Цвет любви. Глава XII

      Глава XII. ПРОСВЕТЫ В ТУЧАХ. ЗАПРЕТЫ


      Откурив и отрыдав своё, отработав в кабинете общее, Рауль собирался к Катце. Хотел захватить бутылку вина, но, подумав немного, взял бутылку самогона (да, и такое можно было достать на чёрном рынке). Вообще-то он купил её так, не рассчитывая, что когда-нибудь пригодится, а вот поди ж ты… Что ещё? Загрузить в комм информацию по Терре? Не стоит: Катце наверняка этим уже занялся. Вышел. Аэрокар второй раз летел по непривычному маршруту. Наверное, через неделю он будет знать его наизусть.

      Рыжий встретил Ама как сообщник сообщника. Без вступительных фраз, с пониманием взглянув на бутылку с экзотическим зельем.

      — Проходи. Что было у Юпитер?

      Рауль поведал подробности свидания и резюмировал:

      — Она растеряна, не так пытливо копалась в моих мозгах. Впрочем, я давно выработал иммунитет к её рентгену.

      — Добро. Теперь… Гидеон?

      — Что-то странно он на меня сегодня смотрел во время совещания.

      — Ах да, я забыл. Поздравляю со вступлением в новую должность.

      — Чтоб её черти драли. Надеюсь всё-таки, что ненадолго. Тем не менее спасибо. — И Рауль сорвался: — В любом случае соваться сейчас в переход смерти подобно! Я не астрофизик, я не знаю технологию процесса. Подставим себя — наверняка угробим и их. Будем сидеть сложа руки — то же самое. Я не вынесу этой вилки. Как ты можешь оставаться таким бесстрастным?!

      — Внешне.

      — Ну да. Что у тебя внутри, я не знаю. Снаружи… Плывёт что-то рыжее в клубах сигаретного дыма — тоже туман… Я хотел тебя убить, я Рики хотел убить, хотел предать Ясона, обесчестить его, надругаться над ним, уничтожить…

      — А на самом деле спасал его, вешая лапшу на уши Юпитер. — Встретив непонимающий взгляд Рауля, Катце пояснил: — Вскрыл недавно записи ваших приватных бесед с родительницей. Отдаю тебе должное: аргументация была убедительной.

      — А ведь ты и сам… Он вверялся тебе до конца, тебе ничего не стоило запутать его так, чтоб весь бюджет полетел к чертям — тогда от лап Юпитер ему увернуться уже не удалось бы, просто не мне, а кому-нибудь другому поручили бы глубокую коррекцию и разжаловали в какого-нибудь сапфира. Мог бы, да? Сознавал, упивался этим?

      — Сознавал, упивался, мог да не смог. И он это понял. Тоже, наверное, упивался. И вверялся ещё беспечнее, словно испытывая. Соображаешь, в чём дело? Он слишком много нам задолжал, вовек не расплатится — судьба должна оставить его в живых. А там… Он оставил тебя из-за меня, он оставил меня из-за Рики… Может быть, когда-нибудь круг и замкнётся…

      Рауль попытался безразлично усмехнуться, но ухмылки не вышло.

      — М-да… А что у тебя с ним было? Или это и сейчас тайна?

      — Почему же? Ты и сам знаешь, то есть догадываешься, я думаю, верно. Было мало. Он не покушался на меня. Ни на рот, ни на зад. В дело шли только мои руки. Он не хотел злоупотреблять. Всем известно, что фурнитуров до вступления в должность выскребают полностью, я не мог получить никакого удовлетворения, но мне всё равно было хорошо: это эмоциональная сфера. Вообще я не представлял, что степень порядочности у блонди так высока.

      — Мы впитываем её с детства, и ограничения тем более жестки, чем более высок планируемый пост.

      — Так, но собственные внутренние ограничения… органические, что ли, от рождения… тоже значат немало. Я предлагал большее, а он отказывался. Говорил, что только после восстановления. Я уже вышел на чёрный рынок, к фурнитурам практически перестал относиться. Несколько недель — и я лёг бы в больницу, уже было зарезервировано место. И тут он встретил Рики. Это ведь тёмный спровоцировал Ясона, сыграл на его любопытстве, а он пошёл, и выяснилось позже, что как телёнок на убой. Знаешь, я во многом виноват. Ясон никогда не отреагировал бы на Рики так, как он отреагировал, если бы не был раскрепощён общением со мной. Я своей покорностью неосознанно поощрял его авантюризм, своей преданностью сжёг его собственные предохранители, возможно, сформировал у Ясона отличный от распространённого, не возбуждающий отвращения взгляд на обитателей Цереры. И ещё виноват в том, что оставил Первого на таком скудном пайке: ты-то ему отказал из-за меня, а с меня с его понятиями о чести и порядочности не много удавалось срывать.

