я, изобразив пьяное ублюдошное лицо, боролся с тошнотой. Звуки изо рта выходили сами собой.
— Сейчас принесу спички - и всё, хана...
Я почувствовал ее холодное прикосновение к своему разгоряченному телу. Схватив меня за руку, она просила ее не поджигать, а я сидел и думал о том, какая неблагодарная профессия - быть пилотом аппарата с лопастями, ведь они всегда на работе ощущают на себе "вертолетики", а в списке не лучших чувств и впечатлений я бы поставил это ощущение где-то между приемом клизмы и просмотром телевизионных новостей.
— А ты не думала, что ты не только свою судьбу калечишь? — Я попытался отвлечься от побочного эффекта спонсора всех веселых вечеров и избиений. — Ты не подумала обо мне? Или тебе плевать на всех? Так так и скажи - сваливай, Вася!
— К-какой Вася?
— Я образно говоря...
Мне опять вспомнились все кадры из моих мечтаний. Всего этого не случится, вся жизнь не удалась, а другой у меня не будет...
— Сука!
Повернувшись, я со всей силы начал лупить ее руками по ногам.
— А-ай, больно...
Я наносил удары и чувствовал, как мои кулаки соприкасаются с костями ее ног - сквозь кровь, мышцы и всё то человеческое, которое испаряется с очередным ударом.
— Всё, сука, доигралась, — сквозь зубы сказал я. — Снимай трусы, я тебе сейчас эту бутылку засуну куда надо.
— Шт... Что?
— Снимай! Трусы!
Рассвирепев, я начал вновь поливать ее водкой, с головы до ног.
— Шука, — словно отдуваясь, не разжимая зубов, прошипел я. — Шнимай...
Потеряв терпение, я начал стягивать с нее домашние спортивные штаны вместе с нижним бельем.
— Ну же, давай, ну!
— Не надо, пожалуйста!!!
Поднявшись и нависнув над ней, я наотмашь влепил ей пощечину.
— Давай, сука!
Я тяжело вздохнул, и вдруг почувствовал, что с этим вздохом улетучились вся злость и злоба, которые мгновенье назад руководили моим телом и разумом. Я вдруг почувствовал, что ужасно устал. Отставив опустевшую бутылку подальше, я рухнул на кровать и ушел в завтрашний день.

