Ремейк. Глава 2. Москва в период полураспада

В Московском метро всегда многолюдно. Толпы в темной осенней одежде поднимаются и спускаются на эскалаторах, толкаются на станции внизу и наверху, где сквозняк заставляет ежиться суровых тёток-дежурных в нелепых форменных беретах и мешковатой синей форме. Девушка, выделяющаяся из толпы, протискивается к выходу из метро. В коралловом шерстяном пальто и шляпке-клош, она словно колибри в стае ворон. Едва увернувшись от огромной двери, врезавшейся в чьё-то плечо, она поправляет шелковый шарф, быстрым шагом пересекая Комсомольский проспект.

Она идет мимо витрин, разглядывая своё отражение, поправляя то шарф, то шляпку. У входа в продуктовый магазин огромная толпа. Девушка подходит к крайнему, занимает очередь, и идёт дальше. Сворачивает в сторону Фрунзенской набережной, ускорив шаг. Во дворе сталинского дома стоит такси. Из подъезда выходит модно одетый молодой человек. Худощавый, среднего роста, слегка неловкий, но совершенно расслабленный и уверенный в себе. С типично семитским носом, грустными, но лукавыми глазами от которых не ускользает любая мелочь. Завидев девушку он приветливо ей машет и кричит издали: «Позови его, будь добра!»
Девушка сверкнув глазами идет к такси, бормоча себе под нос: «Б**дь, два шага пешком не пройдет». Кажется, она не столько раздражена, сколько восхищена повадками своего знакомого.

Внутри новенькой «Волги» спит водитель. Она стучит ладонью по крыше, водитель просыпается и заводит мотор. Мотор тут же глохнет.
— Проснись и пой, Козлевич! Труба зовёт. Иерихонская…
— Здравствуй, Солнышко! И тебе не скучать, — отвечает водила зевая, заводя мотор снова.
— А где твой сменщик? Обещал меня катать всю ночь, целовать пальчики…
— Я за него, — кричит водила, отъезжая, чтобы остановиться метров через пятьдесят.

Молодой человек, открыв дверь такси, привлекает внимание девушки, вопросительно помахивая ключами на брелоке. Девушка направляясь к подъезду, достает ключи и показывает их в ответ. Молодой человек садится в машину и уезжает. Девушка, проводив такси взглядом, скрывается в парадном. Лифт не работает, и ей приходится подниматься наверх по лестнице, на которой когда-то лежала ковровая дорожка. Сохранились дырочки на косоурах от креплений. Мраморная крошка местами отвалилась и лестница изъедена бетонными проплешинами, как проказой. На площадке 3-го этажа все двери стандартные — железные, и лишь одна «родная» деревянная. Она смотрится вызывающе, значительно выше остальных, что похожи на вход в подсобки, а не квартиры в совминовском доме. Девушка отпирает наружную дверь и внутреннюю, оббитую натуральной кожей на манер дивана Честерфильд.

В огромной комнате с высокими потолками и лепниной, массивной люстрой и множеством икон в пышных окладах по всем свободным стенам, стоит элегантный кабинетный рояль. Рядом, стойка с солидным ламповым “Макинтошем", редчайшим проигрывателем виниловых дисков "Клиараудио" и работающим магнитофоном “Акай" с плавно вращающимися бобинами. Большие деревянные колонки КЕФ-104 не издают ни звука. Шикарная кожаная мебель и дурацкая "стенка": в десятках ячеек перемигиваются лампочками громоздкие видеомагнитофоны «Грюндиг». На экране здоровенного японского телевизора идет документальный фильм про красоты Камчатки, без звука.

В комнате никого. Звукосниматель плавно поднимается над ещё вращающимся винилом, отключается проигрыватель и магнитофон тоже, один за другим начинают отключаться видеомагнитофоны. Из их пасти высовываются видеокассеты VHS. В комнату заходит уже знакомая нам девушка. Достает коробку с новыми кассетами и вставляет записанные на освободившееся место, вместо новых, рассовывая их в пасти видеомагнитофонов. Запуская их заново. Выходит в широкий коридор, где стопками вдоль стен лежат книги. Выбирает книжку. Садится на диван, открывает рядом стоящий бар. Рассматривает бутылки аперитивов: "Мартини", Чинзано", "Боска", коньяк, ром, вино из Массандры. Все бутылки не откупорены, кроме аперитивов. Со вздохом закрывает бар. Кладёт книгу на колени, берет с книжного столика телефон, набирает номер, ждет. Достает из рядом стоящей коробки кассеты, наклеивает липкие белые ленты на торец каждой. Затем начинает их подписывать: Эммануэль-1 (эротика), прижимая плечом трубку телефона к уху:

Алё, мама! Я очередь заняла за Салями, подойдешь? Финская, да... Мама! Я же работаю... Да поняла уже. Нет, не зовет. Мама, прекрати… пожалуйста! У него есть с кем встречаться. Я просто работаю. Мама... Ещё чего не хватало! Ладно, пока! Побегу, а то в очередь не пустят.
Кладет трубку. Лицо выражает облегчение. Берет со столика пульт и включает звук телевизора, достаёт зеркальце, рассматривает себя.