      — Вряд ли. — Рауль отрицательно покачал головой. — Виноват не Рики, виноват не ты — божий произвол.

      — «Божий», «черти драли»… Что за выражения для лучшего в Галактике биоинженера, который сам и себе, и другим бог! Готовишься к высадке на Терру? — там эти понятия в чести…

      — Надо прощупать Гидеона… Но ты всё-таки не сделал операцию…

      — Ясон оповестил?

      — Да, он был очень удручён твоим отказом. Привёл мне все твои доводы: и те, что ты высказал, и те, о которых умолчал. Сначала курил сигареты, мял их потом, платки рвал, под конец вообще распсиховался. Я не уязвлял его дополнительно к его собственным угрызениям совести, но всё было ясно и так. И ещё он так по-детски был обижен: столько просил меня, чтоб я нашёл окно в своей загруженности и взял операцию под свой личный контроль… Техника-то — одна из сложнейших… Просил, на мозги капал, уговорил наконец — и зря… Как вспомню этот взгляд… — Рауля пронзила какая-то догадка, он посмотрел на Катце, Катце смотрел на него.

      «Как вспомнишь этот взгляд, так и забываешь и прощаешь всё на свете. И летишь к нему. Просто потому, что тянет неодолимо», — они прочитали это в глазах друг друга одновременно.

      — Открывай, что ли…

      — Родионовна, налей.

      — Так и ты готовишься… к высадке.



      Вообще-то причин заявляться к Катце у Рауля было с гулькин нос. Разговор с Юпитер можно было передать и по комму, а позже дилер с присущей себе виртуозностью покрыл бы тайной конфиденциальную информацию; о повторном открытии портала, как ни хотелось бы помочь Ясону, помышлять в ближайшее время тоже было нечего. Поделиться тёплыми воспоминаниями — да, но это было как-то нематериально, отстранённо, не свойственно блонди… Додумывать приходилось по ходу дела.

      — Раз я уже у тебя, а диспозиция на ближайшие дни туманна, давай ложись на операцию, я устрою и проконтролирую.

      — А для меня смысл?

      — Вера в то, что это будет у тебя с Ясоном, материализирует себя в реальное.

      — А ты, в свою очередь, увеличишь его долг перед тобой, занявшись его бывшими обязательствами, и тоже поможешь вере воплотиться в действительность?

      — Почему бы нет?

      — Не боишься искушать судьбу? Как говорили раньше, надеяться на лучшее, а предполагать худшее — может быть, стоит так?

      — Пока у меня будет хоть одна миллионная вероятности, мне никто не запретит… — голос Рауля неожиданно зазвенел. «Моё желание — моё право». Всплыло в голове гордое прекрасное лицо в обрамлении благородной платины. Решимость идти наперекор всему, готовность бороться до конца… Почему же сам Рауль не был готов так отчаянно бороться за своё, всё ли он сделал для того, чтобы удержать Ясона при себе, не отошёл ли слишком быстро? Ждал, ждал — и вот опять — ждать, ждать в беспомощности. Необузданность Первого, его любовь, заставляющая хранить и оберегать дорогое, — и неумолимость судьбы. На чьей же стороне она играет? — Он будет для меня живой всегда. До тех пор, пока мне не предъявят труп. А тогда и я… Блонди может реализовать свою смерть за считанные минуты, и я знаю, как запускать этот механизм. И даже тогда ничего не закончится, — по лицу Рауля текли слёзы, но он не обращал на них внимания, говорил как одержимый, в каком-то трансе, стремясь то ли загипнотизировать, то ли умолить провидение, то ли презреть его, если оно всё-таки подпишет вердикт на смерть. — Это просто физическая смерть. У блонди органический мозг, у нас есть душа, аура, энергетика, биополе. Ничего не кончается с физическим прекращением жизни. У нас просто не было обстоятельств, ведущих к стремлению познать посмертное, но оно существует… Вот я и предполагаю худшее. А верю в его жизнь… Вряд ли ход провидения зависит от моих конвульсий. Если бы ты видел его в десять, пятнадцать, двадцать лет!.. Он ведь рос на моих глазах, я помню его с восьми…

