Полдень в июле

Галина Бабикова - http://proza.ru/avtor/89127434831

Култашев Яков Григорьевич.Год рождения - 1915, погиб в ноябре 1943года. "Книга памяти"

Деревня Зуево  лежит на пригорке. С севера её огибают холмы: защищают зимой от снежных буранов, а летом покрываются  оранжевым зверобоем, синей душицей и ярким Иван- чаем. В июле, среди травы, наливается сочная клубника. С юга – зеленеют сосенки, посадки , которые дружно становятся  стройными деревьями. Я почти  бегу по крутому склону вниз к Холодному ключу. Наконец, почти у самого низа, перебираюсь  на ступеньки, скачу по ним и оказываюсь у бадейки, наполняющейся прозрачной, чистой водой.  Это ключ. Я откидываю крышку, беру берестяной ковшик, черпаю и пью обжигающе  холодную воду. Мои зубы ноют от холода, и я, насладившись, отвожу губы от мягкой бересты. Закрываю заботливо родник  и мочу босые ноги в ручейке, который сбегает от родника, ладошкой прыскаю воду в лицо и только тогда оглядываюсь по сторонам. Невдалеке пасётся стадо. Но некоторых коров и овец уже сморило от жары и они прилегли  отдохнуть. Пастух лениво щёлкает кнутом. Весь холм с южной стороны осыпан жёлтыми цветочками, к похожими на аптечную ромашку, которую мне показывал отец.
 Я начинаю рвать цветы. От них идёт горьковатый запах, но мне нравится моё занятие. Ведь каждый цветок похож на солнышко! Собрав букет, я медленно поднимаюсь по ступенькам в гору.
Какой простор открывается взору! Стадо отсюда, с вершины, кажется совсем небольшим. Вдалеке зеленеет камыш. Его огибает  тальник. В котором ,я знаю, осенью поспеет ежевика. В километре от холма, где я стою, течёт Кама. Ой, сколько же здесь пароходов! Вон «Толкач» подпихивает баржу!.. Вон плот ему навстречу спускается…  А вот величаво идёт многоэтажный, пароход, а быстрому «Метеору» нет до них и дела; проскользнул быстро, как ракета. Как красиво на реке!
  Я спохватываюсь, что мне надо ещё заглянуть к тётке Дарье. Мамка велела. Тётя Дарья – старшая сестра моего отца.  Он умер два  года назад...
 Я перелезаю через плетень, который на этом месте уже отшлифовался от частых прикосновений и оказываюсь на  той стороне. Этот забор тоже сплёл мой отец. И сад посадил мой отец. Сад очень большой и занимает все пятнадцать соток.  По прямой ухоженной тропинке, я направляюсь в сторону дома. Это родительский дом отца.
 В это время, в середине июля, уже спеют яблоки и слышно, как они изредка падают на землю.
- Тётя Дарья!- кричу  я из глубины сада.
- Да здесь я! – слышу я голос тётки Дарьи, которая неожиданно появляется среди деревьев. - Яблоки вот собираю- падают уже. Хоть насушить надо на зиму,- говорит она удручённо.

Она набирает яблоки прямо в фартук и относит к двум, наполовину наполненным корзинам,  выпрастывая  в них яблоки  из фартука.
- Так давай я тебе помогу!- предлагаю я.
-Помоги, а то мне к стволу трудно будет подойти,- соглашается она.
 Закончив работу, мы присаживаемся на скамейку под большой берёзой, которую тоже сколотил мой отец.
- Который нынче год, Валюша? – спрашивает она меня неожиданно.
-Тысяча  девятьсот  семьдесят первый, - подсказываю я.
- Значит ровно тридцать лет, как мой Яков ушёл на войну.  Яшенька…- и умолкает надолго.
Помолчав, она начинает свой рассказ.
- Как сейчас помню… Когда началась война- в колхозе начинался сенокос. Мужики косили, а мы, бабы, гребли. Некоторые сразу ушли на войну. Через месяц, уже мы, бабы, взялись за косы. Мой Яков был конюхом. Мы только поженились зимой и прожили  полгода. Мне было тридцать один, а он был младше на четыре года.
Был жаркий, как сейчас, июль и после косьбы   я пришла домой. Только открыла ворота, а там посреди двора стоят сани и Яков хлопочет возле них. «Что  это ты вздумал летом вытащить сани?»- спросила я с тревогой.  « Меня призвали в Красную Армию. В правлении сообщили. Завтра уже ухожу. Так хоть сани тебе починю для зимы»,- ответил он.  Сердце у меня упало, я зашла в дом и принялась плакать. Опять одна остаюсь! Родители у обоих умерли.  А мои младшие братья учились в Николо-Берёзовке, в педучилище. Сначала Гавриил, а потом и Андрей, твой отец. Весь доход от хозяйства уходил на выплату займов и на учёбу братьев. Я потом тебе покажу  эти займы, серенькие билетики, по которым когда-нибудь наше государство вернёт деньги  и список, сколько я должна была сдать молока, яиц, мяса и шерсти.  К примеру: овечка  даёт четыреста  грамм шерсти за одну стрижку, а пять овечек  два кило. А мне задание за  год сдать шестнадцать кило. За недостачу начисляли пени. Я и замуж вышла  поздно…  Нечего было надеть; полушубки и валенки братьям справляла.
 Но моим братьям повезло. Андрей, твой отец, хоть и поздно, в августе, но вернулся с войны  живой и невредимый.  А дядя Гавриил… тот на Дальнем Востоке служил офицером. Обучал курсантов для фронта. Они были обучены. Перед  войной отслужили в армии. А вот Яшенька мой не вернулся. Тихий был, смирный; голоса на меня никогда не повышал. И работящий… кроме крестьянского труда, ничему не обучен был. Сколько я ещё проживу, пять ли, десять лет – всё буду помнить о нём.
 Я знаю, что тётя оплакивает моего отца и эта потеря объединяет нас, но это горе, вдруг поведанное мне, маленькой девочке, раскрывает всю боль, годами таившуюся в душе этой женщины. Её тоску по любви, по не родившимся детям, одиночество, безысходность.
 Тётка Дарья горестно прижимает  к груди  платок, намокший от слёз. А я чувствую недетскую вину за это несостоявшееся женское счастье.
 И я знаю, что буду  тоже долго помнить этот полдень  в июле.