Плюшевый медвежонок и древняя скрипка

   Какая по настоящему теплая осень! Как в старые добрые времена. - подумал старик, разглядывая покосившиеся надгробья на огромном уже обветшалом Долгинцевском кладбище в поисках давно почившей родни. Жизнь так сложилась, что он оказался за тысячи километров от того места, где родился и в гости приезжал не часто, а как все оборвалось, так и попасть сюда не было никакой возможности.  Привычный для него мир сначала рухнул, а потом изменился и не в лучшую сторону.
   Проходя мимо захоронений конца шестидесятых годов прошлого столетия, он встретился глазами с высеченным на вишневом граните портретом десятилетней девочки. Казалось, памятник не тронуло время. Сама могилка была заброшена и не ухожена, но камень, омытый дождями, сверкал, как новенький. Похоже, какие то немыслимые силы хранили память об этом ребенке. Старик знал ее в детстве, мало того, она была его первой и незабываемой любовью. Он не мог оторвать взгляд от ее глаз. Ох уж эти щенячьи глаза, наполненные добром и доверием целомудрия!
   Защемило сердце. Старик грузно осел на обветшалую лавочку у оградки напротив и трясущимися руками положил таблетку под язык. Они были ровесниками, только поначалу учились в разных школах. Жили неподалеку друг от друга и иногда встречались в детском парке, где он читал ей вслух сказки братьев Грим. Хорошее было время! Вспоминая детство, старик заплакал. С этой девочкой связана страшная история, перевернувшая все его мировоззрение и отношение к этому миру, вырвавшая его из безоблачного детства и окунувшая его с головой в жестокий и безжалостный мир взрослых.
   Старик вытер платком глаза, достал из дорожной сумки и открыл старый потертый футляр с не менее потертой скрипкой и, сначала, тихо, как бы для себя, а потом все громче и громче, заиграл душераздирающий реквием по всем ушедшим, наверное, в лучший мир - своим и чужим.

   Клавдия - бесовка и распутная девка, так ее воспринимали окружающие, была подкидышем предвоенных лет. Она с горем пополам пережила войну, оккупацию, холод и разруху, толком так и не выучилась, все время рвалась к еде, сказывалось нищенское голодное детство, работала в местных забегаловках и ресторанчиках всем чем придется, пока не проштрафится и ее не выгонят. Как то, по счастливому случаю, она попала на работу, официанткой, в дорогой ресторан Мечта. Элитный ресторан - не простые клиенты. Клавка была девка не глупая и, можно сказать, даже по своему красивая, за словом в карман не лезла и могла развести на чаевые кого угодно. Этакая куколка с хорошей фигуркой и ясными голубыми глазами. Там же она приглянулась кому то из не простых посетителей и ее жизнь коренным образом изменилась. До этого она имела место в общежитии и кроме чемодана с барахлом больше ничего. А тут, вдруг, переселилась в отдельную комнату в коммуналке, обзавелась какой никакой мебелью да и с ресторана ее перевели в лучшую гостиницу города администратором. Жизнь у Клавдии, можно сказать, пошла в гору. Скоро соседи по коммуналке стали замечать, что она беременна. Но ее никто не осуждал. Время было такое - послевоенное. Мужиков не хватало на всех. а детей то хочется. Вот и родила себе Клава девочку от тайного благодетеля. А благодетель, надо отдать ему должное, Клавку не бросил, а заставил учится. Она, не нытьем так катанием, закончила пищевое училище, а потом и техникум. В результате, какой ни какой диплом поимела и тут же перебралась на центральную продуктовую базу города, завскладом на вино-водку. Злачное место, при любом раскладе! Если кому нужен был к празднику дефицит какой, так это к нашей Клавке и все будет в лучшем виде - не бесплатно, конечно.