II. Она

Он, сраженный вчерашней долей алкоголя и переизбытком смеси адреналина с эндорфином, всё еще спал, громко сопя под аккомпанемент перегарных волнений, когда утром на мою заявочку о собственной значимости зеркало ответило мне опухшим лицом. Глаз заплыл, а по ощущениям было такое чувство, что по мне вчера проехался автобус, груженый людьми с чрезмерным избытком веса. В носу вдруг защипало, губы задрожали, и с моих глаз обрушился водопад обиды и жалости. Вместо любовью наполненного пряника, я получила агрессивности кнут.
В голове, вследствие вчерашних событий, замелькали кадры происшествия, которое произошло чуть более двух лет назад. Мысленно я перенеслась в то время.
Зима тогда была холоднее самой фригидной женщины в мире, а тот самый вечер был темней, чем душа покойника. Оставив после себя на студенческой вечеринке очень хорошее впечатление, я с легкостью на сердце шла домой, и ничего не предвещало беды, кроме вероятности обжечься об собственное горячее чувство моральной удовлетворенности.
— Вай, слющай, хады-ка сюда.
Из темноты возник мужской силуэт, и жиденький поток света от фонарного столба рассказал мне о том, что лицо человека спрятано за зимней шапкой в виде маски.
Посмотрев по сторонам и убедившись, что кроме нас никого нет, я пролепетала, не останавливаясь:
— Извините, я тороплюсь...
— Иды сюда, кому говорю! — прорычал он, сделав шаг вперед и перегородив таким образом дорогу к дому.
Лезвие ножа, зажатого в руках у незнакомца, лукаво подмигнуло отблеском света, давая явно понять, кто здесь управляет ситуацией.
— Пашьли па-харошьэму, здэсь нэдалеко лесок.
Повинуясь, я направила себя в указанную мне сторону, тщетно пытаясь унять дрожь во всем теле и совладать с гипнотизирующим страхом.
— Будэщь дэлять что я сказал - живой будэщь.
Резким движением выхватив у меня из рук сумочку, он вытащил оттуда телефон, открыл крышку и вынул батарею, которая тут же перекочевала в его карман.
— Ступай, ступай.
Идти по нерасчищенному снегу становилось всё труднее, но либидо супостата отбросило прочь всю рациональность существования, которую сотнями лет модифицировали для нас предки.
В глубине подсознания я понимала, что раз человек скрывает свое лицо за маской - значит, он, вероятней всего, не намерен лишать меня жизни, но чем дальше в лесок мы заходили, тем эта глубина подсознания становилась всё отдаленнее и отдаленнее.
— Пожалуйста, не надо, отпустите меня...
Удар пришелся прямо в ухо, и встретившись лицом с покрывшимся корочкой снегом, я подумала, как было бы прекрасно очутиться сейчас дома, в своей постели, теплой и мягкой, где рядом любимая мама, а из злодеев - только по телевизору ведущие новостей.
Перевернув меня на спину, насильник, не стесняясь лютого мороза, начал стягивать с себя и с меня одежду. Дрожа то ли от холода, то ли от вожделения, он, причмокивая и распространяя алкогольное зловоние из своей пасти, принялся покрывать мое тело поцелуями, не брезгуя рвать белье в клочья. Я не сопротивлялась, боясь его гнева. Я молча ждала, обратив взор к чистому небу, на котором даже звезды спрятались, словно стыдясь своей невозможности помочь...
— Слющай вниматэльно, — сказал он через пять минут, вытирая кровь об разорванный бюстгальтер. — Если пойдешь в ментовку - я тэбя парэжю. Если расскажешь кому-то - я тэбя парэжю. Если меня примут - моя семья тэбя парэжет. И твою семью тоже, адрес я знаю. Ты мэня поняла?
— П-поняла...
Спустя неделю я шла домой с магазина. Оживленная суета радовала своей безопасностью. После наступления темноты улица могла меня увидеть разве что через окно моей спальни, днем же я могла позволить окунуть себя в свежий воздух. Я не выходила вечером из дому, я практически вообще перестала куда-либо ходить. «Учебу забросила, — причитала мама. — Уже звонили из института, документы на отчисление готовят. Самые важные экзамены пропустила...»
Я не слышала маму, ее слова перекрикивал внутренний голос - голос животного страха, который кричал мне - всё! напрочь, всё! всё...
Никто от меня не узнал об ужасном инциденте, инстинкт самосохранения заблокировал файлы памяти с того вечера и удалил все вредоносные программы по типу "рассказать маме" и "обратиться в правоохранительные органы" без права на восстановление. Мне не по душе было, что такой псих ходит на свободе и я своим молчанием подставляю под удар других девушек, но еще меньше мне улыбалось встретиться с ним вновь.
Панический ужас перед маньяком, терзающие мою душу совесть и сомненья, сожаление по несбывшимся планам на личную жизнь, ночные кошмары и кошмарные воспоминанья о том злополучном вечере - всё это сподвигло меня лечь на дно бутылки. Мне вдруг пришло, что лучше горечь во рту, чем горечь душевная. По утрам я стала просыпаться разбитая, помятая, подавленная - но меня ничего не гложело, я пребывала в какой-то безмятежности. Апатические приступы скоро отпускали, и я вновь мчалась за очередной дозой амнезийной анестезии.
Вот и тогда, неделю спустя, я шла с полным пакетом тонуса, который даст возможность хрустящий под ногами, так раздражающий снег увидеть под другим градусом - под сорок.
Я уже нажимала на кнопку, когда в кабину лифта вбежал молодой человек.
— Вам какой?
— Четвертый.
Нажав нужный мне этаж, он, после того как шахта лифта щелкнула два раза, нажал на "стоп".
— Ты что делаешь? — уставилась я на него.
Не обращая на меня внимания, он достал с кармана какое-то приспособление, и, раздвинув двери, просунул его между ними в щель и закрепил. Нажав на кнопки этажей и убедившись, что лифт не тронулся, он повернулся ко мне, протянул руку и произнес:
— На, вот. Держи.
До боли знакомые нотки в его голосе заставили мои поджилки ходить ходуном, а когда я увидела в его руке аккумулятор от моего телефона, я чуть было не лишилась чувств.
— Не бойся. Я должен тебе кое-что сказать.
Без маски на лице, без деланного акцента, без ножа в руке он походил более на обычного парня, коих множество, нежели на серийного маньяка и, возможно, убийцу, но я знала, что за его добрыми глазами кроется недобрая сущность.
— Отпусти меня, мне надо домой, — тихо сказала я, забирая батарею.
— Я тебя не удерживаю. Но мне нужно кое-что тебе сказать.
Я молча стояла, ожидая, что последует дальше. Сейчас светло, люди ходят часто, и незамеченными долго мы не пробудем.
— Понимаешь... Пожалуй, я начну с самого начала... — Он замялся, подбирая правильные слова. — Я всегда жил в каком-то своем, вымышленном мире. До недавнего времени у меня была мечта всей моей жизни - создать семью с человеком, с которым мы были знакомы всю жизнь, и я думал, что и она этого хочет. Но неделю назад я собственными глазами увидел, что я ошибался, когда они с каким-то парнем в обнаженном виде изображали сиамских близнецов.
Он вздохнул.
— Ты знаешь, весь мир тогда перевернулся, и просто невозможно передать словами, что я чувствовал. Ведь всё, что я делал, зачем я жил - всё было ради нее, ради нас. И тогда...
Его голос дрогнул, и он громко сглотнул.
— И тогда я принял решение покончить жизнь самоубийством.
Ну вот... Сейчас он убьет меня, а затем и себя...
— Выпив для храбрости, мне пришла глупая мысль - напоследок найти отдушину в чужом женском теле.
Он замолчал, но столкнувшись с отсутствием моей явной реакции, продолжил.
— Да, это было до боли глупо. Еще и спиртное это... Конечно, это меня не оправдывает, скорее просто объясняет, но трезвым я в жизнь не решился бы на такой поступок.
Он испытывающе посмотрел мне в глаза.
— Я спрятал лицо и кривлялся для того, чтоб избежать позора, чтобы мама не узнала, какой я на самом деле. А потом... Потом я убежал. Я бежал, куда глаза глядят. Затем вернулся, чтобы помочь тебе, но на подходе к леску увидел тебя, и незаметно проследил, где ты живешь.
Я всё еще не понимала, к чему он ведет.
— Когда я пришел домой, я понял, что не могу покончить с собой. Нет, я не струсил. Я вдруг понял, что поставил тебя в такую же ситуацию, из-за которой я сам намеревался кинуть петлю на шею. Ведь ты берегла для кого-то себя... И знаешь, как бы глупо это ни звучало - я пришел просить прощение. Мне оно просто необходимо.
Он громко засопел, и это вызвало у меня нехорошие ассоциации.
— Я к тебе приду послезавтра, в полдень. Ты сообщишь свое решение. Если ответ отрицательный - я пойму. Если ты скажешь, я сигану с крыши. Ради тебя. Для тебя. Если это хоть как-то тебе поможет...
Так и не дождавшись моего ответа, он вынул свое приспособление, вышел на моем этаже и исчез в клыках лестницы, ведущей на первый этаж...
Через день он меня ждал на лестничной площадке, и было видно, что эти двое суток были не самыми веселыми в его жизни.
— Я прощаю тебя...
Казалось, он не поверил своим ушам, затем молча подошел ко мне и заключил в свои объятия. Господи, подумала я в тот момент, как в одном человеке могут сочетаться такие противоположные по своему естеству качества? Он добрый и отзывчивый, ранимый мечтатель, который знает цену любви - но в то же время он импульсивный, с не здравой фантазией максималист, ищущий покой в радикальных крайностях.
Я почувствовала, что по моему лицу побежали слезы. Это были радужные слезы - в них сочеталось и облегчение, что больше никого не придется бояться, и обида, что всё вот так вот получилось, и много смешанных чувств. Руки сами собою обвили его шею...
С того момента прошло более двух лет, а слезы всё так же блестят на моем лице.