      Катце не предполагал в Рауле такой страсти, раньше он считал близость между Ясоном и Раулем отношениями прохладно-утончёнными, своего рода упражнениями в изысканности и этикете нежности и вежливости, лёгким очарованием и игрой ума, но блонди, стоявший сейчас перед ним, был измучен вовсе не романтической тоской. Страсть, идущая по восходящей, длящаяся тринадцать лет, измена, восемь лет пытки и одновременно прощения, выгораживания того, кто изменил, но остался по-прежнему драгоценен, и вот такой финальный аккорд, опять же из-за любви к другому… Катце смешался, его собственные чувства казались ему теперь слишком слабыми, да и как он мог познать взаимность в интиме? Тринадцать лет секса по нарастающей. И жалко Рауля безумно, и всё-таки завидно, и хочется добрать это всё, да мечта отправлена на окраину Галактики и так топорно, что не знаешь, осталась ли жива, да и нечем добирать. Даже если… Там ещё этот Рики маячит. Паршивец, если бы не он… Вот Рауль — Катце посмотрел на нового Первого. Верховная власть, первый красавец Вселенной, гениальный учёный плачет и бормочет бессмысленные заклинания в слабой надежде увернуться от худшего в грязной прокуренной каморке (дилер после вчерашнего от греха подальше перебрался на пару дней из Мидаса в одну из своих церерских нор). Ему безразлично, что он так открыт в своих чувствах. Где же его гордость? Ему сейчас не до неё. Разбирая или не разбирая, осознавая или не осознавая, он ставит себя на один уровень с Катце. Они ведь и на самом деле близки: одна любовь, измена, боль, разлука, одно преступление, одна надежда. Побратался блонди с монгрелом, ничего не скажешь. И сидит перед бутылкой самогона. И, несмотря ни на что, дико красив. И почему-то становится ближе не только местонахождением.

      — Рики, ты, я. С кем же он останется в итоге? Неужели ты так просто отдашь его чернявому?

      — Если на Терре не появится кто-то четвёртый… — Рауль взглянул на Катце, разом опрокинул в себя стопку и скривился. — Ну и гадость! Если Рики меня не опередит, задушу собственными руками.

      — Брешешь, Первый консул, просто брешешь.

      — Не Первый, а ио на срок временного отсутствия.

      «И его сейчас волнует именно это, хотя любой другой оприходовал бы меня за „брешешь“. Дьявол, мне нравится, что мы сообщники. Или это вседозволенность охмуряет? Или изумрудные глаза? Или самогон? Ох, Ясон, как же ты всех заморочил!»

      — Рыжий, а ты ведь тоже теперь не отдашь его… просто так.

      — А тебе не кажется, что решать будет он?

      — Нет. — И Рауль, взяв в руки стопку, посмотрел сквозь её стекло, словно желая прочесть будущее в магическом кристалле. — Он дико красив, умён, значим, он горд, храбр, он благороден, он потрясающий любовник. Его слишком много — это не удержит в своих руках один-единственный.

      — Но выше шансы… всё равно у тебя: ты его восемь лет защищал от гнева Юпитер.

      — Тебя на коррекцию надо, а не на операцию.

      — Не поможет, Ясон говорил, что основа характера остаётся.

      — Это не он говорил, а я, а он просто передавал. Надеюсь, ты ему не разболтал про то, как я дурил Юпитер?

      — Истинный благодетель держит свои благодеяния втайне и хочет, чтобы его оценивали, не будучи обязанным, исключая признательность? Пока я молчал, но встречу — обязательно расскажу. Карты на стол, он должен знать правду. У меня тоже есть понятия о чести, достоинстве и праведности.

      — Выпьем за это?

      — Давай.

      — А мы давно на «ты»?

      — Со вчера.

      — А у тебя янтарные глаза.

      — А у тебя изумрудные.

      — А я тебя восстановлю и проверю на состоятельность собственноручно.

      — Собственнохерно. А я тебе не дамся и побегу к Ясону за правом первой ночи, и только потом…

      — Чёртов дилер! Ты же совсем не тем взял Первого…

      — Всё течёт, всё меняется. Выпьем?

      — И закурим. Подсунешь мне «Чёрную луну», чтоб устранить конкурента?

      — Только после того, как свяжешь меня с Гидеоном.

      — Или, может, дадим клятву в верности друг другу до встречи на Терре?

      Они привстали и обменялись страстным поцелуем через стол. Самогон пьянил быстрее красного вина — наверное, поэтому Рауль упёрся руками о стол и, скользнув на него, оказался сидящим на собственных голенях и втащил Катце на свои бёдра.

      — Сделаешь со мной то, что делал с Первым? Рыжик…

      Стопки, тихо звякнув, сдвинулись на край стола вместе с бутылкой и пепельницей, руки Рауля, подхватившие Катце за ягодицы, притянули дилера вплотную к животу блонди; рыжая голова оказалась над золотым облаком.

      — Предоплата, измена, сговор, Ясоновы рожки. Да ты интриган, зеленоглазик…

      «Зеленоглазик»… Рауля повело. Ему снова шесть, на него снова смотрят удивительные синие глаза, и он очарован, околдован, его жизнь принадлежит Ясону, сегодня ночью он будет выносить его на руках с поля брани. Но сейчас он хочет… Нет, прошлое не отступает. Да, Ясон, зеленоглазик только твой.