   Страна при Брежневе была на взлете. После того, как Ильич турнул "Кукурузника" все завертелось. Жизнь менялась вокруг в лучшую сторону. Пришли свежие, молодые, жадные до свершений кадры. Народному хозяйству требовалось много метала и город начал расти и развиваться ускоренными темпами. Вскоре Клавдия получила однокомнатную квартиру в новостройке в очень хорошем зеленом районе недалеко от речки Саксагань и определила подросшую дочку в первый класс недавно построенной 112-й Украинской школы. Народ судачил, что Клавкин благодетель лично провожал девочку на учебу и подарил ей большого плюшевого мишку, но это все сплетни и домыслы. На открытии новой школы первого сентября было много руководителей высокого ранга и все дарили первоклашкам подарки и цветы. Поди разберись - кто из них кто. А девочка эта и в правду была такая миленькая, тихая и спокойная. Она значительно отличалась от сверстников умом и сообразительностью и с первого дня начала учиться на одни пятерки. Причем, ей никто не помогал. С Клавки толку было мало - сама недоучка. А потому, Леночка, так звали девочку, до всего доходила сама и весьма успешно.
   В эти годы на волне тотальной индустриализации страны развернулась борьба руководителей старой формации и новой. Ильич обожал помпезно отмечать победы Советской промышленности и народного хозяйства. Сдача новых объектов, особенно значимых, приурочивалась к общегосударственным праздникам.
- Так победы партии и народа видней - любил повторять Брежнев. В это время обильно раздавались государственные награды, премии и повышения по службе. В непримиримом соперничестве за власть между Шелестом и Щербицким, побеждал последний. Он уцепился за Криворожско-Донецкий металлургический комплекс, как за родную маму и не прогадал. Входили в строй одна за другой седьмая и восьмая доменные печи на Криворожском металлургическом заводе. Все с опережением графика и к нужной дате. Посыпались премии и новые должности. Вот и Клавкин благодетель попал под раздачу и получил повышение в стольный город Киев. Щербицкий заблаговременно подтягивал своих людей в столицу республики. Пришлось голубкам расстаться, но к этому времени он уже ей был не нужен. У нее и так все было схвачено и за все заплачено. Так Клавка стала завидной невестой, при хлебной должности, при деньгах и с квартирой в хорошем районе. Ну и что, что с довеском, зато свободная, как ветер и к тому же еще очень милая и привлекательная.
   На фоне трудовых побед Щербицкий, с одобрения Брежнева, замутил в городе стройку века. Заложили самую большую в мире девятую доменную печь и объявили ее комсомольской стройкой. Не знаю кому из власть придержавших пришла в голову такая мысль, но вскоре в город спутник Ингулец пригнали первые пятьдесят тысяч "забайкальских комсомольцев" на работы и определили на поселение и тут же криминальная обстановка в огромном городе, и так не спокойная, значительно пошатнулась.
   Среди первых поселенцев оказался сиделец с погонялой Шпак - отпетый мерзавец и садист. Родился он где то под Одессой в конце тридцатых. В начале войны его семья попала в поезде под бомбежку. Все погибли, а он чудом выжил. Потом скитался по стране из одного детского дома в другой. Пацан был шустрым и вездесущим, во все совал свой длинный нос. За это его и прозвали Шпаком. Скворец, то бишь. По бумагам его звали Василий Бублик. Метрику его нашли в одежде, когда из разбитого состава вытащили. Среди подростков, особенно среди девочек, его имя и фамилия вызывали насмешки и издевательства над ним, поэтому он откликался только на прозвище. В первую ходку на зону Шпак пошел по малолетке. Насиловал с особой жестокостью и извращениями девчонок в детском доме. Дали ему тогда десяточку, а могли и расстрелять, но не стали, подумали, что зеки и так с ним разберутся по свойски. Однако, он выжил, оттрубил свой срок и вышел, но не на долго, опять взялся насиловать и грабить. Ему за это впаяли пятнашку строгача. Опять же, с надеждой, что он на зоне так и подохнет. Ан нет, по чьей то доброй воле этот засранец оказался на стройке. Про таких в народе говорят: Без мыла жопу влезет. Вот он и влез. Его определили в снабжение продуктами. Он, пока сидел, всю библиотеку перелопатил на зоне. Много чего почерпнул по специальностям, а также научился изъясняться на литературном языке совершенно без "фени", что дало ему возможность скрыть личину и выглядеть этаким оступившимся интеллигентным "дрыщем", многое знающим и во всем разбирающимся. Примечательно, что у него не было наколок, кроме одной, очень странной, на левой половине груди. Там был выбит портрет товарища Сталина пополам с горящим черепом ухмыляющиеся сатанинской улыбкой, нависая над сладострастно ухмыляющейся голой раскоряченной бабой. Среди сидельцев той поры ходило поветрие, что в портреты руководителей государства менты стрелять не станут. Глупость конечно, но что то сакральное в этом было, потому как, у каждого уважающего себя зека наколки с портретами вождей на сердце присутствовали, а у этого уродца даже в этом было извращение.
