Семейный портрет в зеркалах туктука

Шум все сильнее. На землю осыпаются сотни желтых листьев. Весна, первый день тяжелого зноя.
Здесь деревья одновременно сбрасывают листву – и цветут, приносят плоды – и рождают новые листья, клейкие, красные.
Здесь видна луна такой, какой ее не увидишь с другой стороны земли. Каждый раз, поднимая голову в небо и глядя на луну, я спрашиваю: под какими небесами мы будем, когда в следующий раз захотим на нее взглянуть?
Для меня любая земля – всерьез.
Я пускаю корни.
Самая плодородная почва – там, где земля меняет облик каждый день. Сегодня дорога, по которой идут машины в центр большого города с его ночной жизнью, трагедиями и бытом, -завтра на ее месте пропасть, и автомобили остановятся удивленно за несколько метров до ее рваных краев. Сегодня полуостров – завтра остров, сегодня море – назавтра взошла суша. И кто-то уже строит дом на этой суше, никогда прежде не знавшей человеческих рук. Эта земля стучит, как сердце, дрожит, как ноги беглеца, она продолжает рождать и рождаться. Но человек не уходит, даже зная, что новое землетрясение вновь собьет его с ног, он просто не пускает в сердце то, что есть в его хижине, он живет совсем другим, с двух сторон взятый под стражу – или под защиту? -  морем, дышит целебным воздухом. Он проезжает на телеге, запряженной волами, мимо школы, где учитель говорит с детьми под открытым небом, а оно совсем близко, это небо, только руку протяни. Человек протягивает желтую лягушку, сидящую на садовых ножницах, детям: «Вот такую трогать нельзя, она ядовитая!» Дети смотрят, им интересно, лягушке интересно тоже. Эта земля обильно одаривает плодами, но ты не думаешь о пище: кажется, для жизни достаточно горного ветра, и этого неба, и этих бесконечных  дорог.
Иногда дерево с корнями  вырывается из земли. Землетрясением. Ураганом. Оно упадет, уже не подняться, но если есть силы- можно испытать свои корни вновь.
Другая земля окружила себя океаном, разливает ниточки воды с гор в гигантские водопады от первых струй слепого дождя. Можно укрепиться в ней, как сухой фламбоян, что внезапно ожил и  разбрызгал алые лепестки по своим ветвям. Можно – ползти, как странное растение, что окутало весь берег собой, не умея пустить корни, - но как оно цветет!
Длинные ночные дороги. Остановиться и выйти под звезды. Именно здесь думаешь о том, что травы, коснувшись твоих ног, навсегда вобрали в себя, а значит – в эту землю, частичку тебя. Ты останешься здесь, даже если новый небывалый ветер схватит и понесет в другие края. Здесь хочется стоять на земле крепко. Здесь хочется набрать полную грудь радости, здесь хочется, чтобы был дом, обильная пища на столе, чтобы рождались дети. Реки, дома над реками, люди, выходящие вечерами сидеть то ли на берегу, то ли у порога – не ровесники ли они друг другу? А меня – примут ли?
Есть земли другие. И сложно предугадать, что там, глубоко, внутри, в недрах. Я вижу дерево, которому безжалостно обрезают ветви. Но бесполезно: новые огромные листья вырастают больными. Корни дошли до какого-то яда в земле, до больных неживых почв, и теперь никуда не уйти. Людям легче: у людей есть ноги. В детстве я думала, что, отталкиваясь от земли, мы помогаем ей крутиться вокруг оси. И отталкивалась сильнее.
«Туктук» - смешная машинка, крашенная в зеленый и желтый, дребезжащая повозка на колесах. Водитель подожмет под себя босую ногу, загудит в гудок, словно дразня едущих впереди. Откинуть пыльный полог, закрыться  - или дышать этим воздухом, что и не воздух даже, а – всё, что было здесь до тебя веками?
 - Смотри, - говорю я мужу.
У повозки – два круглых зеркала. Мы отражаемся в них. В левом зеркале – он, в правом – я. Пытаюсь сделать фотографию. Семейный портрет в зеркалах туктука.
Солнце садится. Туктук едет. Ветер состоит из желтых листьев, из раскаленных частичек пыли, из гортанных криков, вздохов, смеха, из пыльцы, падающих от жары насекомых, сгоревших на солнце лепестков.
Здесь дороги часто пересекаются.
Но и они куда-то ведут.