III. Они

Когда он проснулся, память не сразу реконструировала вчерашние события. Во рту кошки устраивали соревнования, голова казалась тяжелее, чем изучение китайского правописания.
Осторожно перевернувшись на другой бок, он увидел ее. Она сидела рядом на кровати, и тяжело было понять, чем заняты ее мысли.
Он протер глаза и внимательно присмотрелся. Ее было не узнать. Избитая, замученная, с красными глазами - любая привокзальная алкоголичка позавидовала бы ее амплуа.
— Слушай... — Он замялся, не зная, как начать. — Родная моя, любимая. Прости меня.
Она посмотрела на него. Кого она увидела в нем? Того ли человека, что и более двух лет назад, с рваными мечтаньями и растрепанной душой? Или же нового его, кто не смотря на все беды и невзгоды продолжает верить в лучшее, продолжает стремиться потакать своим амбициям? Она с уверенностью не могла бы ответить на этот вопрос. Но она точно знала одно - эти глаза, добрые и виноватые, это глаза изверга, садиста, который поломал ей жизнь, а теперь доламывает кости...
— Прости меня. Я люблю тебя.
Подавшись вперед, он обнял ее и прижался лицом к ее утробе, словно маленький ребенок, ищущий защиты у мамы.
«Изверг? Садист? Что за слова... Он добрый, он хороший, он желает мне добра...»
— Конечно, мой хороший, — прошептала она, гладя его по голове. — Всё пройдет, всё будет хорошо. Я люблю тебя.

*

http://vk.com/shkid_space