   Продукты для поселенцев возили с центральной продуктовой базы города. Там Шпак с нашей Клавкой и познакомился. Он сразу просек, что Клавка баба "голодная", а потому - шалавая. Для начала, он ей по ушам поездил про любовь - морковь из серии - я ваш навеки, Клава, а потом, там же на складе и оприходовал по полной программе. Клавка, конечно, какой никакой опыт имела и мужиков у нее было не мало, но такого не испытывала никогда. Шпак поимел ее так, что она несколько раз аж сознание теряла от удовольствия, по достоинству оценив зековские штучки: шары под шкурой, вживленную щетину и всякие другие сексуальные изощрения. После такого экстаза Клавка размякла и, подобрев, наградила знакомца отборным пойлом. Сам то он алкоголь не уважал, потому как, на наркоте сидел, а вот от братвы и смотрящих ему за такой подарочек был почет и уважение.
   По началу Клавка дальше базы с новым хахалем не общалась. Не хотелось ей дочку травмировать. Уж больно она впечатлительная была. Все свободное время сидела за книгами, все что то там учила, что то писала. Для Клавки это были высокие материи - художественная литература, стихи. Она с роду толком ни одной книжки не прочитала, но рвение дочери к образованию уважала. Только с книжками этими дочка какой то странной росла, как не от мира сего. Да и дохленькая была с виду, как гадкий утенок. Не то что ее сверстницы. Как не посмотришь в окно, так носятся по двору, как телки стоялые. А эта выйдет во двор, сядет на лавочку, как старушонка соседская, посадит рядом медведя плюшевого и сказки читает ему, вслух.
- Вот, идиот, а не отец. Медведя подарил! Лучше бы на серьги золотые раскошелился или часики. - часто думала Клавка по вечерам, глядя на дочь из окна кухни своей квартиры. Странно конечно, но за это пристрастие соседские дети прозвали ее Медведкой. Но она не обижалась на них, а только снисходительно по доброму улыбалась им в ответ.
   Этот странноватый тощий мальчишка давно приглянулся ей. Они с первого класса часть пути в школу и домой по одной улице. Их школы находились почти рядом одна от другой. Он учился в 71 школе, одной из старейшей в городе, а она - в новой 112. Леночка всегда награждала его умным и добрым взглядом из под остреньких бровей, когда они шли в свои школы или домой вместе по тротуару, только по разным сторонам улицы. Однажды он набрался смелости и заговорил с ней. Она ответила. Так завязалось их знакомство и потом, дружба. Иногда он провожал ее до дома, неся ее тяжелый портфель, набитый книгами. В хорошие теплые деньки они присаживались на лавочку на аллее сквера у речки и он читал ей вслух сказки братьев Гримм. Она это обожала. У его родителей была огромная, по тем временам, и прекрасная библиотека и он тайком давал ей книги почитать. Она глотала их за сутки и возвращала ему на следующий день, после школы. Родители запрещали ему выносить книги из дому. Поэтому, это была их маленькая тайна. Частенько, по выходным, они встречались в детском парке, на Прудах, катались на каруселях и ели мороженное, но всегда, и это было неизменно, он читал ей что-нибудь вслух.
   Как не сопротивлялась Клавка уговорам своего нового хахаля, понимая, что это добром не кончится, однажды, размякнув, уступила. Наконец то ему удалось посадить ее на наркоту. От этого дерьма Клавка совсем с катушек съехала и страх потеряла. К началу лета взялась таскать сидельца к себе на квартиру. Поначалу, тайком от дочери, а затем совсем распоясалась. А сидельцу того и надо было. Шпак планировал из Клавкиной квартиры притон сделать, чтобы дурь толкать местному молодняку. Благо товарищи сидельцы из Средней Азии поставляли ее в огромных количествах и безнаказанно. Когда они в первый раз встретились, Шпак девочке совсем не понравился. Она из под бровей одарила его таким волчьим взглядом, что у него, бывалого сидельца, аж мурашки по коже пошли. Даже, очумелая от дури, Клавка заметила. Шпак сразу смекнул, что от этой мелкой ведьмы нужно избавляться любым способом, иначе все его планы по поводу бизнеса рухнут. Клавка, очухавшись, тоже струхнула не на шутку, поняла, чем это противостояние может закончится, и решила отправить дочку на все лето в пионерский лагерь Приморский от греха подальше.