      Рауль судорожно дёрнулся торсом из-под Катце.

      — Нет! Прости! Я не могу!

      Каждое слово — рваным выдохом, каждое слово — на грани истерики. Рауль закрывает лицо руками. В нём говорит животный ужас перед не тем, но определённее — невозможность предательства. Несмотря ни на что, даже на то, что сам он уже предан, и не единожды.

      — Ты прав, — слова рыжего глухи. — Я тоже не могу.

      Катце сползает со стола на стул, он тоже смущён, на щеках красные пятна. Старается прийти в себя и по привычке хватается за сигарету.

      Чёртов Ясон! Как ты умудряешься в сотнях световых лет от Амои властвовать над преданными тобой? Ведь так естественно просто забыться, отойти от боли, причинённой тобой же. Но, может быть, именно их верность влила в кровь Рики на твоих губах команду жить?

      — Я тебя прошу. Никогда не называй меня зеленоглазиком.

      — А ты меня рыжиком.

      — Хорошо. Всё понятно, да?

      — Да, проехали.

      Рауль наконец смог оторвать ладони от лица и попробовал усмехнуться:

      — Запишем в долг? — И снова усмешка не удалась, и снова губы дрогнули в другой, предслёзной гримасе.

      Катце встал и, подойдя к Раулю, обнял его за плечи.

      Очень удачно у Рауля запищал комм, очень зловеще на нём высветилось великолепное лицо с почти такими же светлыми, как у Ясона, и такими же прямыми волосами, отведёнными со лба на темя подчёркнуто скромным, в меру украшенным не особо большими бриллиантами ободком.

      — Рауль, ты что не включаешь видеосвязь?

      — Гидеон?

      — Он самый. И дома тебя нет. Не знаю, где ты гуляешь, но уверен, что смогу предложить тебе нечто приятнее и содержательнее. Погода чудная, приглашаю тебя проехаться в моё имение или просто пройтись по побережью. Поверь, печаль развеивается, мы ведь можем доказать это друг другу?

      Рауль был ошарашен. Гидеон никогда не был замечен в игривости и пошлых подъездах к другим блонди, и, учитывая то, как он был тактичен и деликатен вчера, у него на уме было что-то гораздо более серьёзнее лирической прогулки и флирта вообще.

      — Да, — обречённо прошептал Рауль. — Я просто отлучился ненадолго. Где нам лучше встретиться?

      Гидеон назвал выезд на трассу, ведущую в пригороды, и отключился. На Рауля жалко было смотреть, не помогало даже то, что на протяжении всего разговора Катце обнимал его за плечи и целовал локоны тёмного золота.

      — Мы погибли, он что-то унюхал, он меня расколет.

      — Ра, я сделал всё что мог, но я не бог. Ты просто держись.

      — Что ещё посоветуешь?

      — Не опускай свой стояк. Гидеон увидит, растает и потечёт, забыв все свои тёмные замыслы, — то, что Гидеон держит в уме интрижку, Катце так же, как и Рауль, отмёл очень быстро.

      — Болван! Я тебе самый маленький пришью.

      — Ясон тебя уделает.

      Они вышли в прихожую. Рауль сжал в ладонях лицо Катце. Несмотря на сумрак, увидел доверие и нежность в распахнутых мистически сиявших янтаринах.

      — Может быть, в последний раз. Страшно всё-таки умирать. Что же чувствовал Ясон, стоя не перед предполагаемым, а перед фактом?

      — И сейчас ты думаешь о нём…

      Руки сплелись, губы сомкнулись на губах и раскрылись навстречу друг дружке. В объятиях Рауля по-прежнему ощущалась судорожность, и нелегко было оторваться, и страшно было ступать в неизведанное, вставать лицом к лицу с опасностью, но надо, надо, время не ждёт. Рауль разжал объятия.

      — Запомни меня таким, рыжий.

      Катце молча кивнул. «Как Ясон мог уйти от такого ко мне?» пронеслось в голове.

      Рауль вышел на лестничную площадку.

      — Может, тебя подстраховать?

      — Не надо, это опасно.

      — Я не лично — через своих.

      — Нет, я справлюсь. Что бы ни случилось, один из нас должен остаться вне всяких подозрений. То есть не один, а ты. Я позвоню, если пронесёт.

      — Я буду ждать, Ра. — Катце закрыл дверь и вернулся в комнату. На душе скребли кошки. А хуже всего было то, что он сознавал: готов полюбить. И не хочет терять, пусть даже ничего не было.