   У друга Лены тоже не все гладко было в семье. Отец - офицер Черноморского флота, редко бывал дома. Чтобы увидеться с ним им с мамой приходилось часто ездить в Севастополь. Мама у него была карьеристкой и не хотела быть просто женой моряка. Она в свое время закончила Московский строительный институт и попала в этот бурно развивающийся промышленный город по распределению двенадцать лет назад. Они с отцом, в то время, молодым и красивым лейтенантом, познакомились на танцах в парке культуры и отдыха. Он тогда приехал в отпуск к своей маме. Через год молодые поженились, а еще через год у них родился сын. Его назвали Сережей. Отцу всегда хотелось иметь нескольких детей, но мама упорно занималась карьерой и на второго ребенка не соглашалась. К этому времени она уже занимала высокую должность начальника планово-экономического отдела треста Кривбассруда и не хотела терять завоеванные позиции. Однако, отец настаивал на своем. Тем более, что годы уходят. В конце концов мама согласилась, но выдвинула ультиматум. Она рожает, а он уходит в отставку. Отец так мечтал о дочери, что безоговорочно согласился, успокаивая себя тем, что на гражданке тоже люди живут. В результате, он перевелся в ВГСЧ командиром отдельной роты водолазов-горноспасателей.
   Как всегда бывает в жизни - все сошлось к этому лету. Мама не брала декретный отпуск и работала до последнего, у бабушки, маминой мамы, обнаружили рак прямой кишки, отец метался между старой службой и новой, утрясая формальности. Все одно к одному. В результате родители решили отправить Сережу на все лето в пионерский лагерь. Тем более, что он был в этом лагере в прошлое лето и ему там очень понравилось. Правда, лагерь Чайка находился на стадии строительства и поначалу условия проживания в нем, прямо скажем, были спартанскими и отряды, по большей части, были смешанными, то есть, ребята в одном отряде находились разного возраста - от старшеклассников до первоклашек. Но, как не странно, в этом лагере работали очень хорошие пионервожатые - студенты из городского педагогического института, а воспитателями - лучшие учителя из криворожских школ. И это был очень интересный симбиоз семьи, отдыха, туризма и учебы. Несмотря на стройку и сомнительные удобства в этот лагерь было трудно попасть. Детям нравилась относительная вольница. Там еще не было заборов, ответственность старших за младшеньких, что то вроде республики ШКИД, только современней и лучше. Купались все вместе, благо море теплое и мелкое, готовили сами на весь отряд, рыбачили, ходили под парусом, дежурили по отряду и по лагерю, благоустраивали территорию и главное, что взрослые были старшими товарищами, а не надзирателями. А вечером, все собирались у костра, пекли картошку и пели песни под гитару, читали стихи и прозу вслух. Как ни странно, но Сережа был очень рад, что его ссылают на все лето и именно в этот лагерь. Ему еще в прошлое лето хотелось остаться там на вторую смену, но мама заартачилась. По ее мнению, надо было обязательно перед новым учебным годом погостить у родных бабушек.
   Наконец то настал день выезда. Отправка и прибытие домой всегда производились у центрального офиса треста Кривбассруда. Туда, рано утром, на вместительную площадь перед зданием с часами, съезжалось с автобаз города десятка два мягких междугородних автобусов с табличками "Дети" и названием лагерей. Всех детей, независимо от возраста, ответственные сопровождающие, из воспитателей лагерей, рассаживали по автобусам согласно путевок и, потом, вся эта кавалькада торжественно, под марш "Прощание славянки", отправлялась колонной в путь под контролем служб ГАИ и скорой. Зрелище потрясающее, доложу я вам и очень душещипательное!
   Триста тридцать километров до моря ехали долго, с многочисленными остановками по разным причинам. Порой этот червь из автобусов растягивался на километры. Запаренные жарой и неразберихой, экипажи ГАИ метались, визжа сиренами и моргая мигалками, от головы колонны до хвоста и обратно. Грандиозное действо и очень завораживающее. По плану караван всегда делал в пути остановку на отдых протяженностью около часа. Дети долго находились в душных автобусах. Стресс, усталость от жары и суматохи. Происходило сие действо на огромной асфальтированной стоянке перед въездом на Каховскую плотину с правой стороны, возле стихийного продуктового базара, куда съезжались местные крестьяне, чтобы поторговать фруктами и овощами со своего приусадебного участка, вяленой рыбой и всяким нужным и не нужным скарбом.
   Мальчик не увидел свою подружку при посадке в автобусы. Много народа и, к тому же, они ехали в разные лагеря, хоть и с одного места. Да и беременная мама, чем то расстроенная, все время тихо плакала и не отпускала его от себя до самой посадки в автобусы. Радовало то, что на побережье они с Леночкой будут находиться почти рядом. Их лагеря разделял самый старый и крутой пионерлагерь "Южный", принадлежавший богатейшему горно-обогатительному комбинату ЮГОК. В нем все было шикарно, как в очень хорошем, союзного значения, доме отдыха. Аллеи, фонтаны, комфортные корпуса и все такое. Ее "Приморский" тоже был оборудован не плохо. Четырехэтажные, со всеми удобствами внутри, корпуса, ухоженный пляж, бассейн для малышей, спортплощадки - все прекрасно и удивительно, но, пожалуй, не так помпезно и восхитительно, как в "Южном". "Чайка", конечно, уступала им обоим во всем, но там процветала романтика и духовные отношения. И это, не смотря ни на что, тянуло туда детей, как муху на мед.
   На стоянке водители автобусов припарковались таким образом, чтобы дети на отдыхе оставались все время внутри периметра стоянки и не оказались случайно или намеренно на оживленной трассе. Это давало возможность эффективно контролировать бурлящую массу разновозрастных школьников. После остановки автобусы открывали по очереди. Первыми, неизменно, заходил врач и две фельдшерицы. Он бегло осматривал детей на предмет здорового самочувствия, а тетки - продуктовые сидоры, коими, весьма обильно, родители снабдили своих чад в дорогу. В основном, у каждого это был стандартный набор не скоро портящихся продуктов: хлеб, варенные в крутую яйца, сало, лимонад, конфеты, овощи, фрукты, жаренное мясо, котлеты, рыба и, как ни странно, варенная колбаска или сардельки. За четыре с половиной часа в дороге на жаре продукты портились, если вечно голодный и прожорливый молодняк не опустошал продуктовые авоськи в первые два часа пути, по холодку, так сказать. Наш мальчик не был из таких и поэтому ему клали ровно столько сколько он обычно съедал, ну и с расчетом на прожорливых сотоварищей, если такие найдутся. У Сережи набор продуктов был более чем скромным, но питательным и долгоиграющим. Он сидел у прохода в третьем ряду справа. Когда к нему подошли медики, он уже достал из сетки багажника над головой свой вещь мешочек, который ему сшила по военному бабка Дуня, отцова мать, и достал из него еду, распустив затяжку. Врач, осмотрев мальчика, претензий не возымел и, проверив рядом сидящую девочку, пошел дальше. За ним подошла тетка - фельдшер и начала осмотр его продуктов. В этот раз мама положила ему кусочек тонко нарезанного Салями, наверно хотела порадовать сына. Эту колбаску им привезла мамина мама из Москвы. Та хотела угостить беременную дочь, любимого зятя и внука дефицитом. Мальчик видел, как у тетки загорелись глаза на эту колбаску, что она аж сглотнула слюну.
- Угощайтесь, пожалуйста, здесь ее много. - сказал мальчик. Но женщина, не добро улыбнувшись, вежливо отказалась. За происходящим в салоне, стоя за креслом водителя, наблюдала ответственный воспитатель Анна Игнатьевна Кординская, Сережина первая учительница. Это она уговорила его маму в прошлом году отправить сына, хоть на одну смену, в "Чайку" и не ошиблась. Ему там очень понравилось и он раскрылся, как неисправимый романтик. Дело в том, что этот ребенок страдал одним редким недугом - обостренным чувством справедливости и резал правду-матку в лоб, не взирая на возраст, чины и регалии. Когда мама привела сына в 71 школу, на тот момент самую сильную в городе, мальчик попал по началу в А-класс к молодой амбициозной учительнице младших классов, присланной по распределению из Львовского университета. Ей, конечно, как молодому специалисту с красным дипломом разрешили набрать первый класс самостоятельно. И она набрала - чисто из меркантильного интереса, тщательно проработав информацию о том, где и кем работают родители ее будущих учеников. Мальчику она не понравилась с первого дня. Началось противостояние и он, в конце концов, высказал все, что о ней думает. Красотка встала на дыбы, вызвала маму и наговорила ей всякие гадости о сыне, посоветовав ей перевести неадекватного ребенка в спецшколу для неполноценных детей. Для урожденной москвички, амбициозной умницы это был удар ниже пояса, клеймо на всю жизнь и всему конец. Однако, умудренная долголетним опытом директриса школы поступила мудро и корректно. Она собрала педсовет для коллегиального решения этого щепетильного вопроса. Туда же пригласили и маму мальчика. Обиженная учительница пела соловьем, как она пыталась целые две недели привить этому невоспитанному шизофренику светлое, доброе, ясное, а он, неблагодарный уродец, так оскорбил ее. Все сидели и молча слушали. Никто не хотел связываться с этой профурсеткой. Все знали, что ее кто то двигает из области и потому хлопотно метать икру против ветра. Ну, посидит она тут годок другой и тихо свалит с бесценным опытом из образцовой школы на повышение. А что десятка два детских судеб переломает, так то ерунда - неизбежное зло. Всех присутствующих от полудремы и печальных мыслей разбудил громкий строгий голос учительницы первого класса-Г Анны Игнатьевны Кординской. Судачили, что она еще дореволюционной закалки учительша и чуть ли не графиня урожденная. За все прошедшие годы она многих неадекватных детишек воспитала и на путь истинный наставила и те из них, кто в городе остался, только к ней своих детей и ведут.
- Достаточно, милочка! Хватит здесь злобой брызгать! Сядьте на свое место и помолчите! Стыдитесь! Этот мальчик преподал вам урок совести, а вы даже понять этого не соизволили. Вижу и не поймете никогда! Потому как, вам вам это не свойственно - честь и совесть иметь!
 Молодая учительница одарила Кординскую злобным взглядом, но рот закрыла и присела на свое место. После чего Анна Игнатьевна продолжила:
- Чтобы выносить подобные заключения после двух недель обучения нормального ребенка... - на полуслове, дышащая злобой, оппонентка попыталась перебить речь, но Кординская, взглянув на ту строго, как на нерадивую ученицу и та, покраснев закрыла рот, продолжила:
- Я подчеркиваю, нормального ребенка, который сказал правду в глаза, может утверждать лишь очень хороший врач - психиатр или человек умудренный долголетним успешным опытом работы с детьми. А вы, милочка - не то и не другое. Вы сама - вчерашняя ученица и,как я вижу, не очень хорошая, хоть и с красным дипломом. А по сему, предлагаю закончить педсовет на следующем. Я беру этого мальчика в свой класс и обязуюсь вырастить из него не круглого отличника, а хорошего человека.
 Директриса тут же оживилась и поставила предложение на голосование и все, выдохнув, проголосовали единогласно и чистой совестью разошлись по домам.
На следующий день, после педсовета, новая учительница посадила затравленного обиженного звереныша за первую парту на против своего стола рядом с угловатой шепелявой девочкой, похожей на кролика из мультика, из-за больших передних зубов и огромных круглых плюсовых очков, и начала методично, но не навязчиво, раскрывать его потенциал и уже через месяц он стал одним из лучших учеников в классе. Так волею судеб ребенок попал в добрые руки учительницы младших классов от Бога.
   Врач закончил осмотр детей и дал заключение - здоровы, можно выпускать. Две тетки с сетками, полными подпорченными продуктами, тоже подошли к выходу. Та, что проверяла еду мальчика, бросила воспитателю, ехидно ухмыляясь:
- Надо же, при такой высокопоставленной мамаше ребенок едет в эту помойку. На детях и то экономят, двуличные сволочи! Зажрались совсем, ни стыда, ни совести! А могла бы, запросто, отправить свое чадо хотя бы в "Южный", если не в "Артек".
- Ну, милочка, вы не правы! У мамаши, как вы изволили выразиться, как раз с этим все в порядке, - с иронией в голосе ответила Кординская:
- В эту помойку с улицы не берут, а только по большому блату и то не всех подряд, а тщательно перебирают.
 Тут в разговор вмешался пожилой водитель автобуса Семеныч. Он все слышал и обиделся за маму мальчика. Она на своем посту многим работягам помогала в житейских и производственных вопросах и ему, в том числе, получить под пенсию мечту многих шоферов - новый "Икарус" цвета спелой вишни. Он грозно буркнул на медичку:
- Выходи уже - и совсем тихо, чтобы дети не слышали - Кошка драная... Всем вам неймется, жулье поганое! - и уже громко:
- Давай, давай выходи, красавица! Не задерживай, а то детишки умаялись сидеть в автобусе из-за таких. как ты!
 Та покраснела и выскочила из автобуса, как ошпаренная. Дети, а в этом автобусе ехали самые мелкие, из начальных классов, начали потихоньку выходить на площадку. Солнышко обжигало обеденным зноем, прохладный ветерок с Каховского моря приятно холодил тело, а высоченные пирамидальные тополя и древние корявые ивы, чудом выросшие на обрывистом берегу Днепра за плотиной давали хоть какую то тень в жаркий летний день усталому путнику. Автобус почти опустел. Аннушка, так ученики между собой называли воспитателя, попросила их быть на виду и расположиться в тени деревьев на гранитном парапете, у которого стояло десятка два массивных чугунных лавочек, как в парке и для лучшей организованности младшеньких приставила к ним двух подружек старшеклассниц из комсомольского актива, мечтавших стать учителями младших классов.
   Огорченный услышанным мальчик так и остался сидеть на месте с холщовым мешочком в руках, уставившись в одну точку за окном и уйдя в свой, какой то особенный, внутренний мир. Аннушка уже видела нечто подобное, когда забрала его к себе в класс. Эта замкнутость ничего хорошего не предвещала. Ей было больно. Она с таким трудом несколько раз вытаскивала его из подобного состояния на свет божий, а подлые людишки опять загоняли его в ступор. Она подошла к нему и громко скомандовала:
- Ну ка, Оцеола, вождь семинолов встряхнись и действуй! Твой народ в опасности. Бледнолицые наступают по всем фронтам.
 Мальчик оживился и прозрел. В той точке, куда он уставился не видя ничего, прекрасно восседала на теплом гранитном парапете его подружка в голубом в белый горох платьице с длинными вьющимися русыми волосами, собранными резинкой в хвост. С ней рядом ютился плюшевый медвежонок и был разложен нехитрый перекус. Девочка, как всегда, читала ему какую то книжку вслух, не обращая ни на кого внимания.
- Моя Медведка в своем репертуаре! - подумал он, осмысливая происходящее. Далее Сережа засуетился и поспешил к выходу, на ходу благодаря Аннушку и заодно Семеныча. Взрослые, опешив от такой метаморфозы, слегка остолбенели, но быстро поняв, что происходит, с улыбкой переглянулись. А повеселевший мальчишка, забросив свой вещь мешочек за плечо, уже спешил на встречу со своей подружкой. Она, конечно не ожидала, что он здесь, что он рядом. Взрослые с удовольствием наблюдали эту картину маслом. Мальчик и девочка, взявшись за руки, одновременно и эмоционально что то рассказывали друг другу, улыбаясь и радуясь, как пара щенков на природе.
- Забавное зрелище, не правда ли? - сказала Аннушка водителю.
- Да, сударыня... сердце радует, наверное из такой дружбы впоследствии рождается большая и чистая любовь, как в кино... - ответил Семеныч, по доброму улыбаясь.
   Когда они вдоволь наговорились, мальчик стал угощать подружку вкусным содержимым своего вещь мешочка, а она, с великим удовольствием, угощалась, смеша его веселыми гримасами. К ним подошла группка старшеклассников, вернувшихся с рынка. Это были те ребята и девчонки, которые в прошлом году отдыхали вместе с Сережей в "Чайке", в одном отряде. Они снова встретились и радости не было предела. Хлебосольный мальчик всех угощал своим сидором. Старшие школьники сразу приговорили копченную колбаску, оставив по кусочку малышам, и тут же задарили их свежими фруктами и лимонадом, только что купленными на базаре. Затем, они двинулись по своим делам, оставив младшеньких наедине. Леночка помогла Сереже собрать остатки еды в мешочек и вручила ему свою новую книжку с повестью Грина "Алые паруса", а сама уселась поудобнее на теплом парапете, рядом со своим медведем, и приготовилась слушать очередную главу. Мальчик встал рядом с ней, прислонившись левым боком к гранитной стенке и стал читать повесть вслух, вызывая восхищение и зависть окружающих.
   Аннушка все таки решилась, предварительно оговорив свои действия с Семенычем, и пошла к автобусу, в котором ехала девочка. Старшей там была учительница младших классов соседней новой школы, ее бывшая ученица, для которой Аннушка была непререкаемым авторитетом. Они переговорили с глазу на глаз и та согласилась передать девочку на время путешествия Аннушке, потому как кортеж все равно движется в одно и то же место. Сладкую парочку Семеныч посадил на места для отдыха водителей справа, у передней двери. Аннушка и вожатая сидели на креслах сразу за ним. После того как тронулись в путь и с эмоциями проехали по плотине Каховской ГРЭС, детишки наконец то угомонились на своих местах, глядя на окрестности в огромные окна "Икаруса". Мальчик по просьбе девочки открыл книгу и начал читать вслух. Услышав его приятный голос, все окончательно притихли и стали вслушиваться в смысл прочитанного. Задним было плохо слышно, о чем говорил мальчик и они попросили, чтобы он читал громче. Всех выручил Семеныч. Ему тоже понравилось, как Сережа читал с чувством очередную главу повести. Туристические автобусы снабжались системой оповещения для гидов и Семеныч, подключив ее, дал микрофон с длинным крученным шнурком Леночке, чтоб она держала его для читающего друга. Сразу всем стало хорошо слышно и дети от удовольствия захлопали в ладоши. Когда Сережа уставал, Леночка сменяла его и все впитывали ее бархатистый голос, в полудреме наслаждаясь прочитанным ею. За таким завораживающим занятием время бежит быстро и незаметно. Вот уже в свете фар показалась береговая черта и белокаменный забор лагеря "Южный". Слева от дороги палатки "Чайки", а рядом с "Южным", справа, огни "Приморского". На большой парковке у моря им пришлось расстаться. Школьники разделились на две большие группы. Дети из "Приморского", уже в автобусах сформированные по отрядам, колонной двинулись по благоустроенной набережной лагеря "Южный". Те любезно открыли ворота для прохода по побережью с сторону их лагеря. А "чайники", так соседи пренебрежительно называли обитателей долгостроя, облепив своих воспитателей и пионервожатых, направились дружной гурьбой по дикому песчаному пляжу, напрямую, к своим видавшим виды палаткам.
   Директор "Южного", монументальная женщина особой закалки, глядя в окно своего кабинета на пятом этаже административного корпуса, пренебрежительно изрекла, обращаясь к своему завхозу, подобострастно застывшему на пороге:
- Опять этот цыганский табор приперся! Их вольница нам снова все показатели по дисциплине будет ломать. Доиграются, романтики хреновы, до того, что их обязательно за что нибудь привлекут и закроют.
- Знамо дело, не порядок, Настасья Варфоломеевна! Может доложить куда следует? - донесся слащавый голос завхоза, похожего на хорька. Женщина встрепенулась от потаенных мыслей и перевела свой железобетонный взгляд на помощника. Тот под ним аж скукожился. Затем, ухмыльнувшись, злорадно изрекла:
- Нет... пожалуй не стоит. Это будет слишком просто. Они сами себя в своем же дерьме и утопят, помяни мое слово!
   Семеныча с его "машуней", так он любовно называл свой вишневый автобус, и еще двоих водителей, по их собственному желанию, оставили с автобусами при детях для обслуживания лагерей. Его, по понятным причинам, шофера тянули на постой в "Приморский". Там мол и комфорт и еда приличная в столовой, отдельный номер на двоих и удобства имеются, но Семеныч на отрез отказался, ссылаясь на то, что не имеет права оставлять "Чайку" без транспорта, особенно на ночь. А удобства ему и дома надоели. Хочется пожить на природе, как робинзон на острове. Значит, так тому и быть! Никто из них особо возражать не стал. Баба с воза - кобыле легче. Семеныч разбил свой бивуак прямо у моря, на диком пляже, напротив лагеря. Хочешь не хочешь, а не забалуешь! Дозорный у моря имеется, если что. Потом, самые ушлые из комсомольцев в направлении его бивуака указатель поставили "К Робинзону на посиделки".


Продолжение следует...